Солнце восемь минут назад

Глава 6

Они провозились с приготовлением грунта до обеда, не замечая времени. Когда большая кастрюля была наполнена белой вязкой массой, похожей на сметану, холсты окончательно просохли и были готовы к дальнейшей обработке.

Александра сняла одноразовые перчатки, в которых размешивала грунт, достала из кармана кофты часы с оторванным ремешком. Взглянув на циферблат, удивленно подняла брови.

– Похоже, встали… Не может быть, чтобы всего половина одиннадцатого.

– Батарейка села, – предположила девушка, тоже снимая перчатки.

– Часы механические, я заводила их утром. Еще ни разу не было…

Александра покрутила колесико завода, потрясла часы, но секундная стрелка не ожила.

– Им больше двадцати лет, и ни разу ничего подобного… – Художница вновь потрясла часы и приложила их к уху. – Это часы моего покойного мужа. Единственное наследство, можно сказать.

– Давно он умер? – поинтересовалась Нина. В ее голосе, впрочем, не слышалось сострадания, которым обычно окрашены подобные вопросы.

– Очень давно, – Александра вновь взглянула на мертвый тусклый циферблат и положила часы обратно в карман. – Можно сказать, в другой жизни.

– Он был старше вас? – так же бестрепетно продолжала Нина.

– Да, но умер не от старости. Пил крепко. – Александра порылась в дорожной сумке, достала коробку со щетками и широкими кистями. – Теперь будем наносить грунт. Первый холст загрунтую я, ты смотри. Наша задача опять не перегрузить холст, а максимально сохранить текстуру. Если бы речь шла о живописи, я бы сначала прошлась по всем холстам наждачкой, чтобы снять узлы. Но в нашем случае узлы – это именно то, что нам требуется.

Она взялась было за работу, но остановилась с поднятой кистью:

– Послушай, время обеденное, ты останешься голодная. Иди поешь, потом подойдешь. Работы хватит.

– Да я не хочу, – упиралась Нина. – Не хочется туда соваться. Потом что-нибудь сюда принесу.

Александра согласно кивнула. Ей тоже совсем не импонировала гнетущая атмосфера, которая сопровождала эти совместные трапезы.

…Нина была идеальной ученицей, художница окончательно утвердилась в этом мнении. Девушка все схватывала на лету, в меру набирала грунта на кисть, наносила его широкими, но осторожными мазками. В итоге, когда она закончила первый холст, Александра должна была признать, что результаты их работы нельзя отличить.

– Послушай, а может, твой отец прав? – полушутя, полусерьезно спросила она. – У тебя легкая рука. Вдруг не тому учишься?

Нина скупо улыбнулась:

– Признаюсь… Я ведь неплохо рисовала, отец меня в детстве учил. Получалось куда лучше, чем у братьев. Но когда я поняла, что мама и меня пустит в дизайнеры, я сразу все бросила. Она даже не видела моих рисунков. Если бы видела… Она бы поломала меня.

– А тебе совсем не хотелось рисовать? – уже совершенно серьезно осведомилась Александра. Перед ее внутренним зрением ясно встала хмурая, замкнутая девочка, какой она запомнила Нину.

– Мне не хотелось делать то, чего хочет она, – резко ответила девушка.

Дальше работали молча. Александра отрывалась от холстов только затем, чтобы подбросить пару поленьев на угли. В комнате стало жарко, в окна весело глядело солнце, и не верилось, что за стенами из бруса стоит лютый мороз. В самом деле, когда художница вышла на крыльцо шале, чтобы подышать свежим воздухом (из-за сушки холстов проветривать комнату было нельзя), ей показалось, что значительно потеплело.

– Температура резко поднялась, – сообщила она Нине, возвращаясь в дом. – То-то у меня виски ломит.

Девушка достала телефон, полистала приложения и сообщила:

– В ближайшие сутки ожидается оттепель. А еще магнитные бури. Потом опять морозы. И, между прочим, скоро три часа. Я есть хочу!

– Я тоже, – призналась Александра. – И все равно, грунт кончается, придется сделать еще. Пока клей разбухнет, вполне успеем пообедать.

Она залила теплой водой из чайника пластины клея и оставила их разбухать в кастрюле. Нина тем временем умылась в ванной комнате и вернулась, приглаживая растрепавшиеся волосы:

– Мне нравится эта работа!

– Оно и видно по результату. – Александра обвела взглядом разложенные для просушки готовые холсты. – Сразу видно, даже по грунту, работает человек из-под палки или получает удовольствие.

– По работам моего отца точно все видно, – вздохнула девушка. – Я имею в виду его картины. Вы же их видели? Они очень плохие, правда?

Александра дипломатично пожала плечами:

– Дело вкуса. Во всяком случае, он выставляется и продается, чего обо мне никак не скажешь. Так что я лучше воздержусь от суждений.

– А я не воздержусь, – строптиво ответила Нина. – Он жил спокойно, звезд с неба не хватал, но его все уважали. А теперь ему в лицо смеются на этих выставках. Он тихий человек, и мама этим пользуется. Я все ждала, когда ему это надоест.

Александра молчала, не желая обсуждать щекотливую тему. Нина с вызовом взглянула на нее:

– Это я посоветовала папе взять в помощницы Лену.

Художница, наводившая порядок на столе, остановилась со скомканным бумажным полотенцем в руке:

– Вот как?

– Да. – Нина тряхнула головой, солнечный свет скользнул по ее черным волосам, блестящим, словно покрытым лаком. – Я бросила камень в это болото. Я хотела все изменить. Ведь отец не живет по-настоящему, он просто выживает. Когда я вижу, как он улыбается… Всегда виновато, будто что-то натворил… Мне хочется все перебить, перевернуть вверх дном.

Девушка говорила спокойно, размеренно, но в ее голосе ощущалось такое напряжение, что казалось, она делает над собой усилие, чтобы не кричать. Александра с участием смотрела на нее, не решаясь вставить слово. Да и сказать было нечего. Она тоже придерживалась мнения, что Аристарх своей жизнью не живет. «Но он всегда производил на меня впечатление человека, который смирился со своим положением. Не безвольного, далеко нет. Просто способного на компромисс. Не склонного к скандалам. Предпочитающего покой – свободе. И… Вполне довольного такой жизнью».

– Сперва отец испугался, – продолжала Нина, уже не так бесстрастно. – А потом я увидела, как у него ожили глаза. Он впервые за многие годы понял, что может сам принять какое-то решение, представляете? И он его принял! Я им горжусь.

– Тебе виднее, конечно, – не выдержала Александра. Она бросила бумажный комок в мусорное ведро, стоявшее в углу, и промахнулась. – Но твои родители, на мой взгляд, очень ценят друг друга. А Елена… У нее своя жизнь.

– Вы говорите со мной как с десятилетней девочкой, – усмехнулась Нина. – Выбираете выражения. Боитесь ранить мою незрелую психику? Не бойтесь. Я не настолько уязвима.

Девушка недобро рассмеялась. Ее глаза превратились в две сверкающие голубые молнии.

– Идемте поищем что-нибудь на кухне. – Набросив куртку, Нина направилась к двери. – А если найдем еще и аптечку, будет вообще супер. У меня тоже голова как чугун. Обещали ведь магнитные бури.

В главном здании никого не оказалось. На столе стояла неубранная после обеда посуда: чашки с кофейной гущей и чайными пакетиками, графин с ломтиками лимона на дне, тарелки с огрызками пиццы, салатница, где скучал одинокий помидор. На краю стола притулился пустой поднос. Вероятно, Жора начал уборку, но на что-то отвлекся, предположила про себя Александра.

Нина при виде грязной посуды раздраженно пожала плечами:

– Естественно, еды они нам не оставили, а вот убираться будем мы. Все ведь работают, кроме нас! Им некогда!

– Ладно, тут дела минут на пять. – Александра начала было составлять посуду на поднос, но Нина положила руку ей на локоть:

– А давайте все бросим, как есть! Пусть поймут, что мы им не прислуга!

– Где-то ты права, – признала Александра, ставя тарелку с крошками обратно на стол. – Но я думаю, разумнее будет установить график дежурств, как ты и предлагала. Иначе мы утонем в грязи и окончательно перессоримся. Пойдем на кухню, наверняка найдем что-то съедобное.

…В результате они соорудили несколько бутербродов, Нина залила кипятком два бульонных кубика. Обедать уселись здесь же, за разделочным столом. Сидя на табурете, Нина жадно кусала бутерброд, прихлебывая бульон из кружки, и с набитым ртом замечала:

– Как в поезде!

– Или в общежитии, – усмехалась Александра. – Хотя для общежития это был бы настоящий банкет. Бульонный кубик, какая роскошь! Я, когда ехала сюда, о таком даже не мечтала!

Нина фыркнула и чуть не подавилась. Зажимая ладонью рот, она поднялась налить стакан воды из кулера, и остановилась у панорамного окна. Солнце уже клонилось к закату, низко шло над лесом, задевая верхушки сосен. Снег постепенно окрашивался в лихорадочно-розовый цвет, дрожащий и тревожный, быстро темнеющий, как загустевающее на огне варенье. Красное солнце казалось ягодой клубники, всплывшей из серо-розовой пены.

Сделав глоток, Нина поставила стакан на стол и продолжала смотреть в окно как завороженная. Александра, отодвинув пустую кружку, встала и подошла к ней.

– Необыкновенный вид, вот именно из этого окна, – проговорила художница, касаясь ледяного стекла. – Посмотри на два запертых домика. Они слепые, окна закрыты щитами. И все-таки кажется, что они на тебя смотрят.

– Напугать хотите? – Нина говорила шутливым тоном, но ее голос звучал неестественно. – Меня и так уже эти тряпки в крови впечатлили.

– Почему ты не спросила Жору? – напомнила Александра. – Вы же виделись утром. Мне тоже, представь, стало интересно, что это такое.

– Нет смысла его спрашивать, я же говорила. – Девушка отвернулась от окна. – Он никогда не видел этих передников. Если тут после прибытия коробок бывали только он и хозяин, ответ очевиден. Спрашивать надо Максима, потому что…

Она не договорила. В дверях показался Жора. Вид у парня был такой, словно он только что встал с постели. Помятое лицо, покрасневшие глаза, спутанные волосы, которые он так и не прибрал в хвосты. Жора на негнущихся ногах прошаркал к кулеру и налил стакан воды. С жадностью выпил, налил еще. На тощей шее выступили узловатые вены.

– Ты что, с похмелья? – поинтересовалась Нина, внимательно за ним наблюдавшая.

– Я не пью, – хрипло ответил Жора и включил чайник. – Вообще.

– Ужасно выглядишь. – Девушка подошла к нему и взяла чистую кружку. – Какой-то леший-хиппи. Хочешь чего-нибудь?

– Не знаю, – отрывисто произнес тот.

– Вы не заболели? – Александра вглядывалась в его мелово бледное лицо. Она отметила про себя, что руки у Жоры дрожали сильнее, чем обычно. Время от времени пальцы сводило судорогой, и они замирали в неестественно отогнутом положении, словно их дергали невидимые веревки.

– Все в порядке, – сквозь зубы ответил Жора. – Голова только кружится. Ужин готовить не смогу. С обедом еле справился.

– Так идите к себе и ложитесь! – воскликнула Александра. – Мы все сделаем сами!

Она видела, что парня трясет, как в лихорадке. Когда Нина подала ему кружку с кофе, он не смог сомкнуть на ней пальцы и с досадой отмахнулся:

– Потом!

Девушка смотрела на его мучения без тени сочувствия, в ее взгляде читался лишь отстраненный интерес. Александре подумалось, что Нина приняла правильное решение, отказавшись стать врачом.

– Ты принимал сегодня что-нибудь? – спросила Нина. Положив руку Жоре на плечо, она чуть не силой усадила его на одну из нераспечатанных коробок. – Какие-нибудь препараты?

– Отстань! – огрызнулся парень, глядя на нее с бессильным ужасом загнанного в угол животного, которое уже предвидит все свои мучения, а может, саму смерть. – Ничего я не принимал!

– Тут есть лекарства, которые тебе помогают? – не сдавалась Нина. – У тебя часто такие приступы?

– Нет ничего, кроме анальгина, – процедил Жора. Он уставился в пол, упавшие волосы целиком скрыли его лицо. – Да не обращайте на меня внимания. Само пройдет.

Нина присела перед ним на корточки, отвела волосы с его лба, вгляделась в глаза.

– У тебя температура. Дай пульс пощупаю.

Она завладела его рукой и некоторое время держала большой палец на еле различимой синей вене, чуть шевеля губами, считая про себя. Затем бесцеремонно завернула Жоре сперва одно верхнее веко, потом другое. Он все сносил покорно, позволяя обращаться с собой как с куклой. Когда Нина вновь заговорила, ее голос звучал жестко:

– Так ты ничего не принимал сегодня? А когда это было в последний раз?

– Отстань, я сказал! – внезапно выйдя из себя, рявкнул парень. На его лбу выступила испарина. – Отосплюсь, все пройдет.

Нина еще несколько секунд разглядывала его, затем поднялась и повернулась к Александре:

– Выйдем.

В столовой, отведя Александру подальше от двери кухни, Нина горячо зашептала:

– У него явный синдром отмены, это точно! Он резко прекратил принимать какой-то препарат, не знаю когда. Может быть, даже пару дней назад. Сейчас началась ломка.

– Но Максим… Его брат сказал, что Жора вылечился! – Александра с тревогой взглянула на дверь кухни.

– Это не так-то просто делается, – продолжала шептать Нина. – Клин клином вышибают. Его могли пересадить с героина на что-то другое. На метадон, например. Метадон убивает медленнее. Это страшный препарат, в России он запрещен, но… То, что я сейчас видела, учитывая бурное прошлое Жоры, очень похоже на метадоновую ломку.

– И… Что делать? – окончательно растерялась художница.

– Его нужно отправить в больницу, на детоксикацию, – решительно заявила девушка. – Сам он не справится. Давление подскочит, легкие отекут, сердце остановится. Не говоря уже о диких мучениях. Вы можете позвонить его брату?

Александра достала из кармана куртки телефон. Руки у нее прыгали, почти как у Жоры, когда она искала в списке контактов номер Богуславского. Владелец отеля ответил сразу.

– Слушаю, – отрывисто произнес он.

– Максим Юрьевич… – Александра слегка задыхалась от волнения. – Не знаю, как сказать. Жоре очень плохо. Его нужно бы отправить в больницу.

– Что с ним? – в голосе Богуславского что-то звякнуло, словно ударили железом о железо.

– Не знаю, но у него судороги, температура, и он весь трясется, зубами стучит…

В трубке наступила тишина. Александра нерешительно произнесла «алло?», и Богуславский подал голос. Он говорил жестко и одновременно снисходительно, словно делал внушение наивному шаловливому ребенку.

– Ну, я же вам рассказывал о его давних проблемах, да? Это последствия. Любишь кататься, люби и саночки свои катать. С ним такое бывает. Пусть ляжет в постель и примет анальгин. В аптечке, в ванной на втором этаже, есть упаковка, кажется. Все пройдет само.

В начале разговора Александра включила громкую связь, так что Нина слышала каждое слово. Девушка делала страшные глаза и размахивала руками, словно пытаясь остановить несущуюся на нее машину.

– Он умрет! – громко прошептала она.

– Максим Юрьевич, состояние вашего брата очень тяжелое, – произнесла Александра и осеклась.

В трубке раздался смех. Она думала, что ослышалась, но Богуславский в самом деле смеялся. Немного успокоившись, он осведомился:

– Это Жора вам сказал, что мы братья?

– Да… То есть… Да, – ошеломленно пробормотала Александра. Нина, слушавшая разговор, высоко подняла брови.

– Вот фантазер. – Максим вновь коротко хохотнул. – Это ему мать внушила, тоже была мечтательница, та еще! Ничего подобного, мой отец не имеет никакого отношения к его появлению на свет. С его матерью в последний год жизни был близок, к сожалению. Ни к чему хорошему это не привело. Но Жора не его сын. Что бы он там ни плел.

– Он мне сказал, что тоже Богуславский. – Александра вновь оглянулась на дверь кухни. Внутри было так тихо, что ее тревога усилилась. «Не потерял ли Жора сознание?»

– Его не следует понимать буквально, – заявил Максим. – В своих фантазиях и по паспорту он Богуславский, не спорю, но по факту рождения – нет. То, что я его из жалости лечил и столько денег в него вложил, еще больше убедило беднягу в этой теории. Вы дайте ему поспать, потом заварите крепкого чаю, и он снова будет молодцом.

Нина качала головой, в ее глазах было написано осуждение.

– Препараты? – громко прошептала она.

Александра поняла.

– Максим Юрьевич, Жора принимает какие-нибудь препараты? – спросила она. – Я имею в виду сильные препараты? Из-за отмены которых ему может быть так плохо?

В трубке раздался тяжелый долгий вздох.

– Он несколько лет принимал такие препараты, от которых по идее должен был скончаться, – произнес Богуславский. – Организм отравлен весь, вплоть до костного мозга. То, что он живет, двигается и даже по хозяйству пытается возиться, доказывает, что изначально это был очень здоровый человек. Периодически ему становится нехорошо, и ничего тут не поделаешь. Это будет до конца жизни.

И после паузы добавил:

– Кстати, врачи не обещали, что эта жизнь будет долгой. Слишком сильный стресс для сердца. Пичкать его таблетками бесполезно, на него ничего уже не действует.

– Метадон? – прошептала Нина.

– Максим Юрьевич, а Жора принимает… Принимал метадон? – нерешительно спросила Александра.

– Было такое, – совершенно спокойно признался Богуславский. – Но с этим тоже покончено. Теперь он ничего не принимает.

– Когда?! – почти в голос спросила Нина.

– А когда он закончил прием? – осведомилась Александра.

– Господи, да вам-то это зачем? – простонал Богуславский. – Не помню, месяц назад, чуть больше. Неважно. Вы мне за этим звоните? Я думал, что-то случилось. Не переживайте за него, всего хорошего. Может быть, завтра приеду.

Александра растерянно смотрела на замолчавший телефон. Нина гневно выдохнула:

– Пусть он ему не брат, но ведь человек мучается! Что значит заварите крепкого чаю?! Жора месяц назад слез с метадона, а ломка после этой гадости как раз продолжается несколько недель! Этот препарат очень долго остается в тканях организма.

– Что нам делать?

Нина молча направилась на кухню, Александра последовала за ней. Жора все так же сидел на коробке, прижав ко рту кухонное полотенце и содрогаясь всем телом.

– Плохо? – склонилась над ним девушка. Теперь в ее голосе слышалось участие. – Давай мы тебя в спальню отведем. Сам ведь не дойдешь?

Жора что-то буркнул в полотенце и со второй попытки встал. Парня покачивало, приходилось поддерживать его под локти с двух сторон. Добравшись до лестницы, он вцепился в перила и, подтягиваясь, дотащился до второго этажа. Дверь в комнату напротив кабинета Богуславского была распахнута. В проеме виднелась такая же массивная деревянная кровать, как в маленьких шале. Белье было скручено в комок, подушки валялись на полу. Александра остановилась на пороге, наблюдая за тем, как Жора походкой лунатика подбирается к постели, поддерживаемый Ниной. Он рухнул на бок, подтянул к животу ноги и замер в позе эмбриона. Лица, скрытого спутанными волосами, было не видно, но по частой дрожи, сотрясавшей худое тело, можно было судить о страданиях, которые испытывал парень. Его словно хлестал невидимый бич.

Нина подобрала подушки, подсунула одну под голову Жоре, поправила, как могла, простыни, прикрыла своего подопечного одеялом. Вид у нее был серьезный и негодующий. Она хмурилась. В комнате сгущались сумерки, солнце ушло за лес.

– Свет, – сдавленно попросил Жора.

Нина включила маленькую лампу на комоде. Свет, процеженный через зеленый матерчатый абажур, придал комнате то, чего в ней в помине не было, – покой и уют.

– Никому там не говорите, – снова послышался глухой голос. – Само пройдет.

Нина молча развела руками, встретилась взглядом с Александрой и покачала головой. Между бровей у нее залегла морщинка. Сейчас девушка выглядела намного старше своих двадцати пяти лет.

– Что тебе принести? – спросила она парня, склоняясь над постелью.

– Чаю с лимоном, – пробормотал тот. – Сладкого, с сахаром. И книгу, мне легче становится, когда я читаю.

– Какую? – Александра подошла к комоду, на котором рядом с лампой громоздились неровные стопки книг. Она пробежала взглядом корешки с названиями. Мифология, мистика, классика. Она обернулась и повторила: – Какую книгу?

– Мильтон, – последовал ответ. – «Потерянный рай».

Александра взяла томик с закладкой – он лежал отдельно, и положила на тумбочку рядом с кроватью. Взглянула на незашторенное окно. Небо, быстро терявшее последние следы солнечного присутствия, стало зеленым, как вода в зацветшем пруду. Маленькие острые звезды появлялись одна за другой, по мере того как темнел небосвод. Жора лежал неподвижно и дышал ровно.

Нина приложила палец к губам и указала на дверь. Когда они вышли на площадку, девушка прошептала:

– Если завтра он снова будет на ногах, я смогу сказать, что была свидетелем чуда. Человеческий организм – удивительная штука, он функционирует как благодаря чему-то, так и вопреки. Жора сейчас продирается голым через колючую проволоку. У него должны болеть даже кости. А братец его – садист и сволочь!

Александра не стала защищать Богуславского. Ее шокировало насмешливое равнодушие, с которым он отнесся к мучениям парня. «Родственник Жора ему или нет, но он же сам спасал его, тратил время, силы, деньги… Дело ему нашел, от старых дружков оберегает. А сейчас ему будто все равно. Или он привык?»

Нина, словно прочитав ее мысли, добавила, уже берясь за перила:

– Хотя близкие зависимых людей часто становятся такими же бесчувственными. Они выгорают. Их слишком часто обманывают, обворовывают, подставляют. Что ж, если этому вашему Максиму Юрьевичу все равно, то мне и подавно! Отнесем ему чай – и дело с концом! Я видела на кухне в шкафу пачку улуна. Бурда в пакетиках не подойдет.

Пока Нина заваривала чай, Александра убрала со стола. Обмахнула полотенцем столешницу, загрузила посудомоечную машину. Вытащила из кармана часы и с досадой потрясла их:

– Не идут, окончательно сломались.

– Половина пятого, – сообщила девушка. Она отыскала в шкафу большую керамическую кружку, налила в нее крепкий чай, добавила две ложки сахара и ломтик лимона. – А нам еще ужин придется готовить, какой-никакой. Завтра пальцем не пошевелю, клянусь! Наш клей уже в студень превратился, думаю, а мы все еще здесь. Теряем время!

Нина взяла кружку и осторожно двинулась к двери, стараясь не расплескать чай. На пороге, не оборачиваясь, девушка громко произнесла:

– Предлагаю оставить им блюдо с бутербродами и уйти работать. Кому покажется мало, пусть готовит сам!

Александра нашла предложение справедливым. Пока Нина отсутствовала, художница изучила содержимое холодильника. Потом подошла к окну. Совсем стемнело, на синие сугробы возле дома лег желтый прямоугольник света. Весь остальной мир исчез, утонув во тьме. Она не могла различить ни домиков с заколоченными окнами, ни ограды, ни гряды леса. Дом замер в ночи, словно корабль, стиснутый черными льдами.

…Александра искала в кухонных шкафах блюдо, когда вернулась Нина.

– Спит, – сообщила девушка, тут же включившись в поиски посуды. Она мгновенно нашла то, что требовалось, и принялась сооружать незатейливые бутерброды. – Помойте салат, пожалуйста. Организм у него железный! Я уже начинаю верить, что завтра он будет на ногах.

Нина унесла блюдо бутербродов, декорированное салатными листьями, в столовую и вернулась:

– По крайней мере, не смогут сказать, что их не кормили. Давайте пойдем к себе, сил нет на них смотреть.

Она быстро уложила в пакет перекус для них самих, все те же бутерброды и два яблока. Александра отнесла в столовую стопку тарелок и одноразовые стаканы. Чашки были в мойке, а других она не нашла. В камине потрескивали дотлевающие угли. В окна неподвижно смотрела ночь. Нина включила верхний свет, и над столом в люстре-колесе зажглось восемь электрических свечей.

– Колядник, – скривила губы Нина. – Символ вечного возрождения, как говорит этот несчастный, который корчится там, наверху. Что за существо такое – человек? Ведь Жора живой мертвец, а все еще во что-то верит. Знаете, он мне вчера процитировал Виктора Гюго. Человеческая душа, говорит, единственная птица, которая бережет собственную клетку. Начитанный.

– Интересный парень. – Александра застегивала куртку.

– Только не жалейте его. – Нина тоже одевалась. – Жалость не нужна. Сколько бы он ни продержался в ремиссии, ему всегда нужно будет только одно. И однажды он не выдержит, потому что реальная жизнь не предложит ему того, что давали эти яды. А если выдержит…

Девушка накинула капюшон и взяла со стола пакет с бутербродами.

– Тогда он войдет в микроскопический процент завязавших окончательно.

– Откуда ты все это знаешь? – поинтересовалась Александра уже на крыльце. – В мединституте проходили?

Мороз заметно упал, в безветренном воздухе медленно вращались редкие крупные снежинки. Нина протянула руку ладонью вверх и поймала одну.

– Нет, – ответила девушка, ловя вторую снежинку. – Но у меня был знакомый… Еще на первом курсе. Потом его отчислили за это вот самое. Идемте работать!

Она первая спустилась с крыльца и двинулась по дорожке к шале Александры. Снег роился в воздухе все гуще, постепенно заштриховывая все, что еще можно было различить: домики с освещенными окнами, машины на площадке у въезда, дорожки, разбегавшиеся от главного здания во все стороны. Александра шла опустив голову, чтобы снег не попадал в лицо, и поэтому не сразу заметила фигуру, стоявшую на крыльце одного из шале и махавшую ей рукой. Она обернулась только на голос.

– Саша? – крикнул Аристарх. – Зайди на минутку, пожалуйста!

В комнате было прохладно. Угли в камине лежали черной грудой, в которой не мелькало ни искры. На улице потеплело, и стены отдавали накопленный холод вовнутрь. Аристарх шагал из угла в угол, не снимая куртки, дуя на озябшие пальцы. Светланы не было видно.

– Почему ты не топишь? – Александра сразу подошла к камину и, взяв кочергу, разворошила угли. – Бесполезно… Надо заново разводить огонь.

– А кто этим будет заниматься? – осведомился Аристарх. – Я работаю у Лены с Сергеем, Света сидит у детей. Конечно, огонь погас.

– Ночью замерзнешь, – предрекла художница.

– А я не собираюсь оставаться тут на ночь, – ошеломил ее Аристарх. – План работ мы составили полностью, теперь надо ехать в Москву закупаться. Дня на три-четыре, не меньше.

– То есть ты уезжаешь? Прямо сейчас?

– Мы уезжаем. – Аристарх взял со стола телефон и коснулся экрана. – Мы с Леной, и желательно поскорее. Пока дорогу не замело. Обещают сильный снегопад всю ночь.

Александра недоверчиво уточнила:

– Вы с Еленой уедете, а Сергей останется?

– Да, он уже рисует, – кивнул дизайнер. – Лена ему все втолковала, будет сделано как надо. Хорошо бы, конечно, показать проект хозяину, но этот Богуславский какой-то неуловимый. Появится, исчезнет, а зачем приезжал – непонятно… Только с тобой и общается. Короче, мы едем.

Александра не любила, когда интересовались ее личной жизнью, и не любила интересоваться чужой. Художница считала, что есть вещи, которые не выносят посторонних взглядов. Но на этот раз не выдержала.

– А Света едет? – спросила Александра. – Она же обычно помогает тебе закупаться.

Аристарх, углубившийся в телефон, поднял голову:

– Ну что ты! Сейчас ее помощь не нужна. Я ей сказал, что должен выехать в Москву, она даже не ответила. Слушай…

Он в упор уставился на собеседницу, словно осененный яркой мыслью.

– Ты же близко общаешься с Богуславским? Это заметно.

– Да вовсе нет, мы обсуждаем рабочие вопросы! – не вполне искренне запротестовала художница.

Аристарх поднял ладони, отгораживаясь от ее оправданий:

– Ладно-ладно, мне-то что! Я вот подумал… Ты не могла бы подкинуть ему мысль спровадить отсюда лишних людей? Тех, кто ничего не делает?

– Свету и твоих сыновей? – уточнила Александра.

– Сама посуди, чем они тут занимаются? – вопросом ответил Аристарх. – Едят три раза в день всякую дрянь, сидят у камина, смотрят в телефоны и киснут. Мальчики еще пригодятся в качестве грубой рабочей силы, передвинуть что-то, перетащить… Их можно оставить. Но Света…

– А Света не уедет, – отрезала Александра. – Ты же ее знаешь. И должна сказать, Максим уже говорил со мной на эту тему. Он собирался отправить в Москву Свету и всех ваших детей, но Нину я отстояла, как свою помощницу. А потом отговорила отправлять остальных.

Аристарх трагически поднял брови:

– Зачем?!

– Я боялась, что Света выставит ультиматум и увезет тебя с собой, – честно ответила художница. – И ты останешься без заказа, хозяин без дизайнера, да и я, скорее всего, сяду на мель.

Аристарх стоял заложив руки в карманы, склонив голову набок и глядя в пространство. Наконец, медленно, без выражения проговорил:

– Вот как ты меня видишь… По-твоему, меня можно просто увезти. Как грудного младенца в переноске.

– Я не то хотела сказать, – вздохнула Александра. – Извини. Но я много лет вас знаю, и решения всегда принимала Света.

– Я тоже их принимал! – резко ответил Аристарх. Теперь он смотрел прямо в глаза Александре, и его взгляд, обычно мягкий и даже застенчивый, ничего доброго не обещал. – И часто! Но почему-то никто этого не замечал!

– Прости еще раз. – Александра подошла к камину, чтобы больше не встречаться взглядом с Аристархом. – Давай все-таки разведу огонь. Я быстро.

– Незачем, – раздалось у нее за спиной. – Ты мне и так удружила. Вот что, надо открыть ворота, а пульт, как я понимаю, у сторожа. Можешь его позвать через полчаса?

– Жора заболел, – не оборачиваясь, ответила Александра. – Лежит и встать не может.

Присев перед очагом на корточки, художница укладывала дрова в виде шалашика, попутно обдирая бересту с березовых поленьев. Бересту она уложила в центре шалашика, взяла каминные спички с полки, и через несколько секунд вспыхнул огонь. Береста корчилась, шевелилась, как живая, сухие дрова немедленно занялись.

– Ну так пусть даст пульт, я сам открою, – раздраженно бросил Аристарх.

– Сейчас зайду к нему. – Александра выпрямилась и отряхнула колени. – Уверен, что это разумно? Выезжать на ночь глядя, когда вот-вот повалит снег?

– Надо делать закупки, – сухо ответил дизайнер. – Жора твой заболел некстати! Я хотел, чтобы он расчистил дорожки к тем двум шале, которые недостроены. Здесь нет помещения под склад, а нам начнут доставлять мебель и материалы. Какое-то время все это надо будет где-то хранить. Мы решили использовать эти пустые дома.

– Я ему скажу, – пообещала Александра, подходя к двери и берясь за ручку. Приоткрыв дверь, обернулась: – Прости, я действительно не должна была вмешиваться.

– Ты просто считаешь меня тряпкой и подкаблучником. – Губы Аристарха кривились в нервной усмешке. – Как и все! Но ты увидишь, что это не так!

– Уже вижу, – тихо ответила художница и вышла на крыльцо.

Снегопад усилился. Лес все яснее обозначался в темноте, словно прорисованный белой гуашью на лиловой бумаге. Заметно посветлело, и, когда Александра ступила на дорожку, ведущую к главному шале, ее шагам ответила тишина. Дорожки успели покрыться слоем пушистого снега и больше не скрипели под ногами. «Аристарх сошел с ума, – художница шла торопливо, надвинув капюшон на брови, то и дело вдыхая носящиеся в воздухе снежинки. – Они застрянут, дорогу сейчас заметет». Александра взглянула в сторону своего шале. Окна первого этажа были освещены, из трубы рвался дым. Больше всего ей хотелось бы оказаться там и приняться за работу. Однообразные приемы, применявшиеся для грунтовки холста, отлично успокаивали и избавляли от тревожных мыслей.

Вздохнув, она поднялась по ступеням и потянула на себя дверь главного шале.

За то недолгое время, пока она отсутствовала, в столовой появились сыновья Аристарха. Игнат и Иван стояли у стола и без особого энтузиазма рассматривали блюдо с бутербродами. На кухне раздавался грохот посуды. Там, очевидно, орудовала Светлана.

– Добрый вечер, – почти хором поздоровались молодые люди.

Александра улыбнулась им. Ее забавляло их удивительное сходство. Аристарх как-то сказал ей, что в детстве называл сыновей Труляля и Траляля, в честь героев «Алисы в Зазеркалье».

– Привет, – ответила она, направляясь к лестнице. – Мама на кухне? Ей придется заняться ужином, если хотите что-то кроме бутербродов. У меня работы полно, а больше некому.

На кухне что-то загремело – судя по звуку, на каменный пол уронили большую стальную кастрюлю. Александра поспешила подняться на второй этаж.

Она постучала в дверь спальни и, не получив ответа, вошла. Жора лежал все в той же позе, на боку, поджав колени к груди, и в слабом свете лампы под зеленым абажуром художница скорее не разглядела, а почувствовала, что его глаза открыты.

– Как вы себя чувствуете?

Задав вопрос, она немедленно поняла, насколько это глупо прозвучало. «Сколько слов мы говорим зря», – подумала Александра, склоняясь над постелью.

– Принести еще чаю? – спросила она, но тут же увидела, что кружка с чаем стоит нетронутая на тумбочке в изголовье. Рядом лежал томик Мильтона.

– Не надо, – пробормотал Жора. – Ничего не хочется. Провалился, а теперь проснулся и больше заснуть не могу. Обычно к утру проходит.

– Пошел снег, валит все сильнее. – Александра выпрямилась и взглянула на окно. В стекла толкались пушистые крупные хлопья. – Сейчас заметет дорогу до шоссе. Вас точно не надо отвезти в больницу? Пока это возможно.

– Не надо меня никуда везти. – Парень выпростал из-под одеяла дрожащую руку и отвел со лба спутанные волосы. Его голубые глаза казались черными, так расплылись зрачки. – Сейчас уже полегче. Справлюсь сам.

– Вы просто герой, – искренне ответила Александра. – А я к вам по делу. Тут Аристарх, наш дизайнер, хочет выехать в Москву, закупать мебель и ткани. Вы можете открыть ему ворота? То есть я имела в виду, можете дать мне пульт и показать, куда нажать? Сами-то лежите, лежите.

– Откройте ящик, – Жора указал на верхний ящик комода. – Возьмите пульт.

Александра последовала его указаниям и достала пульт из ящика. Попутно она успела заметить там несколько тетрадей, разорванный пакет с кофейными карамельками и сиреневую вязаную шапку с помпоном, явно женскую.

– Вот, смотрите. – Жора приподнялся на локте, опираясь о подушку, и взял протянутый ему пульт. – Видите, на экране вверху значок – закрытый замок?

– Вижу, – вгляделась Александра. – Значит, ворота закрыты.

– Совсем не это, – усмехнулся Жора. – Это значит, что пульт заблокирован. Можете жать на какие хотите кнопки, ворота не откроются.

– Так разблокируйте! – недоуменно ответила Александра.

– Я не могу этого сделать, пульт блокирует Максим, со своего смартфона. Когда мы никого не ждем, например. Ну и в разных других случаях. Он его сегодня утром заблокировал, когда уезжал. Код только у него, и он его все время меняет. А я просто жму на кнопку «Open».

Александра с полминуты усваивала услышанное. Потом почувствовала, как к щекам приливает кровь.

– Вы хотите сказать, он нас тут запер? – медленно произнесла она.

– Максим так делает для безопасности, – туманно пояснил сторож. – Можно ему позвонить, он снимет блок. Но ехать в такую погоду не советую. Тут нужен внедорожник, а у вашего Аристарха «тойота» на низком ходу и резина – барахло, всесезонка, я обратил внимание. Он сядет брюхом в сугроб.

– Ну, пусть сядет, это его личное дело, – сердито ответила художница. Александру ничем нельзя было разозлить так, как покушением на ее свободу. – Немедленно позвоните Максиму!

Жора уселся и достал из кармана жилета мобильный телефон. Набрав номер, послушал и покачал головой:

– Отключен или вне зоны. Бывает. Да и снег идет, тут сразу связь ухудшается.

Александра задохнулась:

– Что? Он нас запер и выключил телефон?!

– Это временно, – попытался успокоить ее парень. – Через пару часов Максим сам свяжется со мной. Он всегда звонит вечером узнать, как дела.

– Через пару часов дорогу заметет, и Аристарх не проедет!

– И не надо никуда ехать в такую погоду. – Жора заметно приободрился, словно разговор придал ему сил. Взяв кружку, осушил ее, жадно глотая холодный сладкий чай. – Завтра к полудню трактор проедет и все расчистит.

Александра понимала, что парень говорит разумные вещи и что желание хозяина отеля полностью контролировать ситуацию вполне естественно, учитывая прошлое сторожа. Но само осознание того, что она заперта, как в тюрьме, доводило ее до белого каления. Александра тоже попробовала набрать номер Максима – безрезультатно. Художница подошла к окну и остановилась, глядя, как к стеклу ласкается снег. «Какая-то унизительная ситуация. Но ехать сейчас действительно нельзя».

Она обернулась и обнаружила, что Жора спустил ноги в тяжелых ботинках на пол. Парень подтянул краги из коровьей шкуры, достал из ящика тумбочки гребень и принялся расчесывать волосы. Вид у Жоры был изнуренный, но он уже не походил на умирающего.

– Значит, заперты? – повторила она.

– Да ничего страшного, – отыскав в карманах жилета резинки, парень собрал волосы в два хвоста. – И какую мебель собрался покупать ночью ваш дизайнер? Просто хочет удрать от своей женушки.

– Его жена сейчас громит вашу кухню, – постепенно успокаиваясь, предупредила Александра.

Жора, с трудом утвердившись на ногах, отмахнулся:

– Тут ничего моего нет, все принадлежит брату.

И, перекинув хвосты на грудь, с иронией добавил:

– Как и я сам. Без его помощи я никто. Да у него часы стоят больше, чем я весь! Чего они только не показывают – время восхода солнца, заката, длину светового дня… Целая обсерватория.

Неуверенно, полуприседая и волоча ноги, парень двинулся к двери. На пороге остановился:

– Я буду звонить Максиму каждые полчаса. Может, дозвонюсь. Но если ваш приятель застрянет на дороге, откопают его не скоро.

– Погодите. – Александра подошла к нему. – Я хотела кое о чем спросить. Вообще, это волнует Нину, не меня, но она почему-то молчит.

– Загадочно! – Жора растер ладонью припухшие красноватые веки и часто заморгал. – Голова болит. Так что случилось?

– Вчера вечером она нашла на кухне, в углу, за коробками, какие-то странные тряпки. – Александра слегка задохнулась. Она разволновалась, к своему собственному удивлению. – Изрезанные, в крови. Нина убеждена, что это кровь.

Жора вопросительно смотрел на нее, ожидая продолжения. На его лице не отразилось ни смятения, ни любопытства. Он просто ждал.

– Там узлы, и у Нины такое впечатление, что кто-то… – Александра подыскивала слова и, наконец, решилась: – Кто-то был связан этими тряпками и пытался вырваться. Это те самые одноразовые голубые фартуки, в которых вы готовили еду.

Повисла пауза.

– Непонятно, – произнес наконец парень. – Ничего об этом не знаю. Тут столько разного барахла! Что-то от стройки осталось, что-то после привезли.

– Но вы говорили, что все коробки прибыли уже после того, как уехали рабочие, – уточнила Александра. – Кто здесь бывал с тех пор?

Жора покачал головой:

– Никого не было. Максим привозил продукты, и все. Спросите его.

– Ну, спрошу. – Александра снова достала телефон и взглянула на экран. – А теперь нет связи.

– Конечно, нет! Посмотрите, что творится. – Жора указал на окно. – Завтра придется весь день чистить снег.

Ступив на площадку, Александра прислушалась. Внизу, в столовой, было тихо. Она обернулась:

– Кстати, насчет снега. Аристарх планирует превратить нежилые шале во временные склады для мебели. Просил расчистить к ним дорожки. Это возможно?

Парень пожал плечами:

– Почему бы нет?

– И у вас есть ключи от тех шале?

– У меня ключи от всего. – Жора самодовольно похлопал себя по груди. Во внутреннем кармане жилета звякнуло.

Александра взялась за перила, но, спустившись на одну ступеньку, вновь обернулась. Жора все так же стоял в дверях спальни.

– Скажите, а у вас нет ощущения, что вы в клетке? В тюрьме? – спросила она.

– Есть, конечно, – просто ответил парень. – Но это даже смешно. Я сторожу, и меня сторожат.

Внизу хлопнула входная дверь. Перегнувшись через перила, Александра увидела входившую в дом Елену. Когда художница ее окликнула, та перестала отряхиваться от снега и, сбросив шаль на плечи, подняла голову:

– Привет! Все попрятались по своим углам, я вижу. Ужин будет?

– На столе, – лаконично ответила Александра и спустилась еще на несколько ступеней. – Неужели вы с Аристархом собрались в Москву?

– Д-да, – с запинкой подтвердила Елена. – У нас запланированы закупки…

– С этим придется повременить. – Александра спустилась в столовую, заглянула в кухню. Везде было пусто. – Дорогу замело, и к тому же без хозяина нельзя открыть ворота. Он заблокировал пульт.

– О, господи, – внезапно севшим голосом произнесла Елена. Женщина провела ладонью по раскрасневшемуся лицу, подошла к камину и присела на диван, с отсутствующим видом глядя на огонь, словно позабыв об Александре.

Та осторожно присела рядом:

– Что, это было так важно?

– Если бы вы только знали, до чего мне нужно отсюда уехать, – без выражения ответила Елена.

– По какой причине? Не нравится заказ?

Елена повернулась к ней:

– Сегодня я столкнулась с ней… Шла к нам в шале, а Светлана стояла на дорожке и ждала меня. Разминуться было нельзя. И знаете, что она сказала?

Елена коротко и ненатурально рассмеялась:

– Светлана заявила, что, если я отсюда немедленно не уберусь, она убьет меня. И не шутила. Если бы вы ее видели и слышали, вы бы в это поверили! И…

Женщина вновь провела ладонью по лицу, словно пытаясь стереть след от недавней пощечины.

– Однажды она уже пыталась это сделать, – добавила Елена глухо, чуть слышно.