Спираль

8

Отрыв начинался лет десять назад как белорусская «игорная зона», созданная по примеру российских, но в отличие от последних — в правильной точке, в междуречье Днепра и Припяти, на тех местах, откуда после восемьдесят шестого года всех выселили, но где уже к двухтысячному уровень радиации снизился практически до фоновых значений; то есть вполне пригодные земли пустовали. Но и с этим проектом долго раскачивались, пока в ноль шестом не произошла Вторая катастрофа — и Зона вдруг в одночасье стала местом модным, легендарным, таинственным, сакральным; для кого-то поездка туда была не более чем сафари, а для кого-то — паломничеством. Разумеется, девятьсот девяносто девять из тысячи туристов законопослушно не пересекали обозначенных границ, довольствуясь наблюдением и аттракционами; остальных водили в буферном коридоре, показывая кладбища техники, заброшенные деревья да кучи костей — чудовищных мутантов и больных коров вперемешку…

Понятно, что как грибы выросли отели: от скромных туристических до вполне себе пятизвёздных — тех, что при казино. Всё как-то цеплялось одно за другое: экзотика, ощущение опасности и тайны, близость настоящего преступного мира, почти безопасного для посторонних, причастность к нелегальному обороту предметов неизвестного происхождения — возможно, инопланетных? Всё это будоражило кровь. Если на витринах сувенирных лавочек лежали имитации найденных в Зоне редчайших артефактов, то за углом из-под полы можно было купить и настоящий, обладающий какими-нибудь сверхъестественными свойствами: например, приносить удачу в игре. Немало умельцев, располагая всего лишь газовой горелкой, доставшимся от родителей советским копеечным хрустальным сервизом, набором солей и минеральных пигментов, книжкой «Цветное стекло — своими руками» или подшивкой журнала «Химия и жизнь» за семьдесят шестой, кажется, год — сделали себе состояния, и немалые состояния. Особенно ценились «чёрные глаза» с голубоватым отливом, переливающиеся «нити» и алая «аура». Впрочем, и настоящий артефакт тоже можно было купить — зная, понятное дело, явки и пароли…

Сейчас Отрыв принимал за раз где-то шестьдесят-восемьдесят тысяч туристов, к услугам которых были три десятка казино, более сотни залов игральных автоматов, два десятка варьете, сотни ресторанов и баров, всепогодный крытый парк для гуляний с тысячами певчих птиц на деревьях, ипподром, гоночная трасса, дельфинарий, пингвинарий, четыре парка аттракционов, причём один из них — крупнейший в Восточной Европе… Юра понимал, что всё он не обойдёт, не успеет, поэтому рассчитывал больше на чутьё и на удачу. Он прошёлся по парку с аттракционами, стоящему на самом берегу Днепра, справедливо полагая, что именно там должен бы базироваться маленький гидросамолётик для катания, но ничего не увидел. Потом он почувствовал голод и наконец сообразил, что последний раз перекусил утром в автомобиле, когда они с Александром Антоновичем покидали стройку. Тогда они съели по бутерброду с копчёной сомятиной и выпили по бутылке пива — благо, с недавних пор вышло водителям вновь такое послабление.

Он наугад сунулся в ближайший ресторанчик, на котором было написано «Квітка кохання». Уже давно в негласном соревновании национальных кухонь украинская была признанным лидером, а Киев постепенно приобретал славу кулинарной Мекки Восточной Европы — впрочем, надеясь в перспективе потягаться и с Парижем, и с Римом.

Этот ресторанчик был маленький, столиков на двенадцать в двух разнесённых зальчиках, и, хотя время было межуточное, не пустовал. Юра пробрался в зал для некурящих (там было свободнее) и сел в уголке. В центре зала под потолком, держась за невидимую нить, медленно кружилась мавка с рыбьим хвостом.

— Чего изволите?

Официантка была томная, большая, с косой вокруг головы.

— На ваше усмотрение, — сказал Юра. — Нужно восстановить силы, но не обжираться, потому что ещё бегать и бегать.

— Поняла. — Официантка улыбнулась и скрылась с поразительной для её габаритов лёгкостью. Может, на ней надувные накладки, неуверенно подумал Юра, а сама она гимнастка?..

Юра восстановил силы маленьким стаканчиком самогона, полумиской подлинного киевского борща и бараниной с черносливом. Стоило это по среднерусским меркам сущие копейки; впрочем, Юра знал, что это особенность Отрыва, здесь всё продаётся едва ли не ниже себестоимости — разницу доплачивают игорные заведения; а, скажем, крупно проигравшиеся могут по специальной «чёрной карточке» один день жить бесплатно и бесплатно питаться два дня.

Расплачиваясь, Юра поинтересовался у официантки, не знает ли она, где здесь катают по воздуху, и оказалось, что да, знает — надо пройти через крытый парк, потом немного вперёд и налево — там ипподром, а сразу за ипподромом — лётное поле.

Оставив добрые чаевые, Юра понёсся в указанном направлении. Шаблонно мыслишь, ругал он себя на бегу, с какой стати — вода? Здесь летать над сушей, здесь поплавки не нужны…

Хотя погода была не такая уж и лётная, у полосатого павильончика толпился народ. Слышны были моторы — на стоянке техники возились с ярко-жёлтой «моравой», а на полосу заходил незнакомый Юре самолёт, похожий на микроавтобус с прилепленным сверху крылом. Под навесами стояли ещё несколько машин, пёстрых, как тропические бабочки.

Сунувшись в несколько дверей, Юра наконец нашёл незанятого человека. Это был, понятное дело, охранник. Он пил чай.

— Здравствуйте, — сказал Юра. — Скажите, пожалуйста, у вас тут работает Алёна Кутур? Лётчица?

— Я их по именам не помню, — честно сказал охранник. — Новенькая, что ли?

— Да.

— А сейчас спрошу. Подождите здесь.

Он накрыл кружку сложенной газетой и вышел.

Через минуту вернулся.

— Сейчас начальник подойдёт, он всё знает. А вам до неё какое дело есть?

— Просто… Нет, дел нет. А увидеть надо. Плохо попрощались.

— А-а… Тогда конечно. Да вот и он, начальник.

Юра повернулся. Перед ним стоял совсем низенький мужичок лет пятидесяти.

— Здравствуйте…

— Здорово, коль не шутишь. Кутур, говоришь? Есть такая. И что?

— Меня Юра зовут, — сказал Юра. — Я… в общем, нам с ней нужно увидеться. Хотя бы пару слов…

— Это от тебя она сбежала?

— Сбежала? Когда?

— Не когда, а куда. Сюда. Из Дубны своей.

— Да она не сбегала. Работу предложили… я наоборот, я её ни за что бы не отпустил…

Мужичок пристально смотрел на него с полминуты, потом кивнул:

— Верю. Так кто ты ей?

— Хочу на ней жениться, — рубанул Юра.

— Тут уже тоже многие хотят, — сказал начальник. — Ой, да ладно, не бледней. Алёнка девка правильная, хоть и оторва.

— Я не бледнею, — сказал Юра.

Он хотел сказать, что бледнеет только от гнева, а не от страха там или от неожиданностей, но понял, что запутается в объяснениях.

— Так вы её позовёте?

— Выходной у неё сегодня, — сказал мужичок. — Завтра к одиннадцати приходи.

— Чёрт, — сказал Юра. — Завтра к семи мне надо быть в Гомеле. Убываю к месту службы. А позвонить ей можно?

— Можно.

Начальник достал телефон, полистал меню. Подождал.

— Не отвечает, — сказал он. — Спит, может быть.

— А я её могу найти?

— Не знаю. Она где-то комнату снимает, на пару с этой… дочкой Андановича… Дмитро, как её?..

— Альбина, — сказал охранник.

— Нет, не Альбина, ты путаешь.

— Тогда Алевтина.

— Вот это точно. Алевтина. Гимнастка, выступает в «Мистрале». Если её найдёшь — и всё объяснишь — и она тебе поверит…

— Может, вы мне Алёнкин телефон дадите?

— Извини. Всё-таки я тебя первый раз вижу.

— Да-да, я понимаю. Ну тогда, если я её вдруг не найду — предайте ей, что я номер не менял и что очень жду её звонка. Передадите? Юра. Рука и сердце. И полмира в придачу.

— Передам.

— Ой. Вы, пожалуйста, номер этот запишите, вдруг она аппарат потеряла… или потёрла…

Он продиктовал номер.

— Так я пойду. Алевтина, «Мистраль». Гимнастка. Буду искать.

— Или завтра в одиннадцать, — сказал начальник.

Юра развёл руками.

Отчего это она вдруг днём спит? — пришла к нему по дороге тревожная мысль. Но тут же и ушла.

«Мистраль» он нашёл быстро, по указателям. Это был большой лёгкий павильон, весь из огней, формой напоминающий (Юра посмеялся про себя) градирню. Впрочем, здесь, в Отрыве, довольно много построек были выполнены с намёком на злосчастную ЧАЭС. Эти бутафорские трубы над казино «Монолит», по которым в небо скользят кольца мертвенно-зелёного пламени…

Сквозь ворота можно было видеть кусочек представления. Юра постоял пару минут и понял, что «Мистраль» — это цирк наподобие «Дю Солей», где нет номеров, разделённых клоунами, а всё действие течёт непрерывно. И как тут искать отдельно взятую гимнастку?..

Он обошёл павильон сзади. Дверь служебного входа была закрыта. Юра увидел звонок и позвонил. Замок тут же щёлкнул. За дверью было полутемно. Двое в одинаковых костюмах — униформисты? — стояли и курили.

— Добрый вечер, — сказал Юра. — Как бы мне увидеть Алевтину, гимнастку?

— А! — сказал один. — Налево и ещё раз налево — вторая дверь.

— Спасибо, — кивнул Юра.

Его, конечно, приняли за кого-то другого, и этим следовало пользоваться.

Итак, налево. Коридорчик загромождали какие-то ящики и коробки — местами оставляя такой проход, что протиснуться можно было только боком. И ещё раз налево, какой-то отнорочек, в торце его огородное пугало на велосипедном колесе, а по сторонам две двери — одна напротив другой.

Какая из них? Будем считать, что левая.

Юра постучал, потом вошёл. Это была голая комнатка с зеркалом на стене и фиолетовой ширмой в углу. Из-за ширмы выглядывала кушетка, а на кушетке виднелись девичьи ноги в полосатых чулках.

— Алевтина? — негромко спросил Юра, не желая испугать — а вдруг спит?

— Нет, — сказали из-за ширмы. — Настоящее имя — Варфоломея. Названа в честь знаменательного события — поднятия шпаги над мостом бракосочетаний. А ты кто?

— Уже и не знаю, — сказал Юра.

— Мозги вскипели. Знакомо. Заходи, наливай, пей. Ах, да. Садись.

Ноги подтянулись, освобождая Юре кусочек кушетки. Он осторожно подошёл, заглянул за ширму. Неестественно чёрная растрёпанная девушка в фиолетовом трико полулежала-полусидела, закинув голову и показывая на что-то вверху указательным пальцем вытянутой левой руки. Юра сел.

— Вообще-то я ищу Алёну, — сообщил он.

— Благородное дело, — не отрываясь от созерцания чего-то невидимого, сказала чёрная. — Обязательно зачтётся.

— Ты ведь с нею живёшь?

— Смотря в каком смысле. Мы делим время, но не ложе. Я днём, она ночью.

— А где она сейчас?

— Кто?

— Алёнка.

— Алёнка? Ах, эта… У неё секреты. У неё тайные встречи. Свечи и плащи. А ты кто?

— Юра.

— О, Юра… Это всё объясняет. Юрский период обязательно проходит, когда кончаются динозавры. У тебя ещё остались динозавры?

— Да, только очень маленькие.

— Большие мешают… — Девушка наконец посмотрела на Юру. — Большие — они самодовольные. А ты нет. Почему?

— Трудно сказать…

Дверь приоткрылась, заглянул человек, раскрашенный напополам: верх лица красный, низ чёрный, правая рука красная, левая чёрная. Трико на нём было зеркальным, как ртуть.

— Приехали?

— Да, но…

— Ну, вы её отвезёте?

— Я адреса не знаю.

— Как?

— Ну… так вышло.

— А вы вообще кто?

— Юра. Шихметов. Я друг её соседки по квартире.

— Алёнки?

— Да.

— А как же вы адреса не знаете?

— Я только что приехал.

— Понятно. Чёрт, я тоже не знаю, а Альку сейчас не раскачаешь…

— Что с ней?

— Мимо батута пришла. Копчик вдребезги, ну и не только, я так думаю.

— И не обратились в больницу?

— А зачем? Вкололи «зорьку»…

— Что вкололи?

— «Пионерскую зорьку»… А, вы же только приехали. Ну, это из Зоны выносят такую штуку — дум-мумиё называется. В смеси со «спиралью» получается «зорька». Человек ничего не соображает, но заодно ничего не чувствует. И за день-два все кости срастаются. Алька к утру уже будет в порядке… да, но как бы её домой-то отвезти? Вы точно адрес не знаете?

— Точно. А у вас здесь никаких данных нет, ничего не записано?

— Да есть, по идее, всё. Только в сейфе. Ключ у директора, директор в Минске, приедет завтра. И как назло, никто у девчонок в гостях не был — да они недавно эту хатку сняли, недели две всего… Слушайте, Юра. А попробуйте Алёну найти. Она часто играет на бильярде в «Катманду», это от главного входа прямо, прямо и прямо, никуда не сворачивая — ну, минут десять ходьбы. Попробуйте? Я с Алькой пока посижу…

— Хорошо, — сказал Юра. — Только если я Алёну не найду, мне и возвращаться не будет смысла.

— Ну, в общем, да. Холера… Ладно, мы тут Альку как-нибудь пристроим. Холодно будет ночью… эх, прорвёмся! Первый раз живём, что ли?