Солнце восемь минут назад

Глава 5

Проснувшись, Александра не сразу вспомнила, где находится, и в первый миг изумленно созерцала стену, сложенную из бруса, пеньку, торчавшую из щелей, синий сумрак в окне без занавесок. Опомнившись, она глубже залезла под одеяло. В спальне было тепло, но деревянный дом потрескивал от резкого перепада температур. На дворе стоял сильный мороз.

Вчера, ложась спать, Александра набила камин дровами, затем два раза вставала среди ночи и подбрасывала топливо, не столько ради себя, сколько ради постоянной температуры в помещении, где сушились холсты. Они с Ниной работали допоздна, девушка ушла в свое шале только около полуночи. Она по-прежнему безукоризненно следовала всем указаниям Александры, еще раз сбегала в главное здание – на этот раз за кухонными полотенцами, на которых художница собиралась разложить для просушки холсты. Напоследок по собственной инициативе (или по привычке) привела стол с инструментами в порядок, вымыла кисти. Но художница не могла не обратить внимание на то, что в последний час перед уходом мысли ее подручной были далеко. Нина работала молча, глубоко задумавшись, часто хмурилась. Иногда, резко подняв голову, смотрела на Александру с таким видом, словно собиралась задать какой-то вопрос, но ни разу не проронила ни слова. Ушла она, едва попрощавшись. Выйдя на крыльцо, съежилась в своей легкой парке, засунула руки в рукава и бегом пустилась по расчищенной дорожке. Снег верещал под подошвами ее высоких ботинок. Мороз стоял такой, что у Александры за пару секунд онемело лицо, и, закрыв дверь, она растерла нос и щеки, потерявшие чувствительность.

И сейчас ей вовсе не хотелось выползать из-под одеяла, хотя она легла спать в свитере, носках и спортивных штанах. В ее бывшей мастерской, в мансарде, где отопления не было вовсе, зимой стояли лютые холода, и художница привыкла спать одетой.

Александра пошарила рукой по полу, отыскивая телефон, и вдруг замерла, прислушиваясь. Внизу кто-то ходил. Она явственно расслышала шаги, затем звон кочерги о каминную решетку. «Я не заперла дверь! Наверное, Нина…» Торопливо выбравшись из постели, художница спустилась на первый этаж. На нижней ступеньке она остановилась, смущенно приглаживая слежавшиеся во сне волосы. У камина, держа кочергу наперевес, словно готовясь к драке, стоял Богуславский.

– Любите поспать? – осведомился он. Его улыбка «наоборот» была вполне приветливой. – От здешнего воздуха опьянеть можно. Все еще спят. А я заглянул проститься.

– Уезжаете? – задав этот никчемный вопрос, Александра почувствовала себя очень глупо.

Максим кивнул, не сводя с нее внимательного взгляда. Теперь, когда лицо хозяина отеля было хорошо освещено, Александра поразилась тому, как слабо окрашена радужка его глаз. «Ближе всего к серому, но это даже не серый… Какого цвета талая вода? Талая вода на льду. Вот такие у него глаза. Цвет есть у всего».

– Опять вы меня рассматриваете. – Максим склонился к камину и разворошил груду углей кочергой. – Учтите, свой портрет я вам заказывать не собираюсь! Вообще, живопись терпеть не могу.

Захватив из дровницы пару поленьев, осторожно уложил их на угли. Александра, придя в себя окончательно, направилась к кофейному столику и включила чайник.

– А как это сочетается с арт-отелем? – осведомилась она, глядя на Максима. Тот высоко вздернул плечи, не оборачиваясь, глядя на медленно поднимавшееся пламя. Александра уже успела понять, что хозяин отеля предпочитает общаться, стоя к собеседнику спиной.

– Это просто маркетинговый ход, я же вам объяснял, – ответил он. – Сейчас в Подмосковье отелей как поганок по осени. Надо как-то выделяться.

– Но я подумала… – Она вскрыла два пакетика кофе и высыпала их в кружку. – Что раз вы ходите по аукционам, то интересуетесь искусством больше, чем многие…

Художница запнулась. Максим обернулся через плечо:

– Ну? Договаривайте! Многие нувориши, вы хотели сказать? Или бандиты?

– Я вообще не это хотела сказать, – запротестовала Александра, но Максим остановил ее возражения взмахом руки:

– Я не бандит и не нувориш. И во всем своем состоянии виноват сам, наследства ни от кого не получал. А вот как раз бандиты и нувориши очень даже интересуются искусством. Некоторые даже отличают дрянь от не дряни. Вы же маклер, наверняка встречали такие экземпляры.

– Приходилось, – осторожно ответила Александра.

Чайник вскипел и выключился, она налила кипяток в кружку. То, что получилось, сильно отличалось от крепкого кофе, который Александра варила по утрам, но долгая жизнь в спартанских условиях приучила художницу к непритязательности. Она была почти равнодушна к еде и совершенно равнодушна к нарядам. Однако сейчас Александра ловила себя на том, что ей неловко стоять перед заказчиком в растянутом свитере, спортивных штанах и носках.

Между тем Максима ее затрапезный вид вовсе, казалось, не волновал. Отойдя от камина, он приблизился к столику и заглянул в кружку:

– Мне тоже можно? Я на кухне ничего не нашел. Жора дрыхнет еще, дело молодое, да и умаялся. Полночи снег чистил. Не будил он вас?

– Нет, спала как убитая. – Александра взяла пустую кружку с подноса и наскоро приготовила кофе. – Слушайте, Жора большой молодец. Я слышала, победить такую зависимость удается единицам. Даже в самых лучших клиниках…

– Его спасли не только доктора. – Максим взял кружку и осторожно сдул вьющийся над поверхностью кофе пар. – Его спасла идея. Он из тех людей, которым для существования требуется какой-то идеал. Сперва была большая любовь…

Максим, прикрыв глаза, сделал глоток. Поставил кружку на столик:

– Ну и пойло. Потом эта большая любовь довела его до того, до чего довела. Девица оказалась наркозависимой, Жора продержался недолго. Обыкновенная история… Потом она его бросила, напоследок обчистив до нитки. Исчезла. Парень буквально доходил. В этом состоянии я его и встретил. Дальше лечение, долгое, тяжелое… Он тосковал и не хотел бороться. Эту любовь надо было чем-то вытеснить, дать ему другой идеал. К счастью, Жора любит читать. Я стал ему подсовывать книги, по истории, в основном. Как ни странно, помогло. Он и раньше увлекался славянской тематикой – символикой, мифологией, с подачи той же девицы.

Максим снова взял кружку, с сомнением заглянул в нее и сделал еще глоток.

– Беда в том, – продолжал он, глядя на Александру поверх кружки, – что Жора всем увлекается слишком сильно, до фанатизма. И мать его такая же была, это ее сгубило.

Со славянскими идеями тоже можно далеко зайти, согласитесь. Так что лучше его держать подальше от цивилизации, меньше беды будет. Пока парень живет в лесу, он ни во что не ввяжется, и мне не придется его опять спасать. Ну ладно, я поехал!

Максим поставил кружку на стол. Александра, несколько растерявшись от внезапной концовки увлекательного рассказа, последовала его примеру.

– До рассвета почти час, – оттянув рукав кожаной куртки, он взглянул на тяжелые часы из белого металла с синим циферблатом. – Сегодня солнце встанет, как и вчера, но сядет на две минуты позже. А вот завтра световой день снова прибывает с двух сторон. Как в тот день, когда мы с вами встретились.

Богуславский не сказал ничего особенного, но Александра вздрогнула от последней фразы. В этих словах слышалось что-то большее, чем упоминание заказчика о знакомстве с исполнителем заказа. Возможно, впечатление создавал прямой взгляд, пристальный, испытующий – Максим не сводил с нее глаз. Но в этом взгляде не было и намека на мужской интерес. Хозяин отеля словно чего-то ждал от нее, слова или действия, а она не понимала, в чем дело.

– Я поехал, – повторил Богуславский, поднимая воротник куртки.

– Да вы же обморозитесь, пока до машины добежите, – Александра с ужасом взглянула на окно. – Ни шарфа, ни шапки…

– Я в проруби купаюсь и никогда не мерзну, – улыбнулся тот. – Но спасибо за заботу. Хотел, кстати, сказать, что обдумал ваши вчерашние слова насчет Сазоновых. Черт с ней, со Светланой и с ее сынками, пусть остаются, если из-за них можно лишиться дизайнера. Вам виднее, вы-то их знаете, а я вникать во все это не желаю. Главное, чтобы они работать не мешали.

– Мешать не в их интересах, – заметила Александра.

– Надеюсь, эта любезная особа внимательно читала договор и не будет действовать мужу на нервы. – Богуславский снова посмотрел на свою кружку и поморщился. – Иначе ее ждет неприятный сюрприз в виде неустойки.

– Аристарх точно читал договор. – Художница вспомнила тревогу, с которой дизайнер говорил о возможном срыве сроков. – Он сделает все, что от него зависит, это отличный специалист. Скажите, а почему я работаю без договора?

– Потому что я так решил. – Дав этот исчерпывающий ответ, хозяин отеля обернулся к двери. – К нам кто-то идет.

Александра расслышала скрип снега на дорожке возле крыльца, затем быстрые легкие шаги по ступеням, дробный стук в дверь.

– Войдите! – крикнул Максим.

Дверь отворилась, на пороге возникла Нина, румяная от мороза, окутанная паром, рванувшим в натопленную комнату. Она оторопело смотрела на хозяина отеля. Александра с изумлением прочитала в этом взгляде тревогу, если не страх. «Что случилось? Вчера за ужином она чуть ли не кокетничала с ним!»

– Входите, не выпускайте тепло. – Максим двинулся к двери. – На улице не май месяц!

Разминувшись с девушкой, прижавшейся к косяку, чтобы пропустить его, Богуславский посмотрел ей, по своему обыкновению, прямо в лицо и, ничего больше не сказав, закрыл за собой дверь.

– Что с тобой? – поинтересовалась Александра, когда они остались вдвоем. После ухода Богуславского ей стало легче, словно из комнаты исчезло что-то гнетущее. Она еще никогда не испытывала подобного двойственного чувства – этот человек одновременно притягивал и отталкивал ее, будто у него было аномальное магнитное поле, заставляющее иначе биться сердце.

– Все хорошо, – отрывисто ответила девушка. Подойдя к окну, она вгляделась в темноту, едва уловимо начинавшую терять непроницаемую плотность.

– И вечером была сама не своя, – настаивала художница. – Это из-за родителей? Скажи одно… Твой отец ведь не планирует уехать, все бросить? Я этого очень боюсь.

– Папа? – Нина обернулась. – Нет, конечно, не уедет. К скандалам ему не привыкать. Тут можно, скорее, за Лену переживать… Но она тоже останется. Она профессионал.

– Ладно, не хочешь говорить, что с тобой творится, не надо, – отмахнулась Александра. – Но ты пришла очень рано. Сейчас нечего делать, проклейка еще не просохла. После полудня приступим ко второму слою.

Нина подошла ближе к камину, остановилась рядом с художницей, быстро, явно бессознательно покусала нижнюю губу, глядя на огонь. И негромко произнесла:

– Вчера я кое-что нашла на кухне. Когда искала полотенца, двигала и открывала коробки, наудачу. За одной коробкой это и лежало, в углу.

Расстегнув парку, она достала из глубокого внутреннего кармана полупрозрачный пакет, закрытый на пластиковую клипсу – такие используются для хранения продуктов. Высоко подняла его, демонстрируя Александре содержимое:

– Полночи с этим просидела.

– А что это? – Художница недоуменно разглядывала видневшийся внутри комок голубых лохмотьев. Некоторые были испачканы чем-то темным.

Вместо ответа Нина сняла клипсу и раскрыла пакет перед зрительницей. Та, морщась, пригляделась:

– Какой-то мусор.

– Не совсем. – Нина осторожно тряхнула пакет, лохмотья слегка переместились. – Ничего не напоминает? Это одноразовые передники для работы на кухне. Мы с Жорой вчера такие надевали.

– Точно, – кивнула Александра. – А в чем проблема?

Девушка снова закрыла пакет клипсой, сделав это так бережно, словно внутри находилось нечто ценное. Подняла на художницу глаза.

– Я не знаю, есть тут проблема или нет. Но я вижу кое-что странное. Тут четыре передника, на них узлы, затянутые так туго, что не развязать. Рядом с узлами материал порезан вкривь и вкось, словно его срезали с чего-то. И везде кровь. Много крови.

Александра вновь поморщилась:

– Ну, готовил кто-то и порезался. Сожги эти тряпки, вон, брось в камин.

Нина накрыла пакет ладонью, защищая его. Не сводя с собеседницы блестящих от возбуждения глаз, девушка заявила:

– Это было обильное кровотечение. И его пытались остановить, наложив жгуты из передников. Наверное, ничего другого под рукой не оказалось. Узлы затянуты так сильно, что сам пострадавший вряд ли мог это сделать. Вывод: либо кто-то намертво перетянул ему вены, либо он был к чему-то привязан и рвался, пытаясь освободиться, отчего узлы так и затянулись.

Художница почувствовала, как сердце заколотилось у нее в горле. Она нервно сглотнула:

– Может, кто-то из рабочих? Несчастный случай?

– Жора говорил, все коробки прибыли уже после того, как уехали рабочие. – В тоне, которым говорила Нина, слышалось что-то беспощадное. – Он уже месяц живет тут совершенно один. За исключением тех случаев, когда приезжает хозяин.

– Слушай, у тебя такая специализация, что ты везде видишь нечто подозрительное. – Александра сделала попытку улыбнуться. – Просто спроси Жору, не случалось ли чего на кухне.

– Жора вчера впервые увидел эту спецодежду, – жестко отчеканила Нина. – Когда он заглянул в коробку, то не понял, что это такое. Каждый комплект упакован в отдельный пакетик, а надписи по-китайски. Мы нацепили все это ради прикола, ну, играли в настоящих поваров. Он смеялся, придуривался. Ничего плохого у него с этими вещами не связано. А случилось что-то плохое!

Снова несколько лишних ударов сердца. Александра прошлась по комнате, взглянула в окно. Небо над лесной грядой начало светлеть там, где находился восток.

– Нина, – она услышала свой внезапно осипший голос, – вместо того, чтобы строить зловещие предположения, надо просто спросить. Того же самого Жору. И… Ты уверена, что это кровь?

Она поймала себя на том, что говорит, не поворачиваясь к собеседнице, бессознательно копируя манеру Богуславского. «Когда он разговаривает спиной, это вовсе не обязательно свидетельствует о его чувстве превосходства, – заметила про себя Александра. – Скорее, он, как и я сейчас, не хочет, чтобы видели его лицо…»

– Это кровь, – услышала она спокойный голос девушки. – Я замочила большой лоскут в воде, и у меня нет никаких сомнений. И получившийся раствор, и оставшиеся следы на ткани – все говорит о том, что это кровь. Это белок.

– Может быть, кровь животного, – все еще не оборачиваясь, предположила Александра.

– Тогда животное очень нелегко умирало, – ответила Нина без тени эмоций. – Пыталось вырваться. Да, и ни шерстинки на материале нет, а ведь ткань терлась о тело.

Александра, не выдержав, обернулась:

– Скажи, а ты часто обнаруживаешь такие штуки в тех местах, куда приезжаешь просто отдохнуть? Где появляешься случайно? У тебя часто возникают подозрения, что имело место какое-то преступление? Для профдеформации как будто рано. Ты пока даже не дипломированный специалист. Энтузиазм – это прекрасно. Но он у тебя какой-то… Странный. Я вижу только клочья грязной одноразовой одежды. А ты придумала целую страшную историю.

Едва договорив, Александра пожалела о том, что вспылила. Обычно ей удавалось держать себя в руках. Этому способствовала профессиональная выдержка, наработанная в общении с клиентами, порой не самыми приятными и адекватными людьми. Отчего она вспылила сейчас, художница не могла осознать. Нина выслушала отповедь молча, кусая губы, упорно глядя на пакет. Наконец, подняла голову, и художница встретила ее тяжелый взгляд. Голубые глаза стали льдистыми и словно глубже ушли под надбровные дуги. Сейчас никто не назвал бы это лицо привлекательным. В нем проявилось нечто первобытно грубое, угрожающее.

– Да, я еще не специалист, – проговорила она медленно, с нажимом, выделяя каждое слово. – И сказать наверняка, что это кровь человека, не могу. Но отсутствие шерсти говорит о том, что кожные покровы были голыми. А количество крови – о том, что это не была освежеванная баранья туша, например. Я говорю о сильном кровотечении, о живом теплокровном млекопитающем достаточно большого размера, которое было связано этой тканью.

– Хорошо, – после паузы выдохнула Александра. – Я согласна, странная находка. Что ты намерена предпринять?

Нина смотрела угрюмо, без прежнего доверия. Но все же ответила:

– Расспрошу Жору. Если он ничего не знает, можете поговорить с Максимом.

– Ты сама можешь с ним поговорить.

– Нет, – девушка покачала головой. – Меня он слушать не будет, просто выставит отсюда. А к вам он относится особенно, не как к другим. Я за ужином заметила.

– Ошибаешься. – Александра нагнулась и подняла с пола один из холстов, натянутых на подрамник. Поднесла его к камину и посмотрела на огонь сквозь проклеенную ткань. – Иди сюда, взгляни!

Нина в тот же миг оказалась рядом:

– На что?

– Видишь огонь сквозь холст?

– Да, – после короткой паузы ответила девушка. – Вон точки, и вон…

– Это значит, клей закрыл не все поры холста, одной проклейки недостаточно, – пояснила Александра, кладя подрамник на стол. – Собственно, с самого начала было ясно, что с этим холстом придется повозиться. Но тут важно не переборщить. Наша задача – не пропитать холст клеем насквозь, а создать пленку только с лицевой стороны. В противном случае холст провиснет под тяжестью клея и грунта, пойдет пузырями.

– Столько возни ради каких-то репродукций! – Нина кивнула в сторону рулона с олеографиями.

Александра пожала плечами и поймала себя на том, что вновь скопировала манеру хозяина отеля. Максим высоко вздергивал плечи в том случае, если считал ответ излишним.

– Пойдем-ка в главный корпус, – художница взглянула на часы. – Попробуем сварить настоящий кофе. А ты расспросишь Жору. И, да!

Она указала на пакет, все еще лежавший на столе:

– Будь добра, убери это отсюда. Кровь или не кровь, но мне от этих тряпок не по себе.

Окончательно рассвело к девяти часам, и к этому же времени в столовую главного шале стянулись все обитатели отеля. Жора отсутствовал.

Александра с Ниной возились на кухне. Они появились в шале первыми и автоматически взяли на себя ответственность за приготовление завтрака. Девушка предложила сварить кофе сразу на всю компанию в большой кастрюле, «чтобы два раза не вставать» – так она выразилась. Теперь Нина стояла у плиты, подвязавшись голубым передником, в шапочке из такого же материала, и сосредоточенно дотрагивалась ложкой до слегка пузырящейся гущи. Помещение наполнилось горьким масляным ароматом, от которого сводило скулы. Александра подсушивала хлеб в тостере. Это было чисто механическое, однообразное занятие, которое не мешало думать. А подумать было о чем.

Несмотря на то что она одернула Нину, упрекнув ее в нелепой подозрительности, вид изрезанных окровавленных лохмотьев ее насторожил. Она была готова поручиться, что эти тряпки как-то связаны с Жорой. Вспоминался, кстати или нет, исчезнувший из набора японский нож. Судя по выемке в коробке, весьма внушительный. То, что она узнала о прошлом здешнего сторожа, тоже ее не успокаивало. «Максим так уверен, что парень не ввяжется ни в какую историю посреди леса, но ведь он не может знать наверняка, что здесь творится! – размышляла она, раскладывая тосты на блюде. – Похоже, рано успокоился…»

– Я к вам обращаюсь, а вы не слышите! – Нина повысила голос, и Александра, вздрогнув, обернулась. – Я вчера спросила Жору, где он спит, он сказал, наверху, здесь. Напротив кабинета. Хорошо бы его разбудить.

– Пусть спит, – отмахнулась художница. – Парень полночи чистил снег. Неужели простенький завтрак не подадим?

Девушка возразила:

– Вообще-то, мы с вами не обязаны готовить на всю компанию, просто как-то так сложилось. Справедливо, если все будут готовить по очереди. Завтра мама, например, с Ваней и Игнатом. Потом Лена с мужем. А то мы вместо прислуги получаемся.

Она сняла крышку с кастрюли, где варились яйца, и заглянула туда, добавив:

– Не знаю, как вам, а мне все это не нравится.

И Александра поняла, что Нина говорила вовсе не о завтраке.

Стол был сервирован более чем скромно. Впрочем, к еде почти никто не притронулся. Только братья Нины ели с аппетитом. Светлана сидела с каменным лицом, ее глаза казались краснее обычного. Аристарх сосредоточенно глядел в чашку. Супруги Кольцовы похрустывали подсушенным хлебом, тихо и невнятно переговариваясь.

Нина, соорудив бутерброд с маслом и яйцом, задумчиво подняла глаза на люстру-колесо, висевшую над столом. Сейчас лампочки-свечи не горели, за окном стояло ясное утро. Александра услышала, как девушка что-то бормочет.

– Раз… Два… Три…

– Что ты там считаешь? – тихо спросила художница, тоже глядя на люстру.

– Четыре… Сбилась, – так же, вполголоса, ответила Нина. – Лампочки считаю.

– Зачем?

– Так. – Нина снова принялась считать, помогая себе указательным пальцем. – Раз, два, три… Их должно быть восемь. Да, восемь!

Александра недоуменно смотрела на нее.

– Почему должно быть? – поинтересовалась она.

– Вы медальон у Жоры видели? – вопросом ответила Нина. – Он вам рассказывал про колядник? Эта люстра тоже колядник. Восемь свечей – восемь лучей. Символ солнца.

– В самом деле. – Александра снова подняла глаза и должна была признать правоту собеседницы. – Здесь все помешаны на солнце, как я вижу.

– Видимо, семейное. – Нина потянулась за пакетом молока.

– Семейное? – переспросила Александра. – Так они родственники?

– Братья, – ответила девушка, наливая молоко в кофе. – Мне Жора вчера рассказал.

– А с виду как отец и сын, – ошеломленно проговорила художница. – Какая же у них разница в возрасте?

– Лет двадцать как минимум. – Нина намазывала масло на тост. – Но они от разных матерей. Отец один.

Теперь Александре многое становилось понятно. И труды, положенные Максимом ради спасения парня, и его слова о том, что он знал Жору еще младенцем и не мог ему не помочь. «А ведь когда он упомянул о матери Жоры, я подумала, что речь идет о прежней возлюбленной…»

Тем временем за столом постепенно начиналась рабочая дискуссия, в которой участвовали супруги Кольцовы и Аристарх. Сыновья Аристарха молча слушали, Светлана молча закипала.

– Лена, текстиль весь на тебе, – говорил Аристарх. – Ну, знаешь этот стиль – хвойные, горы, дикие цветы…

– Да, найду. – Елена сидела облокотившись на стол, подавшись вперед. Ужасных взглядов Светланы она словно не замечала. – Но ткань будет французская, скорее всего, гобеленного типа. Недешево обойдется, но мы же за дешевкой не гонимся, верно?

– Хозяин в цене не ограничивает. – Аристарх не глядел на жену. – Так что делаем по максимуму. На пол шкуры или этнические ковры, как думаешь?

– Можно шкуры, можно килимы[1], – кивала Елена. – Я знаю, где купить турецкие, очень красивые.

– Килимы, отлично! Так… С мягкой мебелью более-менее ясно, – продолжал Аристарх. – Массивная, комфортная. Обивка на твое усмотрение.

– Ну, что там гадать, – с готовностью отвечала Елена. – Экоцвета: земля, хвоя, лен. Я оценила по размеру: в каждое шале купить двухместный диван и два кресла. То, что сейчас там стоит, не годится.

– Да, – соглашался Аристарх, – я прошелся по всем шале. Спальни туда-сюда, как ни странно, но внизу всю мебель надо менять. Она случайная.

Раздалось негромкое, явственное шипение. Светлана что-то выговорила сквозь стиснутые зубы. Александра, случайно взглянувшая на Нину, была изумлена. Девушка иронично улыбалась.

– Здесь, кстати, вполне уместный диван, – ничуть не смущаясь, продолжал Аристарх. – Если его выбирал сам хозяин, то с чувством стиля у него все в порядке. Кожаная мебель тоже вполне в духе шале…

– Он тебе не хозяин, а заказчик! – не выдержала Светлана. Она покраснела, маленькое лицо покрылось пятнами и стало похоже на подсохший гранат. – Ты не крепостной, у тебя хозяев нет!

Аристарх взглянул, наконец, на жену, словно впервые обнаружив ее за столом.

– Серьезно, не крепостной? А я много лет думал, что – да.

В его голосе, обычно тихом и мягком, звучала такая язвительность, что Александра не верила своим ушам. Светлана подавилась воздухом, вцепилась обеими руками в край стола. Затем резко отодвинула стул, встала и молча пошла к вешалке. Сорвала куртку, набросила ее, не застегнув, и с непокрытой головой вышла из дома.

Игнат и Иван, переглянувшись, нерешительно поднялись. Они смотрели на отца, явно ожидая каких-то указаний, но тот лишь пожал плечами. Братья, помявшись минуту, оделись и ушли. Нина глубоко, блаженно вздохнула, и Александра прекрасно поняла ее. После ухода шипящей Светланы дышаться в столовой сделалось легче. Исчезло напряжение, от которого начинало ломить лоб. Ненависть, излучаемая Светланой, была почти материальна, и Александра поминутно представляла себе сцену, как та бросается на Елену с мастихином. «А мастихин – страшное оружие».

– С диваном все в порядке, – невозмутимо продолжал Аристарх, – только я бы купил сюда большой красный ковер, как ты думаешь? Нужны же цветовые пятна.

Сергей, до сих пор молчавший, присоединился к беседе:

– Я предлагаю еще рога!

Нина неожиданно расхохоталась и тут же зажала рот ладонью. Аристарх взглянул на дочь, высоко подняв свои красиво заломленные брови:

– А что тут смешного, детка? Рога, охотничьи принадлежности, шкуры – это все стиль шале. Как и пейзажи на охотничьи темы. Вот Саша как раз этим занимается, я-то картину еще не видел. Пять одинаковых копий, да, Саш?

– Не совсем копий, – улыбнулась Александра. – Ну да, потом увидишь.

– Загадочно, – без особого интереса ответил Аристарх и снова повернулся к Кольцовым. – Рога – хорошо, но сейчас есть противники этого стиля. Шкуры, кстати, тоже под большим вопросом. Среди гостей могут оказаться зоозащитники. Зачем хозяину плохие отзывы в Сети?

Елена согласно кивнула:

– Вот именно, никаких шкур! Итак, мы остановились на килимах. Выглядеть будет отлично.

Слушая их разговор, Александра не могла не отметить, что эти двое понимали друг друга с полуслова, думали в одном направлении. Разумеется, для Светланы это было непереносимо. Художница даже пожалела ее про себя. «Так ревновать и мучиться… Ужасно. Аристарх взбунтовался, это очевидно».

– Па-ап, – вдруг протянула Нина, поворачиваясь к отцу. – Не мое дело, конечно, я не дизайнер. Но они все тут помешались на солярных знаках.

– На чем? – изумилась Елена.

– На символах солнца, – пояснил Аристарх. – Славянские символы.

– Ну да, колядник, стрибожич и прочее, – кивнула Нина. – Мы, антропологи, этнографию изучаем, так что я немного разбираюсь.

– А с чего ты взяла, что тут на этом кто-то помешался? – осведомился отец. – Где ты видишь эти символы?

Вместо ответа Нина указала на люстру. Все дружно уставились на потолок.

– Ничего необыкновенного не вижу, – произнес после паузы Аристарх. – Вполне банальная люстра. Такие висят в каждом трактире в русском стиле.

– Да дело-то в том, что люстры висят, но о символике никто не думает. – Нина, облокотившись на стол, разглядывала люстру, задрав подбородок. – Солярная символика всегда вокруг нас, а мы ее не замечаем, пока носом туда не ткнут. Колесо, например. Циферблат. Вот если бы у нашего сторожа не было на шее колядника, я не обратила бы внимания на люстру.

Аристарх снисходительно похлопал дочь по плечу:

– Предположим, ты права. И что предлагаешь?

– Добавить в дизайн интерьеров солярные символы, – просто ответила девушка.

– Солнышки всякие, что ли? – вмешался Сергей. – Тут же не детский садик.

– В самом деле, детка, у нас в проекте нет никаких славянизмов, – Аристарх вновь коснулся плеча дочери. – Совершенно европейский стиль. Саша, – он повернулся к художнице, – картина-то, которую ты копируешь, не Шишкина и не Васнецова, как я понимаю?

– Дюссельдорфская школа, – кратко ответила Александра.

– Ну и вот. Так что…

Аристарх не договорил – на лестнице показался заспанный Жора. Парень едва мог открыть глаза, длинные русые волосы были спутаны, еще не схвачены резинками в два хвоста. Он спускался, охая и держась за спину. Подойдя к столу, виновато улыбнулся, не разжимая губ:

– Все болит, еле таскаюсь… Наверное, тонну снега перекидал.

– Садись. – Нина встала и взяла кофейник. – Стоило надрываться? Зачем между домами-то было чистить?

– Так короче ходить, – ответил Жора и со стоном уселся за стол.

Аристарх и супруги Кольцовы немедленно засобирались, словно появление Жоры послужило сигналом, и через пару минут в столовой остались только сторож и Александра. Художница смотрела, как парень дрожащими пальцами чистил яйцо, и думала, по какой причине трясутся его руки. От тяжелой работы или вследствие былой зависимости? Теперь она смотрела на сторожа новыми глазами, пытаясь найти в его лице какие-то признаки сходства с Максимом. Общего не было ничего.

– Вы с братом совсем не похожи, – вырвалось у Александры.

Жора, ничуть не удивившись ее осведомленности, продолжал сооружать себе завтрак. Теперь он намазывал масло на тост, нож так и плясал в его узловатых пальцах.

– Чему удивляться, – равнодушно проронил он. – У нас матери разные. Моя мама замужем за отцом не была, но меня он признал. Я тоже Богуславский.

И, помедлив, глядя в пространство круглыми голубыми глазами, добавил:

– Мама давно умерла. Пытаюсь вспомнить когда… Многое из той поры будто стерлось, кажется сном.

– А отец? – Александра сама удивлялась, что решается задавать такие личные вопросы. Обычно она избегала разговоров на подобные темы, но сейчас вынуждена была признать – ей хочется знать о Максиме и его семье как можно больше. И совсем не потому, что он заказчик. Этот человек задел ее, оставил царапину на воображении.

– Отец умер, когда мне и года не исполнилось. – Жора впился в бутерброд скверными серыми зубами и, прожевав кусок, добавил: – А Максиму было двадцать четыре. Прикиньте, какая у нас разница! Он мне во всех смыслах в отцы годится.

Из кухни появилась Нина с кофейником. Налив Жоре кофе, она предложила наполнить чашку Александре, но та отказалась:

– Спасибо, мне уже довольно, пойду холсты посмотрю. Хочу понять, делать вторую проклейку или сразу браться за грунт. В конце концов, это ведь не для живописи предназначено… Вторая проклейка уберет рельеф холста, а нам как раз рельеф и нужен.

Жора взглянул на нее круглыми равнодушными глазами, и Александра вдруг поняла, что у братьев все-таки была одна общая черта. Оба они неподвижными взглядами и формой глаз напоминали ей глубоководных обитателей. Только у Жоры был пустой рыбий взгляд, а у его старшего брата – пугающе пристальный взгляд осьминога.

– И почему он носится с этой картиной, понять не могу, – проговорил парень. – В сейфе прячет, как сокровище. Я ее видел, есть и лучше.

– Согласна, – отозвалась Александра, выбираясь из-за стола. – Но это его желание.

Жора высоко вздернул плечи, и этот жест тоже напомнил Александре его брата. С каждой минутой она находила между ними все больше сходства, не внешнего, а глубинного, на уровне движений.

– Я пойду помогать. – Нина тоже встала. – Жор, со стола потом уберешь?

– Естественно, – буркнул парень, с отвращением откусывая половину яйца. Отодвинув тарелку, поднялся: – Дочищу только один там кусочек, вчера не осилил. Окоченел.

– И совершенно ни к чему этот фанатизм, – заметила девушка. – Никто тут ни к кому в гости не ходит. Зря чистишь между домиками.

– А я дрова вам на тележке развожу, это как? – возразил Жора. – Проще между домиками пройти, чем каждый раз по лучу к главному дому возвращаться.

Александра, уже застегивавшая куртку, замерла.

– По лучу? – переспросила она.

– Ну, по дорожке. – Жора тоже направился к вешалке и взял свой цигейковый жилет.

– А домиков всего… Семь?

– Включая те, что не достроены, да, – недоуменно ответил парень. – А что?

Не отвечая, Александра вышла наружу. Солнце поднялось над лесом, и теперь лучи падали ей на лицо, лаская и согревая, несмотря на мороз. Снег слепил, но художница, чуть отойдя от дома и сощурившись, все же смогла оценить титаническую работу, проделанную Жорой ночью. Он объединил пять домиков, стоявших вокруг главного шале, расчистив между ними дорожки. Александра медленно обошла главное здание вокруг, за нею следовала удивленная свита – Нина и Жора.

– А если расчистить лучи, как вы это называете, к тем шале, – Александра указала на недостроенные домики с заколоченными окнами. – Расчистить и соединить их с другими…

– Зачем? – в спину ей спросил парень. – Работы сейчас не ведутся. Там нечего делать.

– Я не о том, – отмахнулась она. – Если бы вы это сделали, то получилось бы… Что получилось бы, скажи, Нина?

– Колядник! – после секундного замешательства выдохнула девушка. – Весь отель – огромный колядник! Жора, ты знал?

– Не подозревал даже. – Парень извлек деревянный кулон из-под ворота свитера. – Точно, похоже. Сейчас из-за дорожек стало видно. А без снега не догадаешься.

– Точно, точно! – в голосе Нины слышалось ликование. – Тут везде колядники, и сам отель тоже! Но…

– Там должен быть восьмой домик, – Александра указала на пустующее место между двумя домами, отстоящими друг от друга намного дальше, чем остальные. – У колядника восемь лучей.

– А там ничего нет, – с готовностью сообщил парень. – Ровное место.

– И ничего не предполагалось строить? – Александра двинулась в обратный путь вокруг главного здания. – Даже фундамента нет?

– Только трава росла. – Узкая дорожка, расчищенная вдоль стен, не позволяла сторожу идти рядом с Александрой, и он вновь говорил ей в спину. – И большой камень лежал, я об него один раз споткнулся, колено разбил. Камень почему-то покрашен в красный цвет. Я его туда не клал и не красил, это точно.

– Тогда мы ошиблись, Нина, это не колядник.

– Может быть, у заказчика денег не хватило на восьмой дом, – предположила девушка. – А я уверена, что тут все спланировано именно по принципу солярного знака!

– Не удивлюсь. – Подойдя к крыльцу, художница остановилась. В самом деле, учитывая «солнечное» помешательство Максима, такая планировка была даже предсказуема. «И может быть, в этом есть определенная романтика. – Александра задумчиво смотрела на строевой лес, окружавший отель. – Тогда почему же» Художница не хотела додумывать эту мысль, но уже не могла скрыть от себя самой, что ее одолевает тревога, беспричинная и оттого еще более острая. Огромное колесо словно втягивало ее в свое движение, медленное и неумолимое, как путешествие солнца по небу, и вырваться было так же невозможно, как изменить время восхода и заката.

– А ведь мы никогда не видим света настоящего солнца, – услышала она словно издалека собственный голос, замедленный, как у тех, кто говорит во сне. – Мы всегда видим солнце восемь минут назад.

– Максим об этом часто рассуждает, – откликнулся Жора. Парень приплясывал от холода, скрестив руки на груди, спрятав пальцы под мышками. – Его это волнует почему-то. Меня вообще нет. Все, я пошел снег чистить, там работы еще на час. Потом со стола убрать, обед приготовить… Я вам нужен? Дрова есть?

– Все есть, спасибо. – Александра смотрела вслед парню, который, взяв у крыльца скребок, отправился к одному из домиков, продолжая приплясывать на ходу.

Нина, зябко переступавшая с ноги на ногу, осведомилась:

– Ну а мы? Идем?

– Да, конечно, – опомнилась Александра. Оцепенение, сковавшее ее при созерцании заснеженного леса, исчезло. Теперь она не ощущала никакой тревоги, ей было даже странно, откуда взялось это тягостное ощущение близкой опасности и своей беспомощности. – Скорее всего, будем сразу делать грунт. Все то же самое, но с цинковыми белилами.

– Отлично, – постукивая ботинком о ботинок, ответила девушка. – Идемте скорее, я окоченела совсем.

Они двинулись к шале Александры. Дым из трубы уже не шел, но художница надеялась, что угли еще остались. Нина первой юркнула в дверь и сразу бросилась к камину подбросить дров.

Александра, придерживая полуоткрытую дверь, с минуту задержалась на крыльце. Она смотрела на красные сосны, теснившиеся за оградой, на синие тени, расчертившие ослепительный снег, на домики, окружившие главное шале. Вновь раздался визг снега под скребком – Жора, скрытый зданием, расчищал последнюю дорожку. Солнце поднималось все выше, шло над макушками сосен по плавной дуге, явно не торопясь войти в зенит.

– Все-таки их должно быть восемь, – пробормотала Александра, чуть слышно. И, с трудом стряхнув тревожную чару этого места, вошла в дом, торопливо захлопнув за собой дверь.