Сонины проказы

Глава X Ссадины на щеке

Соня была вспыльчива, мы об этом еще не говорили.

Однажды она разрисовывала картинки, а Поль вырезал из бумаги полоски, чтобы потом наделать из них корзинок, столиков, скамеек. Дети сидели у маленького столика друг против друга. Поль болтал ногами, и столик качался.

— Перестань, — нетерпеливо сказала Соня, — ты трясешь стол, рисовать нельзя.

Поль посидел немного спокойно, потом забылся и снова стал трясти столик.

— Какой ты несносный, Поль! — закричала Соня. — Говорят тебе, ты мешаешь мне рисовать!

— Было бы из-за чего переживать, все равно рисуешь ты неважно.

— Знаю, что тебе трудно беспокоиться для других, но ты мне мешаешь, и прошу тебя, сиди смирно.

— Мои ноги не умеют вести себя смирно — они сами шевелятся, — засмеялся Поль.

— Я свяжу веревкой твои докучные[10] ноги! — вспылила Соня. — А если ты не перестанешь трясти стол, то и вовсе прогоню тебя!

— Попробуй, увидишь тогда, что мои ноги умеют делать, — пообещал Поль.

— И что же? Ты пихнешь меня ногой? — спросила Соня.

— Да, если ты станешь драться кулаками.

Соня вспыхнула и плеснула в Поля водой из стаканчика. Мальчик рассердился в свою очередь, толкнул стол, и все полетело наземь. Девочка бросилась на брата и до крови расцарапала ему лицо ногтями.

Поль принялся кричать, Соня, не помня себя, колотила его кулаками. Полю не хотелось бить девочку — он убежал от нее в другую комнату и заперся там. Соня давай стучать в двери, но Поль ей не отворил. Девочка понемногу успокоилась. Когда вспышка прошла, она стала раскаиваться в том, что наделала, вспомнила, что Поль подвергал свою жизнь опасности, чтобы защитить ее от волков.

«Бедняжка Поль, — думала она, — как я зло отблагодарила его! Что сделать, чтобы он перестал сердиться? Я не стану просить прощения. У, какая скука пойти и говорить: “Простите!” …Однако, — рассуждала она дальше, — быть злой тоже нехорошо. И как же Поль простит меня, если я не попрошу прощения?»

Подумав еще немного, Соня постучала в дверь комнаты, где заперся брат, но на этот раз тихонько, и ласково позвала:

— Поль, Поль!

Но Поль не отвечал.

— Поль, — прибавила она еще нежнее, — милый Поль, прости, что рассердила тебя, что была злючкой. Поль, уверяю тебя, я больше не буду!

Дверь легонько отворилась и показалась голова Поля. Он недоверчиво поглядел на Соню.

— Ты не сердишься? Правда? — спросил он.

— Нет-нет, голубчик, право, не сержусь, — ответила Соня, — я сожалею, что так себя вела.

Поль отворил двери настежь, и Соня увидела, что у него все лицо в ссадинах. Она вскрикнула и бросилась обнимать Поля.

— Бедняжечка Поль, что я наделала! Как я тебя исцарапала! Чем тебя вылечить?

— Ничего, и так пройдет, — отвечал Поль. — Надо только умыться. Как кровь обмоется, ничего не будет заметно.

Соня побежала вместе с Полем искать кувшин с водой, но сколько он ни мылся, сколько ни тер лицо, царапины оставались на месте. Соня была в отчаянии.

— Что скажет маменька? — ужаснулась она. — Она рассердится и накажет меня.

Поль также приходил от этого в отчаяние, он не знал, как избавить Соню от выговора.

— Жаль, нельзя сказать, что я упал в терновник[11], потому что это неправда… Постой… если… Ты сейчас увидишь!

И Поль побежал к рощице у дома, Соня за ним. Поль остановился у куста остролиста[12], бросился в него и стал кататься. Колючие листья поцарапали и порезали ему лицо. Он встал, ссадин стало больше прежнего.

Увидев его лицо в крови, Соня просто зарыдала.

— Это из-за меня ты мучаешь себя, Поль! Ты исцарапался еще больше, только чтобы меня не наказали. Ах, Поль, милый мой, как ты добр! Как я люблю тебя!

— Пойдем поскорее домой, надо вымыть лицо, — сказал Поль. — Не печалься, Сонюшка, мне совсем не больно, завтра все пройдет. Только, пожалуйста, не рассказывай, что ты меня поцарапала. Если ты скажешь, ты огорчишь меня, и получится, что я напрасно второй раз расцарапал себе лицо. Обещаешь молчать?

— Да, — отвечала Соня, целуя его, — я сделаю все, что ты только захочешь.

Дети отправились в комнату, и Поль обмыл лицо.

Когда они вышли в гостиную, обе маменьки вскрикнули, увидев исцарапанное и опухшее лицо Поля.

— Где это ты постарался? — ахнула госпожа д’Обер. — Можно подумать, что ты валялся в терновнике.

— Так, маменька, и было, — отвечал Поль. — Я с разбегу упал в куст остролиста и, когда старался подняться, исцарапал себе лицо и руки.

Госпожа д’Обер неодобрительно покачала головой:

— И зачем было спешить? Надо было вставать потихоньку.

— А ты где была, Соня? — поинтересовалась госпожа де Реан. — Ты должна была бы помочь брату подняться.

— Она бежала за мной, тетя, но не успела помочь: когда она подбежала, я уже вскочил, — вступился за девочку Поль.

Госпожа д’Обер увела Поля, чтобы смазать ему ссадины мазью.

Соня осталась в гостиной, маменька внимательно смотрела на нее:

— Что ты такая грустная, Соня?

— Я не грустная, маменька, — покраснев, отвечала девочка.

— Нет, ты грустна, словно тебя что-то мучит, ты неспокойна.

— Право, маменька, нет, — сказала Соня, но в глазах ее заблестели слезы.

— Полно, ты говоришь, а сама чуть не плачешь.

Тут уж Соня не выдержала и громко разрыдалась:

— Я не могу… вам сказать… Я обещала… Полю…

— Послушай, Соня, — промолвила госпожа де Реан, притянув дочь к себе, — если Поль сделал что-нибудь дурное, тебе незачем держать обещания не говорить мне. Даю тебе слово: я не стану выговаривать Полю и не скажу его маме. Мне только хочется знать, отчего ты так грустна, о чем так горько плачешь. Ты должна сказать мне!

Соня спрятала головку в коленях госпожи де Реан и так зарыдала, что ни слова не могла сказать.

Госпожа де Реан ее все успокаивала, утешала, и наконец Соня призналась:

— Поль не сделал ничего худого, маменька, напротив, он добрый, а я… я злючка, он для того и в куст упал, чтобы меня избавить от выговора.

Госпожа де Реан, удивляясь больше и больше, стала расспрашивать Соню, и та рассказала матери все, что было между ней и Полем.

— Какой славный мальчик! — восхитилась госпожа де Реан. — Какое доброе сердце! Какая храбрость и какая доброта! А ты, Соня… Какая разница между тобой и Полем! Ты вспыльчива, неблагодарна, а он тебя всегда прощает, забывает все обиды и еще сегодня так великодушно поступил относительно тебя!

— Да, маменька, да, я чувствую это, впредь никогда не рассержусь на Поля.

— Мне незачем наказывать тебя или делать выговор: ты сама чувствуешь, что виновата перед Полем. Это и есть твое наказание, и оно полезнее всех, какие я могла бы придумать. И потом ты созналась во всем, за одну эту откровенность стоит простить тебя.