Сонины проказы

Глава V Кудри

Соня была щеголихой: она любила наряжаться, ей приятно было слышать, что она хорошенькая. А она была вовсе не красавицей: у девочки было веселенькое, свеженькое и полное лицо, серые глазки, вздернутый и немного толстоватый носик, большой, вечно готовый хохотать рот. И русые волосы, но не кудрявые; ее стригли коротко, как мальчика.

Соня любила наряжаться, но была всегда просто одета: обыкновенное белое открытое кембриковое платьице с короткими рукавами, зимой и летом, довольно грубые чулки и черные кожаные башмаки. Она не знала ни шляпы, ни перчаток. Маменька думала, что дочке следует привыкнуть к солнцу и дождю, к ветру и холоду.

Но больше всего на свете Соне хотелось, чтобы волосы у нее вились. Она слышала, как однажды хвалили русые кудри ее подруги Камилы Флервиль, и с тех пор только и думала о том, как бы сделать волосы кудрявыми. Думала-думала — и придумала.

Как-то после обеда шел дождь, но было тепло, а потому не затворили ни окон, ни дверей на крыльцо. Соня стояла у дверей: мать запретила ей выходить, вот девочка и стояла, переминаясь с ноги на ногу. От нечего делать она то протягивала руку за дверь и ловила в горсть несколько капель, то вытягивала шейку, чтобы дождь попадал ей на голову. Высунув головку, она увидела, что из желоба бежит широкая струя воды. И тут вспомнила, что у Камилы волосы вьются лучше, когда их намочат.

«А что если я намочу свои? — подумала Соня. — Может быть, и у меня станут виться?»

И Соня, несмотря на дождь, вышла и стала под желоб. Ах, как весело! Вода льется на голову, на шею, на руки, на спину! Но, кажется, довольно уже, волосы все мокрые. Соня вошла в залу и принялась вытирать мокрую голову платком и взбивать волосы, чтобы они закудрявились. Платок намок в одно мгновение. Соня побежала было в свою комнату, чтобы попросить у няни другой, как вдруг ей навстречу вышла маменька. Соня остановилась как вкопанная (вымокшие волосы стояли щетинкой) и испуганно ждала, что будет. Маменька сначала изумилась, но потом, разглядев девочку, не могла не расхохотаться.

— Прекрасная выдумка! — воскликнула она. — Если бы ты видела, какое у тебя сейчас лицо, ты бы сама над собой посмеялась. Я запретила тебе выходить, а ты, по обыкновению, не послушалась. В наказание за это извольте, сударыня, явиться к обеду в этом самом виде — с волосами щетинкой, в вымокшем платье. Пусть папа и Поль полюбуются на вас. Вот платок, оботри лицо, шею и руки.

Только госпожа де Реан окончила свою речь, как вошли Поль и господин де Реан, остановились перед бедной Соней и оба расхохотались. Девочка была в отчаянии, ей было так стыдно! Чем больше Соня краснела, чем ниже опускала голову, чем несчастнее и горемычнее строила рожицу, тем смешнее казались растрепанные волосы и мокрое платье.

— Что значит этот маскарад? Кажется, нынче не Масленица[6], — заметил господин де Реан.

— Это она, наверное, придумала, как заставить волосы виться. Ей непременно хотелось, чтобы у нее были такие же кудри, как у Камилы, а та мочит волосы, чтобы они кудрявились. Соня подумала, что стоит только намочить волосы… — предположила маменька.

— Вот до чего доводит щегольство! Хотела быть хорошенькой, а вышла смешной, — покачал головой отец.

Полю стало жаль сестру:

— Сонечка, поди скорее обсушись, причешись и переоденься. Если бы ты знала, какая ты смешная, ты бы и двух минут не осталась в этом виде.

— Нет, она так и отобедает: в этой прелестной прическе и в этом чистеньком платьице… — вмешалась госпожа де Реан.

Но Поль с жаром стал просить за Соню:

— Ах, тетя, пожалуйста, простите ее! Позвольте ей переодеться и причесаться. Бедная Соня, как мне ее жаль!

— В самом деле, милая, прости ее, и я прошу вместе с Полем, — поддержал его господин де Реан. — Другое дело, если она и в следующий раз…

— Уверяю, папенька… Поверьте, это… в последний раз! — рыдала Соня.

— Только ради отца я позволяю тебе пойти в свою комнату и переодеться, — смягчилась госпожа де Реан. — Но вот обедать с нами ты сегодня не будешь. Придешь в залу, когда мы встанем из-за стола, — распорядилась она.

— Ах, тетя, позвольте… — начал было Поль.

— Нет, Поль, не проси, как я сказала, так и будет, — решительно оборвала его госпожа де Реан и обернулась к дочери: — Можешь уйти.

Соня пошла в детскую, переоделась, причесалась и пообедала одна. Поль после обеда пошел за ней, и оба стали играть в зале.

С того дня кудри Соне разонравились, и под дождем она больше не бегала.