Создатель звезд (другой перевод)

Глава 4 Снова в пути

Должно быть я провел на «Другой Земле» несколько лет, то есть гораздо дольше того, что я запланировал, когда впервые повстречал крестьянина, бредущего по проселочной дороге. Очень часто мне хотелось вернуться домой. С болью и тревогой я частенько думал о том, как там живут близкие мне люди и какие перемены ждут меня, если я, конечно, вернусь. К моему удивлению, несмотря на массу совершенно новых переживаний, связанных с пребыванием на «Другой Земле», мысли о доме неотвязно преследовали меня. Мне казалось, что с того времени, как я сидел на холме и разглядывал огни пригородных улиц, прошла всего лишь минута. Между тем прошло уже несколько лет. Дети, наверное, изменились так, что и не узнать. А их мать? Как она там?

Своим долгим пребыванием на «Другой Земле» я был, отчасти, обязан Бваллту. Он и слышать не хотел о моем «отъезде» до тех пор, пока мы по-настоящему не поймем друг друга и наши миры. Я постоянно стимулировал его воображение, чтобы он как можно яснее представил себе жизнь нашей планеты, и он нашел ее такой же прекрасной и нелепой, какой я считал жизнь на его Земле. Вообще-то, он совсем не торопился согласиться с тем, что его мир был в целом значительно нелепей моего.

Потребность в объективной информации была не единственной причиной, из-за которой я привязался к Бваллту. Мы с ним очень подружились. В самом начале наших отношений у нас с ним бывали стычки. Хотя мы оба были цивилизованными человеческими существами и всегда старались вести себя вежливо и с достоинством, наша столь сильная близость иногда утомляла. Например, я находил весьма утомительной его страсть к вкусовому изящному искусству. Он, бывало, часами сидел и перебирал своими чувствительными пальцами соответствующим образом заряженные струны, чтобы уловить вкусовые аккорды, представлявшие для него сложную форму возвышенного символизма. Поначалу я был заинтригован, а потом и сам стал получать эстетическое удовольствие. Несмотря на его терпеливую помощь, на этой ранней стадии я не мог сразу и полностью воспринять эстетику вкуса. Рано или поздно, но я от этого уставал. Кроме того, меня раздражала его потребность во сне. Поскольку я сам был бесплотен, то такой потребности не ощущал. Конечно, я мог «отключиться» от Бваллту и побродить по миру в одиночестве; но очень часто я приходил в отчаяние от необходимости прервать какое-нибудь интересное дело, чтобы дать отдых телу моего «хозяина». С другой стороны, в первые дни нашего знакомства Бваллту возмущала моя способность смотреть его сны. Бодрствуя, он мог скрывать от меня свои мысли, но во сне был беспомощен. Конечно, очень скоро я научился удерживаться от соблазнов этой моей способности; а когда наша близость переросла во взаимное уважение, то он уже не стремился к «уединению».

Со временем мы оба стали исследовать жизнь отдельно друг от друга, значит упускать половину всего разнообразия оттенков. Ни один из нас не мог полностью доверять своему здравому смыслу и своим мыслям, если другой не подвергал их беспощадной, но, вместе с тем, дружеской критике.

Нам пришел в голову план, осуществление которого могло благотворно сказаться и на нашей дружбе, и на его интересе к моему миру, и на моей тоске по дому. Почему бы нам не попытаться вместе отправиться на мою планету? Я добрался сюда; почему бы нам вдвоем не пройти тот же путь в обратном направлении? Пожив какое-то время на моей планете, мы могли бы вместе отправиться в более длительное путешествие.

Для этого нам нужно было решить две очень важных задачи. Мы должны были в совершенстве овладеть техникой межзвездных путешествий, которой я овладел совершенно случайно и имел о ней очень сумбурное представление. Кроме того, по астрономическим картам «Других Людей» мы должны были каким-то образом определить местонахождение моей родной планетной системы.

Эта географическая, а вернее космографическая проблема оказалась неразрешимой. Как бы мне этого ни хотелось, но я не мог представить себе никаких ориентиров. Наш план привел нас к потрясающему, а для меня ужасающему открытию. Я совершил путешествие не только в пространстве, но и во времени. Во-первых, высоко развитая астрономия «Других Людей» утверждала, что старые звезды, типа «Другого Солнца» и моего Солнца, были большой редкостью. Но астрономы моей Земли считали такой тип звезд самым распространенным в галактике. Как такое могло быть? И тогда я сделал еще одно потрясающее открытие: галактика, известная «Другим Астрономам», оказалась совершенно непохожей на галактику, которую я помнил по книгам наших астрономов. В отличие от нас, «Другие Люди» считали великую звездную систему гораздо менее плоской. Наши астрономы считали, что она напоминает круглое пирожное, ширина которого в пять раз превышает его толщину. С точки зрения местных астрономов, она была больше похожа на булочку. Я сам часто поражался ширине и бесконечности протянувшегося над «Другой Землей» Млечного пути. Я был удивлен, что «Другие Астрономы» полагают, будто галактика содержит много газообразной материи, еще не сконцентрировавшейся в звезды. Нашим астрономам казалось, что галактика состоит почти из одних звезд.

Неужели я, сам того не подозревая, проделал гораздо более длинный путь, чем полагал, и на самом деле попал в какую-то другую и более молодую галактику? Возможно, что в тот период тьмы, когда вокруг меня исчезли все рубины, аметисты и бриллианты неба, я на самом деле мчался по межгалактическому пространству. Поначалу, это казалось единственным подходящим объяснением, но определенные факты вынудили нас отказаться от него в пользу еще более странного предположения.

Сравнив астрономию «Других Людей» с моими фрагментарными познаниями из нашей астрономии, я убедился, что весь известный «Другим Людям» космос галактик отличался от всего космоса галактик, известного нам. В среднем галактики были более округлыми, гораздо более газообразными и, по сути, более примитивными, чем они казались нам.

Более того, некоторые галактики располагались настолько близко к «Другой Земле», что были видны в форме полос яркого света даже невооруженным глазом. А местные астрономы доказали, что многие из этих так называемых «галактик» были гораздо ближе к «галактике-матке», чем любая из галактик, известная нашим астрономам.

Озарившая меня и Бваллту догадка действительно могла ошарашить. Все подтверждало то, что я каким-то образом совершил путешествие вверх по реке времени и высадился на берег далекого прошлого, когда звезды, в своем подавляющем большинстве, были молодыми. Потрясающая близость многих галактик, установленная «Другими Астрономами», могла быть объяснена только теорией «расширяющейся вселенной». Я очень хорошо знал, что эта смелая теория была незавершенной и вызывала много вопросов. Но, по крайней мере, в данном случае у меня было неопровержимое доказательство того, что в каком-то смысле она должна быть верной. В раннюю эпоху галактики должны были находиться ближе друг к другу. Не могло быть никаких сомнений в том, что я переместился в мир, который достиг человеческой стадии задолго до того, как моя родная планета была извлечена из матки Солнца.

Полностью осознав свою отдаленность во времени от родного дома, я вспомнил об одном факте, или, по крайней мере, его возможности, о чем я, как это ни странно, давно забыл: я ведь мог умереть. Теперь я отчаянно жаждал вернуться домой. Дом постоянно казался мне таким близким. Я видел его так отчетливо. Даже если расстояние до него могло измеряться парсеками и вечностями, он продолжал оставаться на расстоянии вытянутой руки. Конечно же, стоит мне только «проснуться», как я вновь окажусь на вершине нашего холма. Но проснуться я не мог. Глазами Бваллту я разглядывал карты звездного неба и страницы астрономических книг. Когда он поднял глаза, я увидел, что перед нами стоит карикатура на человеческое существо, с жабьим лицом, которое и лицом-то назвать было нельзя, с грудной клеткой птичьих размеров, «покрытой» только зеленым пушком. Из красных шелковых панталон торчали ноги-спицы, обтянутые зелеными шелковыми чулками. Это создание, которое на моей планете назвали бы просто «крокодилом», на «Другой Земле» считалось молодой и красивой женщиной. Да я и сам, глядя на нее благожелательными глазами Бваллту, посчитал эту женщину красивой. С точки зрения обитателя «Другой Земли», каждая черточка и каждый жест этой женщины говорили об ее уме. Если я ею восхищался, значит во мне, несомненно, произошли серьезные изменения.

Я утомил бы читателя, если бы принялся рассказывать об экспериментах, благодаря которым мы в совершенстве овладели искусством управляемого полета в межзвездном пространстве. Достаточно будет сказать, что после многих неудач, мы научились одним лишь усилием воли воспарять над планетой и перемещаться от звезды к звезде. Было похоже на то, что вместе мы путешествуем в космосе гораздо быстрее и точней, чем поодиночке. Наверное, слияние наших разумов укрепило нашу способность даже к перемещению в пространстве.

Было очень странно оказаться в глубинах космоса, окруженным только тьмой и звездами, и, в то же время, находиться в постоянном тесном контакте со своим невидимым спутником. Ослепительно сияющие фонари небес проносились мимо нас, а мы анализировали наши ощущения или обсуждали наши планы, или делились воспоминаниями о наших мирах. Иногда мы говорили на моем языке, а иногда – на его. Иногда слова вообще были не нужны, ибо его разум и мой были соединены потоком воображения.

Бесплотные межзвездные полеты наверняка являются самым волнующим видом спорта. Спорт этот – небезопасен; но мы скоро обнаружили, что опасность была скорее психологического, а не физического свойства. Ввиду нашей бесплотности столкновение с небесными объектами не могло причинить нам вреда. На ранней стадии нашего путешествия мы иногда по невнимательности врезались в какую-нибудь звезду. Разумеется, внутренняя температура звезды была невероятно высокой, но нам мешал только ослепительный свет.

А вот таившаяся в этом спорте психологическая опасность была велика. Вскоре мы обнаружили, что оторванность от земли, умственная усталость, страх – все вместе ослабляют нашу способность к передвижению. Не раз мы замирали в пространстве, словно брошенное командой судно на поверхности океана. Это состояние повергало нас в такой ужас, что мы никак не могли двинуться с места, пока, не испив чашу отчаяния до самого дна, не начинали смотреть на все равнодушно и с философским спокойствием.

Всего один только раз нам пришлось испытать еще более серьезную опасность – конфликт между моим и его разумом. Серьезные разногласия по поводу наших планов на будущее обрекли нас не только на неподвижность, но повергли в ужасное смятение ума. Мы утратили четкость восприятия. Мы стали жертвой галлюцинаций. Мы перестали связно мыслить. Проведя в таком состоянии горячечного бреда некоторое время, наполненное непреодолимым ощущением неминуемой гибели, мы вновь оказались на «Другой Земле»: Бваллту – во плоти, лежа на той самой кровати, с которой он и начал путешествие, а я – снова в виде бесплотной точки обзора, витающей где-то над поверхностью планеты. Оба мы пребывали в состоянии панического ужаса, выйти из которого нам удалось не сразу. Прошло немало месяцев, прежде чем мы возобновили нашу дружбу и приключения.

Только по прошествии длительного времени мы нашли объяснение этому болезненному инциденту. Видимо, его и мой разум достигли такого единства, что возникший конфликт напоминал скорее не спор между двумя разными индивидуумами, а раздвоение личности. Отсюда и его серьезные последствия.

Когда мы развили нашу способность к бесплотному полету, мы стали получать огромное наслаждение от беготни между звездами. Мы одновременно испытывали и радость полета, и радость скольжения. Время от времени, мы описывали огромные «мертвые петли» вокруг двух спутников «двойной звезды» исключительно ради удовольствия. Иногда мы надолго прекращали движение, чтобы вблизи понаблюдать за прибыванием и убыванием переменной звезды. Часто мы ныряли в плотную группу звезд и скользили между солнцами, словно машина, мчащаяся по ярко освещенным улицам ночного города. Часто мы проскакивали над волнующейся бледной поверхностью газа или между колеблющимися перьями протуберанцев. Иногда мы погружались в туман, чтобы оказаться в мире тусклого утреннего света. Иногда темные континенты пыли неожиданно поглощали нас, закрывая от нашего взгляда вселенную. Иногда, когда мы пересекали какой-нибудь «густонаселенный» район небес, какая-нибудь звезда неожиданно озаряла все вокруг себя своим фальшивым величием, превращаясь в «новую звезду». Поскольку такая звезда была окружена облаком несветящегося газа, то после ее взрыва мы видели увеличивающийся в размерах светящийся шар. Он был похож на растущий со скоростью света надувной шарик, свет которого отражался от окружающего газа, бледнея по мере продвижения.

Немало звездных спектаклей доставило нам удовольствие, когда мы легко, как ласточки, скользили между соседями «Другого Солнца». Это было в тот период, когда мы постигали искусство межзвездного полета. Овладев им в достаточной степени, мы пошли дальше, и научились перемещаться настолько быстро, что звезды впереди и позади нас становились цветным, как и во время моего первого невольного полета, а вокруг нас царила тьма. Более того, мы достигли того уровня духовного видения, который я достиг во время своего первого полета. На этом уровне капризы физического света уже не имели значения.

Однажды нас занесло к самой границе галактики. Перелетев ее, мы оказались в пустоте. Звезд вокруг становилось все меньше и меньше. Находившееся за нами полушарие неба было заполнено слабыми огоньками, а впереди нас простиралась беззвездная тьма, если не считать нескольких очень удаленных друг от друга пятнышек света, – то ли разбросанных фрагментов галактики, то ли планетарных «субгалактик». Помимо них, во тьме можно было разглядеть только с полдюжины бледных точек, которые, как мы знали, представляли собой наиболее близкие из иных галактик.

Потрясенные этим зрелищем, мы надолго зависли в пустоте. Да, на нас произвела сильное впечатление расстилавшаяся перед нами «вселенная», с ее миллиардами звезд и, возможно, тысячами обитаемых миров. Мы осознали, что каждая точка на черном небе сама является другой такой «вселенной», и миллионы таких точек мы не видим, поскольку они невероятно далеки от нас.

Какое значение имели эти физические сложность и безграничность? Сами по себе они, несомненно, представляли абсолютную тщету и отчаяние. Но с благоговением и надеждой мы сказали себе, что они предполагают сложность, тонкость и разнообразие, неведомые в физическом мире. Только это могло оправдать их существование. Однако эта потрясающая перспектива не только вдохновляла, но и ужасала.

Подобно птенцу, впервые увидевшему огромный мир и испуганно юркнувшему назад в свой маленький домик, – мы выскочили из того маленького, сплетенного из звезд, гнезда, которое человек, столь долго и неверно, называл «вселенной». И тут же бросились назад в гостеприимные пределы нашей родной галактики.

Поскольку во время нашего путешествия мы столкнулись с многочисленными теоретическими проблемами, которые невозможно было решить без дальнейшего изучения астрономии, мы решили вернуться на «Другую Землю». Наши долгие поиски ее закончились ничем, и мы поняли, что окончательно сбились с пути. Все звезды были похожи одна на другую, за исключением тех немногих, которые в эту раннюю эпоху были такими же старыми и умеренно жаркими, как «Другое Солнце». Стремительно рыская по вселенной наугад, мы не нашли ни моей планеты, ни планеты Бваллту, ни другой солнечной системы. Разочарованные, мы снова неподвижно зависли в пустоте, чтобы поразмыслить над нашим положением. Куда ни глянь, – всюду было лишь загадочное небо цвета черного дерева, инкрустированное бриллиантами звезд. Какая же крупинка этой звездной пыли была «Другим Солнцем»? Как и положено небу ранней эпохи, оно все было исполосовано облачностями; но их формы ни о чем нам не говорили и не могли быть использованы в качестве ориентиров.

То, что мы заблудились среди звезд, не пугало нас. Наше приключение приводило нас в дикий восторг, и каждый старался морально поддержать друг друга. В ходе путешествия наша умственная деятельность активизировалась, и мой разум продолжал сливаться воедино с разумом Бваллту. Да, в большинстве случаев каждый из нас по-прежнему воспринимал другого, как отдельную личность; но наши воспоминания и свойства наших характеров настолько перемешались, что мы частенько забывали о том, что являемся двумя разными существами. Вряд ли можно считать двумя разными существами два бесплотных разума, занимающих одну и ту же точку обзора, обладающих одними и теми же воспоминаниями и желаниями, и зачастую в одно и то же время мысленно совершающими одни и те же поступки. И все же, как это ни странно, дальнейшее развитие этого тождества осложнялось ростом взаимного признания и упрочением дружеских отношений.

Взаимопроникновение наших разумов обогатило их не только в количественном, но и в качественном смысле, ибо каждый внутренне осознавал не только себя и своего напарника, но и существующую между ними полифоническую гармонию. Действительно, в определенном смысле союз наших разумов породил некий, не поддающийся точному определению, третий разум, пусть периодически и прерывающий свою деятельность, но обладающий более тонким сознанием, чем любой из его создателей в отдельности. Просто время от времени каждый из нас, а вернее, мы оба одновременно «просыпались» и обнаруживали, что являемся этим сверхдухом. Все ощущения каждого из нас обретали новое значение в свете ощущений другого; и два наших разума сливались в один новый, более проницательный и обладающий большим самосознанием разум. Войдя в это состояние обостренного сознания, мы, или, вернее, новое Я начинало тщательно исследовать психологическую возможность существования других типов существ и других разумных миров. Во время нашего нового взаимопроникновения я разобрался, какие черты моего характера и характера Бваллту изначально присущи духу, а какие являются случайным результатом воздействия того мира, в котором сформировывался каждый из нас. Эти усилия моего воображения очень скоро привели к рождению очень эффективного метода проведения космологических исследований.

Сейчас мы четче стали себе представлять то, о чем долго только догадывались. Во время моего предыдущего межзвездного путешествия, в результате которого я оказался на «Другой Земле», я неосознанно использовал два разных способа движения: способ бесплотного полета в пространстве и способ, который я буду называть «психическим притяжением». Последний заключался в телепатической проекции разума непосредственно в какой-то чужой мир, удаленный, как во времени, так и в пространстве, но умственно «настроенный» на разум путешественника в конкретное время данного путешествия. Видимо, прежде всего, именно этот способ привел меня на «Другую Землю». Удивительное сходство между двумя нашими расами создало сильное «психическое притяжение», легко преодолевшее мою тенденцию к бесцельному блужданию в космосе. В настоящее время мы с Бваллту практиковались и совершенствовались как раз в этом способе движения.

Тут мы заметили, что вышли из состояния неподвижности и медленно дрейфуем. Кроме того, у нас возникло странное ощущение, что несмотря на наше внешнее одиночество в огромной пустыне звезд и туманностей, на самом деле, где-то неподалеку от нашего разума витает другой, невидимый, разум. Сосредоточившись на этом ощущении постороннего присутствия, мы обнаружили, что скорость нашего движения увеличивается. И если отчаянным усилием воли нам удавалось изменить направление движения, то стоило нам прекратить совершать это усилие, как мы сразу же возвращались к исходному направлению. Скоро наш дрейф превратился в стремительный полет. Снова звезды впереди по курсу стали фиолетовыми, а звезды сзади – красными. Все вокруг исчезло.

В абсолютной тьме и тишине мы обсудили наше положение. Не было никаких сомнений в том, что сейчас мы перемещаемся в пространстве со скоростью, превышающей скорость света. Возможно, каким-то непостижимым образом мы перемещались также и во времени. Тем временем, смутное ощущение близкого присутствия других существ становилось все более неотвязным.

Снова появились звезды. Они, хотя и проносились мимо нас подобно летящим искрам, но были бесцветными и выглядели как обычно. Одна, особенно яркая, находилась прямо перед нами. Она увеличивалась в размерах, ее свет становился ослепительным, затем она приобрела отчетливую форму диска. Усилием воли мы сбросили скорость, после чего осторожно обследовали окрестности этого солнца. К нашему восторгу здесь оказалось несколько зернышек, на которых могла быть жизнь. Ведомые безошибочным ощущением присутствия разумных существ, мы выбрали одну из этих планет и плавно опустились на нее.