Солнце восемь минут назад

Глава 9

Вернувшись в свое шале, Александра не смогла себя заставить подняться в спальню. Это была точно такая же комната, такая же кровать, застланная белым одеялом. Страха она по-прежнему не чувствовала. Случившееся ее просто оглушило.

Разведя огонь заново, она заварила чай, присела перед холстами, попробовала краем ногтя грунт. Можно было продолжать работу, как она и планировала. На минуту Александра застыла, глядя в пространство отсутствующим взглядом. «Продолжать работу… Делать вид, что ничего не знаешь. Штамповать венки, как этот несчастный, чей прах похоронен тут же, внутри ограды. Как Максим собирается выкрутиться? И что теперь будет с Аристархом? Ведь это совсем не несчастный случай. Это убийство… По неосторожности, так, кажется».

Она взяла кружку с чаем, уселась в кресле у камина, смотрела на высоко поднявшееся пламя, слушала гул тяги в трубе, слышала свои мысли. Сейчас они существовали как будто отдельно от нее и возникали без ее участия. «Все равно узнают. Все равно найдут. Аристарх не сможет лгать, он не выдержит. А мы с Максимом, кто мы получаемся? Сообщники? Моя-то роль невелика, но Максим прямо взялся избавиться от тела. Что они сейчас делают? И что делать мне?»

Она то и дело вставала, подходила к окну, пыталась что-то рассмотреть в темноте, еще больше сгустившейся перед рассветом. Открывала дверь, стояла на пороге, прислушиваясь к каждому отдаленному шороху в лесу, пытаясь различить шум двигателя на дороге. Ни звука, ни огня. Даже ветер почти утих. В лесу иногда поскрипывала сосна – Александра уже знала этот звук. «Скрип-скрип, на липовой ноге, – припомнилась ей сказка про медведя, которая пугала ее в детстве. – Скрип-скрип, на березовой клюке… И все села спят, и деревни спят. Одна баба не спит, на моей ноге сидит… Мою шерстку прядет, мое мясо варит…» Она смотрела на небо. Голубые мохнатые звезды, казалось, шевелились, как фосфорические анемоны в синей воде. Из созвездий Александра знала только Большую и Малую Медведицу. В Москве звезды были видны едва-едва, только самые крупные и яркие. Здесь же она могла разглядеть еще несколько созвездий. «Максим, наверное, знает, как они называются, – машинально предположила она и тут же одернула себя: – Да, самое время любоваться звездами. Что они делают сейчас?»

Озябнув, закрыв дверь и вернувшись к камину, Александра вдруг осознала простую и жестокую истину. За все это время она ни разу не пожалела Светлану. Ей было жаль Аристарха, раздавленного и оглушенного. Ее поражала и впечатляла холодная предприимчивость Богуславского. Но Светлана, которая, в сущности, всегда хорошо к ней относилась, заметно лучше и доверительнее, чем к другим, осталась где-то за околицей ее чувств, как опасная загадка, которую предстояло решить.

«Может быть, я совсем себя не знаю. – Александра глядела на огонь, полуприкрыв веки. Она чувствовала тяжелую усталость. – Может быть, никто из нас не знает никого. И во мне есть что-то от Максима».

Александра все-таки задремала. Мысли постепенно смешались, потеряли форму, превратились в сон, неглубокий, лишенный сновидений. Выпрямиться в кресле и открыть глаза ее заставил звук, доносящийся от входной двери. Она не сразу поняла, что эти звякающие и чирикающие звуки издает мобильный телефон, лежавший в кармане куртки. Художница вскочила и поспешила его достать.

Наконец, появилась связь. Телефон без передышки принимал сообщения и письма, накопившиеся больше чем за сутки. Александра едва успевала их просматривать. Зайдя в переписку с Мусаховым, она увидела, что сообщение с геолокацией отеля отправлено, но еще не прочитано. Было без нескольких минут семь. Александра решилась позвонить.

Мусахов ответил, когда она уже собиралась сбросить вызов.

– Наконец-то! – раздался низкий, густой голос. – Я вчера весь день тебе звонил. Где ты?

– Все еще в отеле. – Александре мешали говорить нервные спазмы, сжимающие горло. – Я послала вам геолокацию.

– Спасибо, деточка, посмотрю. Как дела?

– Иван Константинович, – решилась она, – боюсь, я сильно навредила вам.

– Мне? – изумился торговец картинами. – Как ты умудрилась, сидючи в лесу? Шутишь?

– Хотела бы шутить, Иван Константинович, – вздохнула Александра. – Скажите, вы были когда-нибудь знакомы с… Юрием Богуславским? Как звали вашего приятеля, который делал венки, неотличимые от картин?

В трубке слышалось только тяжелое дыхание и какие-то шорохи. Через полминуты Мусахов медленно, тяжело проговорил:

– Он что, жив?

– Мертв, и давно, Иван Константинович. – Сердце так колотилось, что шум крови в ушах мешал ей говорить и слушать. – Один из его клиентов обнаружил, что все это время покупал венки вместо картин. Он убил Богуславского. Совершенно средневековым способом. В девяносто шестом году, если я правильно запомнила.

– Господи помилуй, – голос Мусахова выцвел. – Кто тебе рассказал?

– Его сын. Это мой заказчик. Я очень жалею, что не сказала вам его имени, когда вы допытывались. Вы бы сразу поняли, правда? Максим Юрьевич Богуславский. Вы знали его?

– Нет… Нет… – Собеседник явно был в смятении. – У нас с Юрой были чисто деловые отношения, о личных делах мы не говорили, в гости друг к другу не ходили. Но я знал, что у него есть сын, совсем маленький, Юра фотографии как-то показывал. Сколько же ему лет сейчас?

– Это не тот, это Жора, – нахмурилась Александра. – Я говорю о старшем сыне, от законного брака. Когда ваш приятель погиб, Максиму было года двадцать четыре.

– О старшем я ничего не слыхал, – задумался Мусахов. – Юра говорил только о малыше. Когда я его убеждал бросить к чертям венки, он твердил, что это ради ребенка. Уже чувствовал, что земля под ним начинает гореть, но все держался за эту гнилую аферу, ради денег. Буквально незадолго до исчезновения советовался со мной, как лучше поступить: оформить на сына завещание или вклад? Мне этот разговор потом вспоминался. Но он говорил только об одном сыне.

Торговец картинами вздохнул.

– А старший сынок, значит, отель выстроил? – продолжал он. – Дело хорошее. Только зачем ему венки? Можно купить интерьерные картины недорого. Хотя бы у меня! Семейное это у них, что ли…

– Иван Константинович. – Александра чувствовала себя так, словно готовилась прыгнуть в ледяную воду. – Я делаю венки с венки, копирую последнюю работу Юрия Богуславского. Георг Генрих Крола, сцена охоты.

– Помню, – тут же откликнулся Мусахов. – Отлично помню. Действительно последняя работа.

– Максим тоже ее вспомнил, когда случайно увидел в антикварном магазине, и купил. Это помогло ему, в конце концов, выяснить, как и когда погиб отец. Но дело даже не в этом.

Она сделала паузу. Собеседник молча ждал.

– Я заподозрила, что передо мной венка, не сразу. Сперва обратила внимание на красочный слой. Затем попросила разрешения снять задник. И увидела тот самый лодзинский холст, который достали для меня вы. С теми же печатями, того же качества. Да вы и сами говорили мне, что это тот самый холст, который погубил вашего приятеля. И я…

Художница набрала полные легкие воздуха.

– Я показала Максиму изнанки своих будущих венок. Он стал спрашивать имя и адрес продавца. Я ничего не сказала. Но оказывается, я прежде как-то обмолвилась, что все купила в одном магазине, неподалеку от Кузнецкого Моста. Я не помню этого, а он тут же вспомнил.

Пауза. Шорохи в трубке.

– Иван Константинович, Максим считает, что его отца предали. Все эти годы ему не за что было зацепиться, он не знал ни о каких контактах отца. Убийца Юрия Богуславского давно уже мертв. Теперь Максим ищет того, кто выдал его клиенту.

– Как ты понимаешь, это был не я, – спокойно ответил торговец картинами. – Если бы я промышлял такими вещами, выдавал партнеров, меня бы уже давно на свете не было. Убрали бы либо те, либо другие, нашлись бы желающие. Такие вещи всегда становятся известны. Юру выдал кто-то не из нашего круга.

– Если Максим найдет вас, сможете его в этом убедить? – спросила художница. – Он должен будет поверить на слово, а мне кажется, это не в его обычаях.

– Деточка, предоставь все мне. – В голосе Мусахова послышалась знакомая снисходительная улыбка. – Спасибо, что предупредила, буду наготове. А что, он… Опасный тип?

– Не знаю, – честно ответила Александра. – У него не совсем обычное отношение к смерти. Это может говорить как о ненормальности, так и об абсолютной норме.

– Что же, – ответил Мусахов, подумав несколько секунд. – Любопытно будет с ним познакомиться. Юра тоже был со странностями. В то, что он когда-нибудь умрет, точно не верил, потому и промышлял венками. Знаешь, Саша, есть люди, которые не чувствуют боли, такое вот отклонение. Они редко доживают до зрелых лет. Боль – это сигнальная система, а она у них не работает. А есть люди, которые не чувствуют опасности. Выводы делай сама. И…

Торговец картинами издал протяжный вздох, словно примиряясь с неизбежным:

– Если он еще раз попросит, просто назови ему мое имя и дай адрес.

Следующие полчаса Александра просидела у окна, проверяя почту, то и дело поглядывая на большое шале. В половине восьмого осветилось окно в столовой, зажегся свет на веранде. Стала видна часть подъездной площадки. Но темнота на неосвещенном участке сгустилась еще больше, и Александре не удавалось разобрать, сколько там стоит машин и открыты ли по-прежнему ворота.

Она оделась, сунула телефон в карман и вышла на крыльцо. Воздух оказался неожиданно мягким, небо – ясным. Александра посмотрела в сторону шале Аристарха. Все окна были темны. Художница направилась к главному шале, повторяя про себя последние слова Богуславского, прозвучавшие как приказ. «Спала, никто не приходил, ничего не знаю и не видела».

Поднявшись на освещенное крыльцо, Александра еще раз взглянула в сторону ворот. Они остались открытыми. Черного внедорожника Максима и белой «тойоты» Сазоновых на площадке не было.

…В столовой она застала Жору, озадаченно разглядывавшего на просвет бутылку коньяка. Руки у парня заметно дрожали после вчерашнего перенапряжения.

– Ну, Максим дает. – Жора перевел взгляд на Александру, возникшую в дверях. – Бутылка была целая. Или вы все вместе угощались?

– Я никакой бутылки за ужином не видела, – ответила Александра.

– Вообще-то Максим не пьет, – многозначительно произнес Жора, словно пытаясь оправдать брата. – Расстроился, может. Где он, интересно? Наверху его нет.

– Его машины тоже нет, – не выдержала Александра. – И «тойоты» Аристарха, нашего дизайнера, тоже. А ворота настежь.

Круглые глаза сторожа приобрели совсем уж рыбье, бессмысленное выражение. Секунду он обдумывал услышанное, потом засеменил к входной двери. Убедившись в достоверности слов Александры – для этого хватило одного взгляда, – парень уставился на художницу.

– А что случилось?

Она пожала плечами и прошла к камину, не желая, чтобы Жора видел ее лицо.

– Понятия не имею. Я спала как убитая.

Осекшись, Александра взяла кочергу и поворошила насквозь прогоревшие угли. Жора подошел ближе:

– Я чего-то не понимаю. Максим никогда не бросал ворота нараспашку.

– А попробуйте ему позвонить, – посоветовала Александра. – У меня появилась мобильная связь, наверняка у вас тоже.

Жора исчез на втором этаже и вскоре вернулся с мобильным телефоном в одной руке и с пультом от ворот в другой. Его намного больше занимал пульт. Спускаясь с последней ступеньки, он издали показал его Александре:

– Разблокирован! Я могу закрыть ворота.

– А потом опять открыть не сможете, – насторожилась художница.

– Все равно закрою, – решительно произнес Жора. – Мне не по себе, когда они открыты.

Он вышел на крыльцо. Александра, остановившись у окна, видела, как смутно различимая решетка медленно двинулась в обратный путь на фоне высоких сугробов. Через минуту Жора вернулся, несколько успокоившись.

– Кстати, да, – добавил он, засунув пульт в карман жилета, – связь есть. Я тут же набрал Максима, но там включен автоответчик. Может, он за рулем.

Парень бросил взгляд на бутылку, которую поставил на стол.

– Поддал, сел за руль, бросил ворота, меня не разбудил… Говорю вам, что-то произошло! А эти ваши друзья просто взяли и сбежали!

Александра пожала плечами и отправилась на кухню. Она не собиралась готовить завтрак, не было желания даже смотреть на еду. Налив стакан апельсинового сока, такого ледяного, что заломило зубы, художница вернулась в столовую. Там появилась Нина. Девушка разговаривала с Жорой и, увидев Александру, сдвинула брови:

– Знаете? Родители, похоже, уехали!

– Я ничего не знаю, – уже увереннее солгала художница.

– Максим бросил ворота настежь, – твердил Жора. Казалось, парень никак не мог осознать этот факт. – Он никогда так не делал!

– Может, они все поехали в больницу? – нерешительно предположила Нина. – Кстати, у меня телефон заработал! Сейчас…

Она быстро нашла какой-то номер и долго слушала гудки. Сбросила вызов. Набрала другой номер. Ей ответил механический голос. Нина тревожно щурилась и покусывала губы.

– Не отвечают, – сказала она, засовывая телефон в задний карман джинсов. – Но сейчас-то ворота закрыты?

– Я закрыл, – сообщил Жора и добавил: – Порядок должен быть.

– А если твой братец опять нас заблокирует? – осведомилась Нина.

Жора достал пульт и проверил экран.

– Пока блока нет. Могу делать что хочу.

– Какое счастье! – язвительно заметила девушка.

В окне на веранде мелькнули две фигуры. В столовой появились братья Нины. Узнав об исчезновении машины родителей, они переполошились.

– Почему они нас не разбудили?! – Игнат ошарашенно выглядывал в окно, убеждаясь в том, что «тойоты» на площадке нет. – Мы бы сами маму в больницу отвезли!

– Бред, – буркнул Иван. Подойдя к столу, он повертел бутылку с коньяком. – Это что, весь завтрак?

Жора молча выхватил у него бутылку и поднялся на второй этаж. Раздалось звяканье ключей. Вернулся парень уже с пустыми руками.

– Завтрак приготовите сами, – бросила братьям Нина. – Нам надоело. Теперь ваша очередь. Мы делаем себе бутерброды и идем работать, да?

Теперь она обращалась к Александре. Художница кивнула. Ее нервы были натянуты, в желудке то пылал огонь, то медленно, тошнотворно таял кусок льда, но страха она по-прежнему не испытывала. Страх стерег ее за горизонтом, за условной линией, за краем видимого мира.

– Нам понадобится пара скалок, – едва разжав губы, сообщила она своей подручной. – Для работы. Пойдем поищем.

Но они с Ниной не успели исчезнуть на кухне. Входная дверь отворилась, вошел Аристарх.

– Папа, – зачем-то констатировала девушка.

Аристарх поздоровался со всеми, но взгляд задержал только на Александре. Глаза у него были совершенно больные, покрасневшие и слезящиеся, лицо землисто-бледное. Прошедшая ночь состарила его лет на десять.

Нина бросилась к отцу:

– Пап, а где наша машина?!

– Наверное, там же, где наша… – Он поперхнулся и натужно откашлялся, положив руку на содрогающееся горло. – Мамы нет в коттедже. Я думал, она у кого-то из вас, но потом увидел, что машина пропала.

– Да как она могла уехать?! – с ужасом воскликнула девушка. – У нее же прав нет! И куда?! Почему одна?!

– Не спрашивай меня ни о чем, я ничего не знаю. – Аристарх прошел к камину и уселся на диван, глядя на груду золы в очаге. – Она требовала, чтобы мы вернулись в город, я отказывался. Наверное, уехала, когда я уснул. Она умеет водить, хотя плохо. А прав у нее действительно нет.

– Боже, боже, – пробормотала Нина, беспомощно глядя то на братьев, то на Жору. – Значит, она сама села за руль. Получается, мама уехала одновременно с Максимом?

– Скорее, позже, – поразмыслив, заявил Жора. – Максим не запер ворота. Она могла услышать, как он уезжает, выйти и увидеть, что можно ехать следом. Если бы они уезжали одновременно, он бы просто подкинул ее до города.

– Что-то не то, что-то не то, – как заклинание, твердила Нина. Присев на диван рядом с отцом, она склонилась к нему: – Пап, вы поссорились?

– Не говори глупостей, – ответил Аристарх, но резкие слова противоречили вялому тону, которым он их произнес. – Не поссорились, а поспорили. У меня контракт, работа. А у нее плохое настроение. Я не думал, что она возьмет и уедет одна. Среди ночи, по скользкой дороге, без освещения.

– Мама же в аварию могла попасть! – воскликнул Иван.

– Она уехала, когда я уснул, значит, уже под утро, когда пошли междугородние автобусы, – так же бесцветно и подробно откликнулся Аристарх, словно повторяя заученный текст. – Надеюсь, дальше остановки она не собиралась. А остановка в паре километров. Там же я и такси видел.

Братья переглянулись.

– Поедем посмотрим, – решительно заявил Игнат. – Открывай ворота!

Последнее адресовалось Жоре. Пожав плечами, парень извлек пульт, взглянул на экран.

– Ваше счастье, блока нет, – сказал он и нажал кнопку. – Пожалуйста.

Игнат смотрел на него волком:

– Мне твоих одолжений не надо! Ворота всегда должны быть открыты, ясно?

Жора несколько раз сморгнул, словно ему в глаз попала соринка, и неожиданно заносчиво ответил:

– Если бы ворота были закрыты ночью, как полагается, ваша мама не смогла бы уехать.

Казалось, братья были готовы броситься на Жору. Нина вскочила с дивана:

– Да поезжайте вы, ищите машину! На дороге, на остановке, на стоянке такси! Может, она совсем рядом, в сугробе застряла?!

В этот момент снова отворилась входная дверь. На пороге появились супруги Кольцовы.

– Лена, вы ничего не слышали ночью? – немедленно обратилась к старой знакомой Нина. – Мама взяла и уехала! Она даже водить толком не умеет!

– Да? – только и ответила та, снимая куртку. Шали на ней не было.

– А что, завтрака сегодня не будет? – осведомился Сергей.

– Сегодня каждый сам за себя, – бросила ему девушка. И прикрикнула на братьев: – Чего вы ждете? Завтрака не будет, слышали?! Езжайте, ищите машину!

Игнат с Иваном, потолкавшись в дверях, одновременно вышли. Нина снова присела рядом с отцом, еле слышно о чем-то его расспрашивая. Слушал ли ее Аристарх, было неясно. Казалось, его внимание сильно занимают закопченные кирпичи в глубине очага.

Александра ушла на кухню. Она выдвигала ящик за ящиком и в конце концов нашла большую скалку, вполне подходящую для ее целей – тяжелую, деревянную, с силиконовым покрытием. Затем заглянула в холодильник и тут же его закрыла. Вернувшись в столовую, художница обратилась к Нине, все еще шептавшей что-то отцу на ухо:

– Я иду работать, присоединяйся. Если хочешь, конечно.

Девушка с готовностью встала:

– Через пару минут буду, только приготовлю что-нибудь папе и для нас бутерброды захвачу.

Александра молча вышла из шале. Она была не в состоянии видеть застывшее лицо Аристарха, встречать его пустой взгляд, слушать речи, заученные со слов Максима. Ей было непонятно, как Аристарх снова оказался в отеле, она хотела знать, что произошло, когда мужчины уехали… И в то же время ничего этого знать не хотела. По версии, которую ей на прощанье озвучил Максим, Александра и не могла ничего знать.

«Я крепко спала и ничего не слышала, ко мне никто не приходил, ничего не знаю, – повторяла она, торопливо идя по дорожке к своему домику. – Но это правда, я почти ничего не знаю. Формально виноват в случившемся Аристарх. А Максим? Тоже. Он помог скрыть преступление. Потому что полиция ему здесь не нужна. Но что здесь может быть незаконного, кроме могилы его отца, где и тела-то уже нет? Почему он предпочел…»

Задумавшись, она споткнулась о первую ступеньку своего крыльца, упала и сильно ушибла колено. От жгучей боли брызнули слезы, Александра обхватила коленную чашечку ладонями и некоторое время раскачивалась, тяжело дыша, боясь расплакаться в голос. И все-таки тихо заплакала, присев на вторую ступеньку, с которой Жора накануне сколол запекшийся снег. Боль в колене пульсировала, и Александра приложила к растущей под джинсовой тканью опухоли кусочек льда. Посмотрела на небо.

Темнота начинала линять, звезд становилось все меньше. Только одна звезда, крупная, зеленоватая, стояла на бледнеющем востоке, там, где должно было подняться солнце. На эту звезду Александра и смотрела до тех пор, пока к крыльцу не подошла Нина.

После звонка Жоре выяснилось, что аптечка в отеле отсутствует. Из лекарств имелся только анальгин. Нина сокрушалась об автомобильных аптечках, битком набитых всем необходимым, – одна аптечка уехала вместе с «тойотой» Сазоновых-старших, другая была в машине братьев. Девушка позвонила Елене, но та коротко ответила, что аптечки в их машине нет. Александра отмахивалась, уверяя, что ей ничего не нужно. Ходить она могла, хотя сильно хромала. Нина осмотрела ее колено и констатировала сильный ушиб.

– Если цел мениск, все обойдется, – заявила она. – А если мениск пострадал, то никакой эластичный бинт делу не поможет.

Нина разрезала чистую наволочку, наложила тугую повязку. После этого нога у Александры перестала сгибаться окончательно. Сидеть на корточках перед полотнами, разложенными на полу, и аккуратно наносить клеевой слой поверх грунта она не могла.

Устроившись в кресле, спиной к растопленному камину, она давала инструкции Нине:

– Не очень толстый слой, иначе бумага насквозь пропитается. Не толстый, но равномерный. Наша цель – показать рельеф.

Девушка работала старательно, но ее мысли были далеко. Она не всегда сразу слышала то, что говорила ей Александра. Иногда Нина вставала, якобы за каким-то делом, и выглядывала в окно. Несколько раз, извинившись, принималась звонить, безрезультатно. И с каждым разом ее взгляд мрачнел, голубые глаза все глубже уходили под надбровные дуги. Наконец, позвонили ей самой.

– Ваня, – сказала она, взглянув на экран, и тут же ответила, поставив вызов на громкую связь: – Ну, что?

– Машины нет ни на дороге, ни на остановке, – послышался голос Ивана. На заднем плане звучали новости по радио. – Мы весь поселок прочесали, и платформу рядом со станцией, и стоянку такси. Ничего нигде. Теперь едем в Москву. На звонки мама не отвечает, хотя телефон не отключен.

– Да, не отвечает, – автоматически повторила девушка и встрепенулась: – Куда в Москву? Вы думаете, она решилась ехать в Москву сама?

– Если сильно разозлилась, то могла и поехать, – ответил Иван. – Шоссе отвратное, почистили кое-как. Фонарей нет. Тащимся и осматриваем все остановки. Буду тебе звонить.

Нина положила на стол замолчавший телефон. Взяла шпатель и тут же сунула его обратно в кастрюльку с загустевшим осетровым клеем.

– Если с мамой что-то случилось, это будет моя вина. Они ссорились из-за Лены. А пригласить ее предложила отцу я. Но я хотела просто встряхнуть его…

Александра с опаской коснулась перебинтованного колена. Джинсы из-за повязки натянуть не удалось, пришлось надеть спортивные штаны, в которых она спала. Острая боль превратилась в тупую, дергающую.

– Два полотна готовы, – суммировала художница, игнорируя реплику Нины. – Положи их на стол. Приступаем к самому важному моменту.

Цепляясь за спинку стула, служившую ей опорой, Александра приблизилась к столу и кончиком ногтя попробовала застывший клей на двух лежавших рядом полотнах. Извлекла из рулона две олеографии. Белые поля были заранее срезаны.

– А теперь очень осторожно, – развернув одну олеографию, Александра уложила ее на клеевой слой. – Никаких морщинок быть не должно. Мы вроде бы клеим обои, понимаешь? Дай скалку.

Не глядя взяв протянутую Ниной скалку, Александра, почти не дыша, прошлась по бумаге. Сперва осторожно, потом с более сильным нажимом. Клеевой слой обретал все более тесное сцепление с грунтом и бумагой, и на олеографии начал проступать рельеф, все более явственный и убедительный. Это была не подделка – любая подделка требует знаний и мастерства. Это была имитация, быстрая и эффектная, и, орудуя скалкой, Александра не могла не признаться себе, что в этом процессе есть определенная магия.

Она подняла взгляд на свою подручную, намереваясь, в виде особой чести, предложить ей прокатать скалкой второе полотно. И обнаружила, что Нина смотрит в окно.

– Что-то не то, – проговорила девушка. – Не мешал им свет прожектора. И если она не могла встать с кровати, то как села за руль?

Александра протянула ей скалку:

– Клей застынет.

Нина, ошеломленно взглянув на нее, взяла скалку и, следуя указаниям, начала прокатывать второе полотно.

Через полтора часа, когда солнце уже поднялось над лесом, все пять полотен были прокатаны и лежали в ряд на полу, идеально неотличимые друг от друга. Художница и ее подручная устроились на краю рабочего стола и позавтракали. У Александры неожиданно разыгрался аппетит, Нина же отсутствующим взглядом смотрела на свой бутерброд, часто забывая от него откусить. Девушка то и дело брала в руки телефон и тут же откладывала его в сторону.

– Дайте мне еще какую-нибудь работу! – попросила она наконец. – Я не могу сидеть просто так.

– А на сегодня работы больше нет, – с сожалением произнесла художница. Ей самой было легче, когда она что-то делала. – Мы ждем, когда все схватится намертво. Учитывая, что у нас получился сложный слой, это может занять сутки. Или больше. Главное, чтобы бумага не сморщилась, когда клей начнет засыхать и уменьшаться в размерах. Должен получиться монолит. От меня требуется только поддерживать постоянную температуру в комнате. От тебя… Ничего.

Нина поднялась из-за стола:

– Тогда я пойду к отцу, пожалуй. Он сам не свой.

– Может, лучше его не трогать? – Александра взглянула в окно и увидела на веранде большого шале три фигуры. – Смотри-ка, а вот и он, легок на помине. С ним Лена и Сергей! Такое ощущение, что куда-то собрались…

Привстав и оперевшись о стол, она следила за тем, что происходило на веранде. Речь держал Сергей. Он говорил, энергично жестикулируя, указывая в сторону открытых ворот. Его жена стояла нахохлившись и рассматривала пол веранды. Аристарх выглядел так, словно оказался в этой компании случайно и остается в этом месте не по своей воле. Художница была готова биться об заклад, что он ничего не слышал.

– Иди-ка ты к ним, – посоветовала она Нине и, обернувшись, увидела, что девушка уже застегивает куртку. – Понимаешь, твой отец подписал договор и не может просто так уехать. Он должен сдать работу в срок. Отель открывается совсем скоро.

Нина остановилась на пороге:

– Вы за кого сейчас беспокоитесь? За отца или за хозяина отеля?

Александра выдержала взгляд девушки, внезапно ставший жестким.

– Я беспокоюсь за себя, – ответила она. – Моя работа ничего не значит без работы твоего отца.

Нина хлопнула дверью. Александре оставалось только наблюдать за происходящим из окна. Сергей сошел с крыльца и направился к единственной машине, оставшейся на площадке. Аристарх также спустился по ступеням, но пошел в противоположную сторону. Нина нагнала его, тронула за локоть. Он не обернулся. Девушка прошла с ним рядом несколько шагов, остановилась и побежала к крыльцу. Елена все еще стояла на веранде. Поставив ногу на первую ступеньку, подавшись вперед, Нина о чем-то расспрашивала ее. Затем резко повернула голову в сторону шале Александры.

Стараясь не обращать внимания на боль, художница дохромала до двери и, накинув куртку, вышла на крыльцо.

– Что? – крикнула она, с трудом преодолевая ступени, судорожно хватаясь за перила. Ей внезапно пришло в голову, что Максим был не так уж неправ, запирая их и блокируя пульт. Она бы многое сейчас отдала за то, чтобы ворота были закрыты.

Нина поспешила ей навстречу.

– Уезжают закупаться… В Москву, за материалами, за мебелью, – выдохнула она вместе с клубами пара. – Все трое!

– Почему трое? – Александра остановилась, не дойдя до середины дорожки. – Прежде речь шла только о твоем отце и Лене.

– Сергей будет за рулем. Это же его машина. И втроем они быстрее справятся.

– Но… Они ведь вернутся? – задав этот вопрос, Александра испытала нечто вроде дежавю. Ей вспомнился вечер знакомства с Богуславским, его прощальные слова, когда он высаживал ее в Москве, возле метро. «Он спросил, вернусь ли я, – художница переживала тот момент словно наяву и даже слышала музыку, которая играла тогда по радио. – В этом месте, таком красивом, есть что-то ужасное, от чего хочется сбежать».

Елена тем временем уселась на переднее сиденье машины и захлопнула дверцу. Двигатель вовсю работал, Сергей суетился вокруг, счищая щеткой снег с кузова и лобового стекла. Из своего шале появился Аристарх, неся большую папку с эскизами и черный пластиковый портфель, где обычно хранил бумаги. Нина подошла к нему вплотную, преградив путь, и о чем-то спросила. В ответ Аристарх пожал плечами и направился к машине Кольцовых. Он со своим багажом разместился сзади. Через пару минут машина выехала за ворота, и вскоре шум двигателя растворился в тишине ясного зимнего дня.

На крыльце большого шале появился Жора. Осмотрев опустевшую площадку, он вынул из кармана пульт, и ворота стали закрываться. Никто не попытался его остановить. Александра чувствовала себя беззащитной, когда ворота были открыты, и не сомневалась, что Нине, несмотря на ее показную самоуверенность, тоже не по себе.

– Все, нас осталось трое, – парень подошел к ним. – Только бы снег не повалил, тогда им назад не пробиться.

Он взглянул на безмятежно ясное небо, прислушался к ровному рокоту в глубине соснового леса. С удовлетворенным видом кивнул:

– Кажется, ничего не будет. И отлично, они мне тут заказ на прощанье дали: расчистить дорожки к тем недостроенным шале. Сказали, скоро привезут вещи.

– Давай помогу, – вызвалась Нина.

– А я не в состоянии, к сожалению. – Александра старалась не опираться на больную ногу. – Глупый случай. Я бы с удовольствием помахала лопатой.

Художница не кривила душой, ей в самом деле вовсе не хотелось сидеть одной и обдумывать все, что стало известно за последние сутки. Тяжелее всего было то, что она ни с кем не могла разделить этот груз. «Стоит мне заговорить, как Нина узнает сразу и о смерти матери, и о причастности к этому отца. А Жора о страшной смерти своего…» То, что Жора, несмотря на все уверения Максима, все-таки являлся сыном Богуславского-старшего, было для Александры почти бесспорным фактом. Она не могла забыть взгляда Максима в тот миг, когда измотанный Жора едва не скатился с лестницы. В этом взгляде вспыхнуло ужасающее сочетание ненависти и жгучей надежды. «Так ненавидеть можно только очень близкого человека».

– Да и не надо помогать, – отмахнулся Жора. – Мы сейчас эти две дорожки мигом расчистим. А вы идите в дом, ложитесь на диван. Я камин растопил, дров привез. Да!

Он поднял указательный палец, что-то вспомнив. Порывшись в кармане, достал комок желтого цвета, встряхнул. Комок расправился, и Александра моментально узнала кусок вязаной каймы и две желтые кисти. Фрагмент шали Елены.

Нина потянулась за клочком, который Жора продолжал демонстрировать на весу:

– Это же шаль Лены, дай посмотрю! – Получив клочок, она подтвердила: – Точно.

– Я это за домом нашел, возле поленницы, когда дрова накладывал. Сегодня утром.

– Зацепилась за что-то, шаль порвалась. – Нина сунула находку в карман парки. – Я ей отдам.

– Что она вообще там делала? – без особого интереса произнес Жора и отправился за скребком.

Нина последовала за ним. Уже исчезая за углом большого шале, она обернулась и внимательно посмотрела на Александру.

– Вид у вас, честно скажу… Хотите доведу до дивана?

– Ни в коем случае, – запротестовала Александра и захромала к крыльцу. – Мне уже лучше.

Она лгала. Сустав сильно распух и болел все сильнее, даже после того как художница улеглась на диване, подложив под колено свернутую валиком куртку. Александра лежала, глядя в окно, где сияло лазурное январское небо без единого облачка. Время от времени брала в руки телефон, в который раз проверяла почту, отвечала на некоторые письма. Затем искала в списке вызовов номера Богуславского, Мусахова, Аристарха Сазонова… И откладывала телефон, закрывала воспаленные от недосыпа глаза, слушая, как в камине потрескивает огонь, как тихонько шипят подсыхающие на углях дрова. Иногда погружалась в дремоту, но ее мигом выкидывало оттуда – границу сна обозначал клочок желтой шерстяной шали, тревожный знак из реального мира.

Она уснула, не заметив этого, и ей снилось, что она не спит. Александра была все в той же комнате, в камине пылал веселый огонь, в окне голубым парусом раздувалось ясное небо. И все-таки это был сон, потому что в ногах, на краю дивана, сидела Светлана. Она не двигалась, не говорила, даже не смотрела на Александру, скованную ужасом. Поза Светланы выражала печальный укор и терпеливое ожидание – ни то, ни другое ей было при жизни неприсуще. Казалось, женщина может сидеть так вечно, потому что времени для нее больше нет.

– Н-нет, – сквозь зубы выдавила Александра, – н-нет…

Ее плеча коснулась чья-то рука, художница широко открыла глаза. Над ней склонялась Нина.

– Зашла посмотреть, как вы, – с тревогой пояснила девушка. – Мне кажется, у вас небольшая температура. Ушиб сильный. Антитела… Надо было отправить вас в город с отцом и Леной.

– Нет! – уже во весь голос резко ответила Александра. Окончательно придя в себя, она смягчила тон: – Совершенно ни к чему. В больницу я не лягу, пока заказ не сдан, да и ушиб пустяковый. А что касается присмотра… Здесь я полагаюсь на тебя. Ты ведь почти медик.

Нина задумчиво кивнула:

– Так-то оно так. А знаете, Жора уже докопался до первого коттеджа, отпер дверь и нашел прямо у порога двух мертвых синичек. Они туда во время строительства залетели, а потом все окна закрыли щитами, и птицы остались внутри… Так жалко.

– Жалко, – автоматически повторила Александра.

– Жора сейчас дочищает последнюю дорожку. Можно я колено потрогаю?

Не дожидаясь позволения, Нина легко коснулась кончиками пальцев опухоли, распирающей повязку.

– Надо бы немножко подвигаться, а то отек блокирует мышцы. И лучше бы вам лечь у себя в спальне, а то здесь будет проходной двор, когда вечером все вернутся. Давайте помогу дойти.

На этот раз Александра не отвергла ее помощь. Одевшись, опираясь на руку Нины, неожиданно сильную, художница вышла на крыльцо, осторожно, боком, спустилась по ступенькам. Девушка взглянула в сторону одного из недостроенных шале:

– Смотрите, дверь открыта! Жора уже внутри. Это не человек, а снегоуборочный комбайн.

В этот миг на крыльце шале показался сам сторож. Он прятал нижнюю часть лица в сгибе локтя.

– Что такое? – крикнула Нина. – Кровь из носа пошла?

Вместе ответа парень схватился за перила веранды и перегнулся через них. Его худое тело сотрясали сильные спазмы.

– Опять приступ, кажется, – пробормотала Нина. Она рванулась было в сторону гостевого шале, но тут же остановилась. Александра крепко держалась за ее локоть, боясь потерять равновесие.

– Идем вместе, – предложила художница. – Вдруг я тоже чем-то помогу.

Когда они добрели до крыльца, Жора поднял голову и уставился на них покрасневшими глазами.

– Не ходите туда пока. – Он махнул в сторону распахнутой настежь двери. – Там, наверное, водяная крыса сдохла под полом. А может, не одна. В лесу, неподалеку, болото, там их много. Здоровенные, как ондатры. Они такие дуры, норы себе ищут. Осенью забирались в вентиляционные отверстия, в фундаментах. Но под конец-то все решетками наглухо закрыли. Они и дохнут там, вылезти не могут. Вонища, как от мешка гнилой картошки.

Жадно вдохнув полную грудь чистого холодного воздуха, парень добавил:

– Надо бы камин растопить. Вся вонь в тягу уйдет.

– А там есть камин? – оставив свою подопечную, Нина осторожно приблизилась к двери.

– Там только камин и есть, – бросил Жора. – А как ты себе представляешь строительство? Неужели потом перекрытие между этажами и крышу ломать, чтобы трубу вывести?

Нина не отвечала. Остановившись на пороге, она оглядывала темное помещение, освещенное лишь светом, падавшим из дверного проема. И вдруг девушка пронзительно вскрикнула, отшатнувшись.

– Что?! – Александра, забыв о боли, бросилась к ней. – Что там?!

Нина протягивала дрожащую руку, указывая в дальний темный угол. Александра, пытаясь не вдыхать омерзительный гнилостный воздух, застывший в шале, смотрела в указанном направлении, постепенно начиная различать некую огромную неподвижную массу, все больше напоминающую…

– Там кто-то сидит, – прошептала она. – Там человек!

И тут раздался звук, поразивший художницу и ее подручную сильнее, чем поразил бы крик ужаса. Жора расхохотался. Его плечи тряслись, но уже не от рвотных позывов. Парень вытирал выступившие на глаза слезы и тыкал пальцем в сторону двери:

– Человек?! Где вы видели таких людей? Это Масленица! Я сам ее сделал! Ее сожгут на гуляньях в честь открытия отеля.

– Масленица?! – опомнившись от испуга, Нина снова заглянула в дверной проем, а затем осмелилась переступить порог. – Какая страшная! А почему у нее нет лица?

– Лицо по старым обычаям не полагается, – разом посерьезнев, сообщил Жора. – Это считалось очень плохим знаком, взглянуть в глаза Масленице. В ее глазах оставалось все дурное, что было в прошедшем году. Поэтому раньше голову делали просто из снопа соломы, а сверху надевали ношеную рубаху. И была это изначально вовсе не Масленица, а богиня Марена, или Мара, или Морена, или Смертка, покровительница смерти, мороза и ночи. Это очень древний культ, он тесно связан с культом мертвых. Как и блины, кстати! Считалось, что…

Нина принюхалась и поспешно вернулась на крыльцо, перебив воодушевившегося рассказчика:

– Действительно мерзкий запах, ни с чем не спутаешь. Это вам не синички. Заканчивай лекцию и вези скорее дрова!

Ничуть не обидевшись, что его прервали, Жора покорно спустился с крыльца, вынул из сугроба скребок и поспешил к дровяному складу на задах большого шале.

– Занятная парочка эти братья, – не без иронии заметила Нина, глядя ему вслед. – Доморощенный астроном и самодеятельный этнограф. Оба, как я вижу, законченные неоязычники. И у них, как у всех самоучек, имеется одна общая черта: в какой-то момент они начинают нести полную ахинею.

Девушка сунула озябшие руки в карманы парки и вдруг извлекла на свет комок желтой шерсти. Александра невольно вздрогнула.

– По-моему, это надо просто выбросить, – сказала она.

Нина покачала головой.

– У меня есть ужасный недостаток, – призналась она без тени смущения. Напротив, в ее голосе слышалось нечто вроде самодовольства. – Я никогда ничего не выбрасываю, пока не докопаюсь, почему, что и как. Нас ведь этому учат: просеивать и расчищать кисточкой кубометры грунта, чтобы найти пуговицу, скажем. В том же слое, что и тело жертвы. И если эта пуговица телу не принадлежит, мы делаем допущение, что она принадлежит… – Нина выдержала многозначительную паузу и с удовлетворением кивнула: – Преступнику! Эдмон Локар, пионер судебной медицины, разработал теорию обмена, согласно которой преступник практически всегда приносит на место преступления вещи, этому месту не принадлежащие. Грунт на подошвах из другой местности, волос, сорванный ноготь, ну а если повезет, то и пуговицу. Кстати, пуговицы в массе своей практически бессмертны, это одни из лидеров среди улик.

– А если пуговица не имеет отношения к преступлению? – поинтересовалась Александра.

– Это должно быть доказано, – улыбнулась девушка.

– Я вспомнила историю о том, как Шлиман раскапывал Трою, – вздохнула Александра. – Знаешь, он ведь ее все-таки нашел, но не распознал, выбросил весь этот слой в отвалы и копал дальше. И обнаружил куда более древний город. А его мечтой была именно Троя, но он ее уничтожил.

– Мечты вообще обманчивы, – резюмировала Нина. – Я предпочитаю не мечтать, а знать наверняка.