Солнце встает из-за Лувра

Глава шестая БОЛТОВНЯ НА ГРЕЧЕСКИЙ ЛАД

В конторе меня ожидал сюрприз. Устроившись в кресле для клиентов, положив кожаные перчатки на свою шляпу, а шляпу на колени, устремив серые глаза на приятный для созерцания профиль Элен Шатлен, которая самозабвенно стучала на машинке, сидел – кто бы вы думали?

Мой утренний преследователь.

При моем появлении он встал и церемонно поклонился:

– Здравствуйте, господин Нестор Бюрма,– сказал он.

Его голос был приятным, немного певучим, и время от времени в нем проскальзывал неопределенный, чуть заметный акцент.

Я ответил на его приветствие и тотчас же перешел в наступление.

– Мы уже виделись, я полагаю, месье… э-э… месье как?

Элен перестала терзать машинку, бросила взгляд на лист бумаги, лежащий перед ней, и сказала, прежде чем посетитель открыл рот:

– Кирикос.

– Би, мадемуазель,– поправил тот, вежливо улыбаясь.– Бирикос, Николас Бирикос.

– Это одно и то же,– сказала Элен.

– По-видимому, месье Биби Кокорикос со своими курчавыми волосами, тяжелым подбородком и усиками над тонкими губами не нравился моей секретарше.

– Если хотите,– согласился грек.

По-видимому, его научили, что противоречить парижанкам не галантно.

– Итак, я говорю, месье Бирикос,– продолжал я,– что мы уже виделись.

– Вполне возможно.

– Сегодня утром вы следили за полетом мух в отеле Трансосеан.

– Я действительно живу в этом отеле. Но в Париже в это время года нет мух.

– Это образ.

– А, вот оно что! – воскликнула Элен, поняв, что мы имеем дело с моим преследователем. Она ничего не добавила, но ее глаза говорили: «В наглости этому братцу не откажешь!»

– …а наглядевшись на мух,– добавил я,– вы стали таким же назойливым, как и они.

Он улыбнулся. Медовой улыбочкой. И поклонился. По-видимому, был очень гибким в талии:

– Я понимаю и этот образ. Иначе говоря, вы хотите сказать, что я вас выслеживал.

– Вот именно.

– Я не буду утверждать, что пришел специально извиниться за это, месье, но почти…

– В самом деле,– сказал я. -Чем могу вам служить?

Он заколебался, потом произнес:

– Ничем. Я просто пришел извиниться за мое некорректное поведение сегодня утром. Да, в конце концов вы вовсе не обязаны удовлетворять мое глупое любопытство. Лучше я извинюсь и уйду. И так было очень невежливо с моей стороны надоедать вам, придя сюда.

Я его удержал:

– Не уходите. Кроме всяких прочих соображений, мне очень хотелось бы знать, зачем вы пошли за мной.

Он огляделся:

– Мы оба стоим,– пожаловался он.– Может быть, сядем, чтобы спокойно побеседовать?

– Пошли,– сказал я.

Мы прошли в мой личный кабинет, где я указал ему на кресло.

Он уселся, попросил разрешения угостить меня турецкой сигаретой, взял себе одну и достал зажигалку массивного золота, от которой мы оба прикурили. Завершив этот светский ритуал, он сказал:

– Месье, Париж – удивительный город…

Это звучало как речь, обращенная к председателю муниципального совета. Я не был председателем муниципального совета, но одобрительно кивнул. Это не задевало никого, даже Париж.

– …тут происходят вещи…

Он поискал подходящее слово.

– Удивительные,– сказал я.

– Вот, вот! Я не хотел повторяться. Сегодня утром я скучал в холле Трансосеана, как почти каждый день… Однако вчера у нас было развлечение… Может быть, это развлечение не совсем во вкусе директора отеля, но мне-то какое дело?… Короче, мы узнали, что один из клиентов отеля… человек, с которым я был немного знаком, поскольку здоровался с ним по воле случая то в коридорах, то в лифте… месье Этьен Ларпан…

– …был убит?

– Да. Это уже довольно необычно, не так ли?

Я сделал гримасу:

– Знаете, мне лично это кажется довольно банальным.

– Вам, может быть. Вы детектив. Но не я… Затем мы узнали, что этот господин Ларпан… как бы сказать?

– Не в ладах с законом?

– Да. Я нашел, что это поразительно.

– И что затем?

– Гм…

Он, казалось, смешался:

– …я вам надоел, месье?

– Ничуть. Продолжайте.

Он побарабанил пальцами по своему головному убору. Пальцы у него были толстоватые и не сочетались с его удлиненным лицом.

– Да, да,– сказал он,– я чувствую, что надоел вам. Ладно… постараюсь покороче…

И продолжал:

– …я почувствовал, что месье Ларпан меня заинтересовал, понимаете, я скучаю. Очень скучаю. И надоедаю другим. Короче… Я был в холле и услышал – о, совершенно невольно,– как вы спросили, дома ли мадемуазель Левассёр. А я знаю, мадемуазель Левассёр…

Он улыбнулся улыбкой соглядатая:

– …была любовницей Ларпана. Я сказал себе: ого, это имеет отношение к Ларпану. Ваш визит. Вот почему я заинтересовался и пошел следом за вами, месье Бюрма. Не знаю зачем. Несомненно, втянувшись в игру. А когда я узнал, что вы являетесь частным детективом, я ног под собой не чуял от радости. Я был в восторге. Эта атмосфера тайны мне очень нравилась, если вы понимаете, что я хочу сказать. Только затем я подумал, что мое поведение было некорректным и что мой долг светского человека состоит в том, чтобы извиниться, в том случае, если вы заметили мой маневр и могли Бог знает что подумать. При вашей профессии, не правда ли? А потому, месье Нестор Бюрма, примите, пожалуйста, мои живейшие извинения.

Он сделал вид, что встает.

– Одну минутку,– сказал я.

– Да?

– Вы говорили о глупом любопытстве, которое я мог бы удовлетворить.

– Я не хотел бы злоупотреблять.

– Не стесняйтесь.

– Так вот, глупое – это то самое слово. Я подумал, поскольку вы знакомы с Ларпаном…

– Я не знаю Ларпана,– сказал я.

– Вы меня удивляете.

– Тем не менее это так.

Он тряхнул головой:

– Я этому не верю. Я не могу ничего гарантировать, но мне кажется, что однажды Ларпан…

– Однажды?

– …упомянул ваше имя. Оно довольно характерно, не банально. Но, очевидно, поскольку вы утверждаете противоположное…

Я ничего не сказал.

Он продолжал:

– …итак, я говорил, что, поскольку вы знакомы с Ларпаном… но поскольку вы его не знали, это все меняет.

– Говорите, как если бы я его знал.

– Ладно…

Его глаза зажглись:

– …я подумал, что вы сообщите мне подробности по поводу этого таинственного человека, дадите сведения, которые бесполезно было бы искать в газетах.

– А в каких целях собираете вы эти сведения?

– В целях развлечься, всего-навсего. О! Я знаю. Я сознаю свою глупость…

– Я не могу вам дать эти сведения.

– Я сознаю свою глупость,– повторил он.– Я импульсивен, идиотски импульсивен. Сначала я иду за вами, затем прихожу к вам и прошу выдать профессиональную тайну…

– Речь не идет о профессиональной тайне. Я не могу дать вам никаких сведений о Ларпане, потому что у меня их нет. А у меня их нет, потому что я его не знал… И я думаю, что из нас двоих, если кто и был с ним знаком, так это вы.

Он заколебался, потом сказал:

– Ну, что ж… я его знал… немного. Признаю это.

– Вы сообщили об этом в полицию?

– Нет. Это не помогло бы их расследованию, не так ли? А я вовсе не хочу…

Он отчеканил:

– …чтобы публично стало известно, что я мог посещать, даже случайно, по-соседски человека, которого можно отнести к категории гангстеров… Я порядочный человек, месье. Глупо романтичный, но порядочный, меня зовут…

– Кокорикос.

– Бирикос. Николас Бирикос. Вот моя визитная карточка. Может быть, у нас будет случай еще раз увидеться…

Несколько лихорадочно он пошарил в своем бумажнике, достал оттуда визитную карточку и протянул ее мне. Спрятал свой бумажник и резко сказал:

– …у меня в Афинах есть очень процветающее дело. Я почти все время живу во Франции, но в Афинах у меня есть дело. Скандал может повлиять на дела, даже если он разразится в сотнях километров от дома. Я не сказал полиции, что немного знал Ларпана, и не скажу. Если вы думаете, что должны сообщить ей об этом, я буду отрицать. А сбить меня в моих показаниях будет невозможно. Но надеюсь, вы не будете ее об этом информировать.

– Я не буду ее информировать,– сказал я,– не понимаю, зачем я стал бы ее информировать. Однако вы в поисках развлечений…

– Развлечение развлечению рознь.

Я повертел в руках его визитную карточку:

– Поскольку вы любите романтику, сейчас вы ее получите,– сказал я.

Он с интересом стал следить за моими движениями. Я снял телефонную трубку и вызвал отель Трансосеан:

– Алло. Пожалуйста, месье Николаса Бирикоса.

– Его нет дома, месье.

– Но это один из ваших гостей?

– Да, месье.

Я задал два или три ловких вопроса, чтобы убедиться в том, что Бирикос из отеля Трансосеан был тем же человеком, который сидел сейчас передо мной.

– Извините, это проверка,– сказал я, кладя трубку.

– Вы полностью прощены,– ответил грек.

– Во всяком случае, вы не прячетесь,– заметил я.

Он высоко поднял брови:

– Зачем мне прятаться?

– Не знаю.

На его лице появилось выражение простофили, который не понимает, о чем идет речь:

– Я любитель романтики. Глупый и безобидный любитель романтики. С вами я совершил промах. Еще раз извиняюсь за него, но…

Он встал:

– У вас есть мое имя и мой адрес. Если случайно…

– Не очень рассчитывайте на это,– сказал я.

Я встал, в свою очередь:

– Кстати, вы не коллекционер, случайно?

– Коллекционер? Нет. Вы знаете коллекционеров, а что, у меня внешность коллекционера?

– Я не знаю. Может быть, мы еще увидимся, господин Бирикос.

– Я желал бы этого,– сказал он.

Я довел его до дверей соседней комнаты, откуда Элен выпроводила его до лестничной клетки. Я вернулся в свой кабинет. Клочок бумаги, по всей видимости, выпавший из бумажника странного иностранца, лежал под креслом. Я подобрал его. В этот момент прозвенел дверной колокольчик. Я быстро сунул клочок бумаги в карман и почти столкнулся с неожиданно вернувшимся господином Бирикосом:

– Извините меня,– сказал он.– Не забыл ли я свои перчатки?

Острым взглядом он оглядел все вокруг. Я тоже. Никаких следов перчаток. Он воскликнул:

– Эта моя неудача с вами явилась причиной моей рассеянности. Я… засунул их в карман.

Он поднял вверх свои найденные перчатки, потом надел их. Так он их уже не потеряет. Попрощался с нами с обычной церемонностью и на этот раз ушел окончательно.

Я приблизился к окну, открыл его и посмотрел наружу.

Неподвижно стоя на тротуаре и не обращая внимания на толкающих его прохожих, месье Николас Бирикос, снова без перчаток, тщательно обшаривал себя с озабоченным, очень озабоченным видом. Он вытащил свой бумажник из кармана пальто, внимательно осмотрел его содержимое, спрятал и снова обшарил все карманы. В конце концов ушел, мрачный и недовольный.

– Что там еще,– спросила Элен,– он опять потерял свои перчатки?

– Нет, скорее эту бумажку.

Я вытащил из своего кармана клочок бумаги, найденный под креслом, на котором сидел грек. Это была обычная бумага, ничем особенно не отличавшаяся. Обрывок бумаги. На нем было написано одно слово: «Межисери».

– Что это такое? – спросила Элен.

– Кусок адреса. Конечно, набережная Межисери. Эти иностранцы могут хорошо знать Париж, тем не менее им иногда нужны напоминалочки. Он, кажется, очень дорожил этим клочком бумаги, а?

– Да уж, верно…

Элен пренебрежительно усмехнулась:

– …По его физиономии не скажешь, что он посещает литературный салон мадам Софи Стамбат[5].

До чего же моя секретарша подкована во всем, что касается всего Парижа.

– Кто знает? Разве я похож на вора картин, а?

– То есть…

– Да-да. Одолжите мне тысячу франков, и я буду на них держать пари, что этот Бикини-роз принимает меня за сообщника Ларпана…

– Бросьте!

– Это именно так.

– Вашей репутации только этого не хватало!

– Так вот теперь пробел заполнен… А что касается пари, надо последить за одним завсегдатаем бегов. Вам придется заняться им. Это служащий в Провинциальной гостинице на улице Валуа. Его зовут Альберт. Он там проживает, его кормят и обстирывают. Оттуда не трогается ни на шаг, за исключением тех случаев, когда направляется на ипподром. Примите вид пай-девочки, возьмите себе там комнату и получше прилипните к этому фрукту. Что-то в его поведении подхрамывает. Постарайтесь обнаружить, что к чему.

– На улице Валуа? Это не там каждый год останавливается Луи Лёрё?

– Да, там.

– Гм…

Она ничего больше не сказала. Открыла стенной шкаф, вытащила оттуда чемоданчик распространенной модели, употребляемой обычно при путешествиях серьезными девушками.

– А говорили, что это спокойный клиент,– сказала она с понимающим видом.

– Спокойный, еще бы! – усмехнулся я, подняв глаза к потолку.

Наступила ночь, а с ней пришел и холод. Погода по сезону. Возразить нечего. Улица Пти-Шамп была тихой, как кладбище.

– Спокойный, еще бы! – повторил я вслух в тишине моего кабинета.

Я был один в комнате, которая внезапно показалась мне огромной. От включенного электрического радиатора шло на мои ноги мягкое тепло. Это была старая модель. В глубине аппарата его раскаленные нити таинственно мерцали. На камине часы меланхолически отсчитывали время. Лампа с большим абажуром отбрасывала круг света на девственно чистый лист бумаги, на котором мои руки вертели визитную карточку и обрывок, забытый Бирикосом. Я размышлял с трубкой во рту. Рядом, в маленькой комнате ожидания, скрипнула мебель. Тремя этажами ниже, на улице, прошел продавец газеты, выкрикивая простуженным голосом: «Крепюскюль, последний выпуск!» «Пос… Креп…» Он удалился или захотел чего-нибудь выпить в кафе на углу улицы. И снова тишина, которую нарушали лишь ход каминных часов и пыхтенье моей трубки. Вдруг на перекрестке чуть не столкнулись две автомашины. Послышался скрежет тормозов. Раздраженные голоса, проникнув через закрытые ставни и окна, дошли до меня.

Я ухмыльнулся:

– Спокойно, да уж!

И снова улица Пти-Шамп стала тихой, как кладбище.

Зазвонил телефон. Я снял трубку:

– Да?

– Элен.

– Дела идут?

– Да.

Я положил трубку… Хорошо еще, что у них там, на улице Валуа, была свободная комната. Я стал думать об Альберте. Странный тип… Телефон снова прервал мои размышления.

– Алло?

– Это Ребуль.

– Бюрма. Что нового?

– Ничего. Ни одного визита. Состояние удовлетворительное. Сможет выйти через несколько дней.

– Итак, ничего серьезного?

– Больше страха, чем боли.

– Тем лучше.

– Написал своей жене, чтобы успокоить ее.

– Это хороший супруг.

– Да, так как он мог бы и не делать этого. Он попросил написать письмо своего соседа по койке.

– У него болит рука?

– Несомненно.

– Очень хорошо.

– Я должен провести ночь тут или как? Теперь я наладил для себя в больнице возможность свободного входа и выхода.

– Это может нам быть полезно, когда кто-нибудь из нас схлопочет пулю.

– Правда. Я об этом не подумал. Ладно. Итак, что я делаю?

– Лучше всего, как обычно.

Я положил трубку на аппарат. Но долго она там не пролежала. Я набрал номер.

– Отель Трансосеан слушает,– произнес скрипучий голос.

– Мадемуазель Левассёр, пожалуйста.

– Мадемуазель Левассёр нет дома, месье. Вы не хотите оставить записку?

– Нет. А месье Бирикос? Месье Николас Бирикос? Я не буду с ним разговаривать. Я хочу лишь узнать, дома ли он?

– Нет, месье. Месье Бирикоса нет дома.

Я положил трубку. Засунул визитную карточку и клочок бумаги в бювар и встал. Прочистил трубку, набил ее, раскурил, натянул свой плащ и пошел в холодную и темную ночь посмотреть, нет ли чего-нибудь для Нестора.

Кое-что было.

Привычный удар по черепу. Добрый удар дубинкой.