Сойкина Ворона

Глава 17

Сойка

Ла-а-адно, я попер внаглую и получил по хлебалу. Льдина же сразу четко сказала — только секс и намерена этой линии придерживаться. Не приняла мою попытку типа невзначай начать вести вне траха не просто жизнь соседскую, а уже почти совместную. Вечером еще стерпела при Витьке, хотя я же видел, как периодически волчицей смотреть начинала, особенно когда до включения музыки дошло. Прям затылком ощущал, что Женька за малым сдержалась на спину мне не запрыгнуть и бошку дурную не откусить или культяпки не поломать, за то, что трогаю что-то ее.

Мой уже покойный дядька Степан, отцов брат, тоже много лет жил один, после того, как жена его ушла, и когда мы приезжали его навещать, я частенько похожее выражение лица и взгляд у него видел, даже пугался в детстве. Отцу говорил, что ездить к дядьке не хочу, типа он нас терпеть ведь не может, на кой значит. А папа мне объяснил, что не прав я.

Сказал, что люди, все в принципе, не любят, когда вторгаются на территорию, которую они привыкли считать исключительно своей. И не принципиально — комната ли это с вещами в том порядке, который они и создали (он же бардак с чужой точки зрения), единственная полка с важными им вещами, даже если это трусы с носками, одно справа, другое слева и никак иначе, клумба с посаженными именно по их вкусу цветами, или же какие-то нематериальные штуки, типа привычки, почти ритуалы, что есть у каждого из нас, кофе там с сигаретой натощак или встать на голову для освежения мозгов, пофиг. Вот когда кто-то трогает, меняет либо вынуждает тебя что-то менять — и появляется дискомфорт, а то и злость чисто инстинктивная. Пусть это делают и люди, которым ты рад и любишь, но все равно… ну, как кто-то лапу холодную с мороза тебе под одежду сунул бы. Не в смысле облапать похабно, не со зла, пошутить, вреда как будто никакого, но реакция-то будь здоров сама собой выстреливает. А люди, которые живут постоянно в одиночестве, реагируют еще острее.

Эти отцовские слова, правда, уже позже вспомнил, когда мы с Витькой закончили с суетой, и я его проводил. Пару раз он попытался завести разговор о столь причудливо удачном совпадении со съемом квартиры, но я держался и корчил невинно-кирпичную морду, мол, сам в шоке. И намеки насчет моих дальнейших похабных планов вообще мимо ушей пропускал. Че поделать, избирательный слух, мужик. А до этого че-то прям чуток озадачивать и злить начала реакция Вороны. Ну подумаешь — стол с табуретками переставили, чего же зыркать так гневно? Явно же оно там сто лет ненужное стояло все в пыли. Или центр музыкальный раз стоит, значит, чтобы, ясен пень, музыку и слушать, так какая принципиальная разница, кто диск поставит и кнопку нажмет? Чего мне в спину сосульки из очей прекрасных метать то?

А потом вспомнил-поразмыслил и признал, что тоже не особо кайфую, когда что-то мое трогают, особенно аппаратуру. Фомин вон во время работы чуть по лапам мне не надавал, когда я к его железякам сунулся. Короче, сделал я вывод и под бок в Женьке внаглую соваться не стал, хотя дверь она не запирала — проверил. И с кофеем в постель не полез, поставил перед дверью. И молодец я какой, потому что даже это она сочла чрезмерным.

Фигакс, сходу границу в морду! Стоять, бояться, ближе не соваться! Ну-ну, херня-война, главное — маневры. Утрусь, ухмыльнусь и зайду с какого-нибудь другого бока.

Вот только кто умный и понимающий бы еще растолковал — накуя мне все эти заморочки, учитывая, что главного-то добился. Это же самый, сука, шоколадный вариант из всех в принципе возможных — предложение от женщины трахаться без всяких обязательств и даже намека на всю мозговыносящую муть насчет отношений. И как трахаться!

Что ты рискуешь получить от девушки, ляпнув в лоб «Как насчет секса?» с утра пораньше, тем более когда началось оно вот так, с жестких требований границы соблюдать. Правильно — по роже, а из эротического будет только указание направления куда бы ты шел с таким вопросом. От моей же Вороны…

— Я иду в душ, — отрывисто сказала она вслух после краткой паузы, за которую я успел прочитать в ее моментально потемневшем от откровенной похоти взгляде ответ.

И был он таким, что мой и без того мигом подпрыгнувший поприветствовать даму сердца член превратился в оружие страшной убойной силы, судя по твердости. А сам я, демонически оскалившись от предвкушения, рванул ящик стола, доставая оттуда один из презервативов, которые сунул на всякий с утра, как хорек-запасливый-зверек, и помчался следом за Женькой, прямо на ходу выпрыгивая из штанов и трусов.

Моя роскошная Льдина как раз заканчивала распускать свою косу, неотрывно глядя на то, как я приближаюсь, а от льющейся из душа воды помещение стали заполнять клубы пара, нахально лапая ту самую гладкую золотисто-смугловатую кожу, которую я так тащился облизывать совсем недавно. Чёрт, впервые и наконец-то мы абсолютно голые оба.

Не стал тормозить и церемониться и практически налетел на Женьку, обняв, захапав полными жменями мягкие богатые пряди. Потянул, заставляя поднять ко мне лицо и втерся своим ртом в ее, целуя снова жадно и глубоко, именно так, как хотелось и с самого первого дня, как увидел, и весь остаток ночи, что провел без нее. А Женька ответила, жадно, вторгаясь в ответ с равной моей силой, обвивая шею и сразу начиная тереться об меня всем телом. Прижималась, подчиняясь моим бесстыжим тисканьям, разрывала поцелуи, когда без нового вдоха становилось гулко в башке, откидывала голову, подставляя под мой алчный рот шею. Царапала мне затылок, плечи, проводила ногтями вдоль позвоночника, разогревая еще больше и так льющуюся по нему волну жара. Закинула ногу мне на бедро, которую я тут же подхватил, открывая для себя сильнее и прижалась жгучим-мокрым к моему гудяще-жесткому, и стала ерзать и тереться, создавая общее ох*енно-сладкое.

— Бля, какая же ты охренительная… — захрипел ей в губы, ну, сука, нет сил держать в себе все, живой же человек. — Жень-Жень-Жень… Меня от тебя так прет… Даже вот так… просто… Уносит…

«Ни с кем так» я все же сумел удержать за зубами. Только необходимость себя обуздывать, когда наружу вдруг прет такое, внезапно взбесила почти. Вот почему? Это же как собственными руками кайф располовинить и лучший его кусок выбросить.

Спрятал морду в изгибе шеи ее, принявшись целовать уже грубо, так что, потом, сто процентов, следов не избежать. Ну и хер с ним, пусть следы, пусть я скот беспардонный, пусть что угодно…

А Женька будто нарочно измываясь над моей выдержкой задрожала, вжимаясь жаркой сердцевиной в мой ствол, ерзая по нему все резче, загоняя ногти в мою спину, и от этого я уже почти сорвался, полетел со свистом в ушах в неминуемый оргазм. Чудом тормознул, резко развернул ее к стене лицом, и схватил с раковины презерватив в уже заранее надорванной упаковке.

— Прогнись! — рявкнул почти, отступая из-под льющейся воды, чтобы упаковать себя, но не в состоянии оторвать глаз от Женьки.

Она неторопливо, как испытывая мою прочность, переступила подальше от стены, шире расставляя свои роскошные ноги, оперлась ладонями и так же медленно прогнулась гибкой кошкой, открывая теперь мне вид еще круче, от которого меня тряхнуло, как если бы ткнул член в розетку.

— Зараза! — процедил сквозь зубы, шагнул к ней, обхватывая себя и направляя идеально точно.

Рванулся в Женьку сразу с силой, выбив вопль из обоих разом. Замер, ошалев и от тесноты с жаром, от собственной борзости, что вполне могла принести боль. Но Ворона кратко зыркнула через плечо, взгляд — поощрение, требование, удар жгучего хлыста вдоль спины. Сука, ну что же ты за женщина такая, Женька! Всякий раз, когда у меня очко сжимается, что слишком, от тебя приходит «Еще! Сильнее!», а мне по голому разуму этим осознание — вот так ведь и хочу, хочу, что хоть вой, хоть подыхай.

Схватил за бедра так, что пальцы будто вплавились в ее плоть, замолотил, как тот взбесившийся поршень. Женька в стон, меня совсем вшторило, задолбил так, что ее чудом по стене не размазывало. А Ворона моя только навстречу подавалась, прогибалась сильнее, прямо на излом моих мозгов, превращая в долбаный секс-механизм, чья единственная, бл*дь, в жизни задача — ублажить ее, а потом хоть сдохнуть. Похрен, что под водой стояли — горели лютым пламенем. Черные ленты мокрых прядей вдоль изогнутой покорно спины… Царапающие потрескавшийся кафель стены тонкие пальцы… Мой член, раз за разом врывающийся между губами сочно-розового женского естества с пошлейшим, головокружительным хлюпаньем… Шлепки наших сталкивающихся мокрых тел… Порочная музыка к упоительно прекрасному действу, момент, в котором я хотел бы жить теперь…

Женька и вовсе в крик сорвалась, и у меня глотку драть стало от горлового рыка близкого торжества. Поперло уже неостановимо от ее голоса, бьющего по не то, что голым — вскрытым нервам, и от жестких сжатий вокруг члена.

Бабах! Женьку затрясло, она дернулась, выпрямилась, почти срываясь со ствола, и я навалился, вжимая грудью в стену, вгоняя себя в нее по самый корень, а по мне врезало первым жестким выплеском.

Бабах-бабах-бабах! Дергало, мотыляло, лупило по мозгам свирепыми ударами кайфа. Черта с два во мне еще было чем кончать, но совсем остановиться, замереть, прекратить толкаться сразу не смог. Уму же непостижимо, как меня разогнало. Знать не знал, что вот так выносить может, а ведь не девственник с пятнадцати.

— Жень… — обнял мою Льдину, прижался губами к ее плечу, затыкая себе рот, ведь опять рвалось из него, из души… еще и сам не знаю, что.

Нет, не сюсюканье обычное расслабленно посткоитальное. Другое это было. Не с уровня поверхностного, на котором я выдрессировал по сути себя не быть тем самым херовым любовником, что только сопит и пыхтит, а то и захрапеть может после секса. Девушки от нас слов хотят после, даже больше, чем до, ведь им нужно убедиться, что ты прям в космос улетел от нее, даже если по факту только ноги развести и соизволила, и секс был так себе. Но вот то, что сейчас распирало… это другой уровень. Глубже, там не окультурено, неизведанно даже, потому что на него не заглянешь просто так, он, кажется, и не открывался мне прежде. Эдакая зона неизвестности в самом себе, и справиться с ее внезапным наличием и необходимостью прятать… плохо, короче. Тяжело.

— Слышишь? — Воронова бесцеремонно оттолкнула меня, прилипшего к ее спине и все еще прущегося от пережитого кайфа, и собралась шагнуть из-под душевой лейки. И выглядела она отнюдь не такой расколбашеной только что пережитым оргазмом, как я наверняка, все еще бестолково моргающий и вздрагивающий от остаточных тягуче-сладких прострелов из промежности до крышки черепушки. — Звенит.

Я тряхнул башкой, выгоняя отзвуки заблокировавшего все внешнее наслаждения, и действительно услышал.

— Не дергайся, — просипел, как от великой простуды, ощущая новый разлив холодного раздражения. — Это не тревожка, телефон мой просто.

Не глядя на Женьку больше, вышел, как был, из-под душа и из ванной, тихо матеря себя сквозь зубы, как только в мокрую кожу вцепилась прохлада коридора. Кое-кто — членом думающий дебил. Гандон-то прихватил, а полотенце, хоть мудя прикрыть — не-а.

Звонила мама, и не ответить я не рискнул, пусть и говорить ни хрена не хотелось ни с кем вообще, пока не смогу уложить как-то этот расшатывающий раздрай. Как, бля, одновременно может быть и настолько кайфово от охеренного, обломившегося за просто так, считай, секса, и вот так же погано, будто на самом деле получил отказ в самой жестокой форме.

— Доброе утро, мамуль! — я ответил и, схватив со стула в своей комнате полотенце, принялся яростно вытирать гудящую башку.

Все-таки зараза ты, Воронова. Я-то думал, что трахнув тебя наконец, буду чувствовать себя гребанным победителем и царем горы, а выходит какое-то дерьмо резко противоположного характера.

— Доброе утро, сынок? — та-а-ак, час расплаты настал и как это обычно бывает по закону подлости — ни черта не вовремя. — У тебя совесть есть, скажи?

— Очевидно нет, раз я такой мерзавец съехал без единого слова и даже не позвонил тебе вчера ни разу, — выпалил раздраженно прежде чем подумал.

В динамике повисла тишина, которой я тут же убоялся и устыдился. На полном серьезе.

— Прости, мам, я просто…

— Миша, что случилось? — совершенно иным тоном спросила мама, и я знал, что врать ей и пытаться успокоить бесполезно.

Но и откровенничать… О чем? «Эй, мам, я наконец заполучил возможность трахать по-всякому девушку, которую хотел несколько месяцев подряд, но мне почему-то этого мало и на душе кошки скребут?»

Супер-тема, мужики же всегда именно об этом с матерями и говорят. Может, еще и сопли попросить утереть? Или инструкцию какую-нибудь дать, как улучшить общее состояние?

— Ничего не случилось, мам, честно. Просто нашел себе съемное жилье внезапно, а ты же занята была, так что я…

— Сынок, ну не настолько же занята, чтобы не съездить с тобой и не помочь обустроиться. Я же знаю, что ты давно хотел перебраться от меня, но с чего такая спешка?

— Мам, так было нужно. Я тебе все расскажу, клянусь, только чуть попозже.

— Ну давай, мы хотя бы приедем к тебе, Миш. Аня с детьми у меня сегодня, они на машине, и мы…

— Не надо! То есть… давай не сейчас, ок? — чует моя жопа, что шумный визит всего моего семейства восторга у Льдины не вызовет совершенно.

И снова полуминутная тишина, а я себя успел ощутить неблагодарным скотом, который отталкивает самых близких ради… чего? Кого?

— Сынок, у тебя девушка появилась? — наконец, спросила мама, как всегда безошибочно почуяв верное направление.

— Мам, что значит появилась? — наигранно хохотнул я. — У меня всегда, по-моему, они были и есть.

— Угу, так что, Миша, появилась-то девушка?

— Я затрудняюсь с ответом на этот вопрос, мамуль, — честно ответил, смысл врать, не прокатит.

— То есть просить тебя привести ее завтра к нам на праздник пока не стоит?

Праздник? А-а-а! Вот я чепушила! Число-то у нас сегодня уже тридцатое! Потерялся я во времени и событиях, а все ты, Ворона моя биполярная. То горячая — заживо сгораем, то кусок льда опять — хоть насмерть об него расшибайся.

— Вот уж точно.

— Ладно. А сам-то придешь?

— Ну естественно, мам!

Блин, завтра уже Новый год, а за продуктами к праздничному столу кое-кто опять же неумный маму-то не свозил!

— Мам, я сейчас тут быстро разберусь с делами и приеду. Свожу тебя по магазинам и на рынок, ок?

Так, только надо кого-то из наших парней вызвонить, пусть приедут и подстрахуют тут на всякий, пока мотаться с родней буду. Не собираюсь я Воронову без присмотра оставлять, будь она хоть сто раз вся из себя подготовленная и способная навалять кому угодно.

— Ой, Мишаня, ну что за глупости! Аня меня свозит.

— Ну еще чего! А сумари до тачки кто таскать будет? Чтобы ты потом спиной маялась, и руки у тебя крутило ночью? Или Анька себя ломовой лошадью возомнила?! Не выдумывай, мам, ждите меня, сказал! Тем более, мне тоже надо по хозяйственным и строительным прошвырнуться, да и продуктов купить не помешает. Или ты меня уже видеть не желаешь? С глаз долой из сердца вон?

— Мишка, вот схлопочешь у меня тряпкой! — пригрозила мама. — Ладно, давай приезжай, подождем тебя.

— Уже лечу! — расплылся я в лыбе. — Люблю тебя, мамулечка!

Продолжая улыбаться от вернувшейся на положенное место теплоты в душе, я обернулся и вздрогнул. Воронова, стоявшая перед моей распахнутой настежь дверью в халате и свернутом тюрбаном на голове полотенце, вдруг отшатнулась, стоило нашим взглядам встретиться. Ее лицо на мгновенье исказилось, как будто я ударил ее наотмашь.

— Жень? — изумленно позвал я, но она отвернулась и почти бегом скрылась из моего поля зрения. — Жень!

Я выскочил в коридор, продолжая окликать ее, но Воронова только ускорила шаг, горбясь и опустив плечи точно так же, как тогда во дворе под чужими окнами, и влетев, в свою комнату, она захлопнула дверь. Скрежетнул замок, четко давая мне понять, что доступ по-прежнему закрыт. Хотя почудилось, что сейчас он закрыт гораздо больше прежнего.