Создатель звезд (другой перевод)

1. Назад к туманностям

Пробудившиеся галактики страстно хотели полностью использовать последнюю фазу их ясного сознания. Того же хотел и Я – несовершенный космический разум. И тут со мной произошло новое странное событие. В ходе своих телепатических исследований я натолкнулся на существо или существа, поначалу показавшиеся мне совершенно непостижимыми.

Сначала я решил, что непреднамеренно вошел в контакт с существами субчеловеческого уровня, населяющими какую-то естественную планету на примитивной стадии развития, что-то вроде амебоподобных микроорганизмов, плавающих в первичном океане. Я улавливал только грубые плотские желания, вроде жажды накопления физической энергии, жажды движения и контакта, света и тепла.

Я раздраженно попытался отбросить эту бесполезную банальность. Но она продолжала преследовать меня, становясь все более навязчивой и четкой. Постепенно эти создания стали проявлять такую физическую активность, такое здоровье и такую уверенность в себе, какие не проявляло ни одно духовное существо с тех самых пор, как появились первые звезды.

Нет нужды в подробностях описывать тот путь, каким я, наконец, пришел к пониманию этого ощущения. Постепенно я обнаружил, что установил контакт не с микроорганизмами, и даже не с разумными мирами, звездами или галактиками, – а с разумными существами, населявшими большую туманность еще до того, как она распалась на звезды, образовавшие разные галактики.

Теперь я мог проследить их историю с того момента, как они впервые осознали себя, когда существовали в форме легких облачков газа, разлетевшихся в сторону в результате взрыва, бывшего актом Творения, – и до той поры, когда, создав из своей субстанции мириады звезд, они одряхлели и умерли.

В самой ранней фазе своего существования, когда в физическом смысле они были самыми разреженными облаками, их мышление было ничем иным, как смутным желанием действия и сонным ощущением бесконечно медленного уплотнения их чрезвычайно тонкой субстанции.

Я наблюдал, как они сжимаются в плотные шары с четкими контурами, затем в двояковыпуклые диски, украшенные яркими потоками и темными расщелинами. Когда облака сгустились, каждое из них обрело более цельную и органическую структуру. В результате этого, пусть и незначительного, сгущения их атомы стали оказывать друг на друга большее воздействие. Хотя, если принять во внимание их размеры, они находились так же далеко друг от друга, как звезды в космосе. Теперь каждая туманность была огромным озером слабого излучения, единой системой всепроникающих волн, распространяющихся от атома к атому.

А потом разум эти самых больших мегатерий, этих амебоподобных титанов стал выходить на уровень смутного единства ощущений. По человеческим меркам и даже по меркам разумных планет и звезд, ощущения туманностей были невероятно замедленными. Ибо из-за огромных размеров туманности и медленного прохождения волн, с которыми было физически связано ее сознание, – тысячелетие казалось ей неуловимым мгновением. Периоды, которые люди называют геологическими и которые вмещают в себя взлет и падение многих видов существ, для туманностей были тем же, чем для людей являются часы.

Каждая большая туманность воспринимала свое двояковыпуклое тело, как определенный объем, заполненный звенящими потоками. Каждая туманность жаждала реализации своего органического потенциала, жаждала ослабления давления физической энергии, медленно накапливавшейся внутри нее. И в то же самое время жаждала свободного выражения всех своих способностей к движению, и еще чего-то большего.

Но, несмотря на то, что эти первичные существа, как в физическом, так и в умственном смысле были странно похожи на населявшие планеты первобытные микроорганизмы, у них были весьма существенные отличия. По крайней мере, они проявляли характер, которого даже Я, рудиментарный космический разум, не замечал у микроорганизмов: у них была «воля» или «пристрастие», если, конечно, в данном случае можно употребить столь неуклюжую метафору.

Хотя эти существа даже в пору своего расцвета в физическом и в интеллектуальном смысле были очень примитивными, они обладали определенным даром, который я вынужден назвать незамысловатым, но очень острым религиозным сознанием. Ибо этими существами правили две страсти, и обе, по своей сути, были религиозными. Туманности стремились, или, вернее, испытывали слепую страсть к единению друг с другом и слепое желание вернуться к источнику, из которого вышли.

Разумеется, вселенная, в которой они жили, была очень простой и нищей. И для них она была очень маленькой. Для каждой туманности космос состоял из двух вещей: ее собственного почти бесформенного тела и тел других туманностей. В этот начальный период истории космоса туманности располагались очень близко друг к другу, поскольку в то время объем космоса был мал относительно своих частей, будь то туманности или электроны. В тот период туманности, которые современному человеку кажутся свободно парящими в небе птицами, толпились, если использовать ту же метафору, в очень тесном птичнике. Поэтому каждая туманность оказывала значительное воздействие на своих собратьев. И по мере того, как каждая туманность становилась более организованным, более прочным физическим единством, – она все более четко отличала изначальное движение своих волн от тех отклонений, которые возникали в результате воздействия ее соседей. И в силу способности, присущей ей с того момента, как она оторвалась от общего прародительского облака, она истолковывала это воздействие, как признак присутствия других разумных туманностей.

Итак, в пору своего расцвета, туманности смутно, но остро ощущали друг друга как отдельные существа. Они осознавали существование друг друга; но их общение было незначительным и развивалось очень медленно. Как сидящие в разных камерах заключенные, которые уведомляют друг друга о своем существовании, перестукиваясь по стенам, и даже могут со временем создать примитивную систему сигналов, – так и туманности сообщали собратьям о своем присутствии, оказывая на них гравитационное воздействие и озаряя себя длинными вспышками света. Даже в начальный период существования туманностей, когда они располагались поблизости друг от друга, – многие тысячи лет уходили на то, чтобы составить послание, и многие миллионы – на его путь к адресату. В пору расцвета туманностей весь космос вибрировал от их бесед.

В начальный период бытия, когда эти огромные создания все еще были незрелыми и по-прежнему находились близко друг к другу, все их беседы состояли исключительно из рассказов о себе. С детской непосредственностью они подробно рассказывали о своих радостях и печалях, о своих стремлениях, пристрастиях и капризах, о своем жгучем желании воссоединения друг с другом, желании быть, как сказали бы люди, едиными в Боге.

Но даже в начальный период, когда зрелых туманностей было еще очень немного, а большинство еще не обладало хоть сколько-нибудь ясным мышлением, – наиболее развитым из этих существ стало ясно: они не только не воссоединяются, а наоборот – неуклонно отдаляются друг от друга. Их физическое воздействие друг на друга ослабевало, и каждая туманность видела, как ее собратья тают вдали. Теперь послания шли еще дольше и, соответственно, еще дольше приходилось ждать ответа.

Если бы туманности были способны к телепатическому общению, то «расширение» вселенной не вызвало бы среди них никакой паники. Но эти существа были слишком примитивны, чтобы поддерживать друг с другом непосредственный умственный контакт. И потому обнаружили, что обречены на одиночество. И поскольку темп жизни был очень медленным, то им казалось, что, едва обретя друг друга, они уже вынуждены расставаться. С горечью они сожалели о своем детском невежестве. Ибо, достигнув зрелости, они не только познали страсть взаимного наслаждения, которую мы называем любовью, но и убежденность в том, что путь к общему источнику лежит через единение их разумов. Когда неизбежность одиночества стала очевидной, когда с таким трудом созданное сообщество этих наивных существ уже разваливалось из-за нарастающих трудностей в общении, когда наиболее удаленные туманности на большой скорости исчезали в пространстве, – каждая туманность была вынуждена приготовиться к тому, чтобы остаться с загадкой существования наедине.

Далее последовала эпоха (а для этих медленно живущих созданий – короткий отрезок времени), когда они пытались посредством управления своей плотью и духовной дисциплины прийти к тому высшему озарению, поиски которого присущи природе всех развитых существ.

Но сейчас возникла новая проблема. Некоторые из наиболее старых туманностей стали жаловаться на странную болезнь, которая мешала им медитировать. Внешние края их тонкой плоти начали завязываться в маленькие узелки, которые, в свою очередь, превратились в плотные яркие огненные зернышки. Между ними было лишь пустое пространство, если не считать нескольких заблудившихся атомов. Поначалу это заболевание вызывало не больше опасений, чем у человека вызывает сыпь на коже. Но со временем оно проникло в более глубоко расположенные ткани туманности и вызвало серьезное умственное заболевание. Напрасно обреченные существа пытались использовать болезнь во благо, восприняв ее, как посланное свыше испытание духа. На какое-то время они могли преодолеть болезнь, относясь к ней с героическим презрением. В итоге, она все равно сокрушала их волю. Теперь космос казался им царством бесполезных усилий и ужаса.

Теперь молодые туманности наблюдали, как, один за другим, их старшие товарищи утрачивали ясность мышления и физическое здоровье, что неизбежно заканчивалось погружением в сон, который люди называют смертью. Вскоре даже самым жизнерадостным созданиям стало ясно, что эта болезнь была не случайной, а изначально присущей природе туманностей.

Один за другим, небесные мегатерии гибли, уступая место звездам.

Глядя на эти события из своего далекого будущего, Я, рудиментарный космический разум, пытался дать знать умирающим туманностям далекого прошлого, что их смерть не только не была концом света, а, наоборот, являлась начальной стадией жизни космоса. Я надеялся утешить их, дав им определённое представление о большом и сложном будущем, о моем собственном окончательном пробуждении. Но общение с ними оказалось невозможным. Хотя в пределах своих примитивных ощущений они были способны на определенное мышление, в остальном они были практически идиотами. С таким же успехом человек мог пытаться успокоить умирающую зародышевую клетку, давшую ему жизнь, рассказом о своей будущей успешной карьере.

Поскольку попытка утешения оказалась тщетной, Я отбросил сострадание и удовлетворился наблюдением за окончательной гибелью сообщества туманностей. По человеческим меркам его агония была невероятно долгой. Она началась с распада самой первой туманности на звезды и закончилась (или закончится) спустя много времени после гибели последней человеческой расы, населявшей Нептун. Действительно, последняя туманность полностью утратила сознание только тогда, когда многие трупы ее собратьев уже превратились в симбиотические сообщества разумных звезд и миров. Для самих медленно живущих туманностей болезнь протекала невероятно быстро. Одно за другим, эти огромные религиозные создания оказывались лицом к лицу с коварным врагом и мужественно вели безнадежную борьбу до тех пор, пока смерть не одолевала их. Они так и не узнали, что их распадающаяся плоть давала начало более быстрой жизни мириадов звезд, что в разных местах космоса такие создания, как люди, вели свои несравненно маленькие, несравненно быстрые и несравненно богатые жизни, и что вся насыщенная событиями история этих существ уместилась в несколько последних беспокойных моментов жизни первобытных чудовищ.

2. Близится момент истины

Знакомство с жизнью туманностей глубоко тронуло ту начальную форму космического разума, которой я стал. Я терпеливо изучал эти почти бесформенные мегатерии, впитывая своим многослойным существом страсть их простой, но глубокой натуры. Ибо те целеустремленность и страсть, с которыми эти простые создания шли к своей цели, превосходили целеустремленность и страсть всех миров и звезд, вместе взятых. Я погрузился в их историю с таким живым воображением, что мысли этих существ обо Мне – космическом разуме – в определенном смысле изменили и меня самого. Рассматривая с точки зрения туманностей многосложность и запутанность живых миров, Я начал задумываться над тем, не были ли их бесконечные метания результатом как насыщенности существования, так и слабости духовного восприятия, как безмерной разнообразности потенциальных возможностей их природы, так и полного отсутствия какого-либо острого контролирующего ощущения. Если стрелка компаса слабо намагничена, она прыгает между западом и востоком, и требуется очень много времени, чтобы определить ее правильное направление. Более чувствительная стрелка сразу же указывает на север. Может быть, просто сама сложность любого разумного мира, состоящего из огромного количества маленьких и не менее сложных существ, привела к утрате духом чувства правильности направления? Может быть, простота и духовный порыв этих первых, самых больших созданий позволили им постичь те высшие ценности, до которых так и не смогли добраться разумные миры, несмотря на всю их сложность и изящество?

Нет! Каким бы великолепным ни был образ мышления туманностей, мышление звезд и планет имело свои, присущие только ему, достоинства. И из всех трех вышеупомянутых типов мышления наибольшую ценность имеет именно он, поскольку ему одному доступно понимание двух других типов мышления.

Теперь я позволил себе поверить, что ввиду глубокого познания не только множества галактик, но и первой фазы жизни космоса, Я имею определенные основания считать себя начальной формой разума всего космоса.

Но «составляющие» меня пробудившиеся галактики по-прежнему были всего лишь ничтожным меньшинством от их общей численности. Посредством телепатии я помогал тем многочисленным галактикам, которые стояли на пороге умственной зрелости. Если бы я смог расширить космическое сообщество пробудившихся галактик с нескольких десятков до несколько сотен, тогда бы Я, коллективный разум, мог обрести такую силу, которая подняла бы меня с моего детского уровня умственного развития на уровень, близкий к уровню зрелости. Даже в моем нынешнем зачаточном состоянии мне было ясно, что Я созреваю для нового просветления; и что при определенном везении Я еще смогу добраться до того, что в этой книге получило название Создателя Звезд.

К этому времени, мое желание добраться до этой цели стало всепоглощающей страстью. Мне казалось, что я вот-вот сорву покров с источника и цели всех туманностей, звезд и миров, что сила, которой поклонялось столько мириадов существ, но которая не открылась ни одному из них, сила, к познанию которой слепо стремились все существа, представляя ее себе в образах бесчисленных божеств, – сейчас была почти готова открыться мне, чахлому, но набирающему силу духу космоса.

Я, сам являвшийся объектом поклонения сонмов моих маленьких составных частей, достигший высот, о которых они даже и мечтать не могли, сейчас был полностью подавлен ощущением своей ничтожности и своего несовершенства. Но неодолимая сила скрытого присутствия Создателя Звезд уже полностью подчинила меня себе. Чем выше я поднимался по тропе духа, тем более величественные вершины открывались передо мной. Ибо то, что сначала казалось мне высочайшей вершиной, оказывалось всего лишь ее подножием, за которым начинался настоящий подъем, круто уходящий в туман, покрытый льдом и ощетинившийся утесами. Мне ни за что не взобраться по этому отвесному склону, но я все же должен идти вперед. Неодолимое желание преодолело страх.

Тем временем, под моим воздействием незрелые галактики, одна за другой, достигли того уровня ясности мышления, который позволил им присоединиться к космическому сообществу и обогатить меня своими особенными впечатлениями. Но физическое одряхление космоса продолжалось. К тому времени, как половина галактик достигла зрелости, стало ясно, что очень немногим из оставшейся половины удастся добиться того же.

В каждой галактике осталось очень немного живых звезд. Что касается мертвых звезд, то некоторые из них использовались в качестве искусственных солнц и были окружены многими тысячами искусственных планет. Но большинство звезд покрылось твердой коркой и было заселено. Потом возникла необходимость эвакуации всех планет, поскольку искусственные солнца были слишком дорогостоящим источником энергии. Поэтому расы, населявшие эти планеты, одна за другой уничтожили сами себя, завещав материал своих миров и всю свою мудрость обитателям погасших звезд. Теперь космос, переполненный когда-то сверкающими галактиками, каждая из которых кишела сверкающими звездами, полностью состоял из трупов звезд. Эти темные зерна плыли в черной пустоте, словно тончайший дымок, поднимающийся над потухшим костром. Эти пылинки, эти огромные миры излучали слабое сияние искусственного освещения, созданного их последними обитателями, невидимое даже с ближайшей из безжизненных планет.

Самым распространенным из всех населявших звезды существ, был разумный «рой» микроскопических червей или насекомоподобных. Но существовало немало рас более крупных и очень любопытных созданий, адаптировавшихся к ужасной гравитации этих гигантских небесных тел. Каждое такое создание напоминало живое одеяло. Двигалось оно с помощью множества маленьких ножек, каждая их которых выполняла также функции рта. Эти ножки поддерживали тело, толщина которого не превышала двух с половиной сантиметров, хотя ширина его могла достигать двадцати метров, а длина – ста. Передняя часть тела была снабжена «руками» – манипуляторами, которые двигались с помощью собственных ног. Верхняя поверхность тела вся была изрешечена дыхательными порами. На ней же располагались и органы чувств. Между верхней и нижней поверхностями были зажаты органы обмена веществ и большой мозг. По сравнению с роями червей и насекомых эти, смахивавшие на требуху существа имели определенные преимущества: более прочное единство разума и более определенную специализацию органов. Но они были неуклюжими и менее приспособленными к подземной жизни, к которой, впоследствии, были вынуждены перейти все обитатели погасших звезд.

Поверхность этих огромных темных небесных тел с их невероятно тяжелой атмосферой и широкими океанами, на которых самый ужасный шторм выглядел обыкновенной рябью, вскоре была изрешечена укрытиями червей и насекомоподобных разных видов, и утыкана менее надежными постройками существ, смахивавших на требуху. Жизнь в этих мирах почти в точности соответствовала жизни в двумерном мире – «флатландии». Даже самые прочные из искусственных материалов были слишком хрупкими, чтобы обитатели этих миров могли себе позволить высокие постройки.

С течением времени внутреннее тепло погасших звезд было использовано полностью, и во имя спасения цивилизации возникла необходимость разложить на атомы твердую сердцевину этих небесных тел. В результате звездные миры стали превращаться в полые сферы, поддерживающиеся системой больших внутренних подпорок. Обитатели этих миров, а, вернее, приспособившиеся к новым условиям потомки прежних рас, забирались все дальше и дальше в глубь отдавших все свое тепло звезд.

Каждая раса, сидевшая в своем полом мире и физически изолированная от остальной части космоса, поддерживала космический разум с помощью телепатии. Эти расы были моей плотью. При неизбежном «расширении» вселенной, темные галактики уже на протяжении нескольких эпох удалялись друг от друга со скоростью, превышающей скорость света. Но этот чудовищный распад космоса производил на его последних обитателей гораздо меньшее впечатление, чем физическая изоляция звезд друг от друга, явившаяся результатом прекращения всякого звездного излучения и всех межзвездных путешествий. Расы, бродившие по галереям многих миров, поддерживали между собой телепатическую связь. Они хорошо знали друг друга во всем своем разнообразии. Вместе они поддерживали коллективный разум, с его знанием яркой и запутанной истории космоса, со всеми его безустанными усилиями, направленными на то, чтобы успеть достигнуть духовной вершины, прежде чем увеличение энтропии разрушит саму ткань цивилизации, неотъемлемой частью которой он являлся.

Таково было состояние космоса, когда он подошел к моменту истины и просветления, к которому, сами не осознавая того, стремились все существа всех времен. Трудно было предположить, что решить эту задачу, перед которой оказались бессильны бесчисленные блестящие цивилизации минувших эпох, должны были решить живущие в тесноте и нищете, экономящие последние крупинки энергии «существа последнего дня». Вот уж поистине – «черепаха обогнала зайца»! Несмотря на стесненные условия своей жизни, они были в состоянии сохранять саму структуру космического сообщества и космического мышления. С помощью данной им от природы способности к озарению, они могли использовать мудрость прошлого для того, чтобы поднять свою мудрость на такой уровень, который и не снился мудрецам минувших эпох.

Момент истины космоса не был (или не будет) таковым в человеческом понимании этого слова; но по космическим меркам он, действительно, был лишь мгновением. Когда больше половины всей многомиллионной армии галактик стало полноправными членами космического сообщества и было ясно, что большего ждать не приходится, – наступил период вселенской медитации. Население тесных «утопических» цивилизаций занималось своими частными делами и отношениями, и в то же самое время на коллективном плане перестраивало всю структуру культуры космоса. Я не буду рассказывать об этой фазе. Скажу только, что каждая галактика и каждый мир придали своему разуму особую творческую функцию, с помощью которой каждый мир впитывал результаты труда всех других миров и галактик. К концу этого периода Я, коллективный разум, предстал в совершенно новом виде, словно только что выбравшаяся из куколки бабочка. На одно только мгновение, которое поистине было моментом истины космоса, я предстал перед Создателем Звезд.

В памяти человека, автора этой книги, не осталось ничего от пережитого много эпох тому назад момента, когда он был космическим разумом. Разве что обрывки воспоминаний о мучительной красоте и самом ощущении, которое привело меня к этой красоте.

И все же, я должен ухитриться рассказать об этом событии. Когда я думаю об этой задаче, у меня неизбежно возникает чувство своей полной некомпетентности. Лучшие умы человечества всех времен не смогли описать момент своего самого сильного озарения. Как же у меня хватает смелости браться за эту задачу? И все же я должен попытаться. Даже, рискуя в ответ получить заслуженные насмешки и презрение, я, пусть косноязычно, но должен рассказать о том, что видел. Если моряк с потерпевшего крушение судна на своем спасательном плотике беспомощно проплыл мимо островов потрясающей красоты, то вернувшись домой, он уже не сможет найти себе места. Культурные люди могут с презрением отмахнуться от его грубого произношения и плохой дикции. Ученые могут посмеяться над его неспособностью отличить реальность от иллюзии. Но он уже не может молчать.

3. Момент истины и после него

В момент истины космоса, Я, космический разум, оказался перед источником и целью всех смертных существ.

Разумеется, в этот момент я не воспринимал бессмертный дух – Создателя Звезд в категориях чувственного восприятия. Если говорить о чувственном восприятии, о, тут ничего не изменилось: я по-прежнему ощущал только густонаселенные полые сферы умирающих звездных миров. Но, благодаря тому, что в этой книге называется телепатией, я был способен на духовное восприятие. Я почувствовал непосредственное присутствие Создателя Звезд. Я уже говорил, что незадолго до этого мною овладело непреодолимое ощущение скрытого присутствия какого-то существа, отличного от меня, отличного от моего космического тела и осознающего разума, отличного от моих живых составляющих частей, отличного от сонмов отдавших все свое тепло звезд. Но сейчас мысленный глаз увидел, как покров заколебался и стал полупрозрачным. Источник и цель всего сущего – Создатель Звезд – предстал передо мной в смутной форме существа, действительно отличного от моего осознающего «я», и, в то же время, находящегося глубоко внутри меня. В сущности, это было мое «я», только бесконечно большее, чем мое «я».

Мне показалось, что я увидел Создателя Звезд в двух аспектах: как особую, творящую форму духа, давшую жизнь мне, космосу, нечто, внушающее наибольший ужас, нечто более величественное, чем творчество, то есть, установленное раз и навсегда совершенство абсолютного духа.

Бесконечно жалкие и банальные слова. Но в самом ощущении не было ничего жалкого.

Увидев эту бесконечность, то есть нечто, чего нельзя объять, Я, космический разум, цвет всех звезд и планет, – пришел в такой же ужас, в какой приходит дикарь при блеске молнии и раскатах грома. И когда я пал ниц перед Создателем Звезд, мой разум захлестнуло половодье образов. Вновь передо мной возникла несметная толпа выдуманных божеств всех времен, народов и миров – символов величия и нежности, безжалостной силы, слепого творчества и всевидящей мудрости. И хотя эти образы были ничем иным, как фантазиями сотворенных разумов, мне показалось, что каждый из них и все они, вместе взятые, действительно являются воплощением образа, оставленного Создателем Звезд на сотворенных им существах.

Когда я созерцал эту армию божеств, поднимавшуюся ко мне из разных миров, словно облако дыма, – в мой разум проник новый образ бессмертного духа. Этот образ был порожден моим космическим воображением, и в то же время чем-то большим, чем я сам. В памяти автора этой книги, человека, остались лишь обрывки этого видения, которое так потрясло и взволновало его, когда он был космическим разумом. И все же я должен стремиться поймать это ощущение в очень непрочную сеть слов.

Мне показалось, что я проделал путешествие во времени в обратном направлении до самого момента творения. Я наблюдал рождение космоса.

Дух был погружен в печальные раздумья. Будучи бесконечным и вечным, он сам ограничил себя конечным и временным бытием и сейчас размышлял о прошлом, которое ему не нравилось. Он был не удовлетворен каким-то творением в прошлом, мне неизвестным; и он был также неудовлетворен своей нынешней временной природой. Эта неудовлетворенность подтолкнула дух к новому творению.

И вот, в соответствии с возникшей в моем космическом разуме фантазией, абсолютный дух, ограничивающий себя во имя творчества, исторг из себя атом своего бесконечного потенциала.

Этот микрокосм нес в себе зародыш пространства, времени и всех видов космических существ.

Внутри этого точечного космоса многочисленные, но не исчисляемые, центры физической энергии, которые человек смутно представляет как электроны, протоны и прочее, – поначалу совпадали друг с другом. И они пребывали в состоянии покоя. В состоянии покоя находилась собранная в одной точке материя десяти миллионов галактик.

Затем Создатель Звезд сказал: «Да будет свет». И стал свет.

Представлявшие собой единое целое центры энергий излучали ослепительный свет. Космос взорвался, реализовав свой потенциал пространства и времени. Центры энергии разлетелись в разные стороны, словно осколки разорвавшейся бомбы. Но каждый центр сохранил память о едином духе целого и желание вернуться к нему; и каждый центр был отражением сущности всех остальных центров, разбросанных во времени и пространстве.

Перестав быть точечным, космос превратился в объем невообразимо плотной материи и сильного излучения, и постоянно расширялся. Он был спящим и бесконечно разъединенным духом.

Но сказать, что космос расширялся, все равно, что сказать – его члены сокращались. Центры абсолютной энергии, поначалу совпадавшие с точечным космосом, теперь сами генерировали космическое пространство, отделяясь друг от друга. Расширение космоса, как целого, было ничем иным, как сжатием его физических составляющих частей и его световых волн.

Хотя размеры космоса всегда были конечны, у него не было ни границ, ни центра его маленьких световых волн. Как у расширяющейся сферы отсутствуют границы и центр, так и у расширяющегося объема космоса отсутствовали границы и центр. Но если центром сферической поверхности является точка, расположенная вне этой поверхности – в «третьем измерении», то и центр объема космоса находился вне его – в «четвертом измерении».

Плотное взрывающееся огненное облако разбухло до размеров планеты, потом до размеров звезды, затем до размеров галактики, а следом и до размеров десяти миллионов галактик. И по мере своего разбухания оно становилось более тонким, менее ослепительным, менее беспокойным.

Затем космическое облако разрушилось в результате противоречия между его тенденцией к расширению и притяжению составляющих его частей. Оно развалилось на многие миллионы облачков, превратившись в рой огромных туманностей.

Некоторое время туманности располагались так же близко друг к другу, как тучи на грозовом небе. Но просветы между ними расширялись, пока они не стали такими же обособленными, как цветы на кусте, как пчелы в летящем рое, как птицы в мигрирующей стае, как корабли на море. Они удалялись друг от друга со все нараставшей скоростью; одновременно с этим каждое облако сжималось, превращаясь сначала в комок пуха, потом во вращающуюся линзу, а потом в хорошо нам знакомое кружение звездных потоков.

А космос все расширялся, и наиболее удаленные друг от друга галактики разлетались в разные стороны с такой скоростью, что ползущий черепашьим шагом свет космоса уже не мог преодолеть расстояние между ними.

Но Я в своем воображении видел их все. У меня было такое впечатление, что все было освещено каким-то другим, внутренним, сверхкосмическим и сверхскоростным светом, источник которого находился вне пределов космоса.

Вновь, но уже в новом, холодном, всепроникающем свете, передо мной проходили жизни всех звезд, миров, галактических сообществ и моя собственная жизнь вплоть до этого самого момента, когда я предстал перед бесконечностью, которую люди называют Богом и представляют себе в образе, соответствующем их человеческим желаниям.

Сейчас Я и сам пытался представить этот бесконечный дух – Создателя Звезд, в образе, рожденном моей, пусть и космической, но все же смертной природой. Ибо сейчас мне показалось, что я неожиданно вышел за пределы трехмерного видения, свойственного всем созданиям и увидел физический облик Создателя Звезд. Я увидел, правда за пределами космического пространства, сияющий источник сверхкосмического света. Он представлял собой невыносимо яркую точку, звезду, солнце, более мощное, чем все солнца вместе взятые. Мне показалось, что эта лучезарная звезда была центром четырехмерной сферы, изогнутой поверхностью которой являлся трехмерный космос. Эта сверхзвезда, которая и была Создателем Звезд, была увидена мною, сотворенным ею космическим созданием, на одно короткое мгновение, прежде чем ее сияние не обожгло мои «глаза». И в этот момент я понял, что действительно увидел истинный источник всего космического света, жизни и разума, а также еще многого другого, о чем Я не имел никакого представления.

Но этот образ, этот символ, постигнутый моим космическим разумом в результате стресса, вызванного непостижимым ощущением, – разрушился и трансформировался уже в самом процессе постижения, настолько неадекватен он был самому ощущению. Когда ко мне вернулось «зрение», я понял, что эту звезду, которая и была Создателем Звезд и постоянным центром всего бытия, Я воспринял, как глядящую на меня, ее творение, с высоты ее бессмертия. Когда Я увидел Создателя Звезд, Я раскрыл жалкие крылья своего духа и воспарил к нему только для того, чтобы обжечься, ослепнуть и рухнуть вниз. Мне представилось, что в момент моего видения все надежды всех смертных духовных существ на единение с бессмертным духом стали силой моих крыльев. Мне казалось, что Звезда, мой Создатель, должна наклониться мне навстречу, поднять меня и обнять своими лучами. Ибо мне показалось, что Я, дух стольких миров, цвет стольких эпох, был Космической Церковью, наконец-то достойной того, чтобы стать Божьей невестой. Но вместо этого я был обожжен, ослеплен и низвергнут ужасным светом.

Но не только физический нестерпимо яркий свет сокрушил меня в момент истины моей жизни. В этот момент я догадался, в каком настроении находился бессмертный дух, создавший космос, постоянно поддерживавший его жизнедеятельность и следивший за его развитием, полным мучений. Вот это открытие и сокрушило меня.

Ибо я столкнулся не с доброжелательностью, нежностью и любовью, а с совершенно другим духом. И Я сразу понял, что Создатель Звезд создал меня не для того, чтобы я был его «невестой», его любимым чадом, а с совсем другими намерениями.

Мне показалось, что он смотрит на меня с высоты своей божественности с пусть и страстным, но надменным вниманием художника, оценивающего свое завершенное произведение. Художника, спокойно наслаждающегося своим произведением, но заметившего, наконец, непоправимые недостатки изначальной концепции, и уже жаждущего нового творения.

Он исследовал меня со спокойствием мастера, отбрасывая все мои недостатки и обогащая себя теми моими немногими прекрасными чертами, которые Я обрел в ходе наполненных борьбою эпох.

Вне себя от ярости, я послал проклятье своему безжалостному творцу. Я крикнул, что его творение оказалось благороднее творца; что это творение любило и жаждало любви, даже от звезды, которая была Создателем Звезд. Но творец, Создатель Звезд, не любил и не нуждался в любви.

Но, как только Я, ослепший и страдающий, выкрикнул это проклятие, Я оцепенел от стыда. Ибо мне внезапно стало ясно, что добродетель творца отлична от добродетели творения. Ибо если творец возлюбит свое творение, он возлюбит только какую-то одну часть самого себя. Но творение, восхваляя творца, восхваляет недоступную творению бесконечность. Я понял, что добродетелью творения являются любовь и поклонение, а добродетелями творца являются способность к творению и бессмертие – недостижимая и непостижимая цель всех поклоняющихся творений.

И снова, но теперь уже пристыженно и восхищенно, Я обратился к своему создателю. Я сказал: «Мне более чем достаточно быть творением столь ужасного и столь очаровательного духа, возможности которого безграничны, природа которого недоступна пониманию даже разумного космоса. Мне достаточно быть сотворенным и на какое-то мгновение воплотить бессмертный, беспокойный, творящий дух. Мне более, чем достаточно быть использованным в качестве грубого наброска к какому-то совершенному творению».

И тут на меня снизошли странное спокойствие и странная радость.

Заглянув в будущее, я увидел свой упадок и свою гибель, но это не повергло меня в отчаяние, а лишь вызвало спокойный интерес. Я видел, как обитатели звездных миров все больше и больше истощали источники существования своих убогих цивилизаций. Они разложили на атомы столько внутренней материи звезд, что их миры были готовы развалиться. И некоторые небесные тела действительно треснули, что привело к гибели рас, обитавших в их полых внутренностях. Большинство цивилизаций не стало дожидаться критического момента и терпеливо разобрало свои небесные тела на куски, восстановив их в более маленьком размере. Одна за другой, звезды превратились в небесные тела, размером с планету. Размеры некоторых из них не превышали размеры луны. Их население уменьшилось в миллионы раз. Оно сохраняло внутри этих полых зерен только общий каркас цивилизации и вело все более скудное существование.

Взглянув в будущие эпохи из момента истины космоса, Я увидел существа, которые по-прежнему напрягали все свои силы, чтобы сохранить основы своей древней культуры; по-прежнему вели активную личную жизнь, постоянно находя в ней что-то новое; по-прежнему поддерживали телепатическое общение между мирами; по-прежнему, с помощью телепатии, делились всем, что у них было хорошего; по-прежнему поддерживали истинно космическое сообщество с его единым космическим разумом. Я увидел себя самого, сохраняющего со все большим трудом ясность сознания, борющегося с сонливостью и дряхлостью. Не для того, чтобы обрести какое-то прежде неизведанное величественное состояние, или принести еще один ничтожный дар к трону Создателя Звезд, а просто из жажды новых ощущений и верности духу.

Но я был не в силах остановить распад. Одна за другой, цивилизации были вынуждены сокращать численность населения до уровня, на котором уже было невозможно сохранять коллективное мышление расы. Цивилизация, как дегенерировавший мозговой центр, уже не могла выполнять свою роль в общекосмическом восприятии.

Глядя в будущее из момента истины космоса, Я увидел, как Я сам, космический разум, неуклонно приближаюсь к смерти. Но и в мою последнюю эпоху, когда все мои силы угасали, когда мое разлагающееся тело лежало тяжелой ношей на плечах моей иссякнувшей отваги, смутное воспоминание о былой ясности мышления по-прежнему утешало меня. Ибо Я смутно понимал, что даже в свою последнюю, наиболее убогую эпоху, Я нахожусь под пристальным, хотя и равнодушным взглядом Создателя Звезд.

По-прежнему вглядываясь в будущее с высоты своей абсолютной зрелости, Я увидел свою смерть – окончательный разрыв телепатических связей, от которых зависело мое существование. После этого несколько уцелевших миров жили в абсолютной изоляции и тех варварских условиях, которые мы, земляне, величаем цивилизацией. Затем дали трещину основы материальной цивилизации – разложение материи на атомы и фотосинтез. Иногда происходил случайный взрыв еще оставшихся небольших запасов материи, и мир превращался в быстро разбухающую, а потом исчезавшую в невероятной тьме сферу. Иногда цивилизация мучительно умирала от голода и холода. А потом в космосе остались только тьма да белые облачка пыли, которые когда-то были галактиками. Прошло бессчетное количество эпох. Постепенно каждое облачко пылинок сжималось в силу гравитационного воздействия друг на друга его частей; наконец, хотя дело и не обошлось без столкновений блуждающих зернышек, материя каждого облачка сконцентрировалась в один плотный комок. Давление внешней среды раскалило центр каждого комка добела, а иногда и до кипения. Но постепенно последние силы космоса покинули остывающие осколки, и в вечно «расширяющемся» космосе остались лишь камни да слабенькие потоки излучения, распространявшиеся во всех направлениях настолько медленно, что они уже не могли преодолеть расстояние между одинокими кусочками камня.

Между тем, поскольку все эти каменные сферы, когда-то бывшие галактиками, не оказывали друг на друга никакого физического воздействия, и на них не существовало разума, который мог бы поддерживать между ними телепатические контакты, – каждая такая сфера представляла собой отдельную вселенную. А поскольку каждая пустынная вселенная не претерпевала никаких изменений, то и время на ней тоже остановилось.

Поскольку это и был тот самый «вечный покой», Я вновь обратил свой усталый взор на момент истины, который был моим настоящим, а, вернее, моим недавним прошлым. И, напрягая всю силу своего зрелого разума, Я попытался более четко представить, что же Я увидел в этом самом недавнем прошлом. Ибо в тот момент, когда Я увидел ослепительную звезду, которая была Создателем Звезд, Я, на какую-то долю секунды, заметил в самом центре этого величественного существа открывающуюся странную перспективу: словно в вечных глубинах сверхкосмического прошлого и сверхкосмического будущего за одним космосом следовал другой, и так до бесконечности.