Солнце восемь минут назад

Глава 3

Свою квартирную хозяйку Александра не видела с кануна Нового года. Тогда, тридцать первого декабря, она зашла к Юлии Петровне с поздравлениями и коробкой конфет. То была обычная дань вежливости – художница вовсе не горела желанием выслушивать бесконечные воспоминания вдовы о покойном супруге, прочно забытом художнике. В тот последний визит Юлия Петровна, обычно благостно манерная, вела себя беспокойно. Она даже не предложила Александре неизбежной чашки чая, едва поблагодарила за конфеты и не поздравила в ответ «с наступающим». Даму с сиреневыми волосами и тщательно наложенным макияжем в фиолетовых тонах явно что-то тревожило. Она прислушивалась к каждому звуку, поглядывала на входную дверь, и Александра поторопилась уйти. Художница догадывалась, что происходит.

В конце декабря ее старый приятель и бывший сосед по мастерской, скульптор Стас, нежданно-негаданно покорил сердце вдовы – так же легко, мимоходом, как покорял сердца большинства вдов, бюсты чьих супругов он ваял. Такие приключения были для него в порядке вещей. Но Юлия Петровна отнеслась к произошедшему очень серьезно. Она явно видела в беспечном скульпторе кандидата в мужья, чем очень его пугала. Ситуация усугублялась тем, что Юлия Петровна неожиданно снискала расположение бессменной няньки и домработницы Стаса – широко известной в московских мастерских Марьи Семеновны. Озадаченный Стас признался Александре, что сразу после празднования Нового года «в семейном кругу» тайком уедет в Питер.

– К кому – даже тебе не скажу, друг Александра, – удрученно добавил он во время последней встречи. – А то Марья все из тебя выбьет. Исчезну первого числа, утром. Вернусь… Предположим, весной.

И Стас действительно исчез – во всяком случае, Александре он больше не звонил. Ни Марья Семеновна, ни Юлия Петровна также ее не беспокоили. И теперь, утром третьего января, проснувшись в своей мастерской, художница пыталась понять, что означает это молчание. «Или Стас никуда не уехал, или они решили, что я его сообщница, и не хотят со мной говорить, – размышляла Александра, блуждая взглядом по стенам комнаты. – Такие враги мне не нужны. Юлия Петровна может выставить меня из квартиры, а с Марьей Семеновной даже сумасшедший побоится связываться…»

Вчера вечером, ложась спать, она задернула плотные шторы из малинового шелка – то немногое, что уцелело от обстановки, предоставленной квартирной хозяйкой. Сейчас в окна сквозь шторы светило солнце, и комната купалась в тенях цвета красного вина. Этот эффект нравился художнице – он преображал знакомые предметы, придавая им загадочный колорит. В обыденности рождалось волшебство.

Не торопясь вставать, она вспоминала вчерашний день, знакомство с Максимом, домики, утопающие в снегу, и все казалось ей нереальным, будто приснившимся. «Венки… Докатиться до этого!» Реставрация любого, самого посредственного полотна все-таки была процессом творческим – она оставалась наедине с автором картины, пусть безымянным или забытым; это был диалог, обмен опытом, иногда – дуэль. Создание пяти одинаковых венок требовало от нее лишь технологических навыков.

Мысли неожиданно скользнули в глубокое прошлое – так косяк рыб, испуганных появлением хищника или лучом света, резко меняет направление движения. Александра вновь оказалась в аудитории Института имени Репина, где училась много лет назад. Стоял солнечный весенний день, одно из окон было приоткрыто, и над ним то и дело вздувалась от налетавшего с Невы ветра пыльная белая «маркиза». Амфитеатр был полупуст – с последней пары студенты часто сбегали. Лекцию об основах технологии живописи и реставрации читал профессор Девяткин – признанное светило. Он говорил об особенностях трехслойной живописи, о технике, которую использовали старые мастера, и о подвохах, которые таит работа с трехслойной картиной для реставратора. Лекции Девяткина изобиловали детективными поворотами, парадоксами и захватывающими примерами из личного опыта. Он учил студентов видеть в реставрации большее, чем бездушное ремесло.

– Мы привыкли думать, что видим именно то, на что мы смотрим, – говорил профессор, как всегда, несколько загадочно. – Это простительно посетителю музея, который смотрит на картину, но не реставратору. Реставратор, глядя на картину, не должен доверять своим глазам. Если вы смотрите на картину семнадцатого века, это не значит, что перед вами картина семнадцатого века. Истина откроется только в процессе реставрации, но может быть слишком поздно. Вы уже погубите полотно. Вы будете предполагать, что перед вами пример трехслойной живописи, и начнете работать со слоем лессировок, с самым верхним. На самом же деле слой может оказаться всего один. Прежде чем вы поймете это, вы его уничтожите. Поэтому!

Девяткин постучал по доске указкой и внушительно произнес, повысив для привлечения внимания голос:

– Раз! Приступая к осмотру картины, не думайте совсем. Избавьтесь от предубеждений. Не читайте экспертных заключений, если таковые имеются. Не рассуждайте, а смотрите. Знаете, как работает хороший следователь, осматривая место преступления? Он не думает о том, что должен искать. Он просто смотрит и фиксирует ровно то, что видит. Ответы могут оказаться неожиданными. Если вы будете искать черного кота в темной комнате, вы его в конце концов найдете, уверяю вас. Но!

Снова удар указкой. Аудитория молча внимала.

– Это будет не тот кот, – закончил Девяткин. – Итак, первое – исходите только из вашего личного представления о полотне. Второе! В природе не существует ни абсолютной прозрачности, ни абсолютной непрозрачности. Старые мастера никакие полутона не писали прямо, они достигались оптическим эффектом, через просвечивающий подмалевок. Все эти финальные сияющие золотистые тона Веронезе и Тициана достигались тем, что подмалевок они делали бронзовой краской. Никакой мистики, как мы видим. Позже в ход пошла охра золотистая. Передвижники пользовались асфальтовым грунтом. Он давал мерцающие мягкие тона, но в итоге все их картины сильно потемнели и изменили колорит. Итак, второе!

Удар указкой.

– Глядя на лессировку, сразу высматривайте подмалевок. Если вы его не можете различить, перед вами однослойная картина. Необязательно подделка. Не все художники получали специальные знания, некоторые были просто не в курсе того, как работать в трех слоях. Мы еще поговорим отдельно о русском усадебном портрете восемнадцатого века. Это интереснейший гибрид европейского светского портрета и византийской иконописи, по приемам и технике. И третье!

Девяткин занес указку для удара, но замер с улыбкой, глядя на студентов:

– Обязательно сфотографируйте картину перед тем, как начать снимать лак. В цвете. Когда вы ее зажарите, а одну-две картины в своей жизни вы зажарите обязательно, вы просто напишете ее заново…

Профессор говорил что-то еще, но теперь его слова поплыли, словно краски, смазанные губкой с растворителем. Александра снова провалилась в сон. Из состояния дремоты ее вырвал звонок. Нащупав телефон на полу рядом с кушеткой, художница увидела на экране вызов от Мусахова.

– Да, Иван Константинович? – Она приподнялась на локте, сонно щурясь.

– Твой заказ готов, Сашенька, – ответил торговец, пропустив пожелания доброго утра. – Все у меня в багажнике, готов привезти. Ты, помнится, очень спешила.

– Вы просто волшебник! – воскликнула Александра, разворачивая к себе циферблат огромного цинкового будильника, тикающего в изголовье постели. Стрелки показывали начало одиннадцатого. – Когда вы успели?!

– Честно? – собеседник коротко и густо рассмеялся. – Да только что. Всем звонил, пугал порядочных людей, искал тебе холст, попутно в своих загашниках рылся. Ты же знаешь мой подвал… Тянется до метро «Кузнецкий Мост», с переходом на станцию «Лубянка».

Мусахов снова самодовольно хохотнул.

– И среди всякого хлама нашел то, что тебе требуется. Метров шесть с гаком. Качество – гаже не бывает, приятно посмотреть. Ты сейчас где? В мастерской? У Снегирева?

– Самого Снегирева с нами уже нет, но можно сказать и так. – Александра уселась, коснувшись босыми ногами холодного паркета. Из щелей между рассохшихся плашек немилосердно дуло – сквозняк мог бы погасить пламя свечи. – Я знала, что вы все моментально достанете! Как мне вас благодарить?!

– Свари к моему приезду чашку кофе, – усмехнулся в трубку Мусахов. – Ты же знаешь, я сам в этом деле не мастак, а машины все эти бездушные не люблю.

Положив замолчавший телефон на подушку, художница поспешно оделась и, подойдя к окну, отодвинула портьеру. Утро ослепило ее. Небо было ясное, солнце уже успело подняться над крышами старинных особняков близ Солянки. В морозном воздухе то и дело мелькали крошечные огненные иглы – замерзшие кристаллы воды преломляли солнечный свет. Края оконных стекол – в комнате стояли старые двойные рамы – украсили размашистые пейзажи, автором которых был иней. Александре от души было жаль тех детей, в доме у которых стояли современные стеклопакеты, – на них мороз свои узоры не рисовал. Она помнила, как в детстве подолгу любовалась на снежные заросли, расписавшие стекло, поражаясь тому, что узор нигде не повторяется. Отец рассказывал ей, что это замерзшие молекулы воды воссоздают картины первобытной растительности, такой, какой та была задолго до появления человека. Саша не сомневалась в том, что это правда, и до сих пор не удосужилась проверить, так ли это на самом деле. С трудом оторвавшись от окна, художница отдернула вторую портьеру и поспешила на кухню.

– И ничего-то здесь не изменилось! – немедленно заметил Мусахов, когда Александра распахнула перед ним дверь черного хода. Переступив порог кухни, гость оглядел синие облупившиеся стены и покачал головой: – Вчера забыл спросить – сколько? Сколько она с тебя дерет?

– Цена вполне уместная, учитывая расположение… – начала Александра, но Мусахов перебил:

– Так сколько?

И, услышав цену, кивнул:

– Юлька – жадная. За копейку удавится. В комнату можно заглянуть?

Осмотрев мастерскую, торговец шумно втянул носом воздух:

– Н-ну… Больше похоже на человеческое жилье, чем то, что было раньше.

– И есть ванная, – не без гордости присовокупила Александра.

– У тебя бытовые идеалы времен военного коммунизма, моя драгоценная, – пожал плечами Мусахов. – Конечно, с какой точки зрения смотреть. Одному нужны золотые унитазы, для другого это все так, мирские искушения… Ладно, где мой кофе?

– Готов. – Художница отодвинула стул от рабочего стола. – Присаживайтесь, сейчас принесу.

Вернувшись через минуту с двумя кружками, она устроилась за столом напротив гостя:

– К сожалению, больше угостить нечем. А… Заказ в машине?

– Я решил сделать тебе доставку в подарок. – Торговец осторожно поднес кружку к губам и поднял внимательный взгляд поверх дымящегося кофе. – Ты же не за рулем, насколько я помню.

– О, нет, не стоит… – запротестовала Александра, пытаясь придумать вежливую форму для категорического отказа, и умолкла. Что-то говорило ей, что Максим будет не в восторге от постороннего вторжения. Художнице вспомнились ограничения, которые он на нее наложил: не вывозить олеографии за пределы отеля, не выкладывать их снимки в Сети. «Чужие здесь не ходят!» – как наяву услышала она резкий голос.

– Это неудобно, – сказала, наконец, Александра, нарушая повисшую паузу.

– Саша, – тихо и выразительно произнес Мусахов, ставя на столешницу кружку. К кофе он не прикоснулся. – Такая строгая секретность вокруг такой чепухи – плохой признак. Ты это знаешь не хуже меня. Ладно, не хочешь выдавать клиента – не настаиваю, не мое дело. Но скажи хотя бы, в каком направлении исчезаешь?

Александра делано засмеялась, откидываясь на спинку стула:

– Сама не знаю! Вот правда, не знаю адреса… Меня оба раза возили, даже примерно дорогу не вспомню. Это не город, не дачный поселок, а просто…

Она запнулась и развела руками:

– Просто лес.

– По какому хоть шоссе тебя возили? – Мусахов выглядел очень серьезным.

– По Ярославке. Но потом мы ушли направо. И потом еще были повороты.

– А как ты сейчас собралась туда попасть?

– Позвоню знакомым, они сориентируют таксиста. Геолокацию пришлют, в конце концов… Не беспокойтесь за меня!

– Так ты там не одна? – подался вперед Мусахов. – Что за знакомые? Я их знаю?

– Не сомневаюсь, что знаете, но называть имен не буду, – Александра поднялась из-за стола. – Это их бизнес. Не обижайтесь, Иван Константинович. Мне бы с вами за товар расплатиться да собираться в дорогу… Сколько я должна?

Мусахов тоже встал. Обиженным он не выглядел – скорее, встревоженным.

– Понимаю, Саша, что лезу не в свое дело. – Он обвел взглядом стеллажи, стоявшие вдоль стен, полки, загроможденные папками, свертками и банками. Систему в этом хаосе могла рассмотреть только сама художница. – Но мне сегодня не спалось. Все вспоминал того своего приятеля…

– Которого закопали в лесу?

– Может, и не в лесу, – покачал головой Мусахов. – Никто ничего не знает. Но после того, что он натворил, учитывая, каких людей обманывал, лес – вероятный вариант. Лес или бетон на стройке. Венки гниют тысячами по всей Москве. Какие угодно. Зачем стряпать новые, если можно старые на пятак ведро закупать? Сейчас и хороший-то товар никому не нужен. Так откуда к тебе прилетел такой заказ?

– Это декор, Иван Константинович. – Александра успокаивающим жестом коснулась руки торговца картинами. Она была искренне тронута его участием. – Не подделка. И ничего зловещего в этом нет. Просто прихоть заказчика. Пойдемте к машине, я вам помогу.

Мусахов уехал сразу, как они разгрузили багажник и перенесли коробки в мастерскую. К своему кофе он так и не притронулся, и его лицо не покидало тревожное выражение. Прощаясь, он на миг задержал руку Александры в своей широкой горячей ладони и внушительно произнес:

– Если что – немедленно звони!

Она пообещала быть на связи и, стоя у окна кухни, проводила взглядом знакомый синий внедорожник, с трудом выезжавший из тесно заставленного автомобилями, плохо очищенного от снега двора. Не успела машина исчезнуть в подворотне, как в мастерской зазвонил телефон. Мобильник так и остался лежать на подушке.

– Аристарх? – удивленно произнесла Александра, увидев имя на экране и услышав голос в трубке. Удивляться было чему – ей всегда звонила Светлана. Художница даже не помнила, что в списке контактов значился также номер самого декоратора.

– Да, Саша, я, – сдавленно выговорил Сазонов. Его голос, обычно очень тихий, сейчас и вовсе был почти неразличим. – Тут начался ад. Скоро вернешься?

– Сейчас как раз собираюсь, – художница нахмурилась, глядя на свертки, загромоздившие рабочий стол. – Что у вас происходит?

– Да все разом приехали, – ответил Аристарх, и других объяснений Александре не потребовалось. Она только прикрыла глаза.

– Кинь мне подробный адрес и, если можно, геолокацию, – попросила она. – Я вызываю такси.

– Уже прислал, посмотри сообщения, – откликнулся Аристарх. – Сам бы с радостью за тобой приехал, но… Унизительно в таком признаваться – меня не отпустят.

– Ладно, не принимай все эти страсти близко к сердцу, – сочувственно произнесла художница. – Теперь у тебя есть помощники, это главное.

– Не то слово, сразу четыре помощника! – фыркнул Аристарх. – Если я не избавлюсь от сыновей, мы запорем заказ. Если избавлюсь, Света меня убьет. Ты очень здесь нужна!

– Но я-то что могу сделать? – вздохнула Александра.

– Ничего делать не надо, просто приезжай поскорее, – попросил Аристарх. – Ты ее как-то уравновешиваешь. Она при тебе стесняется… Словом, поскорее!

В его тихом голосе – голосе человека, который говорит с опаской, боясь, что его подслушивают, – звучала искренняя мольба. Еще раз пообещав поторопиться и закруглив разговор, Александра задала себе вопрос, удастся ли ей держаться в стороне от семейных дрязг Сазоновых и полноценно работать? Не найдя ответа, она принялась собирать большую дорожную сумку. Холст был упакован в плотную коричневую бумагу. Не удержавшись, художница надорвала упаковку и убедилась, что старый знакомый ее не подвел. Холст, крупнозернистый, грубо сотканный, испещренный узлами, стал бы кошмаром для любого художника. Но ей требовался именно такой. «Просто чудо, что удалось найти эту дерюгу меньше чем за сутки!» Александра бережно уложила сверток в сумку. Она уже не испытывала стыда или разочарования, думая о предстоящей работе. Напротив, не терпелось заняться новым для нее делом, попробовать технику, в которой она никогда не работала. Кончики пальцев, казалось, кололи тонкие горячие иголки. Александра знала это ощущение, жгучее и томящее, – это был рабочий азарт.

Художница застегнула молнию на сумке и набрала номер такси.

Еще не доезжая до ворот отеля, Александра заметила признаки оживления за массивным забором. В ясном небе, пронзительно-синем, над территорией отеля высилось несколько столбов дыма, поднимавшегося из каминных труб. Из-за сильного мороза – прогноз погоды не обманул – дым стоял вертикально и казался неподвижным. Художница насчитала пять дымных столбов. «Отапливаются мой домик, шале Сазоновых и еще два шале – их сыновей и этой супружеской пары. И главное здание».

Но стоило такси остановиться у ворот, как Александра убедилась в своей неправоте. Над каминной трубой главного здания дым не поднимался. Зато камины во всех пяти готовых шале топились вовсю. Жора, подоспевший с пультом, открыл ворота ровно настолько, чтобы Александра могла войти. Таксисту пришлось разворачиваться за решеткой, маневрируя между оградой и высокими сугробами, оставленными снегоочистителем. Художница наблюдала за машиной, прикидывая, какими благословениями осыпает ее водитель – ведь сразу за воротами было достаточно места для разворота.

– Почему вы его не впустили? – спросила она Жору, который подхватил ее сумку.

– Я сюда никого без приглашения не впускаю. – Парень пренебрежительно дернул углом рта. – Идемте, у вас наконец-то стало тепло. Топил всю ночь.

Идя вслед за ней по дорожке к шале, сторож продолжал говорить без умолку. Его явно переполняли впечатления, на которые здешняя жизнь была до сих пор нещедра.

– Здесь сейчас полно народу, меня на части рвут. Топлю, снег чищу… Еще темно было, когда приехали эти дизайнеры, муж с женой. Заселились, и началась комедия. Светлана с ними не разговаривает, а на мужа так смотрит, что мне на его месте было бы страшно. А он будто бы не замечает.

Поднимаясь на крыльцо своего шале, Александра чуть повернула голову:

– А их дети приехали?

Жора фыркнул:

– Дети! Я у этих мужиков под мышкой легко прохожу. Приехали, тоже заселил. И вот с ними не разговаривает уже Аристарх. Смотрит как на чуму. Ребятишки чем-то разозлили папу.

– Они живут по отдельности, что ли? – поинтересовалась художница, отворяя дверь. На нее пахнуло живым теплом, смолистым горьковатым запахом деревянного дома, в котором было нечто человеческое. – Я видела, что вы топите во всех шале.

Она прошла прямо к камину и опустилась в кресло, придвинутое близко к огню. Жора подошел и поставил сумку в угол под лестницей.

– Приехала еще девушка, – сообщил он, привалившись плечом к стене. – Единственная, с кем говорят все. Пятое шале заняла. Это их дочь.

– Нина? – удивленно уточнила Александра. – Она-то зачем?

Сторож пожал плечами:

– Понятия не имею, из машины вылезло три человека, я всех заселил. Так она не дизайнер?

– Насколько я знаю – медик.

– Пусть будет медик, я не против, – усмехнулся Жора. – Мне все равно, в четырех домиках топить или в пяти. Без разницы.

– А хозяин? – заметила Александра. – Он ведь против посторонних на территории отеля?

Еще одно пожатие плечами. Не стирая с лица неопределенной улыбки, молодой человек ответил:

– Посторонний постороннему рознь. Она же не из лесу вышла, а с братьями приехала.

– Значит, и я могу кого-то пригласить? – допытывалась художница. У нее перед глазами все еще стояло такси, ерзавшее по скользкой дороге, тыкаясь бампером в сугроб. – Ко мне могут приехать гости? В домике есть свободная спальня.

– Теоретически, – загадочно ответил Жора, возводя взгляд к дощатому потолку.

Парень стоял у камина, живописно освещенный солнечным светом, лившимся из окна без занавесок. Его романтический вид был более чем уместен в простом деревенском интерьере. Длинные волосы цвета старой бронзы, падавшие на меховой жилет, куртка, вышитая незабудками, краги из оленьей шкуры, лужицы талой воды, натекшей с грубых армейских ботинок… Руки он по-наполеоновски скрестил на груди, и Александре вновь бросилось в глаза кольцо, сплетенное из бисера. Она сощурилась, рассматривая узор, и Жора скорее почувствовал, чем поймал ее взгляд.

– Это свадебник, – сказал он.

– Что? – переспросила Александра.

– Древнее славянское обручальное кольцо, – пояснил Жора, поглаживая черный бисерный ободок, закрывавший всю фалангу безымянного пальца левой руки. – Таких колец всегда имеется два – у жениха и невесты.

– Можно взглянуть поближе?

Жора с готовностью снял кольцо и протянул его художнице. Александра рассмотрела сложный узор на черном фоне: крестообразное сплетение четырех разомкнутых колец, двух красных и двух синих. Взвесив кольцо на ладони – оно было приятно тяжелым, – Александра вернула его парню. Тот немедленно надел его, продолжая рассказывать:

– Это оберег сердечного союза от злых духов, так считалось у древних славян. Духи могут наслать болезни, несчастья, разлад в семье. Раньше такие обереги для молодых плели специальные люди, посвященные, жрецы. Сейчас – кто попало, любой, кто найдет схему в интернете. Или можно готовые купить.

Жора машинально поглаживал и поправлял кольцо, в его ироничном тоне слышалось разочарование:

– В общем, сейчас все это так, игрушки, декор. И конечно, обереги не работают.

– И все-таки вы носите это кольцо, – не удержалась Александра.

Парень высоко поднял русую бровь:

– А почему бы нет? Люди много чего на себя навешивают, ни во что не веря. Вера – роскошь для дураков.

– Каждый человек во что-то верит, – возразила Александра, испытывая непонятное для себя самой волнение. – Даже атеист.

– Лично я верю в самого человека, – спокойно ответил Жора. Оттянув высокий ворот свитера грубой вязки, он извлек из-за пазухи резной деревянный медальон, висевший на красном шнурке. – Вот колядник, еще один древний славянский оберег. Он символизирует ушедшее на покой осеннее солнце, но и не только. Солнце вернется, оно всегда возвращается, вот в чем смысл. Свет восторжествует над тьмой. Наши предки даже падших людей не считали отбросами, а дарили им колядник, указывая верный путь, вслед за возрождающимся солнцем. Человек создан не для деградации, а для духовного роста, как и солнце. Неизбежность – это вовсе не смерть. Неизбежность – это вечное возрождение. Нам достаточно взглянуть на небо, чтобы об этом вспомнить. Но люди предпочитают прятать истину под грудами книг, которые никто не читает.

Спрятав медальон под свитер, парень подбросил несколько поленьев в камин и выпрямился:

– Ладно, я пошел накрывать на стол. Скоро обед, не забудьте!

Когда за ним закрылась входная дверь и за окном под его торопливыми шагами заскрипел снег, Александра откинула голову на спинку кресла и протянула ноги к огню. Ей хотелось побыть в одиночестве еще несколько минут. «А сторож-то хозяину под стать, – она наблюдала за тем, как по сырым поленьям змеится тонкий белый пар. – Колядник, солнцеворот, древние славяне… При чем тут только Крола в стольких экземплярах, не пойму. Логичнее бы выдержать весь дизайн в древнерусском этническом стиле, как было модно на закате Российской империи. Не шале, а терема, не дюссельдорфская школа, а народные промыслы. Резьба, литье, игрушки… Кстати, как вообще называется этот отель? “Сварог”? “Ярило”?»

И Александра поняла, что до сих пор нигде не встретила вывески.

Переступая порог главного здания, художница морально готовилась к погружению в семейные дрязги Сазоновых. Она никогда даже не предполагала, что в этой семье могут быть какие-то распри, и совершенно не знала, как реагировать. Александра заранее решила занять нейтральную позицию, хотя как художник и как человек была на стороне Аристарха. «Буду говорить что-то банальное и односложное, и от меня все отстанут», – думала она.

Но в столовой ее встретила идиллическая картина. Светлана, оживленно разговаривавшая с сыновьями, замахала ей рукой, приглашая скорее подойти. Аристарх, сидевший на диване, у огня, обернулся и тоже поприветствовал ее жестом. Он улыбался. С диванного подлокотника поднялась темноволосая девушка, которую Александра с первого взгляда не узнала. Она видела дочь Сазоновых всего один раз, лет десять назад, когда та заканчивала школу.

– Все семейство в сборе, – все еще сидя вполоборота, произнес Аристарх. Говорил он спокойно и очень тихо, как всегда. – Узнаешь детей, Саша?

– Не всех. – Александра по очереди пожала руки Игнату и Ивану, высоким плечистым молодым людям, которым щуплый сторож и впрямь пришелся бы по грудь. Сыновья Сазоновых были погодками, но казались близнецами. Они унаследовали счастливую внешность отца и, как предполагала Александра, его ведомую натуру и покладистый нрав. Во всяком случае, воля матери была для них законом. Игнату исполнилось тридцать, Ивану двадцать девять, никто из них не был женат. Улыбались они одинаково, почему-то всегда чуть виновато.

– Ребят узнаю, конечно, не так давно виделись, а вот дочку… Не узнала бы. – Она протянула руку подошедшей девушке. – Ты сильно изменилась, Нина.

– А вы совсем не изменились, – ответила девушка, едва коснувшись ледяными пальцами ладони художницы и сразу убрав руку. Ее лицо было серьезным, но голубые глаза улыбались. – Только мне запомнилось, что вы были выше.

Александра рассмеялась:

– Да это ты с тех пор выросла! На голову, не меньше! Еще немного, и отца догонишь!

– Я уже больше не расту, мне двадцать пять, – ответила девушка. – Хрящевые зоны окостенели, поэтому рост невозможен…

Светлана, которая прислушивалась к их разговору с непонятным напряжением, вдруг поморщилась и торопливо оборвала дочь:

– Иди на кухню, помоги этому непутевому парню с обедом! Он возится чуть не час, твои братья с голоду умирают.

Не проявив никаких эмоций, Нина двинулась в сторону приоткрытой двери, за которой слышался быстрый стук разделочного ножа о доску. Светлана завладела Александрой, буквально повиснув на ее локте. Отведя свою пленницу к окну, она прошептала, косясь на супруга:

– Заметила?

– Что именно? – Александра тоже перешла на шепот.

– Он не говорит с мальчиками. Обрати внимание!

– Прости, но…

Продолжать не пришлось – Светлана продолжала жарко шептать:

– Уперся и стоит на своем – не будет с ними работать. Сказал, чтобы уезжали до вечера. Ультиматум поставил, можешь себе вообразить?! Заявил, что вообще работать отказывается, сорвет заказ, если они останутся. У меня уже сердцебиение из-за него… Совсем сдурел!

– Что я могу… – начала Александра, беспомощно оглядываясь, но ее снова оборвали:

– Ты еще не знакома с этой Леночкой, а вот познакомишься и поймешь, что это за птица! Она уже все забрала в свои руки! Не прошло пяти минут, как он согласился со всеми ее поправками! Это просто унизительно! Он совершенно не умеет за себя постоять…

«Чему удивляться, – думала Александра, глядя в окно, чтобы не видеть искаженного, раскрасневшегося лица собеседницы. – У Аристарха огромный опыт в плане соглашательства».

– Вроде еще один дизайнер приехал? – напомнила она, думая как-то остудить пыл Светланы.

Но та вспыхнула еще сильнее:

– Тряпка, не стоит внимания! За таких выходят замуж, чтобы ноги об них вытирать! Эти ничтожества для того и созданы, их сразу видно.

«Интересно, что Аристарх вовсе не является ничтожеством, а ноги об него все-таки вытирают!» – заметила про себя Александра и невольно вздохнула. Светлана восприняла ее вздох по-своему:

– Ты права, ситуация ужасная! Мне сейчас надо как-то спровадить этих Кольцовых, помирить мужа с детьми, и главное, чтобы заказчик ни о чем не узнал.

– Максим здесь? – встрепенулась художница.

– Вечером приедет. – Взгляд выпуклых рачьих глаз сделался пристальным, сверлящим. – Как вчера пообщались, кстати? Твои впечатления?

– Он интересный собеседник, – ответила Александра чуть равнодушнее, чем хотела. – Во всяком случае, не просто мешок с деньгами.

– Ну, не знаю… – протянула Светлана. – По-моему, все очевидно. Бандит, только новой формации. Прочел пару книг, купил диплом, побывал в европах. Но стоит ему в глаза посмотреть, и все становится ясно.

– Мне ничего не ясно. – Александра не знала, как отделаться от общества Светланы. – И вообще, надо думать не о заказчике, а о работе. Хочу начать сразу после обеда. Кстати, пойду-ка и я помогу на кухне!

Высвободив локоть, она снова бросила взгляд в окно, где ей только что померещилось какое-то движение. Александра не ошиблась, за стеклом мелькнул еще один силуэт. На крыльце послышалось шарканье подошв, отворилась дверь, и на пороге появилась женщина в красной куртке и желтой вязаной шали, наброшенной на голову. Из-за ее плеча выглядывал полный мужчина, чьи габариты еще больше увеличивал пуховик.

– Мы не опоздали? – осведомилась женщина, проходя в столовую и на ходу снимая шаль. Смятые светлые волосы топорщились от статического электричества. – Вы еще не начинали обедать? Или… Уже закончили?

Она бросила вопросительный взгляд на Александру. Аристарх поднялся с дивана и повернулся к вошедшим.

– Знакомьтесь, – он улыбнулся художнице, и эта улыбка показалась ей вымученной. – Саша – мой давний хороший друг, художник и реставратор. Лена… Сергей… Мы будем работать вместе.

Взгляд Светланы действительно был ужасен. Жора не преувеличивал, когда говорил, что ее можно испугаться. Александра взглянула на супругу Аристарха лишь мельком и тут же отвела глаза.

– Очень приятно, – сказала она. – В самом деле обед задержался. Пойду помогу.

Александра поспешила укрыться на кухне и затворила за собой дверь. Жора и Нина одновременно повернули головы в ее сторону. Они в четыре руки нарезали салат. Художница обратила внимание, что на них надеты голубые одноразовые передники, шапочки и целлофановые перчатки.

– Вы как настоящие повара, – подойдя к столу, художница заглянула в огромную металлическую миску.

– Я сунулся наугад в одну открытую коробку, а там спецодежда, – пояснил Жора. – Надеялся, подносы найду.

– А я заметила коробку с сервировочным столиком на колесах, но он в разборке, – добавила Нина. – И еще я нашла отличные японские ножи в шкафу, случайно. Вообще, тут все вверх дном…

Вновь склонившись над доской, она педантично нарезала огурцы. Длинные ресницы бросали синие тени на смуглые щеки, из-под шапочки выбивались пряди черных волос. Александра, разглядывая ее четко очерченный профиль, не могла не отметить: Нина не похожа ни на кого из родителей. От матери она не унаследовала ни единой черты. С отцом ее, пожалуй, роднил только высокий рост, на этом сходство заканчивалось. Высокие скулы, чуть раскосые голубые глаза, казавшиеся еще светлее из-за оливковой кожи и черных волос – все придавало девушке экзотический, нездешний вид. Не все назвали бы ее красавицей, но каждый задержал бы на ней взгляд.

– Чем помочь? – спросила художница, оглядываясь на дверь. В столовой стояла мертвая тишина, словно там никого не было.

– Весело у них, да? – заговорщицки спросил парень, перехватив ее взгляд. Шапочка придавала ему комичный вид. – Теплая компания. Нет, помогать вроде не надо, разве что на стол подавать.

Нина взяла очередной огурец и невозмутимо рассекла его вдоль одним лаконичным движением лезвия.

– Осторожно! – вырвалось у Александры. – Я такие ножи знаю.

– Да ничего, я же медик, я умею резать!

Нина улыбнулась ей, на этот раз не только глазами. Улыбка тронула тонкие губы, и на щеках неожиданно появились ямочки, очень шедшие девушке. Александра невольно улыбнулась в ответ, пытаясь припомнить их единственную встречу десятилетней давности. Нина запомнилась ей замкнутым, молчаливым подростком с сумрачным, ушедшим в себя взглядом. Нынешняя перемена была разительной. Перед ней была вполне зрелая, уверенная в себе молодая женщина, и, глядя на нее, Александра никак не могла соотнести ее с тем угловатым, неловким ребенком.

– Так ты хирург? – спросила художница. – Девушки редко становятся хирургами. Уже работаешь?

– Все еще учусь. – Нина сбросила в миску нарезанные ломтики огурца и перемешала салат лопаткой. Подумав, добавила немного оливкового масла, которое протянул Жора, стоило ей, не глядя, выставить в его сторону раскрытую ладонь, как делают хирурги на операции, требуя скальпель. У Александры создалось впечатление, что эти двое молодых людей, едва познакомившись, уже отлично понимали друг друга без слов.

– Нарежешь мясо? – спросил Жора Нину, снимая фольгу с большой кастрюли. Взглянув на Александру, парень добавил: – Вчера вечером два часа говядину варил, сейчас подадим холодную, с горчицей. Это все, что я умею готовить.

– Я и этого не умею, – призналась Александра. – Давайте хоть что-то сделаю.

– Достаньте тогда тарелки, посчитайте, сколько нужно. – Жора открыл дверцу посудомоечной машины. – Они там хотя и молчат, но чувствую – голодные, так что лучше поторопиться.

– Ч-черт, – громко сказала Нина, склоняясь над столом.

– Ты порезалась? – обернулась художница.

– Нет, просто у меня нет ножа для мяса. Здесь одного ножа не хватает, как раз этого.

Девушка указала на большую черную коробку, покрытую серебряными иероглифами.

– Три ножа были на месте – для сыра, хлеба и овощей, четвертого изначально не было, когда я нашла коробку. Пустая выемка.

– Я не брал, – моментально откликнулся Жора.

Девушка подтолкнула к нему коробку:

– Но кто-то взял. Может, рабочие?

– Последние рабочие тут были месяц назад, когда все эти коробки еще не привезли, – возразил парень. – С тех пор я один, сам доставщиков принимал. Значит, нож сперли где-то по пути из Японии…

– Упаковка была распечатана, – кивнула Нина, принимаясь нарезать мясо тонкими ломтиками. – Найди мне большое блюдо! И через пару минут можно подавать на стол, почти все готово.

Войдя в столовую со стопкой тарелок, Александра обнаружила, что общество четко разделилось на две равные части. Елена и Сергей сидели на диване рядом с Аристархом, причем мужчины что-то горячо обсуждали, а женщина с улыбкой переводила взгляд с одного на другого. Светлана с сыновьями переместилась к входной двери, подальше от камина. У всех троих был такой вид, словно они собрались уходить. В воздухе висело почти видимое напряжение.

Появление Александры разрядило обстановку. Елена поторопилась встать и подошла к художнице:

– Давайте помогу, а то расселась, как барыня. Просто рабочие вопросы решаем…

Улыбка, словно приклеенная к ее губам, выглядела искусственной и портила миловидное, чуть усталое лицо. «Да и трудно искренне улыбаться, если на тебя излучают такую ненависть, – думала Александра, расставляя тарелки вместе с новой знакомой. – Даже мне нехорошо…» Из кухни появился Жора, поставил на стол два блюда с хлебом и сыром, трусцой вернулся на кухню и принес салатницу. Аристарх со своим собеседником переместились к столу и уселись, не прерывая разговора. Жора, появившись в очередной раз, поставил на край стола ящичек с приборами и положил пачку бумажных салфеток.

– Сейчас еще стаканы – и все, извините за бардак, – произнес парень. Впрочем, его любопытный взгляд не выражал и тени вины, натянутая обстановка, скорее, забавляла Жору.

– А что мы пьем? – поинтересовался Сергей. Его широкое плоское лицо раскраснелось от тепла, набрякшие веки были испещрены капиллярной сеткой. Александре подумалось, что мужчина бурно встретил Новый год. «Хотя уже третье число. – Она раскладывала приборы и салфетки. – Вот будет номер, если он злоупотребляет… Аристарху прямо везет на помощников!»

– Лимонад, сам делаю. – Жора обернулся уже на пороге кухни. – Лимоны, мята, вода из колодца. Еще есть чай, кофе, что хотите.

Сергей явно хотел чего-то другого, но, взглянув на жену, промолчал. Вид у него был недовольный. В этот миг из кухни показалась Нина, парень осторожно принял у нее из рук большое блюдо.

– Можно садиться, – пригласил он всех, ставя блюдо посредине стола. – Сейчас еще по мелочам… Приятного аппетита!

Александра села с краю стола, и девушка немедленно устроилась справа от нее. Дальше сидели Аристарх и Сергей. Елена, помедлив несколько секунд, села рядом с мужем. Группа у дверей оставалась на месте, пока Жора, мелькавший вокруг стола то с графинами, то со стаканами, то с приправами, заканчивал сервировку. Только тогда Светлана, сохранявшая каменное выражение лица и убийственный взгляд, подошла и уселась напротив Александры. Сыновья последовали за ней. Они то и дело переглядывались, очевидно тяготясь вынужденным молчанием и не решаясь заговорить. Если бы не реплики, которыми обменивались Аристарх и Сергей, в столовой висела бы мертвая тишина. Жора исчез на кухне, закрыв за собой дверь. Обедать он явно не собирался.

Александре тоже кусок в горло не шел. Пошевелив вилкой салат, она обратилась к девушке, которая невозмутимо жевала говядину, ни на что не обращая внимания.

– Так мы с тобой не договорили, какую специализацию ты выбрала?

– До этого не дошло. – Нина взяла запотевший стакан, в котором плавал ломтик лимона. – Я ведь бросила мединститут, перешла в МГУ, на биофак. На общую антропологию. И поэтому все еще учусь…

Она взяла добавку. Аппетит у девушки был отличный.

– Ах, вот оно что, – протянула Александра. – Просто я помню, говорили о мединституте… Я не знала.

– Да я сама не знала, что медицина – это не мое. – Нина накладывала салат. – Потом поняла и вовремя все поменяла. Хотя многих разочаровала.

– Почему? – удивилась Александра. – Антрополог – такая интересная профессия!

– Физический антрополог, – уточнила девушка. – Или судебный антрополог.

– Судмедэксперт? – Александра положила вилку. – Ого-го…

– Судмедэксперт работает с мягкими тканями и внутренними органами, чтобы выяснить причину смерти, а судебный антрополог исследует кости человека, если нет другого материала или исследования мягких тканей не дали результатов, – охотно пояснила Нина. – Кстати, судмедэкспертов часто путают с патологоанатомами, но…

– Мы здесь едим, вообще-то! – раздался голос Светланы.

Высоко задрав острый подбородок, та остановила на дочери жесткий взгляд. И в этих глазах Александра прочла то, о чем догадалась десять лет назад, познакомившись с пятнадцатилетней Ниной. Любовь Светланы, абсолютная и деспотичная, целиком ушла в мужа и сыновей, как вода реки уходит в глубокую расщелину в русле. Дочери не досталось ни капли. Девочка, которая выглядела в своей семье лишней, лишней и была. Александра остро ощутила тогда ее неприкаянность и неуверенность в себе.

Теперешняя Нина в ответ на замечание матери только пожала плечами и продолжала есть.

– Это потрясающая профессия, – повторила художница, принимаясь, наконец, за салат. – Здорово, что ты вовремя поняла, в чем твое призвание, уж извини за избитую фразу.

– Еще как здорово, – иронично откликнулась девушка. – Только представьте себе врача, которому не интересны живые пациенты. Передайте мне хлеб, пожалуйста.