Сороковник. Книга 3

ГЛАВА 16

Потолки в доме суженого высоки, и если чересчур долго смотреть в перекрестье балок, тёмных от времени, кажется, что вот-вот так и затянет туда, в верхотуру, в бездонные колодцы. Светлые участки побелённого потолка мерцают в полумраке опалесцирующими оконцами, гипнотизируют, и стоит чуть отвести взор — на их фоне пропечатывается негатив балочной решётки. У меня бессонница. Часы недавно пробили дважды, а я до сих пор ворочаюсь и не могу заснуть. Ночь пропала.

Чего только я не передумала! И успокаивала себя, и приводила доводы, вроде бы, разумные… Да, осталась у Васюты на родине жена. И что? Было бы наивно полагать, что он, как рыцарь, связанный обетом, до встречи со мной на женщин не смотрел, всё ждал единственную Обережницу. Смешно. Не Любава, так другая осталась бы у него обязательно. Если прикинуть возраст Васюты о ту пору, когда Игрок украл у русичей целый кусище мира и перенёс сюда… Ян родился здесь, ему лет пятнадцать, да матушка ходила им тяжёлая, уже здесь, допустим, с полгода. На вид Вася постарше меня… вот только борода всегда возраст прибавляет. Получается, что на время переноса было ему этак около двадцати семи-тридцати. И чему я удивляюсь? В таком возрасте давно пора женатому быть. Да полно, одно ли это у него дитятко, которого Любаша дожидалась, или уж второе? Ведь наверняка мне открылось лишь одно: Васюта запомнил её беременной, а который это был раз — бог весть. Я же не могла за короткий срок видения всю подноготную бывшего возлюбленного узнать, это ж не Вики…

И становится, наконец, понятно, отчего в этом мире Муромец куковал бобылём, хозяйки не заводил, обходясь пришлыми работницами, хотя, если подумать, только свисни — любая на его надёжной шее повисла бы. А он — не хотел любую. Не ко двору была.

Знала ли про то ведунья, когда за белу рученьку меня прямо к нему привела? Кто ж теперь скажет. Если только попытаться, как Мага когда-то, вызвать Галу, поговорить… Но тревожить покой умершей? Не по мне это. Оставим некромантам общаться с мертвецами, а я, хоть теперь и невольная родня тёмному племени, но призвания к их занятиям не чувствую.

И думалось: может, зря я себя накрутила, не только на внешнее сходство Вася запал? По Галиным рассказам, он многих новичков опекал, я не была исключением. Ведь ни при первом знакомстве, ни после ничем он не дал понять, что я кого-то напоминаю, обращался ровно, по-дружески. Когда всё изменилось? Да после того, как он шею мне свернул, чего уж там стыдливо умалчивать. Виноватым себя чувствовал, вот и потянулся ко мне, чтобы как-то загладить… Только сперва на глаза не мог показаться от стыда, и както получилось, что именно я первая подошла мириться.

И ещё думалось: насколько схожи обстоятельства моих любовей! И с одним, и с другим была я знакома не больше недели. Каждый раз маячил перед нами призрак скорой разлуки, и страшно было опоздать с самыми главными словами. Может, из-за этого, боясь не успеть схватить кусочек женского счастья, я практически спровоцировала Васюту? Платье это дурацкое, застёжки потайные, которые, оказывается, были, а поди, докажи, что я о них не знала. А что я ему сказала, когда он вроде бы готов был уйти? «Заходи! Сейчас разберёмся, кто кому должен!»

И хоть давно уже не девочка — жарко становится от смущения и неловкости. Да ведь не только Васюту я к себе затащила, положа руку на сердце. В ту самую лазаревскую ночь, что недавно мне открылась, суженый ведь считал мои мысли, совершенно недвусмысленные. «Подари мне себя, Мага!» — подумала я. Он и… подарил. Какой нормальный мужик откажет, да ещё когда женщина нравится, а обстановка располагает?

Это что же получается: обоих своих мужчин я… соблазнила?

«Да что ты всё комплексуешь, Ваня!» — с досадой шепчет рядом женский голос. «Не соблазнила, а выбрала. Чуешь разницу?»

Дёрнувшись, как от разряда током, открываю глаза и снова невольно упираюсь взглядом в потолок, расчерченный балками. Чего только не почудится! А главное, толькотолько стала проваливаться в дрёму — и, вот досада, как рукой сняло, сна ни в одном глазу. Бой часов на первом этаже возвещает о половине третьего. Обречённо скидываю одеяло и выбираюсь из широкой постели: без толку разлёживаться, всё равно не усну. Люстра предупредительно загорается — неярко, дабы не ослепить после темноты, но я отмахиваюсь, — мне вполне хватает уличного света; и несколько огоньков, виновато моргнув, гаснут. В полном расстройстве кружу по комнате, как арестант на прогулке в тюремном дворике.

От стены до стены — сорок шагов. Да уж, если кто привык к простору с детства, всё вокруг него будет обустраиваться в таком же масштабе. Вот у Васюты, например, домище заточен под хозяина, иначе не скажешь, даже посуда соответствующего размера, даже будка у Хорса. Да и супруг мой нежданный… Сколь уж вырос в фамильной резиденции, в родовом гнезде, том самом, куда благородный дон намеревается утащить меня побыстрее как ворон цыпочку… Невольно ёжусь; что-то я отвлеклась. Вдали от этого гнезда, в другом городе, Маркос дель Торрес подобрал жилище по себе, по заложенным с детских лет установкам, ничем не роняющее достоинство сурового и родовитого воинанекроманта. Вот только в противовес старшему братцу к роскоши он равнодушен, для него дом в первую очередь функция. Нужна кухня? Предмет низменный, но, как вариант — совместим его со столовой, а заодно и с гостиной для редких посетителей. Спальня? Просторный второй этаж идеально подходит для тренировок и учебных боёв, а для кровати и угла довольно. Никаких балдахинов, ничего лишнего, только то, что нужно. Поспартански. Единственная уступка статусу — гардеробная, поскольку младшему наследнику дель Торресов не полагается ходить оборванцем, и тут уж хочешь — не хочешь, а коллекцию камзолов держи. Хотя в повседневности и не на людях ему привычнее простые домашние штаны, лёгкий свитер и полное отсутствие обуви.

Невольно я начинаю смотреть на чудо-дом новыми глазами.

Впрочем, в сравнении с этим скромным, по меркам некромантов, жильём наша с девочками квартирка выглядит крохотной шкатулкой. А мне сейчас так хочется в одну из моих маленьких комнаток-пеналов, где стены помнят меня совсем маленькой… Возможно, и у моего дома есть своя память?

Притормаживаю возле оружейного стенда в простенке между окнами: уж очень призывно сверкают в лунном свете клинки, эфесы и ножны, и даже латунные крюкидержатели красивы — изогнуты этакими хищными пальцами. Никакого сравнения с потемневшими музейными экспонатами, которые и не воспринимаются как оружие, а, скорее, как собрание старых никому не нужных железок. Та шпага, что притягивает сейчас моё внимание, отличается от них, как арабика высшего сорта от залежалого растворимого кофе. Да, не новая, но… напрашивается само собой слово — ухоженная, с благородным отпечатком времени на витой рукояти, с цветными драгоценными каменьями, отягощающими эфес, со следами далеко не учебных зарубок на отполированном клинке. Не взять её невозможно.

Рукоять сама удобно ложится в ладонь, и движением странно-привычным я снимаю шпагу со щита. Взвешиваю на вытянутой руке, оценивая балансировку, и неожиданно для себя делаю резкий выпад и молниеносно отступаю.

И настолько пугаюсь собственной выходки, что отшвыриваю клинок подальше, словно ядовитую змею. Почему? Потому, что кажется: не я сама — а кто-то другой, внезапно завладевший моими руками, начал проделывать эти штучки, да ещё мысленно представил воображаемого противника, выделил сразу несколько точек для возможного колющего удара, прикинул, куда отступить-отпрыгнуть, и всё — за доли секунды. Звон упавшего клинка приводит меня в чувство. Боевое оружие того не заслуживает. Присев на корточки, осторожно поднимаю шпагу и водворяю на место, попадая в крепления не с первого раза. До чего же я неуклюжа, и как это меня только что угораздило выделывать такие ловкие фигуры? Мысленно извиняясь, провожу пальцем по узкому лезвию…

… и вижу, как едва успевает увернуться от укола в плечо Аркадий, делает ответный выпад, Мага блокирует. Вижу капли пота на лицах, разгорячённых схваткой. Азартный блеск глаз. Солнце, щедро льющееся из окон. И слышу характерное клацанье металла о металл, частое дыхание бойцов, внезапное «Х-ха!» оборотника… Мой суженый тенью ускользает от удара и…

Опять видения. Хватит! Не хочу! Сдерживаю ток информации, зажмурившись, изгоняю нежданную картину. Будьте вы неладны, эти новые способности, что ж вы лезете, когда не просят…

Вчера, кое-как придя в себя от свалившихся известий, я по наивности решила, что на этом-то всё и закончилось. Не будет больше видений. Хоть и невольно, но я сама их спровоцировала, ведь если вспомнить мои вполне осознанные помыслы — найти какую-то память о Васюте, мысленно прикоснуться к нему, побольше узнать о том, что его окружало, чтобы через вещи стать немного ближе к их хозяину — и это становится очевидным. Иллюзии сформировались по тому же принципу, что и вещие сновидения — по моему хотению. Значит, нужно быть аккуратней в мыслях, словах и желаниях, дабы не обрушить новую лавину. Только и всего. Так я думала.

Умение, что до сей поры оказывало неоценимую помощь, стремительно прогрессировало, и это меня испугало.

Особенно, когда, переступив порог Магиного дома, я увидела призрачного суженого — да не одного, а в трёх местах одновременно: с книгой на диване, спускающегося с лестницы, и стоящего у окна. У этого дома тоже оказалась своя память, которую мой растущий дар, едва уловив и совершенно распоясавшись, тотчас принялся жадно считывать. Я успела заметить и седобородого старца в глубоком кресле, невесть как втиснутом в тот самый диван, на котором лежал мой супружник, и до странности знакомую женщину, примостившуюся на скамеечке у ног почтеннейшего. Очевидно, вскрылся старый слой информации, содержащий сведения о предыдущем хозяине.

Тогда-то, зажмурившись, я вцепилась мёртвой хваткой в край стола и взмолилась:

— Хватит! Довольно! Не хочу!

То ли дар, обрётший самостоятельность, обиделся, то ли я сумела пресечь его поползновения — но наваждения пропали. А тут ещё Рорик по доброте душевной с силой встряхнул меня за плечи, да так, что аж зубы клацнули.

— Что? — спросил отрывисто, совершенно с Магиной интонацией. — Как тогда, у Васюты? Сейчас прошло? Что это было? — Спохватившись, отдёрнул руки. Я потёрла занывшее плечо.

— Похоже на… галлюцинации. Кажется, опять я лезу, куда не надо и раньше времени. Смотри, Симеону не проболтайся, а то не посмотрит, что я не в ученицах у него, поедом съест…

… И сейчас, поймав очередной отголосок памяти чужого жилища, я пытаюсь сдержать способность, ушедшую из-под контроля, хочу запихнуть в глубины обережной души, страшусь, что, неровён час, увижу то, что перечеркнёт в моей жизни нечто сокровенное, а я — не хочу. Обжёгшись на молоке, дую на воду. Не надо мне такого умения. Я к нему не готова.

Показалось или нет, что за окном чиркнула какая-то тень? Должно быть, птица, или, скорее всего, летучая мышь, самое их время. Душно, хочется глотка свежего воздуха. Опершись одной рукой о широкий подоконник, второй пытаюсь нашарить на раме хоть что-нибудь, похожее на защёлку, но не нахожу, однако на цельном, казалось бы, оконном переплёте прорезывается щель и створки послушно распахиваются наружу, совсем как в наших старинных домах. Извне врывается в дом прохлада.

Дышу полной грудью, с наслаждением. В свете фонарей улица хорошо просматривается, вокруг ни души, тихо, умиротворённо. И хочется туда, в это спокойствие, подальше от тяжёлых дум. Пройтись, что ли? Всё одно не сплю, а так, глядишь, разомнусь — сон нагуляю. Жалко, Норы нет, с ней не так страшно.

«Прошу прощения, донна», — то ли шёпот, то ли чужая мысль заставляют меня вздрогнуть от неожиданности. «Я из вашей охраны. Вы позволите обратиться?»

— Да, конечно. — Нервно озираюсь. — А вы где?

«Это совершенно неважно, донна. У вас всё в порядке? Был какой-то шум в доме, затем вы открыли окно. Нужна помощь?»

Мне становится неловко. Значит, пока я тут, в тепле и покое, отлёживаюсь, кто-то из-за меня не спит? И даже прислушивается к тому, что творится в дому?

Кое-как разъясняю ситуацию.

«Хорошо. Хотите погулять — идите смело, донна. Улицы пусты, но даже если кто появится — мы подстрахуем. Вас не увидят».

— Спасибо! — говорю искренне. — И за всё остальное… тоже спасибо. Получается, вы из-за меня не спите?

Тихий смешок.

«Мы никогда не спим, донна. Служба такая».

— А почему вы не показываетесь? И сколько вас, почему вы говорите — «Мы»?

«Уважаемая донна», — в голосе проскальзывают нетерпеливые нотки, — «охрана выходит на связь с объектом лишь в исключительных случаях. Как сейчас, например, при подозрительном шуме. Общение с клиентом без необходимости отвлекает. Мы на службе, донна».

— Ну, хорошо, — тушуюсь я. — Раз так — прощайте. Извините…

Снова смешок.

«Два человека и четыре сущности, донна. Защита от физического, ментального и стихийного воздействия. Честь имею».

Вот так. Вот это профи. Два человека и четыре сущ… сущности, он сказал? И всё это — ради меня? Притянув створки, закрываю окно. Как это называет меня ценитель бархоток на женских шейках? Очень Дорогая Донна… Я действительно представляю особую ценность, или подобным образом охраняются все члены семьи?

Свежий воздух не только бодрит, но и приводит в чувство. Я словно трезвею. Ещё недавно в голове был ералаш, но сейчас — чисто. Вовремя Тёмный меня отвлёк, хватит разборок и психоанализов. Пора жить дальше.

Натягивая куртку, сбегаю по лестнице и спешу через кухню к выходу, но на полпути краем глаза ловлю нечто, что заставляет обернуться. В уголке дивана напротив камина, даже во сне вцепившись мёртвой хваткой в дедовский посох, скукожился некто в знакомом балахоне, уронив головушку на кое-как подставленный локоть. Не успел разуться, в чём привалился отдохнуть — в том и спёкся. Мой верный рыцарь…

На душе теплеет. Бедный мой Йорек, бывший робкий мальчик-заика, ведь он за меня напереживался, хоть, так ничего и не поняв, осуждает из-за Васюты. Не бросил одну в прострации, и не только до дома довёл, но остался караулить. Должно, была я в таком состоянии, что парень всерьёз побоялся, как бы я в петлю не сунулась или ещё что с собой не уделала. Перенервничал — вот и вырубился, стоило чуть расслабиться. Да и, по совести сказать, пришлось ему сегодня нелегко.

Нерешительно подхожу ближе. Будить не хочется, но уложить бы как следует…

На соседнем диване — котомка, с которой мой спутник, почитай, и не расставался, плоская, сжуренная — вроде как пустая. А вот каравай, что в ней был, ныне пристроен на полке над домашним очагом. Выходит, последний заветный хлеб Рорик для меня, непутёвой, забрал, для м о и х, что недавно из этого дома в поиск ушли. А рядом с ковригой — видимо, чтобы я сразу обнаружила и не прошла мимо — оба моих интересных ножа: и тот, что от пастушка Жорки, и лунный, из Васютиного дома. Первый-то он при себе таскал, а другой зачем прихватил? Я и сама не помню, куда его сунула, когда бархотку разрезала, а парень — углядел, хозяйственный какой, решил — пригодится.

Смотрю на спящего с тихим умилением. Везёт мне на малолетних рыцарей.

Или прав был Николас, обронив однажды, что моё присутствие побуждает людей к действиям? Ну, не знаю. По мне, тот же Ян, хоть и подросток, но умом — мужчина, за свои дела отвечающий. И в квест со мной собирался, и Гелю практически пристроил на житие к хорошим людям… Сдаётся, он уже был таков, до нашего с ним знакомства. Да и Рорик — нормальный парень, просто несмелый и затюканный, ему и недоставало-то — поверить в себя, как Трусливому Льву. Тогда, на площади, замкнув собственной немалой силой обережный круг, заслонив меня от Игрока и от Ящера, он поверил — и обрёл, наконец, себя. Я тут ни при чём. Ибо, как говаривал один мудрец, не обстоятельства делают нас лучше или хуже, они лишь показывают, каковы мы на самом деле.

Очень не хочется его будить. Но, то ли взгляд у меня слишком весомый, то ли сон у обережника чуткий, но только вдруг он вскидывается. Глядит непонимающе, потом краснеет так, что даже веснушки теряются.

— Эх, — смущённо садится, оправляет балахон и яростно растирает уши. — Хорош сторож, ничего не скажешь. И присел-то на минуту… Ты как, госпожа Ива?

Называть меня просто по имени я, по-видимому, так его и не приучу.

— Лучше. Гораздо лучше. Спасибо, что не оставил. Вот, не спится…

И уже через несколько минут мы идём по ночным улочкам вдвоём. Потому что, несмотря на заверения, что охрана не дремлет, что мне хотелось бы — правда-правда побыть совершенно одной, что ему вовсе не обязательно плестись следом, а надо бы отоспаться, дабы завтра предстать перед Наставником свежим, как огурчик — несмотря на мои отговорки этот упрямец, сунув голову под кран с холодной водой, отфыркался, буркнул только: «Я готов» и поплюхался следом. По дороге зачем-то цапнув с каминной полки оба ножичка и сунув мне один, Жоркин, мол, мало ли что…

Защитник, одно слово.

Летние ночи коротки, и уже с восточной стороны пробивается над крышами светлая полоса, предвестник рассвета. Куда идём? Конечно, к центру, тут иной освещённой дороги нет, а в тёмные проулки заворачивать — нет, спасибо. Хотя можно было изначально направиться и в противоположную сторону, к окраинам, я там ещё не была, посмотреть заодно, где тут Лорин дом со львами, но… куда повернули, выйдя из дому, туда повернули. Ножичек я сразу прицепила к поясу и благополучно о нём забыла, и сейчас мне совершенно некуда деть пустые руки. По привычке сую их в карманы, натыкаюсь на срезанную бархотку… пусть лежит, не мешает… и выуживаю горсть сухофруктов, припасённых ещё со вчерашнего дня. Протягиваю напарнику.

— Будешь?

Так и бредём, молча, терзая зубами подвяленную сладкую мякоть и не думая ни о чём. Нет, всё-таки иногда решения, принятые по наитию, оказываются на редкость верными. Парилась бы я сейчас в четырёх стенах, занималась бы самоедством… Лучше уж сушёные яблоки есть. Полезнее, и голова не загружена.

— Узнаёшь? — говорит Рорик. Мы как раз выходим на площадь. После недавних тожеств тут убрано, вычищено, каждый камушек отдраен с мылом и даже не верится, что всего несколько дней назад земля вспучивалась, ломая булыжную поверхность как вафельный стаканчик. Нет, гарью не пахнет, это мне на миг почудилось, просто вспомнила нехороший запах горелого мяса, да так отчётливо, что замутило. Воздух чист и прозрачен, площадь мало того, что фонарями освещена, кажется, что сияние исходит из самого её центра. Подключив магическое зрение, я обнаруживаю и первопричину: зависший в воздухе, всё ещё источающий свет фиолетово-синий овальный диск, вернее, очертания, контур, словно по самым краям обвели его светящейся краской. Этакая лазерная голограмма. Всё, что осталось от портала Игрока.

— Подожди-ка, — возвращаю обычное зрение и вновь вижу пустоту. — Получается, что в реальности портала больше нет? А как же наши отправились на Совет, своим ходом, что ли?

— Есть ещё несколько проходов на окраинах. А этот — прикрыли, потому, как именно отсюда Игрок к воеводе подобрался и против тебя настроил. Симеон лично запечатал, какой-то особой печатью, чтобы и не копнулся через него никто, а те, что остались, проверил и как-то по-новому перенастроил. С готовыми порталами работать легче, а вот попробуй новый сотвори!

С готовыми легче работать, правда. Вот и Мага так говорил.

Странное движение чудится в воздухе. Странное — и знакомое. Ещё не распознав, делаю несколько шагов к бывшему порталу, словно какое-то воздушное течение настойчиво подталкивает в спину.

— Ничего не чувствуешь? — Мой спутник в недоумении мотает головой. Не отстаёт, идёт за мной, как телок на верёвочке. — Ну, попробуй, кожей ощути, как вокруг воздух движется. Минуту… — Я вновь смотрю по-особому и вижу редкий поток знакомых голубеньких энергетических светляков. — Да смотри же, Рорик! Не может быть, чтобы ты их не видел!

— Не может… — медленно говорит ведун. — Он же закрыт, откуда течение? И куда? Его здесь быть не должно, хоть ты тресни! — Лихорадочно отслеживает траектории огоньков. — Закрыт! Симеон при мне… Откуда они все?

Забыв об охране меня, драгоценной, целеустремлённо пробуравливает собой пространство бывшего прохода несколько раз, туда-сюда, и, раскинув руки, замирает там, где светящаяся кромка соприкасается с землёй. Посох внезапно дёргается, выворачивается и, как стрелка компаса, указывает навершием в сторону одного из кварталов. А я и без его подсказки вижу, как поток светлячков, пролетая сквозь голографическую баранку, закручивает петлю, хитро изворачивается и устремляется прямо в квартал русичей. Вернее, он его обволакивает по периметру, растекаясь из широкой, энергично текущей реки, в тончайшую плёнку, окутывая со всех сторон, поднимаясь выше самых высоких теремов, как бы упаковывая в себя, словно кус пирога, целый сегмент города.

— Эй, — пытаюсь окликнуть, но ведун зачарован открывшимся зрелищем и на меня не реагирует. — Рорик! Ты что-нибудь понял? Оно что — до сих пор действует?

Оно — то волшебство, некая злая воля, что извлекла из чужой вселенной солидный фрагмент со всем, что на нём оказалось: избами, людьми, огородами, перетащила сюда — и бросила выживать, потому что здешнему демиургу стало интересно, чем это закончится. Неужели так и осталась трещина между мирами, зазор, через который, как вода сквозь невидимые трещины в скалах, день за днём, год за годом просачивается энергетика межмирья?

Значит, осталась ещё какая-то связь с Васютиной родиной?

Рорик, проигнорировав меня, шагает за посохом, как слепой за поводырём. Теперь моя очередь бежать за ним. Посох же упорно подводит нас вплотную к широкому проспекту, отделяющему русический сектор от европейского. Шлейф из огоньков, вуаль, завеса — как эту призрачную стену не назови, но она плотно отсекает квартал от окружающего. Надолго ли? Помнится, Мага что-то говорил о цикличности, о том, что межмирные энергопотоки — как приливы и отливы, у них своё расписание. А это значит, что данный феномен, который мы сейчас наблюдаем, может свернуться через час-другой, а потом возникнуть снова. Если у него один и тот же час появления — перед рассветом, когда все ночные гуляки давно разбрелись, немудрено, что его пока никто не заметил. Впрочем, это всё мои догадки.

Светлячки скользят по поверхности завесы, стекают, оставляя призрачные подтёки, совсем как капли дождя на лобовом стекле автомобиля.

— Что же я раньше не догадался… — бормочет ведун. Он совсем потерян. — Ведь говорил мне дед — поглядывай за границами сектора, я Следа не нашёл — так может, тебе повезёт… Почему только сейчас? Почему раньше никто ничего не видел?

— Портал сработал, как катализатор, — ляпаю первое, что пришло в голову, и вдруг понимаю, что попала в яблочко. Обережник останавливается, я чуть не впечатываюсь ему в спину.

— Точно, — растерянно говорит. — Катализатор. Поток прямо к нему идёт, а вход-то запечатан! Вот он петляет — и по ближайшим выходам рассасывается. Стало быть…

— У них одна природа, — подхватываю. — Работал-то один и тот же. Только — смотри, этот, запечатанный, в кольцо сжат, а этот сам себя растянул. Слышишь? Ты как думаешь?

— Стало быть, и это — портал по сути своей? — Рорик толи спрашивает, толи сам с собой разговаривает. Поводит рукой, словно желая охватить раскинувшуюся в пространстве завесу. — Вся эта стена — переход? Так просто — пройди в любом месте и окажешься дома? И наши — вернутся?

Хватаю его за рукав.

— Подожди, не лезь, давай сперва приглядимся. Да стой, неслух! — даже прикрикиваю. — А ну, как размажет тебя по всей границе! Глянь, дурень, половину веток с дерева срезало!

Последний аргумент выдаётся экспромтом. И впрямь, половина — не половина, но несколько дубовых ветвей, на беду свою пересечённых безобидной с виду плёнкой, срезаны точно бритвой и сиротливо валяются на мостовой. Это зрелище заставляет Рорика крепко призадуматься.

— Точно. — Он потирает подбородок. — Конфликт материй. Это я помню, про это нам читали: энергетика уходит под каким-то иным углом, связи между мирами не даёт, и образуются какие-то побочные эффекты. Меньше надо было спать на лекциях… А если так?

Кидает в завесу ломтик сушёного яблока. Он просто исчезает, без вспышки, без грохота, без каких-либо спецэффектов. Та же участь выпадает на долю второго и третьего.

— Может, они уже там? На другой стороне? — с надеждой спрашиваю. Пожав плечами, обережник поднимает одну из срезанных дубовых ветвей и осторожно, с вытянутой руки пытается повторить эксперимент. При соприкосновении с плёнкой кусок дерева рассыпается в мельчайшую серебристую пыль. Подобное вещество я уже видела — когда Николас, дабы восполнить силы после перехода в мой мир, ухватился за медальон — и вычерпал из него энергетику досуха. Тогда-то мой любимый камушек рассыпался до атомов, до первоэлементов, в такую же пыль.

Кусочки сухофруктов были сами по себе небольшие, мы просто не увидели того, что от них осталось.

— Первовещество. — Рорик, повертев в руках вторую ветку, суёт туда же, куда и первую, словно в костёр подбрасывает. На этот раз отслеживает, в какую сторону пыль сносится ветром.

— Внутрь втягивается, понимаешь? Энергия закукливается. Нет выхода, нет связи с мирами. Куда же это всё девается?

Со стороны, должно быть, это выглядит нелепо: два человека посередине улицы тычут ветками в пустоту и что-то там разглядывают, обсуждают, то жестикулируя, то хватаясь за голову… Представляю, что может подумать о нас охрана. Впрочем, ежели там действительно профи, да ещё и сущности — те наверняка повидали на своём веку немало, и, может статься, магическое зрение у них развито почище нашего.

— Короче, это и есть След, — сообщает Рорик невесело. — Смотри.

Тычет под ноги. Мы совсем близко от завесы, в полуметре, руку протяни — и рассыплешься, только не дураки же мы — руки тянуть, куда не следует. А почти под ногами, там, где энергетический полог вливается в землю — такая же светящаяся полоса, что за нашими спинами обрамляет бывший портал Игрока.

— Остаточный След, — без необходимости повторяет обережник. — Разовый гигантский портал, только на один перенос. Видать, энергии много жрал на поддержку, вот и создали его только в одну сторону и на единожды. Потому и не слышно ничего про такие, что ёмкие они, тратиться на них дюже много приходится, хоть бы и Миру. Эх, что же делать, госпожа Ива? — В голосе его тоска. — Ведь вот он, поток, прямо перед нами, а утекает, и нет от него никакой пользы. Не знаю я, как его настроить, не обучен. Тут сам Симеон не справится, он проходы только внутри мира ставит, а наружу так и не пробился.

— А если Магу попросить? Он ведь тоже с порталами работает. — Рорик недоверчиво морщится. — А ты думаешь, как я сюда попала? Он меня через почти такой же проход и вытащил, тоже через След, получается. Может, вместе с Симеоном у них что-нибудь выйдет?

На чело обережника набегает тень.

— Времени мало. Видишь? — кивает на линию под ногами. — И туда посмотри, — показывает большим пальцем за спину. — Сравни. Игроковский становится всё уже, а к утру и вовсе пропадёт, и не будет у нас больше катализатора.

Смотрю на полоску рассвета, всё больше разрастающуюся. Звёзды блёкнут. Ещё часа полтора — и станет совсем светло.

— И ты больше никогда не вернёшься домой?

Он дёргает плечом.

— Да что — я! Я совсем малой был, когда сюда попал, я тут дома. А вот дед — до самой смерти надеялся, что След отыщет да что-нибудь придумает. Многие искали. Воевода вовсе на Игрока в поход ходил, только впустую. Что ж делать, госпожа Ива? Ведь не будет больше такого случая…

Ветер треплет его рыжую шевелюру, а заодно приминает и завесу, и по ней вдруг пробегают радужные всполохи, как в северном сиянии. Это красиво, будь оно неладно, это завораживает и заставляет смотреть и смотреть. Бывает же на свете бесполезная красота! Манит, обещает, а толку — чуть!

Сколько их ещё, тех, кто жаждет вернуться? Заматеревших, до седых волос доживших — и до сих пор лелеющих надежду, что вот-вот найдётся загадочный След, приведёт их туда, где ждут до сих пор их Любавы, суженые, родители — живы ли ещё? дети — узнают ли? Те, кто родился здесь — вжились, проросли, как Рорик… да, они дома. А старшее поколение — до сих пор на чужбине.

— Не может быть, чтобы совсем ничего нельзя было сделать, — говорю напористо. Рорик снова дёргает плечом. Но лицо уже отрешённое, как бывает, когда человек что-то просчитывает — и временно отключается от окружающего

— Можно попробовать, — говорит неуверенно. — Только, госпожа Ива, я без тебя не справлюсь. — Он внезапно смущается. — Ты… ну, это… старше, опытнее. — Я даже глаза пошире открываю от удивления. Да? — Это ничего, что ты обережничеству не обучалась и магию почти не знаешь, ты мне сейчас всё подряд говори, вдруг я зацеплюсь за чтонибудь да раскручу… Видишь, ты, оказывается, со своим Магой и о порталах говорила, так может, хоть пять слов вспомнишь, они и пригодятся!

— Э-э… Ладно. — Признаться, я озадачена, но в его словах есть кое-что дельное. Хорошо, побуду Музой.

Он, покусывая губы, смотрит на меня, будто в ожидании, что вот прямо сейчас я его чем-либо озарю… виновато улыбается. И снова — взгляд отрешённый, уже на завесу. А всполохи на ней так и играют; даже переключившись на обычное зрение, я по-прежнему их вижу, но почему-то никто из окон напротив до сих пор не заинтересовался подобной иллюминацией. Иллюминацией! Вот оно что! В самом деле, если, после только что отшумевшего праздника, проснувшись среди ночи, я замечу на потолке весело скачущие цветные пятна, то первое, что придёт в голову — у кого-то остались ещё незапущенные фейерверки, вот и старается человек. Молодёжь, поди, гуляет…

Не суетись, Рорик, времени у нас — пропасть. Знатоки из одной известной передачи за одну минуту мозгового штурма и не такие орешки раскусывали. У нас таких минут в сто раз больше. Мы успеем.

В очередной раз изучаю След, теряющийся в глубине широкого проспекта, и сравниваю его с контуром запечатанного портала. Кажется, или тот стал немного тоньше? Но думать об этом нельзя, иначе запаникую. Всё у нас с напарником получится, не впервой вместе работаем. К тому же, мы оба с ним — непутёвые, а это, если исхитриться в толковании, означает, что ходим не по тем путям, что обычные люди. И такими вот не теми путями выходим к нужному результату, хотя иногда сами не понимаем, как это нас угораздило. Думай, Ваня, думай…

Стилизованная буква «О» над площадью играет радужными бликами — то ли собственными, то ли отражёнными от завесы. И цветовая гамма у них одинакова, прикидываю, и толщина контуров, и сами внешние проявления… Да, природа у них родственная, значит и свойства схожи. Был бы этот След поменьше…

…или можно было бы вырезать, выкроить из него кусок… Вот у меня фантазия, да?

…и свернуть по подобию обычного портала — овал, круг — что угодно, лишь бы смог человек пройти. Нам ведь не нужно возвращать весь квартал, да и опасно это: если на месте бывших домов выросли другие, заселились люди, а мы возьми и втисни туда же новый объём пространства — страшно подумать, что может случиться при наложении. А новый портал можно слепить даже меньше того, запечатанного. Тот-то был подогнан под гигантов, нам можно и поскромнее. Правда, мужчины здесь здоровые, крепкие, и не только пешие, высоту нужно учитывать с таким расчётом, чтобы всадник проехал. Что, бред? Однако Рорик просил его хоть чем-то озаботить, может, что и выудит из этого бреда. И только я собираюсь выдать откровение, как ведун меня опережает.

— А ведь нам не нужно перестраивать всю завесу. Ни к чему. Главное, чтобы человек прошёл, ну, может, всадник. Я дурак, да?

— Ты — гений, — подхватываю. — Надо вырезать кусок из Следа и замкнуть в кольцо. Главное — длину отрезка рассчитать, а то получится слишком узко или низко. Погоди, длина окружности — это из школьного курса, дай соображу…

— Вырезать? — Почему-то он и не думает поднимать меня на смех. — А я думал петлю из него вытянуть и как-то закрепить. Боюсь, не зафиксируется… Так что с длиной?

— Два пи эр, — торопливо завершаю. Не зря вместе с девочками долбила в своё время геометрию. — Если нам понадобится портал высотой метра три, это значит — радиус круга — полтора метра…

— Метры — это сколько? — перебивает он.

— Во мне — метр шестьдесят. Увеличь вдвое — это почти три метра.

— Мало. Прибавь. Лучше запас оставить.

Чешу в затылке. Запас… Это верно. На переделки у нас или времени, или силёнок может не хватить. Хорошо, пусть будет четыре метра. Радиус — два, умножить на два и на три целых четырнадцать сотых… Что-то не соображу…

— Почти тринадцать метров, вот сколько, — сообщаю результат.

— А в аршинах это сколько? Или в шагах?

— Если метр — моих два шага, то двадцать шесть шагов… Ничего себе! А как мы такую баранку согнём да поднимем?

— Да ерунда всё это, — расстроенно говорит Рорик. — Я несу ерунду и ты тоже. Как мы его вообще отрежем? Не думаешь, что нас тоже — в порошок, как те ветки? Тут энергоизолятор нужен, магический, причём не стихийный!

… С каким выражением лица вытаскивал Мага мой нож из притолоки! Это я хорошо помню. Как и ожоги на ладонях суженого. Ожоги — раз. Через порог его нож не пускал — два. И… дражайший дон не сумел правильно считать информацию со своего кольца, ослепшего и оглохшего — три.

— А лунный свет может быть изолятором?

Рорик задумывается.

— Не совсем. Он не изолирует, он, скорее, сбивает направление токов. Вызывает хаос в энергочастичках, лишает свойств. Да, это вариант. Это тоже может пройти.

Он лезет в котомку, а я спохватываюсь.

— Медленно и осторожно, понял? Чтобы охрану не напугать! — и успокоительно машу рукой в пространство, потому что кто их знает, этих сущностей, с какой стороны они сейчас за нами наблюдают.

Затаив дыхание, смотрю, как Рорик самым кончиком острия касается завесы… и ничего не происходит. Лезвие спокойно и без последствий для себя проходит сквозь энергетическую дымку, и мы даже видим его конец, высунувшийся с другой стороны. Обережник уводит руку вправо — и в завесе внезапно прочерчивается дыра. Прореха. Как на ткани.

— Работает! — восторженно шепчет мой напарник. — Но погоди, это только шлейф от завесы, у него плотность иная, а как сам След себя поведёт?

А След лунному ножу не поддаётся.

— Вот засада, — говорю сердито. — Дай я попробую!

Пытаюсь разрезать или как-то подцепить светящийся контур, но тот растекается по булыжнику в микронный пласт, который не то что разрезать — поцарапать почему-то не получается. С досадой сую лунный нож Рорику и берусь за тот, что у меня на поясе. И, не успев ещё вынуть из ножен, по странному трепетанью нагревшейся в пальцах деревянной рукоятки понимаю: правильно. Сейчас всё получится.

Стоит мне прикоснуться пастушьим ножом к Следу — тот вспухает, уплотняется, становится объёмным и толстым, как канат. И я, оставив удивление на потом, с остервенением пилю этот канат, по плотности напоминающий резиновый, и стараюсь не задеть при этом завесу. Но, случайно покачнувшись, делаю неловкое движение, и… Сердце ухает в пятки, но я вдруг соображаю, что пока ещё не рассыпалась в пыль, а до сих пор сижу на корточках, упираясь ладонью в прозрачную, твёрдую, гладкую как стекло, поверхность. Спохватившись, что время-то уходит, делаю последний надрез, вытаскиваю из мостовой увязший ножик и иду вдоль контура, отсчитывая шаги.

— Сколько мы там насчитали, не помнишь? — спохватываюсь. — Двадцать?

— Двадцать шесть, — медленно отвечает Рорик. — Госпожа Ива, а откуда вообще этот нож? Я всё давеча собирался спросить, да не получилось. Что это он вытворяет?

— Подожди, не сбивай. Семнадцать, восемнадцать, девятнадцать… Нож как нож, мне его один хороший мальчик подарил. Двадцать пять, двадцать шесть. — Присаживаюсь на корточки и снова принимаюсь за работу. — А ты не помнишь, как он у тебя камни резал, когда ты круг вычерчивал? Раньше надо было гадать, а теперь — работай тем, что есть.

Я уже не удивляюсь тому, как мой спутник гладко и красиво разговаривает, безо всяких затыков, точно, по делу, по-взрослому… Ничего удивительного. После нашей стычки с Игроком он расстался с заиканием, а сейчас, похоже, с чем-то ещё, вроде неуверенности… И хорошо. Забывшись, свободной рукой я перехватываю поудобнее След, отметив, что на ощупь он совершенно как электрический кабель, резиновый, тёплый и гладкий. И только услышав за спиной судорожный вздох напарника, понимаю, что ни в коем случае не надо было этого делать, что второй раз как-то минует меня неминуемое. Что меня защищает — нож?

Останусь жива после своих художеств — обязательно навещу Жорку. Очень уж хочется переговорить с хорошим мальчиком.

Ф-р-р! Сперва я не понимаю что произошло. А это едва отрезанный кусок следа дёрнулся, заизвивался, словно громадный червяк, и вдруг свернулся кольцом. Бамм! Это, словно стальные, стукнулись друг о друга срезами и загудели противоположные концы отпиленной дуги, рассыпая во все стороны искры. БАММ! Звук пронёсся высоко над головами, и завеса обрушилась… нет, осыпалась… нет, начала осыпаться, но серебристые пылинки, на несколько мгновений застыв в воздухе светящейся взвесью, задрожали — и вдруг выстроились упорядоченным потоком, прямо как ранее собирались светлячки. И зашуршали мимо остолбеневших нас с Рориком, заструились, словно песок из невидимых песочных часов. А впадала эта струйка в то самое свежесцепленное кольцо, в нашу заготовку для портала, и в считанные минуты оно сдёрнуло и впитало в себя всю завесу, целиком и без остатка.

И вот мы с Рориком стоим и смотрим на какой-то неправильный портал у нас под ногами. Нет, к размеру и к форме не придерёшься, тут всё, как задумано. Но только куда через него попадёшь, через этакий, впечатанный прямо в мостовую? Да и окрас у него непривычный — серо-стальной вместо лазорево-синего… Работнички, блин. И что теперь с этим делать?

Почему-то мне до слёз обидно за обережника. «Погоди, мы что-нибудь придумаем!» — хочется мне сказать, и я уже трогаю напарника за руку, как вдруг он улыбается. Расправляет плечи. Перехватывает поудобнее посох.

— Уже легче, — сообщает буднично. — Это я уже помню, Симеон рассказывал про такие заготовки. Это я могу… Только вот что, госпожа Ива, — придётся тебе отойти. Я ведь мощность-то пока не научился рассчитывать, боюсь задеть.

Знакомая картина. Я вот тоже недавно не рассчитала, и пришлось некоему гаремному садику обзавестись внеплановой коллекцией мраморных статуй, ненадолго, правда. С беспокойством гляжу на компаньона.

— Только постарайся без магии на крови. С нею нам пока лучше не связываться. — Он хлопает ресницами, растеряв весь героизм, видать, тем и собирался заняться. — И береги силы. Надо ведь не только доделать — его ещё открыть нужно. От меня в этом деле толку мало, так что на тебя вся надежда.

Есть у меня опасения, что расслышал он толком лишь последние слова. Потому что плечи свои худенькие расправляет ещё шире, брови супит намеренно серьёзно и жестом напоминает мне отойти куда подальше. Нет, видали вы его? Ещё неделю назад птенец неоперившийся был, а нынче — орёл, орёл. Не перемудрил бы с заклинаниями, а то ведь случись что — мне и на помощь позвать некого. Но приходится уступить, ведь, несмотря на юный возраст, мой спутник в профессиональном плане подкован куда лучше, я тычусь наугад, а его — обучали, и не один год, и если уж он просит не путаться под ногами — на то есть веские причины. Скрепя сердце, возвращаюсь на площадь. Буду ждать здесь.

«Донна Ива!» — неожиданно окликает меня невидимый охранник. «Настоятельно прошу продвинуться ещё на несколько шагов вперёд. Не стойте меж двух порталов, это чревато».

«Чревато чем?» — отвечаю так же мысленно, дабы не отвлечь Рорика. Хоть я и на порядочном расстоянии, но в ночи любой звук далеко разносится, и кто знает, чем может обернуться прерванный ритуал или заклятье. Послушно обхожу зависший в воздухе сияющий бублик.

«Хорошо. Вы стояли на линии огня, донна. У вашего друга на вооружении достаточно мощный артефакт, и при этом — синдром хронического невезения. В подобных условиях может ожить даже неработающий портал. Последствия непредсказуемы».

Да? С тревогой поглядываю на Рорика. И в тот же момент меня накрывает сфера защиты, какого-то незнакомого вида, дымчатая, такой ко мне ещё не применяли.

«Я же ничего не вижу!» — пытаюсь возмутиться. «Как я узнаю, что там происходит?»

«Придётся потерпеть, донна», — следует лаконичный ответ. В досаде хлопаю ладонью по вполне материальной сфере — и отшибаю руку. Нет, в самом деле, не видно ни зги, оболочка какая-то слоистая, в каждом слое — туманные завихрения, и ведь постоянно двигаются, наползают друг на дружку, искажая и без того туманный обзор. Только приблизив лицо вплотную к полупрозрачной поверхности, я кое-как могу разглядеть, что происходит снаружи. Где-то там, в отдалении, Рорик размечает в воздухе светящимися штрихами место, куда должен встать непослушный портал. И без того щуплый, мой напарник отсюда кажется невероятно маленьким, словно я смотрю в бинокль с уменьшающей стороны.

«Послушайте», — нерешительно оборачиваюсь. Где он есть, этот настырный тип, тоже под каким-то колпаком? Или пренебрегает опасностью, а меня только подстраховывает? «Если вы меня так замуровали — значит, чувствуете что-то неладное? А на Рорика такую защиту установить можно?»

«Мы в ответе только за вашу безопасность, донна. К тому же, магическая защита исказит его заклинания, а это тоже может быть… чревато. Если он пострадает — мы поможем, но ровно настолько, чтобы не подставить вас».

Больше телохранитель не даёт о себе знать, как я не возмущаюсь. Остаётся только в бессилии наблюдать, как на размытом фоне северного сияния нескладная фигура потрясает посохом, выделывает какие-то пассы. Один раз, другой, третий… Что-то идёт не так. А я — словно в камере. Ну, дон, ну, удружил со своей заботой!

Стой, стой, остынь, Ваня, окликает внутренний голос. Дон-то, между прочим, не тебя одну бережёт… Мне словно ведро холодной воды выливают за шиворот. Я осторожно кладу ладонь на живот.

Простите, малыши. Простите вашу бестолковую мать, которая ещё не привыкла, что ей теперь надо быть осторожней. Всё правильно делают эти ребята, а я… просто истерю. Надо успокоиться.

Не успеваю завершить мысль, как старый портал вспухает и взрывается. Инстинктивно я зажмуриваюсь и прикрываю лицо руками, сердце так и ухает в пятки: сейчас шарахнет взрывной волной — и всё, конец! Ничего не происходит. Стены моей камеры даже не дрогнули. А Рорик? Что он сотворил? Что с ним? Снова прилипаю к стене защитной сферы, что уже потемнела, как закопченное стекло, как светофильтр. Снопы пламени бьют из воскресшего портала как из огнемёта, прямой наводкой в новый портал, разгорающийся там, куда и задумал переместить его обережник. Неужели получилось?

На миг я забываю обо всём, настолько это зрелище завораживает. Словно рождается звезда. Окрас её постепенно меняется, и вот уже белый карлик наливается ультрафиолетом, обрастает бирюзовой кроной, выкидывает в пространство протуберанцы. Разинутый синий зев жадно высасывает последние крохи из донорского портала, выжимает досуха, пока тот, наконец, не истончается в нитку, рассыпается тощими искрами и умирает, на сей раз — окончательно.

Я рвусь вперёд, как только защитная сфера пропадает. Бог с ним, с порталом, где Рорик? Уцелел ли в этаком аду? Лишь бы жив, твержу себе, лишь бы жив. И задыхаюсь на бегу от печного жара, от которого моментально начинает гореть лицо и шея, и кисти рук, они ж открыты… Где же мой обережник? Где?

И нахожу его только по стону. Его отбросило к ограде ближайшего дома и только чудом не нанизало на острия низкой решётки. Должно быть, он влетел в каменный столб, под который так и сполз. В ужасе опускаюсь перед ним на колени. Он лежит, уткнувшись лицом в тротуар, от рыжей шевелюры осталась какая-то короста, от балахона — почерневшие клочья, сквозь которые проглядывает обожжённая плоть и уже сочится сукровица от лопнувшей кожи. Мне страшно к нему прикоснуться не только из-за этого: а вдруг у него переломы от удара, а я его сейчас поверну, смещу что-нибудь, и обломки вопьются в сердце, лёгкие? Ведь так бывает, я читала. Стиснув зубы, трогаю за плечо…

— В сторону, донна, — пресекает мои попытки суровый голос. С двух сторон над обережником склоняются тёмные фигуры и как-то слаженно, синхронными движениями поворачивают на спину. И я чуть не кричу, увидав обгоревшее безбровое лицо и струйку крови, стекающую из угла рта.

Спёкшие губы вдруг размыкаются.

— И-ва, — с трудом выталкивает он из себя. Глаза закрыты, но он чувствует, что я рядом. — И-ва. Отк-рой. Не… ус-пел…

Мужские пальцы слегка пережимают ему сонную артерию. Он затихает, так и не увидев своего личного портала, а тот, кто подарил ему милосердное беспамятство, выпрямляется. Он возвышается надо мной, как скала, но, несмотря на то, что стоит ко мне вплотную, я вижу его как в мареве, могу разглядеть только, что он высок, силён, затянут в чёрное… но даже лица не разберу.

— Его доставят к паладинам, донна. Не беспокойтесь. Уходите.

Я смотрю на сияющий овал сверхновой, чьё первоначальное сияние потускнело, но не утратило ни толики красоты. По туго натянутой перепонке время от времени пробегает рябь. Дверь в другой мир ждёт, чтобы тот, кто её вызвал, завершил начатое.

— Нет, — говорю я. Отвожу взгляд, чтобы увидеть, как две громадных летучих мыши, переплетя передние лапы и пристроив на них раненого, взмывают с ним в небо. Мой персональный охранник, проводив взглядом сюрреалистичную группу, вновь поворачивается ко мне.

— Рекомендую всё же уйти. — Глас его бесстрастен. — Внимание к сектору привлечено, скоро здесь будет людно. В толпе сложнее работать, донна, тем более что нас осталось трое.

— Как — трое? — срывается у меня. — Улетело же только двое?

— Третий успел во время выброса вытолкнуть вашего друга из потока, но сам развоплотился. Ему нужно время на восстановление. Донна, я настоятельно советую…

Плиты мощёной мостовой в том месте, где лежал обережник, залиты чем-то тёмным и блестящим. «И-ва», — словно наяву слышу я, — «Отк-рой».

Я иду к новому порталу.

— Мне нужно хотя бы полчаса, — бросаю за спину. — Делайте что хотите, но чтобы это время меня никто не беспокоил. Потом уходим, обещаю

— Слушаюсь, донна.

«И-ва. Отк-рой», — прокручивается в голове рефрен. «Открой, Ива…» Я слышу, мальчик мой. Ты жив, это главное. Я сделаю то, о чём ты просишь. Чтобы твоя боль, твои страдания… может, и твоя жизнь, не были напрасны. Ты хотел вывести свой народ? Ты его выведешь, маленький рыжий зеленоглазый рыцарь.

У подножия портала что-то блестит. Не веря своим глазам, я поднимаю лунный нож, с обугленной почти до железного штыря-основания рукояткой, с бурой бороздкой на самой режущей кромке. Я готова завыть от отчаянья. Лопух! Бестолочь! Просила же, как человека — не твори заклинаний на крови! Что же ты наделал…

Соберись, Ива. У тебя полчаса.

Я вспоминаю Магу, его манипуляции с порталом в этот мир. Призываю память тела, в котором взрастила кидрика, ловца миров. Бужу в своих жилах оборотничью кровь, это она помогала понимать Рика с полумысли, полувзгляда. Низко кланяюсь своему Дару. Прости, что отвергала. Ты нужен мне, нужен весь, со всем, что я знаю и чего не успела изведать, со всем, что было, есть и будет. Приди. Помоги. Используй всё, что найдёшь: память, любовь, силу, слабость, интуицию, непутёвость … от неё тоже бывает польза… всё!

Передо мной — тяжёлая дверь из почерневших досок морёного дуба. Кованые петли-журавли. Кольцо-ручка, до которого пока рано дотрагиваться, ибо нет главного — скважины. Сам ключ — в моей руке, лезвие, странно дрожащее, словно готовое расплавиться и потечь, чтобы потом застыть в новой, нужной мне форме. На нём всё ещё кровь, засохшая кровь обережника, это она помогает творить волшбу, преобразует в моём подсознании облик портала в иной, наиболее удачный для дальнейшей работы. Откуда же я знаю, как устроен портал? А дверь — это просто. Работает простейшая связка: ключ — замок.

Вот он, ключ. Только вставить его пока некуда.

Потому что для перехода в новый мир нужны якоря. Так учил Николас.

Для маленького Рика якорем послужили брелок с изображением города и кольцо некроманта. Для меня, дрожащей от страха под проседающей защитой в заваленной пещере — родная дверь в родной дом. Для Маги — должно быть, я сама с детьми и нашей общей аурой. Что может потянуть меня в Васютин мир?

Я в бессилии опускаю руки. Ничего. Никого.

У Васюты была Любава, выкрикивает внутренний голос. Ну же, Ваня! Женщина, так на тебя похожая, с твоими глазами, с твоей косой, с твоей улыбкой. Лапушка! Ваня, очнись!

И я вспоминаю. И глаза, и улыбку, и маленькую кисть, теребящую платочек. И как в солнечном луче переливаются цветные камни в кольцах червонного золота, а одно кольцо, на безымянном пальчике, простое, серебряное, обручальное. Вижу лазоревую ленту, вплетённую в косу, жемчуг, богато украсивший кику, золотое шитьё душегрейки, трогательно вздымающийся при каждом вдохе животик… сапожки, расшитые златомсеребром, сарафан из парчи, рубаху тончайшего полотна, всю в обережной свастике. Вижу стул, резной, с высокой спинкой, с мягкими подушками. Прялка рядом с ним пустая, без кудели. Стол у самого окна, на столе шкатулка рукодельная, рядом с ней — крошечная рубашечка, как раз на новорожденного… приданое для малыша. Хоть и коротко было видение в Васютином доме, однако запомнилось многое. Я не просто помню. Я — вижу. Тяну на себя. Бросаю… нет, хватаю якорь.

Массивный ключ сам скользит в скважину, поворачивается легко, без зацепок. Помедлив немного, берусь за холодное бронзовое кольцо. Дверь поддаётся, и в лицо мне дышит прохлада другого мира — столь отрадная после смертоносного жара этого. Не знаю, куда исчезает дубовая створка. Должно быть, всё это — дверь, скважина, ключ — обязательные атрибуты ритуала открытия, и у каждого они свои, но вот отпала в них надобность — и они уходят, выполнив предназначение. Проход открыт. Заходи.

Почему-то я ожидала увидеть на той стороне продолжение города, как и при переходе из своего мира. Вместо этого меня встречают темнота и безлунье: там тоже ночь, но без фонарей, без мостовой, без каменных стен, разогретых дневным солнцем и выстуженных ночью. Там словно бы вообще — ничего, пустота. Ветер доносит до меня запах влажной травы, запах воды. В отдалении слышен плеск волн, а совсем рядом — беспокойное ржание.

Это луг или поле, говорю себе. Просто я смотрю из освещённого места в темноту, а потому ничего не могу разглядеть толком. Вот мне и кажется, что там пусто.

Слышится бойкий топоток, и в широкий проём, оставшийся вместо двери, заглядывает жеребячья мордочка, чёрная, с белой отметиной на лбу. Позади меня приглушённо охают несколько голосов. Не обращая на них внимания, я выуживаю из кармана несколько завалящих кусочков сушёного яблока и протягиваю на раскрытой ладони малышу. Тот, бесстрашно потянувшись за угощением, выдвигается из проёма весь — тонконогий, мосластый, с аккуратно подстриженной гривкой и подровненным хвостиком. С удовольствием подбирает мягкими губами лакомство, а затем принимается меня обнюхивать и фыркать.

А вслед за ним… Порог переступает самое очаровательное создание, которое я только видела. Блестит и переливается атласная угольно-чёрная кожа, доверчиво из-под мохнатых ресниц косят дивные карие очи. Деликатно цокают копыта, отполированные, покрытые лаком … Вздохнув, она испускает призывное ржание, подзывая сыночка.

Какая же мать оставит своего ребёнка? Да в любой мир за ним примчится, сотню порталов откроет, везде найдёт.

У меня темнеет в глазах. Вот-вот я пойму что-то важное…

— Донна? Полчаса истекли. Вы закончили, как я вижу?

Не дождавшись ответа, Тёмный осторожно, но настойчиво выводит меня из толпы. Да, здесь уже полно народу. На нас не обращают внимания, и это понятно: есть зрелище куда более интересное, чем неприметная, просто одетая женщина. А может, и охранник глаза отводит, ведь обеспечил же он мне эти полчаса покоя, как я и просила… Я вдруг обнаруживаю, что дышать — это неимоверно трудно. Нужно расширить лёгкие, втянуть воздух, задержать его на какое-то время, вытолкнуть с определённым усилием… Сильные руки поддерживают меня, не позволяя упасть.

— Донна Ива! — голос сопровождающего требователен. — У вас есть с собой хоть что-то энергосберегающее? Кольца, амулеты?

Кольца? Почему он спрашивает, разве не видит? Пытаюсь поднять руку, пошевелить пальцами, чтобы продемонстрировать оба своих кольца — но какой-то песок щекочет фаланги. Что это? В такое же первовещество рассыпается, стоит к нему прикоснуться, кругляш камеи в кармане. Зато бархотка, злосчастный подарок дона Теймура, ожив, с неожиданной быстротой обвивается вокруг запястья. И мне сразу становится легче.

Уже можно просто дышать, без усилий. Можно смотреть, как переговариваются, переглядываются в толпе. Люди собрались отовсюду: и с европейского сектора — в наспех накинутых сюртуках и камзолах, шалях и салопах, и русичи — в кафтанах, из-под которых у многих проглядывают исподние рубахи, женщины так вообще с головы до пяток закутаны в большущие узорные платы, кое-кто — с узелками… Они думали — пожар, осеняет меня. Ещё бы, полыхнуло здесь на весь город! Ах, бедный Рорик, бедный Рорик, как же ты сам себя подставил…

— Куда теперь? — выводит меня из мысленных стенаний оклик сопровождающего. И слышится в нём какая-то особая интонация, заставляющая насторожиться.

— Что значит — куда?

Помедлив, он продолжает.

— Я имел в виду — домой, к мужу, или всё же… — он кивает на портал. — Или туда, с ними?

Один из Муромцев, поцеловав жену в лоб, отстраняет её и решительно направляется к проходу. Женщина, охнув, бежит вдогонку, вцепляется в мужнин локоть, но не голосит, не уговаривает, а молча семенит рядом. Так они и заходят в открытый проём, вместе.

— Мне были оставлены инструкции на действия при определённых обстоятельствах. — Никак этот тёмный не желает оставить меня в покое. Чего он от меня добивается, в конце концов? — Донна Ива, мне поручено вам передать… — Он снова медлит. — Выбор за вами. Здесь и сейчас.

И вдруг я понимаю.

Здесь и сейчас.

Мы все — делаем выбор. Уходящие один за другим русичи выбрали быть первыми, они должны узнать, как там, на родине, и та ли это родина, а то, быть может, снова Мир развлекается? Те, кто остались — выбрали ждать, и, клянусь вам, это тоже нелегко. Те, кто, повздыхав, разворачиваются и уходят — выбрали остаться.

И вновь доносится с той стороны призывное ржание. Мать беспокоится за непутёвого сыночка. Мало того, что не спит, так его и носит где-то в ночи… Теперь я понимаю.

— Выбора нет, — очнувшись, говорю вопрошающему. — Это всё иллюзия. Видимость, будто бы всё зависит только от меня. На самом деле — всё давно уже просчитано и решено без донны Ивы, а её просто отпустили побегать напоследок на длинном поводке, создав иллюзию свободы. Что вы на меня так смотрите? Куда я денусь от детей? Туда, вы говорите? — указываю на портал. — Могу, конечно, и уйти. Да только что мне там одной делать?

Потому что, продолжаю мысленно, ты уж прости, Васенька, но только дочек я на тебя не променяю. Да и сам ты Сороковник мой принял, чтобы я к ним вернулась. Чтобы счастлива была. Чтобы… наверное, не мозолила глаза сходством проклятым с твоей ненаглядной, ибо, подозреваю, ты и сам запутался, меня ли ты любишь, или её во мне?

Я открыла портал, Рорик. Не ради Васюты, ради тебя. Живи, прошу.

Не замечая предложенной руки, запахиваю плотнее куртку и ухожу. Почему-то в последнее время мне всё чаще приходится уходить, брести, куда глаза глядят. Прощать. Прощаться. Или это тоже — выбор?

Иди, Ваня, шепчет мне грустно внутренний голос. Сколь положено тебе дорог — все твои будут. Ничо, прорвёмся, не первый раз. Иди… непутёвая.

КОНЕЦ ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ.