Создатель звезд (другой перевод)

Глава 14 Миф о Творении

Путник, заблудившийся в тумане, пешком преодолевающий гористую местность, наощупь пробирается от скалы к скале, выбравшись из клубов тумана, может неожиданно оказаться на самом краю пропасти. У себя под ногами он видит равнины и холмы, реки и лабиринты городов, Море и острова. У себя над головой он видит солнце. Так и Я, в момент истины своей космической жизни, выбрался из тумана своей смертной природы и увидел другой космос, а за ним – еще один, а за тем – еще один, и так до бесконечности. И увидел Я все это при свете, который не только озаряет все сущее, но и дает ему жизнь. И туман тут же сгустился снова.

Вряд ли я смогу описать это странное видение, непостижимое не только для любого смертного разума, но и для разума космических масштабов. В настоящее время, я, жалкая человеческая личность, бесконечно далек от этого видения. Даже космический разум был потрясен увиденным. И если бы я ничего не сказал о моменте, увенчавшем мои приключения, я бы поступил вопреки самому духу всего своего предприятия. И хотя человеческий язык и даже человеческая мысль в силу самой своей природы не способны передать метафизическую истину, я должен ухитриться это сделать, пусть даже при помощи одних только метафор.

Я могу сделать только одно. Приложив все свои жалкие человеческие силы, я могу написать кое-что о том странном и потрясающем эффекте, который произвел на мое космическое воображение ослепивший меня свет. Сейчас я отчаянно пытаюсь вспомнить, что же он из себя представлял. Ибо ослепившее меня видение вызвало в моем разуме фантастическое отражение самого себя, эхо, символ, миф, безумную мечту, – жалкую, примитивную, не соответствующую действительности, – и все же, по моему мнению, имеющую определенное значение. Я должен рассказать этот жалкий миф, эту непритязательную притчу в том ее виде, в каком она сохранилась в моем простом человеческом разуме. Больше я ничего не могу сделать. Даже и это я не могу сделать так, как оно того заслуживает. Много раз в своем воображении я составлял описание своего сна, а потом отбрасывал его, как не соответствующее действительности. В предчувствии полного провала, я в очень общих чертах опишу только наиболее понятные его образы.

Один из аспектов моего видения явился в моем воображении в наиболее ошарашивающем и неадекватном виде. Мне представилось, что момент истины моей жизни, как космического разума, по сути включал в себя саму вечность, и что в пределах этой вечности находилось множество конечных, отличных друг от друга, эпизодов. Ибо, хотя в вечности присутствуют все времена, а бессмертный дух, будучи совершенным, должен включать все достижения всех возможных творений, – этого не могло бы быть, если бы бессмертный и абсолютный дух не задумал и не осуществил всю длиннющую серию творений, породив смертные, конечные создания. Вечный, бессмертный дух создает время внутри вечности и помещает в него все свои творения.

В моей фантазии Создатель Звезд, вечный и абсолютный дух, бесконечно созерцал свои творения. Но, будучи также смертным и творческим аспектом абсолютного духа, он давал жизнь одному своему творению за другим во временной последовательности, соответствующей его собственному пути и росту. Каждому своему творению, каждому космосу, он давал свойственное только ему время, чтобы вся последовательность событий, происходящих в нем, могла рассматриваться Создателем Звезд не только изнутри космического времени, но также извне его, – из времени, соответствующего его собственной жизни, и времени, в котором сосуществуют все космические эпохи.

Странная фантазия или миф, овладевшие моим разумом, предполагали, что смертный и творческий аспект Создателя Звезд был, по сути, развивающимся, пробуждающимся духом. Но при этом он должен был быть совершенным и непостижимым для человека. Мой разум, чрезмерно отягощенный сверхчеловеческим видением, не мог по-другому объяснить самому себе загадку творения.

В моей фантазии я был убежден, что Создатель Звезд как вечное существо – совершенен и абсолютен. Но в самом начале времени, соответствующем его творческому аспекту, он был божеством-ребенком, нетерпеливым, порывистым, могучим, но не всемогущим. В его распоряжении были все созидающие силы. Он мог создавать всевозможные вселенные, отличные друг от друга в физическом и умственном отношении. Но в своих действиях он был ограничен логикой. То есть, он мог установить самые удивительные законы природы, но он не мог, например, сделать так, чтобы дважды два стало пять. Кроме того, в начальной фазе существования ему мешала незрелость. Он пребывал в детском невежестве. Хотя бессознательный источник его разума, осознанно ищущего и творящего, был ничем иным, как его вечной сутью, – сознание его поначалу было полностью подчинено слепой жажде творения.

Вначале он тут же принялся испытывать свои возможности. Он выделил из себя с определенной целью, часть своей бессознательной субстанции, чтобы она стала орудием его искусства. Так он сделал себе множество игрушек – различные виды космоса.

Но бессознательная творящая субстанция Создателя Звезд сама была ничем иным, как вечным духом, – вечным и совершенным аспектом Создателя Звезд. Таким образом, даже в период его незрелости, когда он извлекал из своих глубин грубую субстанцию космоса, она оказалась не бесформенной, а насыщенной определенными потенциальными возможностями: логическими, физическими, биологическими, психологическими. Иногда эти возможности вступали в противоречие с осознанной целью Создателя Звезд. Он не всегда мог найти им применение, не говоря уже о том, чтобы полностью реализовать их. Мне показалось, что его планам зачастую мешала сама структура созданной им системы; но она также предполагала появление все более и более плодотворных концепций. Моя фантазия уверяла меня, что Создатель Звезд постоянно учился у своего творения, и, стало быть, перерастая его, стремился к осуществлению более грандиозных планов. Вновь и вновь, забывая о завершенном космосе, он создавал новое творение.

Когда фантазия овладела моим разумом, то поначалу я неоднократно испытывал сомнения насчет цели, которую преследовал Создатель Звезд, занимаясь творением. Я просто не мог поверить, что вначале у него вообще не было четкой цели. И все же дело обстояло именно так: он только постепенно пришел к ее пониманию. У меня сложилось такое впечатление, что зачастую он творил наугад. Но с наступлением периода зрелости он захотел творить в полную силу, полностью реализовать потенциал своего орудия, создавая все более гармоничное разнообразие все более сложных произведений. И мне показалось, что, по мере того, как его цель становилась более четкой, у него появлялось желание создать такие вселенные, каждая из которых содержала бы какое-нибудь уникальное достижение в области познания и его выражения. Ибо достижения творения в области восприятия и волеизъявления явно были тем инструментом, с помощью которого сам Создатель Звезд, ступая по вселенным, как по ступеням, мог прийти к более ясному сознанию.

Итак, последовательно создавая свои творения, Создатель Звезд развивался от младенческой к зрелой божественности.

Таким вот образом, он, в конце концов, стал (с точки зрения вечного существа, каковым он и был в самом начале) основой и венцом всех вещей.

Моя фантазия, с типичным иррационализмом, свойственным всем фантазиям, представила мне вечный дух, как существо, которое одновременно является и причиной, и следствием бесчисленных сонмов смертных существ. И каким-то совершенно непостижимым образом, все смертное, будучи, по сути, плодом воображения абсолютного духа, являлось необходимым фактором существования самого этого духа. Не было бы смертного, не было бы и вечного духа. Но я не могу сказать, что на самом деле представляли собой эти запутанные отношения: какую-то важную истину или обычную игру воображения.