Солнце встает из-за Лувра

Глава шестнадцатая ТОСКА

Я посмотрел на себя в зеркало гостиной, пробитое пулей. Нестор Бюрма, детектив-таран. Посеревшее лицо, дикая щетина, расхристанный вид. Почти один. Все они отвалили. Слуги и администрация отеля, Флоримон Фару и его команда. Я выдал комиссару несколько общих объяснений, отложив полный пакет на более поздний срок. Закон забрал бандита, страдающего от свинцовых колик. По всей вероятности, он отдаст концы в карете скорой помощи. Он так же нетранспортабелен, как и Женевьева, но его не избавили от мучительной поездки. Бандит есть бандит. Женевьеву не в чем было упрекнуть. Ей оказывали первую помощь в ее комнате с большой осторожностью. В ожидании… трое в белых халатах. Эскулап, сиделки. Славные ребята, которым лучше бы пойти спать – впереди ведь только красный свет. Нестор Бюрма, детектив-таран. Стоя перед зеркалом гостиной. Расхристанный вид, вкус горечи во рту.

Телефон оторвал меня от этих мрачных мыслей. Фару. Он сказал:

– Этот Ларпан был потрясающим типом.

– Был?

– Он умер. Как и предполагалось. Черт возьми. С вами шутки плохи. Никому не посоветую трогать вашу бабу, право слово! Вернемся к Ларпану. Существует тайна касательно смерти Бирикоса, потому что наш Ларпан в ту ночь, когда Бирикос умер, был в больнице, но тем не менее… Знаете, мы нашли у него в кармане пистолет, из которого сегодня не стреляли. Так вот, старина, из этой пушки убили Бирикоса и еще двух типов сегодня вечером в Пале-Рояль, не знаю, в курсе вы или нет…

– Нет.

– Этих двоих пустил в расход Ларпан. Его уже не было в больнице в тот момент, когда имело место это двойное преступление. Речь идет об антикваре Мире и об одном молодом человеке с неопределенными занятиями – Шассаре. Этот Ларпан был настоящей машиной смерти.

– Можно сказать так. Послушайте, не хочу давать слишком много объяснений – я вымотан, но этот Шассар надоедал Женевьеве, и именно он в личных целях подбил ее опубликовать ту самую статью в «Крепю».

– Что -то не очень красивое? Теперь по поводу мадемуазель Левассёр. Я думаю, что мы ошиблись по всем пунктам на ее счет с самого начала… Гм… Вопреки ее мужественному поведению сегодня она скорее просто легкомысленная женщина, чем что-либо другое. Так ведь?

– Да. Легкомысленная женщина.

– Как она себя чувствует?

– Как может себя чувствовать человек, нафаршированный свинцом?

– Да. Ладно, привет, Бюрма.

– Привет, Фару.

Я положил трубку. Легкомысленная женщина!

Прошел в соседнюю комнату. У постели ночник оставлял лицо Женевьевы в темноте. Одна из сиделок тихо подошла ко мне:

– Вы хотите поговорить с ней, месье?

– Это возможно?

– Все возможно.

Я подошел к постели. Она догадалась, что я возле нее. Открыла свои огромные глаза на прекрасном лице, в котором не было ни кровинки. Жалкая улыбка пробежала по ее губам. Я взял ее за руку.

– Только что мне звонил комиссар Фару. Мире и Шассара убил Ларпан.

– Я не заслужила этого,– прошептала она.

Ничего не говоря, я сжал ее руку.

– И все потому, что я боялась постареть,– сказала она еще.

– Да, Женевьева.

Я вернулся в гостиную, закрыл за собой дверь. Погасил свет и открыл окна. Резкий холод хорошо подействовал на меня. День никак не наступал. Я набил трубку и стоял, не раскуривая ее.

Легкомысленная женщина! Невинная легкомысленная женщина!

Когда Ларпан под именем Лёрё вышел из гостиницы на улицу Валуа, кто ждал его в машине типа кабриолет, в который я чуть было не врезался? Женевьева. Этот кабриолет должен был отвезти его во временное, но надежное убежище. Женевьева, которая без колебаний выдала относительную тайну их связи, чтобы потом легко опознать тело Лёрё, которого считали Ларпаном. Тем более что она была участницей сделки. Сообщницей. Она должна была скрыться вместе с Ларпаном и сокровищем. То, что произошло совсем недавно, доказывало, что Ларпан, вероятно, не сдержал слова, но в самом начале договор имел место. Женевьева чувствовала, что стареет, она хотела иметь очень много денег, и быстро, словно деньги могли прогнать старость. Бред в обоих случаях. Поскольку она присутствовала при том наезде, ей нетрудно было узнать, в какую больницу отвезли Ларпана, и она сумела нанести ему визит рано утром на следующий день. Ребуль ничего не узнал, так как вступил на дежурство позже. Можно предположить, что во время этого свидания Ларпан посоветовал молодой женщине отправить письмо посреднику Мире и попросить того подождать. Это письмо она неумело напечатала сама на какой-то машинке с большим количеством опечаток и сломала себе ноготь. Он посоветовал ей также, опасаясь меня, произвести разведку любым способом, даже самым старым и самым известным, но тем не менее наиболее эффективным. Она не ведала, где находится картина, поскольку Ларпан ревниво хранил свои секреты, но она знала сообщников, которые, в свою очередь, не были знакомы с посредником, а Женевьева оказалась осведомленной о роли Мире. Она не находила предлога вступить со мной в контакт, но пришел Шассар и дал ей его. Он же воображал, что я являюсь посредником. И в мою честь была организована мизансцена «назойливого приставалы». Но тут возникло непредвиденное. Новое, сильное, необоримое чувство, которое я испытал, получило молниеносный отклик у Женевьевы, однако не прогнало ее неистовое желание заполучить миллионы как средство против морщин. Заманивая меня в любовную ловушку, чтобы проникнуть в мои намерения, она очень быстро от этого отказалась. Мы оба попали в любовную западню. Тогда была пущена в ход запасная комбинация, придуманная Шассаром на случай провала операции «Самсон и Далила»[7]. Сенсационная статья! К этому моменту Женевьева сделала выбор. Так как Ларпана окончательно предали забвению, она думала только о том, как бы завладеть богатством, которое принесет ей неизвестный покупатель. Может, статья в «Крепюскюль» привлечет этого человека. Они не стали обращаться к Мире: Шассар – потому что не знал о его существовании; Женевьева – потому что она не видела теперь в этом пользы. В случае, если бы статья Марка Кове не принесла плодов, никогда не поздно подключить к делу Мире. Как раз в этот самый момент у Мире появилась необходимость встретиться с Женевьевой, бывшей любовницей покойного, чтобы получить какие-нибудь сведения. Мире встретил ее случайно в «Сверчке» (Мире был тем самым красивым стариком серьезного вида у бара), и он назначил ей свидание на следующий день у него, без сомнения, для того, чтобы рассказать о визите Корбини. Женевьева пошла туда, сопровождаемая Шассаром, который следил за тем, чтобы его не надули. И там из моего разговора с антикваром они узнали имя и адрес покупателя. Она меня оглушила – я почувствовал ее духи,– но оставила мне жизнь. Мне больше повезло, чем Шассару и Мире, нежелательным свидетелям… Убитые из-за этого… а может быть, по другим причинам, которых я никогда не узнаю. Нет, она не могла меня убить. Так же, как и я не смог бы ее убить сам. Я спросил себя, приходила ли она на борт «Подсолнуха», получив сведения о Корбини? Если она туда и ходила, то впустую. Ларпан, изолированный в больнице, пришел в отель поинтересоваться, как обстоят дела, не из ревности – в этот момент он не ревновал,– но потому, что чувствовал своим волчьим нюхом, прочтя статью в «Крепюскюль», что она пытается его обставить… А увидя, что она вооружена, из предосторожности отбирает у нее пистолет, тот самый, из которого она стреляла в Пале-Рояле и который теперь служил обвинением Ларпана в этих убийствах.

Небо Парижа медленно бледнело.

Женевьева умирала в соседней комнате. Никто никогда не узнает ничего о ее делах. Не будет никаких выступлений Бюрмы о Женевьеве. Пусть все эти преступления лягут на Ларпана. Репутация элегантной манекенщицы с Вандомской площади не будет запятнана. Оплачут великолепное создание, очаровательное тело которого пробили пули международного преступника в золоченом интерьере роскошного отеля. Но никто не скажет того, что знаю я. Она закрыла этим очаровательным телом, душистым, теплым и нежным детектива-трудягу, всегда на мели и воняющего трубкой. Но кто знает? Может, и я был таким же, как она. Сейчас я чувствовал себя усталым и разбитым, а она умирала в соседней комнате…

Кто-то тронул меня за плечо. Я обернулся и увидел сиделку. Я ничего не сказал. Женщина в белом тоже ничего не сказала. Но у нее были глаза. И этого достаточно. Я отвернулся, вышел на балкон и посмотрел, как в небе Парижа рождается заря.

Солнце вставало из-за Лувра.

Париж 1954 г.