Сойкина Ворона

Глава 26

Сойка

Это было другое. Все. Секс, в котором самого секса лишь малая часть.

Секс — это первобытное действо, инструмент не особо актуального в наши времена инстинкта размножения, с помощью которого люди получают в основном удовольствие, а не исключительно воспроизводят себе подобных. Секс — это ты касаешься, целуешь, трогаешь, трахаешь, меняешь позы и угол ради определенного отклика, необходимой тебе реакции партнера, взаимный обмен кайфом, и я прежде всегда считал это нормальным и даже обязательным. Если чем-то занимаются двое, то справедливо, что и получают наслаждение оба.

Но то, что происходило сейчас у нас с Женькой, было иным. Оно началось еще там, на крыльце отделения. Поцелуй-шок-первый глоток, от которого захмелел. А только остались одни, моя Ворона обняла, поцеловала сама, и все пошло с того же места. Исчезло понимание где я, где мои руки-ноги-губы-пальцы. Я не целовал-гладил-сжимал, добиваясь нужной реакции, заводя, получая то же самое в ответ и так же заводясь. Или делал это, но в обход разума. Абсолютный сумбур, никакого контроля, цели, обычной самцовой прямой от первого касания к оргазму. Мы внезапно стали с Женькой замкнутой системой, единой вещью в себе с бурей внутри, хаосом из ласк и ощущений, смешались, отменив само понятие стремления к финалу, потому что в этом моменте общего существования было запредельно охеренно. Это не горячо, не жарко, не жгуче — нет шкалы измерения для температуры происходящего — одни ожоги-картинки, хлещущие через край восприятия.

Губы к губам, губы по коже, соль и пряность ее вкуса на моих губах, ее губы обхватывающие мой член, отчего я кусаю в кровь свои, сдерживая крик чистого кайфа.

Мои стиснутые кулаки врезаются в жалобно скрипящий диван под нами, потому что невыносимо просто неподвижно и безмолвно выдержать этот протяжный стон Женьки, что она издает принимая меня так глубоко в свое горло. Я не понимаю в этот момент отчего так сносит башню — от того, что ощущаю сам или это ее кайф.

Ее тонкие пальцы, царапающие, комкающие простынь, пока она мечется и рвется из моего захвата на бедрах, а я смотрю, ловлю одурманенный блеск глаз, взахлеб пью, дурею-шалею от вкуса, и это мой-ее-наш кайф сейчас льется криком из нее.

Лицом к лицу, Женька хрупкая-сильная-совершенная подо мной, одинаково шокированно-пьяные взгляды друг в друга, роскошные бедра щедро распахнуты, я вторгаюсь в самую желанную влажную тесноту. Танец плоти, что был у нас обоих не раз. Прежде, между нами и с другими. Но это — иное. Это — впервые для обоих. Я не схожу с ума, просто не помню вдруг как пребывать в пространстве разумности, улетаю, но не могу хотя бы прикрыть глаза, потому что вижу отражение себя, своего полнейшего охренея этой новизной небывалой в синих глазах напротив. Женька обвивает ногами, толкается навстречу, гнется на излом, гладит мое лицо, не разрывая запредельного взаимного проникновения. Ей не нужно вторить тому, что шепчу я, не в состоянии удерживать в себе свое «никогда-никогда-ни с кем-никогда», за нее все говорят глаза. И я ни за что не хочу прерывать это слияние-признание, пусть уже мышцы вдоль позвоночника и в паху полыхают и болезненно сокращаются от усилий удержать прущий оргазм, продлить то сокровенное, что бушует между нами. Нет, оно — мы, между нет больше ничего.

Женька решает за обоих, опрокидывая меня на бок и на спину, седлает, принимая в себя стремительно. Насаживается резко, мгновенно обращая обоих в лютое пламя. И только тогда я осознаю со всей бритвенной остротой — не кончим сию же секунду и конец мне — сдохну к хренам уже. И снова вижу отражение своего безумия в ее глазах. И все — летим, вцепляясь друг в друга и врываясь взаимно так, будто желаем врасти. Горим-горим свободным пламенем счастья и медленно-медленно оседаем перемешавшимся навсегда пеплом покоя. Этот пепел — не сгоревшее насовсем ничто, он лишь почва для нового и очень скорого возрождения того, что случилось и будет теперь случаться. Нужно просто чуток дух перевести…

Я закрыл глаза… и проснулся от звонка моего сотового черт знает сколько времени спустя.

— Су-у-ука-а-а! — прошипел нащупав одновременно отсутствие рядом Женьки и словив такой удар боли по башке, что вынужден был тут же замереть. — Вот я долбоящер!

У нас с Женькой случилось … ЭТО! а я взял и отрубился, едва кончив? Ну п*здец же просто! Вот как так можно было облажаться? Я частенько раньше думал над тем, чем же нахрен может отличаться хороший секс в принципе и тот самый загадочный секс с любимой женщиной, о котором упоминают мужики с каким-то странным видом. Прежде был уверен — это некий групповой стеб окольцованных над свободными, ну или типа замануха какая-то, как в финансовую пирамиду, ага. На крайняк — эдакая уступка женской романтичности и желанию ощущать себя исключительными, на которую идут влюбленные мужики. Типа жалко что ли, да, любимая, никакого сравнения с другими, ты перевернула мой сексуальный мир.

Но хрен я угадал. Мы с Женькой последний раз не трахались, не сексом занимались. Даже не сшибались жестко, пытаясь выжимать исключительно давно желанный кайф, а по факту, как вылезло потом — захватывали, присваивали. Я уж точно. Мы… черт знает… срастались, сливались, реально дышали и существовали вместе, и ничего лучше со мной в жизни не случалось, хотя спроси меня как происходило — не смогу отчетливо воспроизвести не единой картинки, жеста, шага — только ощущение. Одно, огромное, нереальное, и, сто процентов, общее. Ну все, Миха, был ты свободный стрелок да весь вышел. От такого на сторону рыскать или даже поглядывать — на всю голову долбанутым быть.

Телефон затрезвонил снова, долбанув по моей трещащей черепушке, и я таки встал, скинув одеяло, отчего стало мигом, пипец как, холодно. Я даже зыркнул не открыта ли форточка в комнате, прежде чем пошлепать до вешалки у двери, где в кармане куртки, которую я однозначно не сам туда повесил, и разрывался аппарат. Кстати, остальные шмотки, что, наверняка, дорогой валялись тут недавно, тоже аккуратно были сложены на стуле. Глянул на экран, убеждаясь, что угадал — мамуля звонит и охнул. Недавно? Двадцать два тридцать четыре! Это я выходит почти девять часов продрых? Ну, офигеть же!

— Да, мам, — сказал, точнее хотел сказать, но вместо этого вышел какой-то скрежет, и осознал, что в горло как песка насыпали, и он там все натер до кровавых мозолей походу.

— Заболел? — без приветствий и обиняков спросила мамуля впрямую.

— Да нет, я просто спал, вот и хриплю, — сбрехал я, хоть и понимая — бесполезно.

— Миша, соврешь мне еще раз, и я приеду! — пригрозила жестокая родительница.

— Ну немного, мам, ноги слегка промочил. Ерунда делов!

— Температура есть?

— Еще не мерял. Только проснулся. Честно.

— А градусник и лекарства хоть какие-то у Жени есть?

— Я спрошу. На крайняк сам в ближайшую круглосуточную аптеку сгоняю. Не переживай, мам.

— Тридцать первого в пол-одиннадцатого? Ждет тебя там кто, сынок. Значит так, сегодня обходитесь чем есть, а завтра с утра позвоню и честно мне скажешь, как себя чувствуешь, понятно? Если станет сильно хуже — говоришь мне адрес, и я приезжаю.

— Ну, ма-а-ам…

— Не мамкай, не маленький уже! Приезжаю и привезу все, что нужно. Обещаю Женю твою не покусать и даже не пугать.

— Мам, да все со мной…

— Миша, уясни пожалуйста: то, что ты теперь с девушкой живешь и даже твоя женитьба в будущем не отменяют того факта, что ты — мой ребенок. И я не могу перестать о тебе переживать и стремиться лечить, кормить и помогать только потому, что для этого у тебя есть еще одна женщина.

— Мне больше нравится думать, что вы обе будете просто меня любить, а полечиться или поесть я могу и сам.

— Какой ты у меня еще одичалый все же, Миш. Ну ничего, поговорим на эти же темы через время. Я чего звонила-то: Аня с детьми тут рядом, и мы все поздравляем вас! — на заднем плане раздался нестройный хор голосов моей родни, заставив улыбнуться. — С Наступающим вас, сынок! Лечись!

— С Наступающим! Я вас всех люблю!

Натягивая на голое тело треники и футболку, я морщился — кожа казалась какой-то необычно чувствительной и даже болезненной, а резь в горле набирала обороты. Ну вот, какого же черта именно сегодня, а?

Пошел на негромкую музыку на кухне и замер в дверях, залюбовавшись. Женька танцевала и готовила. Именно так. На большом столе посуда, доски, продукты, а она скользит вокруг него, плавно двигаясь в ритме музыки. Вот вскинула руки и закружилась, поднявшись на носочки и закрыв глаза, а у меня дыхание перехватило. Жаль длилось это всего с полминуты, пока она меня не засекла, я чую, мог бы так хоть до утра простоять, глаз от нее не отводя.

— Выспался? — спросила Воронова, мигом меняясь в лице и возвращаясь к готовке.

Только сейчас я заметил и то, что она елку нарядила и даже гирлянда на ней блымает, и то, что в духовке громко что-то шкворчало, распространяя офигенный аромат.

— Жень, ты прости меня, скотину такую беспардонную, — повинился я, подходя к ней и обнимая со спины.

Вдохнул, уткнув нос в изгиб шеи, и веки набрякли мигом, вынуждая прикрыть глаза. Женщина, которая пахнет моим счастьем. Моя женщина.

— Эй, ты мешаешь! — продолжая что-то нарезать, она слегка толкнула меня, на самом деле только провокационно пристроив уже привставшего бойца между своих ягодиц. — И за что это я должна тебя прощать?

— За то, что взял и задрых. Я не такой вообще-то, чесс слово.

— Миш, ты практически не спал последние сутки, перемерз, нервничал.

— И что? Это не повод захрапеть, как только кончил, — упрямо возразил я и, не сдержавшись, стал целовать ее плечо, с которого соскользнула домашняя футболка.

— А ну! — Женька бросила нож, резко развернулась в моих объятиях и прижала ладонь к моему вспотевшему лбу. — Блин, я так и знала!

— Да ерунда, Жень. Давай я тебе помогу гото…

— А ну сел на диван! Живо! — приказала она и для верности принялась меня еще и в грудь толкать, направляя куда велено. — Сейчас приду.

Вернулась она через пару минут с большой коробкой с красным крестом и банкой, похоже, с вареньем. Я попытался вякнуть, но схлопотал грозный взгляд и градусник подмышку и пока мерял температуру, Женька взгляда не отвела, явно подозревая меня в попытке смухлевать. Не беспочвенно, надо признать.

— Тридцать восемь и семь, — констатировала она, и посмотрела так, что мне на секунду почудилось — мама таки приехала.

Дальше я покорно глотал таблетки, полоскал горло, парил ноги, пил чай, от которого начал потеть, что та лошадь на свадьбе. Но когда в окне стали видны всполохи салютов где-то в отдалении, встал и сам откупорил для Вороновой шампанское и подволок к дивану стол. Мне было велено оставаться под одеялом, поэтому я частично затащил под него и мою Льдину, отказываясь перестать ее тискать хоть на минуту. И раз мои руки были заняты, и я весь из себя больной, то праздничными яствами кормила меня она. Бой курантов мы слушали по радио и не знаю, что там загадывала Женька, приложившись к игристому за обоих, и делала ли это вовсе, но я вдыхал ее запах, прижимался губами к коже и повторял про себя как заведенный «Пусть все так и будет!»