Спросишь опять - отвечу “да”

“Уж ты-то знаешь, не так ли?” - сказала Кейт,

Фрэнсис строго посмотрел на неё. Она ответила взглядом прямо в глаза.

“Почему именно он?”

“Потому что я люблю его”.

“Любви недостаточно. Даже и близко недостаточно”.

“Достаточно для меня. И для него тоже”.

Фрэнсис грустно улыбнулся: “Ты не имеешь ни малейшего понятия, о чем говоришь”.

Кейт сидела, не двигаясь, и старалась никак на это не реагировать. Как он смеет, из всех людей, рассказывать ей, что такое любовь.

Вдоль подоконника стоял ряд банок от варенья, наполненных землёй и саженцами. Фрэнсис встал, и Кейт увидела, как висят на нём джинсы. Даже его плечи выглядели уже, чем раньше. У него на рубашке виднелись крошки.

Её всегда удивляло, почему он никогда не вернулся в Ирландию, почему никогда не свозил их туда, где прожил целую жизнь задолго до её рождения.

Ей всегда было немного жалко его - покинуть родителей навсегда, в таком молодом возрасте. Но теперь она понимала, сколько свободы ему это дало. Никто не стоял у него над душой, говоря, что и как делать.

“Папа, ты можешь быть против, но это уже свершившийся факт. Я его люблю. Ты можешь быть частью нашей жизни или нет - это твоё личное решение. Он может остаться с арматурщиками, или пойти в юридическую школу, или заниматься чем-то ещё. Он хочет стать полицейским, но, если честно, мне всё равно - пусть хоть канавы роет”.

Фрэнсис вздохнул. Он достал лоток со льдом из морозильника и стал по одному вынимать кубики льда и бросать их в банки из-под варенья. Закончив, он остался стоять лицом к окну.

“Я ответил им, что его следует принять в академию и добавить в класс на этот год. Я сказал им, что он хороший мальчик, хороший студент, вопреки тому, что у его родителей были проблемы. Я сказал им, что у меня с ним нет никаких проблем”.

Кейт вскочила так быстро, что её стул откинулся назад и упал на пол.

“Я сказал им, что в том, что случилось той ночью, нет его вины. Я сказал им, что он хорошо учился в школе. Передал им то, что ты сказала мне, когда мама была на операции. Соревнования по бегу, полная стипендия. Конечно, они всё это уже знали”.

“Значит, ты его простил? Ты не винишь его?” - она хотела обнять его, как будто ей снова было десять лет - “Ты не винишь меня?”

Фрэнсис обернулся: “Я никогда не винил его. Ему было всего четырнадцать лет. В чём его вина? И с какой стати я должен винить тебя? Ты не понимаешь реальную проблему. Ты даже близко не понимаешь её”.

Кейт знала, что на самом деле это отец ничего не понимал.

Теперь всё будет хорошо. Они пережили плохое время - Глисоны, Стэнхоупы - но посмотрите на них сейчас. Посмотрите, как забавно иногда оборачивается жизнь.

Кейт сразу же представила Питера на Джефферсон Стрит на Дне Благодарения, Рождестве, прочих праздниках, сидящим на диване между её сёстрами, встающим, чтобы заправить кофеварку, вытаскивающим подарки из-под ёлки и выкрикивающим имена.

Джордж тоже мог бы приехать, может быть. Розалин. Посмотрите на счастливый конец этой ужасной истории. Это была история на века, но без трагического финала, без жертв.

“Я всё ещё беспокоюсь о ней” - сказал Фрэнсис - “Твоя мама тоже. Теперь, когда она живёт самостоятельно, мы не получаем сообщений о её состоянии”.

“Ты имеешь в виду мать Питера? Он не видится с ней много лет. Он не упоминает о ней. Она больше не имеет никакого значения”.

“Не имеет значения? Кэти, любимая - она родила его. Она всегда будет иметь значение”.

После этих слов Кейт вспомнила о женщине, стоявшей в раме дверей уборной Dunkin’ Donuts на Хэллоуин. Её лицо было бледным и измождённым, а выражение в глазах - диким.

Она вспомнила Анну Стэнхоуп, сидящую в машине на 103-й улице с выключенным двигателем, со стаканчиком фисташек на коленях. Проходя мимо, Кейт натянула на голову капюшон и, миновав дом Питера, позвонила ему из тайского ресторана в двух кварталах оттуда.

В другой раз в Риверсайд-парке, где любил бегать Питер, она стояла рядом с деревом в объёмном пальто, которое было слишком широким для её плеч. Кейт заметила её за минуту до того, как Питер прибыл в заранее обговорённое место, от его потной кожи на холодном воздухе шёл лёгкий пар. “Всё нормально?” - спросил он её в тот день.

“Всё хорошо” - сказала Кейт, оглядываясь через плечо, а затем взяла его за руку и повела к реке, чтобы смотреть оттуда на далёкие рождественские огоньки на Нью-Джерсийском берегу.

Она была женщиной, которая хотела причинить ей боль. Женщиной, которая так сильно искалечила её отца, что отец, которого Кейт помнила маленькой девочкой, исчез, и на его месте появился человек, которого она иногда с трудом распознавала. Он никогда не вернулся, тот, прежний отец. Кейт всё ждала и ждала, но он так и не вернулся после этого. По крайней мере, не полностью вернулся.

И это была вина Анны Стэнхоуп. Кейт должна была бояться этой женщины. Она помнила об этом, но всё равно не боялась.

В последний раз она видела её возле своей квартиры, когда Питер жил на другом конце города.

Анна сидела на скамейке возле венгерской кондитерской и хмурилась на прохожих. Её глаза приподнялись, когда Кейт оказалась на противоположном углу улицы, словно чувствуя её присутствие.

Сначала Кейт хотела развернуться и убежать, но потом решила: нет, я не стану убегать. И одновременно почувствовала подступающую ярость.

Их разделяли четыре полосы движения, и Кейт начала пересекать улицу ещё до того, как переключился светофор. Она подняла руки, останавливая движение, и чувствовала себя как Моисей, раздвигающий волны.

Когда Анна встала со своей скамьи навстречу ей, Кейт почувствовала, как смелость покидает её, но стиснула зубы и продолжала идти.

Она распрямила своё тело насколько могла, чтобы казаться больше, как её отец той ночью. Зимнее солнце светило холодом, и в замёрзшем водостоке застряли окурки, фантики и шариковая ручка.

“Чего тебе надо?” - спросила Кейт, подойдя достаточно близко, чтобы Анна её услышала.

Вход в метро был всего в нескольких шагах. Если бы ей понадобилось, она могла бы в любой момент исчезнуть там внизу, и появиться где-то далеко, в центре города, притворяясь, что этой встречи никогда не было.

Потом бы она вернулась домой на такси и старалась бы избегать этого поворота как минимум неделю.

“Я хочу поговорить с Питером” - сказала Анна - “ И надеюсь, что ты поможешь мне в этом”.

“Я? Ты хочешь, чтобы я тебе помогла?” - Кейт засмеялась, и тут же закашлялась от собственного смеха - “У тебя хватает совести меня о чём-то просить?”

Кейт сделала шаг поближе к Анне.

“Держись от него подальше” - сказала она низким хриплым голосом - “И держись подальше от меня. Он не хочет тебя видеть”.

Анна вдохнула, словно собираясь что-то сказать, но Кейт уже ушла, снова пересекая улицу на красный свет.

СОБРАНИЕ

15.

То, что сделал с Анной в двенадцать лет их сосед, мистер Килкойн, продолжалось пока ей не исполнилось шестнадцать, и она не уехала в Англию.

Он появлялся у них дома с пригоршней бантиков или платьем, которое надо было подшить, и спрашивал, не может ли она прийти помочь с его маленькими дочерями. Он не умел обращаться ни с бантиками, ни с косичками.

Миссис Килкойн умерла от болезни желудка в том же году, когда мать Анны вошла в бурную воду на пляже Киллини, во всей одежде и обуви, за три дня до Рождества в 1964 году.

Она оставила после себя перламутровую брошь и несколько банкнот на каминной полке.

В первый раз пойдя с мистером Килкойном, они едва миновали камень, обозначавший границу его земли, когда он сказал: “Подожди минутку, Анна”.

Мистер Килкойн схватил её за плечо и бедро, притянув к себе. Это было похоже на объятие, за исключением того, что Анна не обнимала его, а он дрожал, сжимая её крепче и крепче, и дрожь становилась всё более сильной. Что-то происходило с ним под одеждой.

“Девочки нас ждут” - сказала Анна, когда он, наконец, отпустил её. Она чувствовала себя ошеломлённой, и её голова кружилась, не понимая, что происходит. Наверное, ничего не происходит - просто она залезла в крапиву, и теперь её голени горели.

Когда Анна уехала в Англию, и у неё появилась подруга по имени Бриджит, она через некоторое время рассказала ей о мистере Килкойне. С чего это начиналось, и как он постепенно перешёл от хватания её за одежду к просьбам пойти с ним на сеновал.

“Анна, почему ты шла с ним? Ты не могла придумать причину, чтобы не делать этого?” - спросила Бриджит - “У нас возле дома был магазин, в котором работал человек, похожий на твоего мистера Килкойна. Я всегда говорила ему, что меня ждёт мама. Что она может прийти за мной в любую минуту. И убегала от него”.

Они сидели на невысокой стене в школьном дворе на окраине Лондона. Обе работали медсёстрами в местной больнице, обе были ирландками, снимавшими квартиру с группой других ирландских девушек, которых нашли по рекламе в газете.

“Почему я шла с ним?” - задалась вопросом Анна. Это был сложный вопрос, на который она не могла ответить даже спустя сорок лет.

Однажды она чуть не отправила вместо себя сестру, на год младше её. Но в каком-то роде старше - потому что Анна слышала на школьном дворе, что у неё уже есть парень.

Мистер Килкойн, как всегда, пришёл к их двери, но вместо того, чтобы сразу же надеть кардиган, она сказала ему, что чувствует себя неважно.

“Пусть Бернадетт пойдёт вместо меня” - сказала она. Её отец выключил радио и потёр колючие брови. Бернадетт подняла глаза от удивления. Как в школьной пантомиме, всё остановилось на пару вздохов.

Прежде чем Бернадетт или мистер Килкойн успели ответить, Анна продолжила: “Но девочки уже привыкли ко мне”.

Каждый раз, когда она возвращалась домой, отец спрашивал её о дочерях Килкойна, младшие из которых ещё были в подгузниках, когда всё началось.

Бернадетт делала чай и сидела в углу, качая ногой, наблюдая, как проходит время.

Однажды Анна чуть не рассказала им об этом, когда мистер Килкойн впервые засунул руку ей под одежду. Свою холодную руку, которая помогала родиться телёнку тем утром.

Но её отец пил чай и слушал радио. Прежде чем она успела что-нибудь сказать, он набил трубку и ушёл на улицу.

Наблюдая, как он пересекает небольшой дворик по тропинке к коровнику, она знала, что даже если и расскажет ему, от этого ничего не изменится. Кроме того, что оно будет висеть в воздухе между ними, без обсуждения - как смерть её матери.

Бернадетт выскочила на улицу, чтобы встретиться с одноклассником, который шёл мимо по просёлку.

Анна почти сразу пожалела, что рассказала об этом Бриджит. Рассказав ей это, принеся эту историю в Англию, она испортила Англию для себя.

Когда через два года она уезжала в Америку, то знала, что теперь будет умнее. Она не возьмёт с собой ни частицы Ирландии. Она пойдёт учиться в Нью-Йорке, купит несколько новых блузок, её подстригут, как Джеки Кеннеди, и она никогда больше не будет думать об Ирландии.

Но за годы, проведённые в кабинетах с врачами - сначала в хорошем госпитале, потом в менее хорошем - она поняла пару вещей.

Она узнала, что ранние годы жизни имели наибольшее значение в развитии человека. Иначе почему врачи продолжали спрашивать об этом, хотя события, из-за которых её заточили в больницу, произошли гораздо позже?

Она повернулась спиной к Ирландии в день, когда уехала. Но Ирландия всё ещё была там, позади неё. И как тень, следовала за ней с места на место.

Тело, которое ехало несколько часов из Саратоги в Нью-Йорк, чтобы увидеть сына, с которым она не разговаривала столько лет, было тем же самым телом, которое пробиралось через высокую траву в Св. Димфне в 1967 году. Это же тело родило двух малышей. Это же тело, становилось твёрдым как доска, когда мистер Килкойн дышал слишком близко к её уху.

Начало жизни имело значение и для Питера, понимал он это или нет.

Все эти годы осторожного передвижения по дому в Гилламе где-то отложили на нём отпечаток.

Были периоды, когда Анна преодолевала четырёхчасовую дорогу по три раза в месяц, чтобы проведать Питера. Задерживалась в городе на шесть, восемь или даже двенадцать часов.

Она включала радио, пока ждала, чтобы увидеть его, слушала интервью со знаменитостями или инструкции о том, как засолить индейку или как спасти себя, когда машина погружается в воду.

Во время этих поездок, если погода была особенно хорошей, она останавливалась у смотровой площадки на Палисайдах и сидела на скамейке, глядя на широкий Гудзон.

Часто, когда её мозг был так перегружен Питером, что ей нужно было отдохнуть от размышлений о нём - она заставляла себя сменить тему, как двигатель, выпускающий пар.

Тогда она представляла себе дикую природу по обоим берегам реки, какой она была когда-то. Она представляла, как всё это видел Генри Гудзон, насколько страшно и волнующе река выглядела тогда, а в конечном итоге - разочаровывающе.

Дело в том, что иногда четыреста лет казались невероятно огромным периодом времени, недоступным для понимания. А иногда это казалось вообще ничем.

Пациент в доме престарелых, мужчина, который раньше преподавал историю в колледже, как-то рассказал ей об общем предке человечества, женщине по имени Люси, которая жила более трёх миллионов лет назад.

По сравнению с Люси, Генри Гудзон буквально вчера проплыл по этой северной реке. По сравнению с первым путешествием Генри Гудзона, Анна жила в доме с Питером всего секунду назад. Даже меньше.

Были периоды, когда она вообще не ездила к нему. А вместо этого говорила себе, что увидела то, что хотела увидеть - он был здоров, счастлив, и настало время оставить его в покое.

Она убеждала себя, что ей просто достаточно знать, где он сейчас. Но проходило несколько месяцев, и в ней накапливалось всё то же бесцельное нетерпение, как когда-то в Гилламе.

Кейт Глисон была обычной девочкой из пригорода, как миллион других. Была ли она такой уж красивой? Нет. Была ли особенно умна? Анна сомневалась и в этом. В чём же тогда дело?

Когда она зацикливалась на этом вопросе, её мышление начинало работать быстрее. Он мог бы пойти в более хороший колледж. Мог бы стать врачом или сенатором. Тогда смотря на него и, оглядываясь на свою жизнь в Ирландии, она могла бы оценить пройдённую дистанцию.

Но приехать сюда и вырастить ребёнка, который стал полицейским (насколько это типично, по-ирландски) и влюбился в обычную соседскую девчонку - какой в этом смысл?

Когда она слишком много думала обо всем этом, то не могла заснуть и лежала всю ночь, уставившись в потолок.

Раньше, по крайней мере, если она не хотела, чтобы Питер видел Кейт, то могла заставить его сидеть дома. А теперь Кейт всегда стояла между ними со скрещёнными на груди руками.

Анна пыталась забыть об этом. Вдохнуть-выдохнуть, засунуть эту информацию подальше в мозг.

Но она отчётливо помнила лицо Кейт тем утром, возле венгерской кондитерской на Лексингтоне - красное от ярости.

Было похоже, что она, наконец, сбросила маску. Анна тогда подумала: “Да, именно такая ты и есть на самом деле”.

И в этом была вся история отношений между мужчинами и женщинами. Они никогда отчётливо не видели друг друга, пока не становилось слишком поздно.

Тем не менее, когда она вспоминала об этом, то восхищалась, как смело Кейт шагала прямо на неё. Как она смотрела прямо в глаза, как велела ей держаться от них подальше.

Она любит его, поняла Анна в тот день. Она любит его больше всего, что есть у неё в жизни. И она может быть свирепой, когда надо. В ней скрыто нечто большее, чем раньше думала Анна.

Если у неё не хватило смелости подойти к Питеру, попытаться наладить с ним связь, какой тогда смысл преследовать его? Она знала, что смысл заключался именно в этом, и ей не нужен был доктор Оливер, чтобы всё объяснить.

Удивительнее всего было то, что Кейт почти всегда замечала её. Как будто она чувствовала присутствие Анны, и вычисляла её, едва переступив порог.

Возможно, она каждый день ходила с таким же охотничьим выражением лица. Но Анне казалось, что Кейт всегда знает о её присутствии.

Они наконец съехались. В дешёвую квартиру на первом этаже в Алфабет Сити. Она потеряла их след на несколько месяцев, но детектив снова нашёл их адрес.

Как-то днём Анна заглянула в их зарешеченное окно, когда никого не было дома, и увидела посуду в раковине, кучу пустых бутылок в мусорном ведре у двери, пару коробок с хлопьями на прилавке.

Она не приезжала несколько недель, после того, как случилось 11 сентября 2001 года.

Согласно новостям, не было никакого смысла ехать, потому что она всё равно не смогла бы добраться до него. Ни на машине, ни на общественном транспорте.

Поэтому она всё время смотрела телевизор, который наконец-то купила, и искала его лицо среди полицейских, пытавшихся разобраться в хаосе.

Он не погиб. Если бы он погиб, она бы это сразу почувствовала. И всё же она хотела услышать его голос.

Каждые несколько часов она спускалась к телефону-автомату на Перри Стрит и, используя телефонную карточку, набирала его домашний номер - чтобы услышать в трубке долгие гудки.

Наконец, 13 сентября он ответил.

“Питер?” - спросила она, когда он взял трубку.

“Да?” - ответил он с небольшой задержкой. Он звучал уставшим. Он ждал её голоса.

Не ходи туда - хотела она сказать. Оставь это другим. Ходили слухи о сдвигающихся обломках, о предметах, падающих с большой высоты.

Она могла слышать, как он дышит на другом конце провода, когда повесила трубку.

Примерно через год после того, как они переехали, Анна увидела Кейт, выходящей из-за угла прачечной с мешком белья, перекинутым через плечо.

Кейт столкнулась с женщиной, которую, видимо, знала, и показала ей свою руку. Мгновение назад она выглядела такой серьёзной, а теперь сияла улыбкой и кивала, слушая, что ей говорит. Она всё ещё улыбалась в воротник пальто, когда выудила из кармана ключи от квартиры.

Питер, совершавший пробежку по улице, замедлил бег, когда понял, что Кейт его не заметила. Он подкрался к ней сзади и схватил за талию. Сердце Анны сжалось в её груди.

Поженились, поняла Анна.

Она пыталась разглядеть его левую руку. Как будто пристальный взгляд мог сообщить ей подробности, которые она жаждала узнать. Были ли на свадьбе Глисоны? Джордж? Устроили ли они большую вечеринку?

Ранним утром Питер вышел на улицу один. Она всегда могла сказать, когда он не был на дежурстве несколько дней, потому у него внезапно отрастала густая борода, как когда-то у Брайана. Она последовала за ним в парк, где он сделал несколько ленивых подтягиваний, потом сел на холодный асфальт, а потом и вовсе лёг, широко раскинув руки и ноги.

Он немного погрузнел за годы, прошедшие с тех пор, как она впервые увидела его в ту хэллоуинскую ночь. Он прищурился на небо и некоторое время лежал, прикрыв глаза, лишь облачко пара поднималось из его рта. Она уже давно не видела, чтобы он возвращался с пробежки.

Кейт работала по непонятному графику - раньше она ездила в Квинс, а теперь на метро до 26-й улицы. Часы работы Питера еженедельно менялись, и иногда он возвращался домой, когда Кейт уходила на работу. Тогда они останавливались у двери подъезда, чтобы обняться и поговорить о вещах, которые Анна не могла слышать.

Они переехали из этой квартиры в 2004 году.

Она чувствовала, что что-то намечается, видела, как они суетились возле дома, словно собираясь куда-то, а к её следующему приезду и вовсе исчезли.

Она набралась смелости, чтобы заглянуть в их окно, но быстро отступила назад, когда встретилась глазами с толстым мужчиной средних лет, который что-то жарил на сковороде, без рубашки.

Мужчина подошёл к окну: “Что-нибудь здесь понравилось?”

Анна ответила: “Раньше здесь жил кто-то другой”.

Он засмеялся: “Наверное, кто-то жил. Но сейчас я здесь живу”. Он оглядел её с ног до головы: “Может, зайдёте?”

Анна поспешила прочь.

Частный детектив, который раньше делал для неё поиск, ушёл на пенсию, поэтому ей пришлось искать другого.

Детектив нашёл их новый адрес во Флорал парке и сделал фотографию маленького, похожего на пряничный, домика. Он также подтвердил, что они были женаты.

“На что похож этот район? Какие у них соседи?” - этот переезд стал для неё шоком. Хотя она, конечно, не ожидала, что они будут жить в той мрачной квартире вечно.

Детектив пожал плечами: “Что вы хотите узнать?”

“Я не знаю” - ответила Анна.

Она не приезжала несколько месяцев, пока не изучила карту Флорал парка и не запомнила маршрут, по которому ей теперь надо было ехать.

Наступил 2005 год, а Анна всё ещё не могла представить Питера, живущим в доме, который не был их домом в Гилламе.

Наконец она проехала эти три часа до города, потом через мост, а дальше - на Лонг-Айленд.

Читая дорожные знаки, она вспомнила, что когда-то, много лет назад, была на пляже на Лонг-Айленде с Брайаном. До того как они поженились. Возможно, на втором или третьем свидании.

Она совсем забыла об этом, и вдруг отчётливо представила Брайана, сидящего на песке и говорящего ей, чтобы она шла плавать, а он постережёт вещи. В Америке, особенно в Нью-Йорке, по его словам, кто-то всегда должен присматривать за вещами.

Домик оказался очень маленьким, но симпатичным. Со снегом на карнизе и верхушках кустов, и тёплым жёлтым светом внутри.

Дорога к дому была старой и потрескавшейся. Анна посмотрела вокруг - на всё, что мог видеть её сын, когда он выходил из двери по утрам. Она выключила двигатель и поискала следы Питера, как будто могла увидеть его старый велосипед на крыльце.

Через какое-то время она увидела Кейт, проходившую мимо окна первого этажа. Распахнутые жалюзи и огни внутри дома позволяли видеть её столь же ясно, как если бы она была на сцене. Похоже, она раскладывала бельё.

Она снова прошла мимо окна, и Анна поняла - то, что Кейт держала в руках, прижимая к груди, было не грудой белья, а ребёнком. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы понять увиденное: это был малыш Питера.

Она вышла из машины и встала в тени. Они снова были у окна. Кейт Глисон, держащая на руках её собственного маленького внука. Совершенно нового маленького человечка, взявшегося из ниоткуда.

Анна помнила Питера ребёнком. Как быстро он преобразился. Казалось очень долго он едва мог двигаться, а потом вдруг встал на ножки. Потом вдруг начал ходить. Потом, казалось, уже знал все слова, которые ему когда-либо в жизни понадобятся.

Мимо проехало несколько машин. Анна отвернулась от света фар и пообещала себе, что, как только Питер появится дома, она подойдёт к нему. Сейчас это было важнее, чем когда-либо раньше.

Впервые за многие годы она подумала о своём отце. Он давно умер, ещё до того, как родился Питер.

Но этого маленького человечка, живущего в месте под названием Лонг-Айленд, США, не существовало бы, если бы не было Анны, а до неё - её родителей, и так далее. И так до начала времён.

Она вспомнила о заляпанных грязью ботинках отца, вспомнила, как он плевался во дворе. Она подумала о тонких дорожках табака, которые сыпались с него за столом, как они пачкали пол, если она не успевала их подмести. Она подумала о том, как одиноко стало ему и Бернадетт, когда она уехала в Англию - объявив о своём плане в четверг и уехав в субботу утром.

Она подумала о своей матери, о том, какая часть её может содержаться в этом маленьком теле. И внезапно похолодела от беспокойства.

Ни одна из проехавших машин не принадлежала Питеру, никто не выходил на улицу, и в конце концов небо стало покрываться утренними лучами.

Когда она уезжала из Флорал парка, узнав о ребёнке, то решила вернуться как можно скорее.

Ей больше не нужно было посещать доктора Оливера. Она могла бы найти работу где-то рядом с ними. Она могла бы зайти и присмотреть за ребёнком, если Кейт понадобится выйти в магазин. Она подумала о том, какой маленькой была её квартира - можно было собрать все вещи за час, если бы понадобилось.

Но как только она припарковала машину, поднялась по лестнице в свою квартиру, открыла дверь и села на краешек кровати, то поняла, что Кейт никогда не позволит ей присмотреть за этим ребёнком, за её внуком. И в этот полный тишины момент Анна не могла её винить.

Если часом раньше она собиралась зайти в свою квартиру только, чтобы собраться и поехать к ним, то теперь поняла, что ребёнок всё только осложняет. Она знала, что время бежит, но надеялась, что в какой-то момент она сможет, в конце концов, вернуться в его жизнь, как будто и не было этих лет.

Да, он был женат, но тогда это была только Кейт. Теперь появился ещё и ребёнок, а это значило, что он продвинулся в своей жизни гораздо дальше, чем она предполагала. Она подсчитала - ему уже двадцать восемь. Наверное, после этого у них будут ещё дети. То, что раньше было болезненным, теперь стало невыносимым.

Анна ездила в Флорал парк каждые несколько месяцев, но лишь раз видела Питера, и так ненадолго, что вряд ли это имело какое-то значение.

Дверь их гаража открылась, и оттуда вышел он. Схватил мусорное ведро и понёс его вниз по дороге к обочине. Он казался уставшим, обеспокоенным. Он посмотрел на крышу дома, потёр глаза. Затем он сунул руку в карман, вытащил ключи, скользнул в машину и уехал, оставив дверь гаража широко открытой.

Её сын в теле взрослого мужчины. Она сжимала руль так крепко, что заболели пальцы, когда она его отпустила.

Обычно Анна видела только Кейт. Кейт с малышом, который превратился в маленького мальчика. Мальчик. С коричневыми кудрями. Нетерпеливо извивающийся в её руках.

Вскоре после того, как этот мальчик начал делать первые шаги, Кейт шла к машине уже с другим ребёнком на руках. Даже когда у дома стояли две машины, и Анна думала, что он где-то там, всё, что она видела в окнах - это Кейт передвигающуюся по освещённым комнатам, что-то говорящую.

“Эти дети - мои внуки” - повторяла она вслух снова и снова. Но если раньше она уезжала, чувствуя себя грустной, но несколько успокоенной - у него всё было хорошо: работа, жена, дом - с тех пор как появился этот первый ребёнок, она чувствовала, что что-то беспокоит её.

Дважды она замечала Джорджа, хотя он теперь выглядел по-другому - Анна только во второй раз поняла, кто это. Он казался выше, чем раньше, и моложе, хотя это было невозможно, не так ли?

То, как уверено он шёл по дорожке к их дому, подсказывало Анне, что он там бывает чаще, чем можно сосчитать.

Ей не хотелось постоянно думать об этом. Поэтому она нашла для себя в Саратоге дела, чтобы оставаться занятой.

Она вызвалась помогать в кухне для бедных каждую неделю. Она выгуливала собак для людей, которые уезжали в отпуск. Она пыталась читать рассказы детям в библиотеке, но им самим больше хотелось рассказывать ей истории о себе, своих питомцах, братьях и дедушках, чем слушать то, что она читала.

Анна следила за возрастом своих внуков, хотя не знала их дней рождения. Всякий раз, когда она видела их после долгого отсутствия, они как будто трансформировались.

Несколько раз она чувствовала себя слишком уставшей, чтобы сразу ехать обратно в Саратогу, поэтому оставалась на ночь в мотеле на Джерико Турнпайке.

Как-то утром она увидела Питера, едущего навстречу, когда направлялась к его дому. Солнце светило ему в глаза.

На кого были похожи дети? Не совсем на Питера. Не совсем на Кейт. Старшему было около восьми, девочке - наверное шесть.

Весной они сбрасывали свои зимние одёжки, как шкуры, оставляя куртки и свитера валяющимися на кустах и ступеньках. В тёплые месяцы они подсоединяли спринклер к шлангу во дворе и бегали вокруг в купальных костюмах с другими детьми с улицы.

Видели ли они других бабушку и дедушку? - задавалась вопросом она. Конечно видели. Как они называли Лену Глисон?

Ей стало интересно, упоминали ли когда-нибудь Питер и Кейт о ней. Она уже представляла историю, которую они могли бы рассказать о той ужасной ночи.

Или, может, они пошли более лёгким путём и сказали, что она умерла.

Каждый раз, подъезжая к тротуару и глуша машину, она думала, что настал этот момент. Что через столько лет она, наконец, подойдёт, позвонит в дверь и извинится за всё. Потому что пришло время снова узнать друг друга.

Она обдумывала и обсуждала сама с собой лучший способ всё это сделать, а потом решала: в следующий раз. Снова и снова и снова - в следующий раз.

В конце июня 2016 года, запах грозы преследовал её всю дорогу. Она припарковалась в нескольких домах от них, как это обычно делала, скрытая плакучей ивой соседского дома, и подрегулировала зеркало заднего вида, чтобы видеть их входную дверь.

Уже наступили сумерки. Она снова быстро посчитала в уме: Питеру было уже тридцать девять, Кейт - пока тридцать восемь, ещё на несколько недель.

Анна негромко включила радио, развернула свой бутерброд и уселась смотреть на дом, пока было светло.

Когда стало совсем темно, она немного прошлась, чтобы размять ноги, натягивая на голову капюшон свитера всякий раз, когда кто-то появлялся на улице.

Она смотрела на их машины, клумбы, пляжные полотенца, сохнущие на перилах веранды. Он был дома. Его машина была припаркована у дороги, за машиной Кейт.

С основной улицы приблизились огни фар, и Анна ускорила шаг, опустив подбородок к груди и отвернувшись. Машина остановилась возле дома Питера, и Анна поспешила выйти из поля зрения, прежде чем присесть, притворившись, что завязывает шнурок. Возможно, это приехал он. Может быть, кто-то подвёз его.

Но когда она оглянулась через плечо, то увидела не Питера, а другого хорошо знакомого мужчину. Хотя ей и понадобилось несколько секунд, чтобы узнать его.

“Фрэнсис Глисон” - прошептала она цикадам и спринклерам, которые уже начинали жужжать, поливая лужайки.

Она смотрела, как Фрэнсис пересекал газон, игнорируя пешеходную дорожку. Она попыталась хорошенько рассмотреть его лицо, понять, сильно ли она его изуродовала, но при таком слабом освещении это было невозможно.

Она смотрела, как он трижды постучал в их дверь, а потом просто толкнул её. Происходило что-то нехорошее.

Когда она вернулась в машину, то больше не стала возиться с зеркалом заднего вида, а полностью развернулась спиной к рулю.

Она наблюдала за домом, чтобы увидеть, выйдет ли Фрэнсис или Питер или Кейт, чтобы понять, что происходит и что там за проблемы. На лице Фрэнсиса было то же выражение, как в ту страшную ночь.

Только бы с малышами ничего не произошло, молилась она.

Она всё ждала и ждала, но дом ничего не выдавал, а входная дверь оставалась закрытой.

Выходит, что теперь он мог водить машину. Его осанка была хорошей, но в походке чувствовалась небольшая асимметрия - то, как он махал рукой с одной стороны. Но если не присматриваться, это было незаметно.

Она вспомнила, как однажды он нёс её на руках всю дорогу через двор и потом на второй этаж, в спальню. Как он сумел открыть дверь, не уронив её?

Должно быть, она задремала, потому что, когда проснулась, всё было погружено в ночную тишину, за исключением резкого стука - раз, два - в крышу её машины.

Она приоткрыла глаза и увидела, что машина Фрэнсиса Глисона исчезла. Затем она слегка обернулась и увидела в окне с водительской стороны лицо Кейт Глисон.

“О боже” - сказала Анна, хватаясь за сердце.

“Я не хотела тебя напугать” - сказала Кейт.

Анна опять подумала, всегда ли она знала о том, что она здесь. Неужели каждый раз?

“Нам надо поговорить” - сказала Кейт.

16.

Это не означает, что она её простила - сказала себе Кейт. Это не означает, что тот случай можно забыть. Это всего лишь значит, что она испробует всё, что только может помочь.

Она хотела узнать больше - о Питере, об отце Питера, об Анне, об Ирландии, обо всех людях, связанных с Питером кровью. Чтобы она точно знала, с чем имеет дело.

Джордж, наверное, мог бы помочь в этом. Но всякий раз, когда он чувствовал неизбежность подобных вопросов, у него срочно появлялась необходимость добраться до туалета, холодильника, своей машины.

Тем не менее, для Питера у него всегда находилось время поговорить и выслушать. Она видела их общающимися, сидя на поставленных бок о бок креслах. Она видела, как он подошёл к Питеру, стоявшему у гриля.

“Это из-за работы” - говорил Джордж, прежде чем Кейт успевала закончить своё предложение. Или из-за погоды. Ипотеки. Из-за того, что он мужчина.

Но он хмурился при виде Питера, ходившего по кухне, разносившего напитки и закуски. Когда приезжал Джордж, Питер пил пиво - один бокал, за другим. Словно пытаясь утолить жажду.

“Выпей по-нормальному” - сказал Джордж прошлым летом. Они сидели во дворике, дети гонялись за светлячками.

“Мне и так нормально” - ответил Питер.

“Но ты уже приложился к бутылке? Ещё до того, как мы приехали? И наверняка добавишь ещё, как только мы уедем”

“Джордж” - вмешалась Розалин.

“Брайан так делал” - сказал Джордж.

Питер посмотрел на него. В ответ Джордж так долго держал на нём взгляд, что даже Кейт стало не по себе, и она отвела глаза.

Когда это началось?

Если бы у неё была вся информация, возможно, она смогла бы разобраться в этом, вычислить критический момент, когда всё можно бы направить в другое русло.

Она работала учёным-аналитиком. Она решала проблемы.

Когда они стали жить вместе, то всегда заканчивали день одним-двумя фужерами. Если он был на ночном дежурстве, то сначала спал, когда возвращался домой, а потом, обычно, пропускал рюмочку после обеда, чтобы привести себя в порядок перед возвращением Кейт.

У них никогда не хватало денег, чтобы позволить себе выпить больше одного-двух бокалов в манхэттенских барах, поэтому они в основном пили дома. Перед уходом Питера на дежурство, они выпивали по бокалу вина, пока готовили ужин, а затем ещё по одному - с ужином.

Когда они стали старше, то уже немного разбирались в вине - узнали о крепости, букетах, таннинах. Питер стал разбираться в текиле и джине. Они вспоминали дешёвую выпивку, которой были рады, учась в колледже, и смеялись.

Когда Кейт было к тридцати, бокал красного вина на ужин в понедельник или вторник казался признаком утончённости. И Кейт часто думала о своей матери, которая пила диетическую кока-колу с завтраком, обедом и ужином.

У Кейт была склонность к детальному анализу и умение делать сложные, обоснованные выводы.

Со времён курса по органической химии она представляла мир как непрерывную машину: взбалтывающую, перемалывающую, превращающую один вид материи в другой.

В день, когда она поняла, что, скорее всего, беременна - быстро подсчитала дни, учла, что её груди перестали помещаться в лифчик - она села на потрескавшийся пластик своего любимого лабораторного стула, протёрла руку спиртом, и зубами завязала на ней жгут.

Сначала она провела качественный тест: на hCG. Количественный тест показал, что у неё уже около семи недель срока.

Она аккуратно всё сложила, опустила рукав и сделала всё, что обычно делала в рабочий день. За исключением того, что она себя чувствовала, как будто её ударила комета.

В большинстве случаев её работа заключалась в том, чтобы найти контуры невидимого мира и затем отобразить его в понятной для других форме.

Она проводила судебно-медицинскую экспертизу волос, волокон, биологических жидкостей, отпечатков пальцев, следов пороха, жидкостей для разжигания огня, документов, почвы, металлов, полимеров, стекла.

В один из её самых удачных дней она нашла целую историю, содержащуюся на ярлычке под капюшоном. В другой раз она расшифровала загадку по одной пряди волос.

Почему же она не могла решить эту проблему?

Когда родился Фрэнки, Кейт стала замечать, как быстро Питер наливает эту первую рюмку по возвращении с работы, как он спешит к ней.

Тогда Кейт подумала, что, возможно, она просто завидует тому, что он мог придерживаться старой рутины, тогда как ей всегда надо было думать о кормлении грудью, сцеживании, здоровом сне.

Не было ничего плохого в том, что мужчина пропускал рюмку после долгого рабочего дня. Её отец всегда выпивал немного виски, пока смотрел вечерние новости. И вид потных колец от его рюмки на телепрограмме, всегда успокаивал. Это был признак того, что он невредимым вернулся домой.

Когда именно звон бутылки о кухонный стол начал раздражать её? В её самые удобные для раздумий моменты - в машине по дороге на работу, или в душе, до того как все проснулись - ей казалось, что она не должна сердиться на него. Потому что выпивка никак не отражалась на нём. Питер больше меня, успокаивала она себя. На 30 килограммов тяжелее. Он может выпить намного больше.

Он всегда помогал навести порядок после обеда, помогал выкупать детей, читал им книги.

Когда они были маленькими, он делал всё, чтобы успокоить их, когда они начинали плакать среди ночи. Он клал руку на бедро Кейт и говорил, чтобы она продолжала спать.

Потом брал на руки Фрэнки, а два года спустя Молли, и качал их, кормил из бутылочки или пел тихим голосом песню. Не его вина в том, что ни один из детей не успокаивался, пока Кейт не брала их на руки.

Однажды, когда Молли было около года, она начала плакать посреди ночи, что не было необычным.

Кейт была настолько измотана, что повернулась на другой бок, чтобы попросить Питера успокоить Молли, но его не было в постели.

Кейт подошла к Молли и попыталась кормить её грудью, а когда та отказалась, отталкивая грудь сердитыми маленькими кулачками, Кейт спустилась вниз, чтобы согреть бутылочку.

Когда она добралась до нижней ступеньки, ей показалось, что она увидела что-то тёмное на коврике в гостиной. Она включила свет и ахнула. Питер лежал на ковре в кроваво-красном пятне вина из опрокинувшейся бутылки.

“Питер” - сказала она, пытаясь его разбудить.

Она вспомнила, что было днём: две рюмки водки придя с работы, бутылка вина за ужином. Причём Кейт выпила лишь один бокал, а он - всё остальное. Несколько бокалов пива после обеда - она не знала, сколько точно. И вот теперь эта, другая бутылка вина.

Вроде и не экстраординарное количество алкоголя, но если всё сложить - получалось очень много для вторничного вечера. Слишком много, учитывая, что он выпил столько же и вечером накануне. И то же самое будет следующим вечером.

Сколько же пьют люди, которые дома весь день? - задавалась она вопросом.

Интересно, что Питер не так много пил, когда они ходили в ресторан или встречались с друзьями.

Несколько рюмок, да - но не больше, чем остальные. Если Кейт заранее говорила ему, что он будет вести машину обратно домой - это никогда не было проблемой.

Но дома он пил безостановочно. Что не мешало ему вставать на следующий день и уходить на работу. Он был очень пунктуален. Он терпеливо возился с детьми и слушал их бесконечные истории, и корчил им смешные лица, когда кормил с ложечки.

Человек с реальной проблемой, наверное, брал бы больничные. Человек с реальной проблемой не смог бы по целому часа почти каждый день изображать для своего малыша лошадку.

Той ночью, когда Кейт прижимала к ковру бумажные полотенца, чтобы они впитали вино, она вспомнила недавнюю аутопсию на работе.

Мужчина был найден мёртвым среди нагромождения хлама возле 57-го Пирса. Смерть посчитали подозрительной, но на теле не было найдено никаких признаков насилия.

Друзья рассказали, что умерший не был наркоманом. Просто пил много крафтового пива, считал себя знатоком в нём. Но ни вина, ни крепкого алкоголя.

В отчёте о вскрытии патолог идентифицировал расширенную печень с холестазом и острым портальным фиброзом.

“Алкоголик” - сказала Кейт, отрывая взгляд от документов - “Но друзья и семья говорили только о пиве. Думаешь, он пил тайком?”

“Вовсе нет” - ответил патолог, с удивлением глядя на Кейт - “Его бывшая сказала, что он выпивал по восемь-десять банок пива в день”.

“Но ведь не употреблял алкоголь, да?”

“Кейт, пиво - это алкоголь” - сказал патолог.

“Нет, я знаю. Я просто …” - она не могла понять, почему так растерялась от этого.

Кейт успокаивала Молли, пока промакивала салфетками и оттирала пятно на ковре. В то время как Питер храпел рядом на диване под кричащий телевизор.

Её мучал вопрос - действительно ли она понимает, как выглядит алкоголизм.

На следующее утро за завтраком она поняла, что не знает, с чего начать.

Пока Питер ждал когда будет готово кофе, она невзначай спросила, не чувствует ли он похмелье. Она рассказала ему, как спустилась вниз и обнаружила это пятно, которое сначала приняла за кровь.

“Похмелье?” - повторил он, скрестив руки на груди. Она могла чувствовать, как встают волосы у него на голове.

“Ты много выпил”.

Питер выглядел озадаченным. И Кейт могла это понять. Он выпил не больше, чем в любой другой вечер - поэтому для него этот разговор стал неожиданностью. Пока всё изменилось только для неё.

Это произошло, когда она чистила ковёр, и её сердце билось, как будто случилось что-то ужасное. Как будто нечто расплывчатое, парящее где-то на периферии, вдруг обрело очертания.

“Пятно отмылось?” - спросил он - “Потом попробую оттереть уксусом”.

Это была своего рода практическая информация: для пятен от красного вина попробуйте тёплую воду и уксус, а также немного жидкости для мытья посуды.

“Наверное, уже слишком поздно для уксуса” - сказала Кейт - “Питер…”

Он посмотрел на неё так, словно уже знал, что она собирается сказать.

“В последнее время ты стал много пить. Тебе действительно была нужна вторая бутылка вина? Детей надо отвести к няне. Я должна быть в лаборатории к восьми”.

“Я же встал, верно? Я сказал, что отведу их - значит отведу” - Питер потянулся за своей любимой кружкой и кофейником.

Это было правдой. Она знала, что ей не о чем беспокоиться. Он доставит их точно в срок - туда, куда надо.

После этого Кейт стала более внимательно наблюдать за ним, а он стал от этого нервничать.

Он меньше пил, когда Кейт была рядом, но больше, когда она ложилась спать.

Количество выпитого им довлело над ними. Кейт никогда раньше не заглядывала в мусорный бак, но теперь начала это делать. И каждый четверг, когда она утром заглядывала под крышку, мусорка была полна до краёв.

Однажды он увидел, как она это делает. Он смотрел из гаража, наверное, из любопытства - зачем она вышла из машины?

Она указала на мусорный бак и подозвала его: “Это слишком много, Питер. Я уверена, что ты это понимаешь”.

Жизнь следует простой арифметике - дважды два равняется четырём.

Но постепенно, с годами, дети росли, пошли в школу, и она зачастую уже не могла подсчитать баланс.

Он всё ещё спал рядом с ней, если только не был на ночном дежурстве. Они всё ещё готовили стейк по воскресеньям, и ели пиццу по пятницам. Они всё ещё ходили по той же тропинке возле дома, делая то же, что и раньше.

Но в последнее время Кейт чувствовала, как чего-то не хватает - наверное, счастья, думала она - радостного чувства разливающегося где-то глубоко внутри грудной клетки.

То, что они пообещали друг другу, когда поженились, всё ещё было правдой - по крайней мере, для неё. Она по-прежнему хотела прийти домой с работы, поговорить с ним о происшедшем за день, вместе поужинать, вместе пойти спать. Она хотела на выходные посмотреть с ним фильм, может быть, выйти на длинную прогулку, или поужинать в ресторане, увидеться с друзьями. Она хотела, чтобы они просто разговаривали, как раньше. И иногда у них это получалось.

Если бы они могли делать всё это, платить по счетам, не бояться уходить на работу или приходить вечером домой - у них была бы нормальная жизнь. У них была бы отличная жизнь, с точки зрения Кейт. Что ещё надо?

Она верила, что если бы они смогли вспомнить, что этих мелочей достаточно для счастья, то с ними было бы всё в порядке. Это было частью их обетов - годы назад, когда они поднимались по ступенькам мэрии во вторник утром. Они тогда поклялись жить просто и честно, быть добрыми друг к другу. Быть партнёрами до конца жизни.

Но с тех пор, как баланс жизни перестал сходиться, Кейт постоянно ломала голову над проблемой, которая была столь абстрактной. Это было похоже на попытку прибить туман к небу.

Если у неё возникала проблема на работе, которую она не могла однозначно решить - Кейт просто передавала все данные коллеге и спрашивала его мнение.

Но спросить мнение коллеги о её домашней проблеме означало предать Питера, рассказать людям о нём, о них. Она не могла сказать об этом ни сёстрам, ни матери. Она даже не могла сказать отцу.

Всякий раз, когда Кейт даже отдалённо критиковала Питера, отец напоминал ей, что она всегда может уйти, вернуться домой. Её старая спальня ждёт её. Дети могли бы спать в комнате Нат и Сары.

“Вы счастливы?” - спросила её мать несколько месяцев назад.

Кейт привезла детей в Гиллам, навестить бабушку и дедушку.

Питер старался не ездить в Гиллам, и в то утро сказал, что ему надо кое-что сделать по дому. Он уверял, что его не напрягала возможная поездка в Гиллам, что его не волновал вид его старого дома, теперь выкрашенного в бежевый цвет, вместо синего. Его не беспокоило, что цементные ступени, которые когда-то заливал его отец, теперь заменены на каменные плиты.

И Кейт почти верила, что это его не волновало. Потому что всё, что Питер говорил, звучало логично: дом выглядел настолько другим, что он не чувствовал к нему привязанности. Плюс, всё это было так давно.

Тем не менее, каждая поездка туда как будто что-то отнимала у него - чувствовал он это или нет.

Местные жители узнавали его там. Они останавливали его на улице и говорили, что рады его видеть, спрашивали, как он себя чувствует, вспоминали, каким он был замечательным ребёнком и как приятно видеть его взрослым, счастливым, семейным человеком.

Кейт думала о том, как это приятно, когда тебя приветствуют дома, несмотря ни на что - местный парень всегда останется местным. Но повернувшись к Питеру, она видела вымученную улыбку на его лице.

Никто никогда не спрашивал про его мать или отца. И однажды он обратил на это внимание Кейт, как на причину, по которой эти встречи его так утомляли. Все обходили тему, о которой им на самом деле хотелось поговорить.

Кейт ответила, что это из уважения к нему - они не хотели, чтобы Питер думал, что они отождествляли его с этими людьми.

Некоторые из местных отставных полицейских знали, что он работал в полиции. И когда они услышали, что его назначили капитаном, то сказали, что Питеру повезло пойти по стопам Фрэнсиса Глисона.

Они были рады за него, объяснила Кейт. Они ничего другого не имели в виду. “Я понимаю” - отвечал Питер и отрицал, что это его волнует, хотя при этом на несколько часов выпадал из беседы.

Он и Фрэнсис часто сидели в одной комнате, но редко оставались одни. В эти моменты они либо сидели молча, либо говорили о мэре, о футболе, или о том, стоит ли композитный настил тех денег - что не так с натуральной древесиной?

Во время поездок в Гиллам Питер старался не выходить из дома Глисонов.

Однажды Лена попросила его пойти в супермаркет - она что-то забыла купить к обеду, а Кейт с сёстрами были заняты готовкой. Питер побледнел и замер. “Я пойду” - сказала Кейт, схватив ключи и быстро поцеловав его в щеку.

Вернувшись из Гиллама, он молчал по несколько дней. Постепенно она стала туда ездить без него. На праздники они либо принимали гостей в Флорал парке, либо ездили к одной из сестёр Кейт.

“Нам с отцом кажется, что ты выглядишь не очень счастливой в последнее время” - сказала Лена Кейт.

“Конечно я счастлива” - огрызнулась Кейт.

Первый раз, когда он пришёл домой пьяным посреди дня, в субботу, она была так удивлена, что засмеялась, несмотря на растущее беспокойство.

Позже, её преследовал тот смех. Молли было около четырёх лет, Фрэнки исполнилось шесть. Он ушёл в хозяйственный магазин, сказав, что ему нужно что-то купить для рождественских гирлянд, и пробыл там четыре часа.

Когда Питер вернулся домой, то был необычайно разговорчив, широко улыбался и сказал, что с кем-то там случайно встретился. Он схватил её за талию и прижался лицом к её шее.

“Ты пьян?” - выпалила она.

Какой от этого был вред? Ну встретился с кем-то. По крайней мере, он чувствовал себя лучше, когда выходил на улицу, был с людьми. Любая перемена обстановки была лучше, чем сидеть дома в зимней темноте.

Несколько недель всё было нормально. Но потом это стало случаться всё чаще. Кейт начала встречать его у дверей, чтобы убедиться, не будет ли он вести себя странно возле детей. Однажды она отправила его спать в пять часов дня, потому что ждала прихода сестёр, и не знала, как им это объяснить. Поэтому она просто сказала им, что он болен.

Он как-то сказал ей, что полицейский может вычислить пьяного водителя не по тому, как он безрассуден, а по тому, насколько он осторожен. Держа обе руки на руле, не нарушая установленной скорости, пока - опа! - машина на мгновение пересекает двойную сплошную.

Она вспоминала об этом вечером, когда он ставил тарелки на ужин - очень осторожно, очень обдуманно. Или когда он спрашивал, как прошёл её день - аккуратно выстраивая фразы, придавая губам правильную форму.

А потом, в один из четвергов, Питер приехал домой на десять часов позже. Кейт думала, что он остался на второе дежурство и забыл ей об этом позвонить.

Обычно он ел ужин на завтрак, когда возвращался домой из ночного дежурства. Поэтому, покормив детей, она вынула свиную отбивную из морозилки. К тому времени, когда ей надо было уходить на работу, его всё ещё не было дома.

Поэтому она ушла и забыла о нём, но когда она вернулась домой ближе к вечеру и увидела мясо, всё ещё лежащее в тарелке на кухне, давно разморозившееся, она стала волноваться.

Когда он, наконец, пришёл домой, с незаправленной рубашкой и измождённым и постаревшим лицом она поняла, что что-то случилось.

“Кэти” - сказал он, спотыкаясь на пороге и едва не упав доме. Он держался за волосы обеими руками и потянулся к ней.

“Что случилось?” - спросила она - “Быстро отвечай”.

Тем же вечером без приглашения приехал её отец.

Кейт сидела с детьми в кресле, рассматривая энциклопедию животных, которую Фрэнки принёс домой из школы. Она делала вид, что они дома одни, и папа всё ещё на работе.

Кейт говорила тихим голосом, чтобы они не чувствовали, как сильно бьётся её сердце, и что у неё перехватило дыхание. Она оторвала взгляд от книги и увидела сутулую фигуру отца в дверном проёме.

Должно быть, она издала какой-то звук, потому что дети с любопытством посмотрели на неё, и ей пришлось напрячься всем телом, чтобы не заплакать, когда он открыл дверь.

Какой назойливый ветеран позвонил своему бывшему лейтенанту? Или, может быть, ему всегда звонили, давали еженедельные отчёты?

Кейт могла представить себе скандал, когда отец сказал Лене, что поедет в Лонг-Айленд. Ещё и в темноте. Когда он вошёл в её дом, он так спокойно посмотрел вокруг, что Кейт подумала, не пришёл ли он по какой-то другой причине.

“Вот это сюрприз” - сказала она, пытаясь держать голос ровным. Он не мог решить эту проблему лучше, чем она сама, и всё же Кейт почувствовала облегчение, когда он опустился на одно колено и протянул руки к детям.

“Дедушка! Дедушка!” - закричали Фрэнки и Молли, подбегая к нему.

Позже, уложив детей спать, Кейт приготовила ему чай, но он отказался сесть.

“Мы разберёмся” - сказала она, потягивая чай, как будто это был самый обычный вечер в её жизни.

“Где он вообще?”

“Я не понимаю, зачем тебе надо было приезжать. У него был тяжёлый день. Он устал. Да, он разрядил оружие при исполнении служебных обязанностей. Он очень переживает из-за этого, но ведь никто не пострадал”.

“Божьею милостью. Или по счастливой случайности. Одно из двух”.

Кейт молча согласилась. Весь вечер она представляла себе альтернативную вселенную, в которой он кого-то травмировал или ещё того хуже.

“Что с ним происходит, Кейт?”

“Ничего” - она принялась смахивать в ладонь крошки со стола - “Я не понимаю, из-за чего весь этот шум”.

Фрэнсис выглядел поражённым - “Что если бы он кого-то убил? Какого черта он вообще там делал? Ты понимаешь, что если бы он задел кого-то, его имя завтра же было бы на первой полосе каждой газеты? Возле мэрии были бы протесты. Они бы распяли его. И они были бы правы. Они были бы абсолютно правы”.

“Я понимаю это, папа. Но ничего этого не произошло” - Кейт села на руки, чтобы отец не видел, как они трясутся.

“Где он? Я хочу поговорить с ним” - Фрэнсис заглянул в спальню наверху, когда заходил сказать детям спокойной ночи.

Он заглянул в угол гостиной, где у них стоял маленький диван. Он открыл дверь в гараж и включил свет. Наконец его взгляд остановился на двери подвала.

“Оставь его в покое” - сказала Кейт. Она нерешительно попыталась заблокировать дверь, но Фрэнсис отодвинул её и, тяжело опираясь на перила, спустился по длинной темной лестнице.

“Питер” - сказал Фрэнсис, стоя над ним.

Воздух в подвале был спёртым, телевизор было настроен на канал, который, казалось, вечно показывал бейсбольный чемпионат 1986 года. Чемпионат, который, как однажды сказал Питер, научил его всему.

Он крепко спал с открытым ртом. Между диваном и креслом была спрятана открытая бутылка.

Фрэнсис огляделся вокруг - “Как долго это продолжается?”

Кейт отказалась отвечать.

“Сын Бобби Гилмартина сказал, что они его прикрывают”.

“Это не правда. Не делай всё хуже, чем оно есть” - сказала Кейт.

“Это правда, Кейт” - Фрэнсис посмотрел на неё своим здоровым глазом - “Поверь мне”.

Они были как телефонистки из давних времён, эти отставные полицейские.

Они всегда всё знали и всё обсуждали, и даже на секунду не могли себе представить, что они больше не полицейские. Даже если, подобно Фрэнсису Глисону, сдали удостоверения десятилетия назад.

Она была зла на отца, на них всех. Но при этом понимала, что чем дольше она будет злиться на них, тем дольше ей потом будет стыдно.

“Он никогда не пил на работе” - сказала Кейт - “Это просто несчастный случай. Он вытащил пистолет, как и все, и споткнулся”.

Фрэнсис прикрыл протезированный глаз ладонью. “Как он выглядел вчера, когда уехал на дежурство?”

Усталым - чуть не сказала Кейт. Это было дневное дежурство. И каждый день на этой неделе она думала, что сегодня ему придётся позвонить и сказать, что он болен.

Но вчера, как и каждый день, он залез в душ в самую последнюю минуту. Он побрился, снял с вешалки свежую рубашку. Налил пол-литра чёрного кофе в кружку и направился к выходу.

Он был раздражён, когда она спросила, сможет ли он сегодня работать. Он протиснулся мимо неё к входной двери, и направился к гладкому чёрному Форду Эксплореру, который полагался ему по званию.

И он действительно выглядел нормально. Но когда Кейт зашла в распаренный после него душ, то почувствовала запах джина.

“Он был в порядке” - повторила Кейт.

“Питер” - резко сказал Фрэнсис. Он наклонился, схватил Питера за плечо и сильно встряхнул.

Это была самонадеянность, решил Фрэнсис. Преступная самонадеянность. Весь в отца. Почти ничего от матери. По крайней мере, с его матерью было что-то не так. Наверное, какое-то заболевание.

Но тут был явный случай преступной самонадеянности. Этот человек решил, что ему может сойти с рук то, чего не могут себе позволить другие.

“Я поручился за него” - сказал Фрэнсис, глядя вниз - “Я сказал, что он заслуживает доверия”.

“Он заслуживает”.

“Мы ещё не всё знаем. Я уверен в этом”.

В этот момент зазвонил мобильник, и Кейт отошла на пару шагов, где приём был получше.

Звонила Лена. Она выясняла, куда уехал Фрэнсис, и попросила Кейт уговорить его остаться на ночь.

“С его зрением” - сказала она - “Он никогда не доберётся до дома. Встречные фары его слепят. Он сам это признает. Не могу поверить, что он может быть таким безрассудным”.

Но когда Кейт повесила трубку и посмотрела на отца, который следовал за ней по лестнице, он выглядел так, как будто был способен добраться до Луны.

“Ты не сказал маме, что едешь к нам. Ты не сказал ей, что произошло”.

“Нет” - сказал Фрэнсис - “Сама ей расскажешь. Я просто очень зол. Эти грёбаные люди”.

“Какие люди?”

“Питер. Все они”.

“Кто все? Люди с работы? Или его семья? Не его вина, что он у них родился. Мы опять вернулись к этому вопросу? Или, может, мы никогда от него не уходили?”

Фрэнсис повернулся к ней: “Ты видишь, Кейт? Ты видишь, что ты всегда делаешь?”

Уже держа в руке ключи от машины и глянув на дверь подвала, он повторил, что она и дети, если захотят, могут уехать в Гиллам в любое время. Хоть сейчас. Он посмотрел на пол, снова прижал тыльную сторону ладони к глазу.

Как легко было бы собрать детей, подумала Кейт, выйти с ним за дверь, пристегнуться ремнями безопасности и отчалить в сторону Гиллама.

Уложить их в кровати со всегда чистыми и прохладными простынями, во всегда теплом и уютном доме - а утром проснуться, когда Лена уже сварила им овсянку.

Потом Лена бы чистила картошку в миску с холодной водой и все помогали бы ей. Она бы показывала, как правильно держать нож, Фрэнсис бы читал вслух газету, а весь этот бардак остался бы там, где и сейчас.

Она могла бы прямо сейчас взять детей за руки и отвести туда, где когда-то начала жизнь, оставив все проблемы в прошлом.

Их детей. Её отец безумно любил их с того момента, когда животу Кейт стало тесно в её футболках. Было очевидно, что он никогда не думал о них, как о детях Питера. Как будто считал, что Кейт завела их самостоятельно.

Когда Лена иногда говорила, что Фрэнки похож на Питера в детстве, Фрэнсис внимательно изучал ребёнка, как будто удивлялся, как это вообще могло произойти, и каких ещё сюрпризов следует ожидать от природы.

Кейт знала, что если попросит его остаться переночевать, отец сделает это без слов.

Он устроится прямо на диване и останется на всю ночь, на всю неделю. Он не потребует одеяло. Он не попросится в душ. Он будет именно там, где нужен - пока она не скажет ему, что можно спокойно уехать.

Просто представив его там, на диване, ей стало легче. Она почувствовала, как будто ей бросили спасительную верёвку, как будто стены в комнате, в которой они стояли, стали прочнее. Она так сильно хотела, чтобы он остался, что ей пришлось сесть и отвернуться от него, чтобы он не догадался.

“Ты выглядишь усталой” - сказал он.

“Вовсе нет”.

“Наверняка он завтра встретится со своим профсоюзным представителем”.

“Они уже встретились сегодня”.

“Хочешь, чтобы я остался?” - спросил Фрэнсис.

Кейт почувствовала, как защипало в носу.

“Нет” - сказала она - “У нас всё в порядке”.

“Я бы ушёл до того, как он проснётся. Если ты предпочитаешь”.

“Нет. Езжай домой к маме”.

Она сказала отцу, чтобы он ехал осторожно. И позвонил, когда доедет до дома, чтобы она знала, что всё хорошо. Но он не двигался.

“Кейт” - сказал он.

“Иди” - повторила она - “Пожалуйста. Я позвоню тебе завтра”.

Кейт не пошевелила ни одним мускулом, пока не услышала, как хлопнула дверь его машины, и звук двигателя постепенно затих в конце улицы.

Когда отец уехал, она заперла дом, выключила свет и без всякой на это причины выглянула на улицу. И заметила маленький чёрный седан, припаркованный на своём обычном месте - где плакучая ива Харрисонов свисала с тротуара на дорогу.

Она давно заметила эту машину, и видеть её сейчас казалось каким-то знамением. Несколько минут она всматривалась в машину из-за занавесок, словно в шпионском романе. Когда она устала стоять, то пододвинула стул и села.

В этот вечер Кейт не могла заниматься своими обычными делами. Она не могла просто подняться по лестнице, как будто всё было нормально, умыться, почистить зубы и сказать себе, что утром всё будет лучше.

Питер несколько раз рассказал ей, что произошло. Каждый раз не договаривая чего-то важного.

Они следили за этой группировкой несколько месяцев. У них набралось достаточно улик, чтобы начать действовать. Операция была чётко спланирована и организована. Дежурства были сдвинуты, чтобы нужные люди оказались в нужном месте.

Они уже оцепили комнату и принялись за аресты. Казалось, драма закончилась. И тут Питер выстрелил из пистолета.

“Что ещё ты хочешь от меня услышать?” - сказал он, когда она попросила его пересказать цепочку событий ещё раз - “Никто не пострадал”.

Да, руководитель операции подписал протокол на месте происшествия. Но всего через несколько часов Питера перевели с патрулирования на службу без оружия. Что-то произошло.

Кейт была в этом уверена. Перевод на службу без оружия означал, что они опасались за его безопасность и, как поняла Кейт через несколько часов, безопасность людей вокруг него.

Что он сказал или сделал в эти несколько часов после стрельбы, что они забили тревогу?

“Я спрашиваю ещё раз” - спокойно ответила она ему - “Ты был пьян?”

“Конечно нет” - обиженно сказал он. И недовольный ушёл в подвал.

Я могу уйти от него, думала Кейт. Если они не смогут решить эту проблему вместе, она решит её сама. Она бы упаковала детям сумки и ушла. Или, ещё лучше, она бы вручила ему чемодан и сказала, чтобы он проваливал. У неё хорошая работа. Дети учатся. У неё есть родители, которые, если понадобится, всегда помогут.

Кейт продолжала смотреть в окно - на машину Анны Стэнхоуп.

Следователи опросили всех на месте происшествия, и, по словам Питера, записали в отчёт то же самое, что он рассказал ей.

В комнате царил хаос. Он споткнулся обо что-то на полу. Произошёл случайный выстрел.

Его направили в медицинский центр Нью-Йоркского университета на осмотр, там его встретил профсоюзный представитель. Но это обычная процедура после выстрела из табельного оружия.

Кейт знала, что в больнице проверили слух Питера, осмотрели его на наличие травмы. Может там что-то произошло? Может, он сказал или сделал что-то, что обеспокоило их?

У неё давно было нехорошее предчувствие - теперь оно воплотилось в реальность.

Она смотрела в окно на чёрный седан и думала, что сквозь темноту Анна Стэнхоуп, наверное, тоже смотрит на неё.

Кейт никогда никому не говорила, что Анна следит за ними все эти годы. Она даже не чувствовала соблазна сказать.

Однажды её мать спросила её, не страшно ли ей, когда она думала об Анне, где бы она ни была сейчас. Тогда Кейт поняла, что её семья всё ещё думает об Анне, как о человеке на пороге насилия, как будто до конца жизни она может залезть в сумочку и вытащить пистолет.

Кейт давно перестала бояться. Иногда её злила эта слежка. Но чаще она нервничала, как будто ей нужно было извиниться за что-то, как будто она тоже сделала что-то не так. Но что именно - она не могла объяснить. Это было нелогично. Она не сделала ничего плохого - она любила Питера и поэтому вышла за него замуж.

Джордж рассказал ей, вскоре после того, как она и Питер поженились, что Анна Стэнхоуп потеряла ребёнка. Она потеряла ребёнка незадолго до родов. Джордж рассказал, что он появился мертворождённым, и Кейт вообразила мрачную тишину комнаты, через коридор от которой кричали другие новорождённые.

Питер знал об этом, подтвердил Джордж. Просто никогда не говорил ей.

Однажды, вскоре после того, как Молли начала ходить, Кейт увидела машину Анны и отправила детей поиграть перед домом.

Они были ещё маленькие, и никогда до этого не играли на улице, по крайней мере, без родителей. Но она послала их на лужайку перед домом и следила из гаража, что Молли не выбежала на дорогу.

“Это её внуки. Пусть она их увидит” - подумала она в тот день. Потом Кейт долго не могла решить, сделала ли она это по доброте или от жестокости.

Она уже была на улице и быстро шла по направлению к машине. Её сердце бешено колотилось, она не сразу поняла, что делает.

Если то, с чем Питер сейчас боролся, было чьей-то виной, то это было в первую очередь виной его матери. Я всё ей об этом скажу, думала Кейт. Пусть она тоже расхлёбывает то, что натворила.

Почему человек, который больше всего навредил Питеру, может спокойно сидеть в своей тихой машине, и безучастно за всем наблюдать?

Кейт подошла к машине, и заметила Анну Стэнхоуп, крепко спящую на водительском сиденье. Пол автомобиля был усеян арахисовой скорлупой, чеками с заправочных станций и пустыми стаканчиками от кофе.

Кейт дважды постучала в крышу машины, чтобы разбудить её, а затем подошла к пассажирской стороне и открыла дверь, прежде чем Анна успела возразить.

Она смела на пол машины всё, что валялось на сиденье. Ночь была жаркой, и машина пахла застарелой банановой кожурой.

“Нам надо поговорить. О твоём сыне” - сказала Кейт. Она пришла не для пустой болтовни и воспоминаний.

Раньше она, бывало, смотрела в тёмные окна соседей и разговаривала сама с собой. Теперь, когда она сидела локоть к локтю с этой женщиной, она понятия не имела, что сказать.

Ни одна часть её жизни не имела никакого отношения к Анне. Но вдруг Анна может пролить хоть немного света на происходящее.

“Что случилось?”

“У него был тяжёлый день на работе”.

Анна ждала.

“Он разрядил табельное оружие. Никто не пострадал, но тем не менее”.

Анна положила руки на руль: “Ты говоришь как полицейский. Ты работаешь в полиции?”

Кейт уставилась в боковое зеркало: “Нет”.

Она чувствовала, что Анна смотрит на неё.

“Я думаю ... ” - сказала Кейт

“Что?”

“Он крепко прикладывается. Думаю, что сегодняшнее происшествие как-то связано с этим”.

Любой нормальный человек сразу бы понял, о чем она говорит. Но один взгляд на выражение лица Анны сказал Кейт, что ей нужно всё объяснять.

Она должна была сказать этой незнакомой женщине то, чего она не говорила ни матери, ни отцу, ни сёстрам, ни друзьям.

Кейт начала с начала: “У него всё хорошо. Ему присвоили звание капитана. У нас двое детей”.

“Я знаю”.

“Он отличный отец. Он так хорошо ладит с детьми. Они его обожают. Это просто невероятно”. Учитывая с кого он брал пример, хотелось ей добавить. Но это осталось невысказанным.

Кейт опустила голову на руки. “Это какое-то безумие” - прошептала она.

“Что-то ещё случилось?”

“Он много пьёт”.

“Не может быть. Питер выглядит как Брайан, но в этом он больше похож на меня - он не употребляет алкоголь” - сказала Анна.

Кейт посмотрела на неё, и когда поняла, что Анна произнесла это на полном серьёзе, то почувствовала смех, вырывающийся из живота.

Она смеялась, пока она не зарыдала, уткнувшись головой в колени. Анна держала руки на рулевом колесе, сжимая его побелевшими от напряжения пальцами, словно ехала через шторм.

Кейт было всё равно. Когда она подошла к машине, то решила, что скажет всё, что хотела сказать.

“Я не знаю, что делать” - она никогда не говорила это. Ни отцу. Ни Питеру. Ни даже себе.

Анна отпустила руль и откинулась на своё сиденье - “Где он сейчас?”

“Дома. Спит”.

После нескольких минут молчания Анна спросила: “Как зовут детей?”

“Фрэнки. Фрэнсис” - ответила Кейт - “И Молли”.

“Сколько им лет?”

“Фрэнки десять. Молли восемь”.

“Молли это уменьшительное от Мэри?” - спросила Анна.

“Нет. Просто Молли”.

“Разве есть Святая Молли?”

Кейт посмотрела на неё.

“Это не имеет значения” - поспешила добавить Анна - “Просто мне не пришло бы в голову дать ребёнку такое имя. Твоя мать не возражала? Что нет святой по имени Молли?”

Лене выбор имени тоже не понравился, но Кейт решила, что Анне не нужно об этом знать.

“Не то чтобы мне не нравилось имя Молли” - поспешила добавить Анна.

Кейт издала звук, демонстрирующий, что ей всё равно, нравится ли это имя Анне или нет. В тот же миг, когда ей расхочется быть в этой машине, она бы просто откроет дверь и уйдёт.

И что потом? Питер не видел свою мать с пятнадцати лет, но Кейт верила, что знать человека с детства означает знать самое важное о нём.

Кейт знала Питера лучше, чем кто-либо, но рядом с ней сидел человек, который знал его ещё лучше.

Анна что-то вертела в руках. Вкладыш от старого компакт-диска.

“Я не знаю, могу ли я чем-то помочь Питеру” - сказала Анна - “Но я бы хотела попытаться. Я бы хотела поговорить с ним”.

Палец Кейт выстукивал мелодию по двери машины. Песню, которая ежеминутно звучала по радио этим летом.

Что она ожидала? Что она придёт сюда, Анна сообщит ей слова магического заклинания, и они снова разбегутся?

Она подумала о Питере, валявшемся в алкогольном беспамятстве в подвале. Как он в последнее время ощетинивался, когда она пыталась поговорить с ним о том, что её беспокоило.

“Хорошо” - сказала Кейт через некоторое время - “Приезжай на обед. Но мне нужно время подготовиться. Я должна предупредить его, чтобы он привык к этой мысли. У него и так проблемы на работе, слишком много всего навалилось. Я не могу сообщить ему об этом сейчас, когда всё происшедшее ещё свежо в памяти. Не думаю, что он сможет воспринять эту информацию”.

“Когда?” - спросила Анна.

“Через две недели от этой субботы? Какое это число?” - Кейт прикинула в голове и выдохнула - “Шестнадцатого июля”.

“Ты когда-нибудь говорила ему, что я рядом?”

“Нет” - ответила Кейт.

“Я задавалась этим вопросом”.

“Ему было бы трудно это понять”.

Анна посмотрела на жену своего сына, мать его детей. И вспомнила их встречу много лет назад - возле кондитерской на Лексингтоне. Он не хочет тебя видеть, сказала ей Кейт в тот день.

“Она любит его” - опять подумала Анна - “И, как большинство людей, уверена в правоте своих слов”.

“В час дня?” - сказала Кейт, открывая дверцу машины.

Только один раз, сказала она себе. Не надо говорить об этом ни отцу, ни матери, ни сёстрам. Это не имело никакого отношения к ним, это связано только с Питером. Плюс, они бы сделали слишком много шума из этого. Они бы этого не поняли.

Где-то гасли фейерверки. Разминка перед Четвертым Июля.

Она поняла, что её знобит, несмотря на душную ночь. Через две недели Анна Стэнхоуп будет обедать в её доме. Это было непостижимо.

И всё же, в минуты, проведённые вместе в машине Анны, она не казалась ей незнакомой. Её профиль. Её длинная шея. Она слышала имя Анны с тех пор, как была в утробе матери. Даже то, как она вцепилась в руль, казалось знакомым - это выглядело почти как встреча с давно потерянным родственником.

И Кейт внезапно поняла, что на самом деле так и есть.

17.

Медицинский совет назначил слушание на сентябрь. До этого Питеру было предписано встречаться с психотерапевтом дважды в неделю.

“Дважды?” – переспросила Кейт, когда он сообщил ей об этом - “Однако”.

Он мог ей сказать, что визит назначили раз в неделю, а второй раз ходить без её ведома. Но не хотел лгать.

Ему дали две недели больничного, потом две недели отпуска, а когда он вернётся на работу, его отправят в другой участок. И тогда до слушания останется всего несколько недель.

“Но я не понимаю” - продолжала спрашивать Кейт - “Для чего слушание? В чем проблема? Если дежурный начальник подписал протокол на месте происшествия, и никто не пострадал. Я не понимаю, почему нужно слушание”.

Днём и ночью Питер мог догадаться по выражению её лица, что она пыталась это понять. И она была права в своих подозрениях. Только он знал, насколько эти часы в больнице изменили ситуацию.

У него уже была дисциплинарная запись в личном деле за явку на службу с перегаром.

Адвокат юридической помощи оформил жалобу заместителю начальника, и на следующий день Питеру позвонили. Он объяснил заместителю начальника, что поехал на обед в Олд Таун, встретился там с другом, и это было всего раз.

Замначальника сказал, чтобы это больше не повторилось. Он также сказал, что до этого тоже чувствовал запах алкоголя от Питера, но решил, что ему это кажется, а теперь не был в этом уверен.

Возможно, Питер мог обжаловать эту запись, но он погасил пропущенные дежурства отпускными днями и больше никогда никому об этом не говорил.

На самом деле он заехал в Олд Таун на одну рюмку, потому что ему там нравилось, и он всё равно проезжал мимо. Бармен дал ему вторую. Но что такое две рюмки для стокилограммового мужика?

После встречи с замначальника, Питер задумался о том, любят ли его на работе. Его повышали в должности, его уважали, но нравился ли он им?

У него была репутация всё делать по закону. Он ходил на вечеринки и покупал выпивку коллегам, но держался особняком. Он предполагал, что именно о нём могли говорить: он никому не звонил в выходные, не приглашал сослуживцев на шашлыки, не помогал организовывать бейсбольные матчи.

Иногда на планёрках, прежде чем все успокоятся, он вставал перед комнатой и несколько секунд шуршал документами, прислушиваясь к тому, что говорят.

Это напоминало ему растяжки перед тренировкой в Датч Киллс - шум голосов вокруг него, как журчание реки на мелководье.

Офицер Варгас помог офицеру Фишеру с ремонтом ванной, и Питера больше поразила не сама помощь, а то, что они так легко пускали друг друга в самые интимные части их домов. Некоторые из них вместе ездили в отпуск, по выходным на Лэйк-Джордж или Лонг-Бич. Их дети знали друг друга. Жены разговаривали по телефону.

Это чересчур, думал Питер. Он приходил на работу, а потом ехал домой. Он был хорошим полицейским в том смысле, что присматривал за своими парнями, а они присматривали за ним. Но он был просто полицейским. Интересно, что они говорят о нём за закрытыми дверями?

Он никогда не задумывался об этом раньше.

Его отец говорил, что единственное различие между ним и Фрэнсисом Глисоном заключалось в том, что по какой-то причине люди любят ирландский акцент, поэтому они просто в восторге от этого парня.

Даже когда Фрэнсис находился на реабилитации, а Брайан регулировал движение на перекрёстке, он придерживался своей теории: люди просто любили Фрэнсиса Глисона. При этом он поднимал руки вверх, как бы сдаваясь, показывая, что не может понять, почему его не любят так же.

Питер рассказал Кейт только то, что его направили в больницу, чтобы провериться - как и любого другого полицейского после стрельбы из табельного оружия.

Он не упомянул, что когда медсестра смотрела, не повреждены ли его барабанные перепонки, он не мог перестать дрожать. Всё его тело тряслось.

Ему казалось удивительным, что его пистолет выстрелил, а он даже не понял, как это произошло. Когда медсестра вышла, он попросил своего профсоюзного представителя, парня по имени Бенни, сгонять на Первую Авеню, пока не пришёл врач, в знакомый ему винный магазин и купить несколько маленьких пятидесятиграммовых бутылочек. Они оба знали, что им придётся провести в больнице несколько часов. Питеру нужно было успокоиться.

Когда Бенни отказался, думая, что Питер шутит - тот пересёк комнату и сильно ткнул его пальцами в грудь. Питер был в больничном халате и черных носках, но он был крупным мужчиной, ростом за метр 90, а Бенни - на полголовы ниже.

В этом время вошёл врач и увидел всё происшедшее. Его лицо окаменело, словно он не хотел слышать объяснения Питера.

Питер почувствовал, как загудело его тело, словно двигатель, переключающийся на высокую передачу. Он схватил компьютерную клавиатуру, и швырнул её через всю комнату. Его глаза казались такими сухими, что каждый раз, когда он моргал, его обжигало.

Доктор вышел в коридор так же быстро, как и зашёл. В следующий момент в комнате оказалось шесть человек. Бенни, несмотря ни на что верный Питеру, сказал, чтобы Питер молчал.

“Так, офицер Стэнхоуп” - сказал доктор, дважды заглянув в его медицинскую карту - “Мы не хотим применять смирительную рубашку. Мы ценим Вашу работу на благо города, и я понимаю, что Вы многое пережили сегодня “.

Питер увидел, что позади него стоит здоровенный парень, с парой мягких наручников в руках.

Он сразу же успокоился, как будто на его голову вылили ведро холодной воды.

Ещё один доктор прибыл для психологической консультации, и все остальные вышли из комнаты. Прошло столько времени, что Питер надеялся, что Бенни пожалел его и всё-таки купил эти маленькие бутылочки.

Поначалу, когда Питер остался дома, он целый день возился в гараже. Он решил, что раз уж всё равно сидит дома, то, по крайней мере, надо сделать что-нибудь полезное. Он собирался смастерить несколько табуреток или что-то в этом роде.

Может быть, за это время он поймёт, почему так себя ведёт, почему не может остановиться. Но он успел только напилить уголки, когда бросил это занятие, и поехал в винный магазин. А вернувшись, спустился в подвал и включил телевизор.

Он чувствовал на себе взгляд Кейт, куда бы ни шёл.

Проблема началась задолго до того, как Кейт что-то сказала об этом. Питеру стало немного жаль её - потому что он знал, как она гордится своей сообразительностью и наблюдательностью. Дочь полицейского, и всё такое.

Она сама мало пила, но была привычна к пьющим. Насколько знал Питер, Фрэнсис Глисон тоже пропускал по три рюмки каждый вечер своей жизни. Время от времени Кейт могла позволить себе бокал вина, но второй усыплял её на месте.

Когда родились дети, она не могла лечь спать, пока не была уверена, что они улеглись. А этого никогда не происходило. “Попить!” - кричали они после того, как выключался свет, уверенные, что она ждёт в конце коридора, готовая удовлетворить все их потребности.

“Свет! Покрывало! Книгу!” - каждая их просьба была уловкой, чтобы заставить её побыть с ними ещё несколько минут.

Как-то вечером, за год до того, как всё произошло, сразу после ужина Кейт послала детей в гостиную смотреть телевизор, а его остановила на пути в подвал.

Она сказала, что ей не нравится, что он прячется там, чтобы выпить. На секунду перед тем, как она заговорила, Питер подумал, что она отослала детей, чтобы поцеловать его, и его сердце замерло от предвкушения. В последнее время она спала, крепко обнимая его.

В то утро Кейт стояла, прислонившись к стене ванной, и смотрела, как он чистит зубы. Под её взглядом он становился выше. Возможно, весь день она хотела побыть с ним наедине, и эта мысль оживляла его, заставляла чувствовать лучше.

Однажды, когда у них ещё стоял барьер, блокирующие выход из детской, она положила тарелку, которую протирала, убрала его руки от грязной посуды и положила их себе на бедра.

Её ключицы выглядывали из-под блузки, и когда Питер провёл по ним пальцем, то увидел, как они покрылись гусиной кожей.

“Пошли” - сказала она, уже не улыбаясь, серьёзная и сосредоточенная. Оставив грязную посуду в кухонной раковине, они спустились на несколько ступенек в подвал и закрыли за собой дверь.

Когда Кейт закричала, он сделал паузу - её голос звучал по-другому. Но она сказала ему продолжать. И только позже, когда они вернулись на кухню, к детям, заворожённо смотрящим в телевизор, она подняла сзади рубашку и спросила, не лопнула ли кожа там, где деревянная ступенька врезалась ей в спину.

Как только Питер понял в чём дело, то почувствовал себя глупо, думая, что она хочет уединения по другой причине: “Кейт, пожалуйста. Я иду туда, чтобы спокойно смотреть телевизор “.

И это было в основном правдой. Они запрещали телевидение большую часть дня, но когда оно было включено в гостиной, это всегда было детское шоу.

Если он осмеливался переключить канал на CNN или ESPN, дети начинали ныть и валяться по полу, чтобы он сдался и вернул их канал.

“ В этом проблема” - говорила Кейт по этому поводу - “Ты отец. Думаешь, я когда-нибудь осмелилась бы сказать отцу переключить канал? “

Но зачем беспокоиться, когда можно просто спуститься в подвал, где никто не станет карабкаться на него или прыгать на подушку рядом, где она не увидит его, сидящим у телевизора, чтобы спросить, заплатил ли он за газ, как обещал.

Иногда, с самого момента, как он парковал машину у дома, Питер чувствовал себя несвободным. Иногда он слышал, как дети ссорятся, ещё до того, как открывал дверь. Тогда он стоял на крыльце, просто слушая их.

Надо было подрезать кусты. Фрэнки, возможно, понадобятся очки. Страховка это покрывает? В квитанции от кредитной карточки перечислены покупки, которые Кейт не могла вспомнить. Сорняки заполонили огород. Налоги растут. Она просила его проверить водосток. И чем больше она предлагала просто вызвать кого-нибудь, тем больше он чувствовал себя виноватым.

“Тебя это не беспокоит? Что это всё и есть жизнь? “- спросил Питер её однажды, много лет назад. Она держала Молли на руках и качалась взад-вперёд, пытаясь успокоить её.

“Что?” - переспросила она, пытаясь перекричать Молли - “Повтори, я не слышала”.

Конечно, он не стал это повторять. Всякий раз, когда няня не могла прийти, она проводила целый день в лаборатории с Молли, привязанной к груди.

Но сейчас всё было по-другому, он сразу это понял. Это выглядело официально. Как вмешательство в личную жизнь.

Она репетировала эту фразу с утра: “Если ты так хочешь выпить, почему бы не сделать это за столом? Почему не выпить со мной? Я не против бокала вина. Зачем заниматься этим в одиночку? Ты иногда остаёшься там на всю ночь. Почему?”

Питер не мог ответить ни на один из этих вопросов. По правде говоря, он и сам не знал почему. Но Кейт никогда не примет это за ответ. И если он вообще ввяжется в эту дискуссию, она будет давить, настаивая на логическом объяснении.

Весь вечер он понимал, что у неё что-то на уме, и от этого ему хотелось надеть пальто и уйти на несколько часов. Когда она увидела, что он всё равно раздражён, то решила пойти ва-банк.

“И где два ящика, которые пришли в прошлом месяце из винного клуба? Это был бонусный месяц. Я даже не открыла коробки” - поинтересовалась Кейт.

“Если ты уже знаешь ответ, то зачем спрашиваешь меня?”

“Я хочу, чтобы ты мне сказал, что выпил два ящика вина за две недели. Я хочу, чтобы ты сам это услышал, когда произнесёшь вслух” - и добавила - “ В дополнение ко всему прочему”.

“Кейт, отвали” - сказал он вместо этого, и кровь отхлынула с её лица, как будто он ударил её.

Она опустилась на стул и с недоумением уставилась на стену. Из гостиной доносились звуки черепашек-ниндзя.

Раньше Питер никогда с ней так не говорил. Он сразу же пожалел об этом. Он вообще так не говорил. Ни с одной женщиной. Особенно со своей женой. С Кейт - человеком, которого он любил всю жизнь.

И как всегда в первые минуты после ссоры, он повторял одно и то же. Что он отвечает за себя с четырнадцати лет. Он без посторонней помощи закончил школу и академию. Поднялся в звании. Никогда не делал ничего плохого. Никогда не опаздывал с документами. Получал хорошую зарплату. Когда мог, работал сверхурочные.

Она когда-нибудь работала сверхурочно? Не то чтобы он мог вспомнить. Дети, говорила она. Она должна была забрать детей, быть с ними дома, отвезти их на матчи и вечеринки по случаю дня рождения, а также к педиатру, продолжить обучение и получить степень магистра, чтобы заработать двухпроцентное повышение зарплаты, которое заранее было потрачено на дополнительный уход за ребёнком, чтобы она могла посещать эти занятия.

Питер извинился за свои слова. Он извинился там же, на месте. И ещё сотню раз в последующие часы. Когда после всех этих извинений Кейт всё ещё не выразила сочувствия, он сказал, что было несправедливо с её стороны так орать на него, когда он не сделал ничего плохого.

“Орать?” - сказала Кейт, наконец поворачиваясь к нему - “Кто орал? Я хотела поговорить с тобой о том, что меня беспокоит”.

Она вздохнула. Они оба знали, что если подождать, то через несколько дней всё успокоится. Они не смогут так долго молчать.

“Кроме того” - сказала она - “Мы оба знаем, что ты злишься только тогда, когда знаешь, что ошибаешься”.

Она смотрела на него спокойно, ясными глазами: “Я ненавижу ссориться. Я должна тебе кое-что сказать, и я хочу, чтобы ты внимательно выслушал, Питер. Я не собираюсь так дальше жить”.

“Что это значит?”

“Это значит, что у меня и детей есть варианты”.

“Но что это значит?” - переспросил Питер.

Она больше ничего не сказала, и он больше не спрашивал. Но вдруг совершенно ясно увидел, как открылась дверь, о существовании которой он даже не подозревал, и она уходит в неё, держа за руки детей.

Иногда он пытался вспомнить начало их совместной жизни. Их годы в квартире, а потом первые годы в доме. Воспоминания казались слишком сладкими, чтобы быть реальными.

Разве они когда-нибудь ссорились? Наверное. Но он не мог вспомнить ни одного случая.

Однажды, незадолго до рождения Фрэнки, они испугались, что в этом месяце у них не хватит денег заплатить за ипотеку. Поэтому они высыпали содержимое своей гигантской банки с мелочью, чтобы отнести её в банк.

Монет оказалось столько, что их пришлось разделить на три рюкзака, и Питер нёс два из них. Общая сумма составила восемьсот пятьдесят семь долларов.

Когда кассир пересчитывал эту груду мелочи, она выглядела как миллион.

Они делали всё, что, по их мнению, могла бы делать любая другая пара: ночные викторины в местном баре, фильмы, субботние утренние походы с бутербродами в рюкзаках.

Иногда они отмечали дату своего бумажного самолёта - когда они встретились в полночь, а потом бежали, держась за руки, по улице. Каким-то образом, для них обоих эти полчаса на заброшенных качелях существовали отдельно от всего, что случилось позже тем вечером.

За прошедшие годы эти два события всё больше и больше расходились в воспоминаниях Питера. Неужели всё это произошло в одну ночь. В одну очень длинную ночь?

Кейт часто вспоминала, как мечтала пойти с ним в ресторан. Как мечтала, чтобы они были взрослыми, вместе вынимали покупки из машины и распаковывали их.

Вначале, глядя как он одевается, Кейт рассказывала, что когда ей было четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать лет и её подруги мечтали об особняках и сказочных свадьбах, всё, чего она хотела, это снова встретиться с Питером.

Чтобы вид его обнажённой спины стал для неё обычным, чтобы его вчерашняя одежда висела на спинке её стула под их общей крышей, с детьми, спящими в соседней комнате. Чтобы очертания и тепло его тела чувствовались рядом с ней.

Чтобы их вещи и жизни были настолько перемешаны, что их невозможно было бы разделить.

Он точно знал, что она имела в виду. Но для него было утомительно постоянно думать об этом, постоянно тащить на себе весь груз их совместной истории. Они выиграли. Они были вместе. Зачем повторять это снова и снова?

Кейт думала, что день их свадьбы - это завершение чего-то, он думал об этом как о начале. Они читали разные книги.

“Вот” - говорил он, указывая на гору белья, вываливающегося из плетёной корзины - “Все твои мечты сбылись”.

Если их брак был завершением чего-то, что тогда значил каждый последующий день?

В субботу, без чего-то пять утра, всего через двенадцать часов после того, как Кейт сказала ему, что разговаривала с его матерью, Питер проснулся посреди сна о забеге на соревнованиях по кроссу.

“Ты говоришь о моей маме?” - непонимающе переспросил Питер днём раньше.

Собиралась гроза. И хотя летнее небо всё ещё было голубым, он чувствовал это своими костями. Конечно тут же молния рассекла небо, и когда дети с криком вбежали в дом, Кейт отправила их наверх, чтобы продолжить то, что ей нужно было сказать ему.

Он не ожидал услышать от неё такое. Она нервничала. Так нервничала, что Питер приготовился к худшему. Она повернула стул в его сторону, и теперь они сидели, упираясь друг в друга коленями.

Она взяла его за руки, и он подумал: “Сейчас она скажет, что уходит”. Он почувствовал холодный пот, растекающийся под футболкой и лёгкое головокружение.

Но это было всё равно, что готовиться к удару в горло, а получить удар по почкам.

Он всё ещё пытался успокоиться, пока Кейт описывала подробности: его мать воспользовалась услугами частного детектива, чтобы найти их адрес, а затем просто появилась возле их дома двумя неделями раньше. Ночью после того происшествия на работе. Когда Питер валялся пьяный в подвале.

“Черт возьми” - сказал Питер, отпуская её руки, когда наконец понял, что она ему говорит. Он встал, поэтому Кейт тоже встала - “Зачем это всё? Зачем ты это делаешь?”

“Низачем!” - сказала Кейт - “Она оказалась рядом! Я не могла позволить ей увидеть тебя в том состоянии, поэтому я сказал ей вернуться через пару недель”.

Питер вышел из кухни, открыл дверь, пересёк двор, несмотря на проливной дождь, но Кейт следовала за ним.

Когда он понял, что она не отстанет, то остановился и обернулся.

“Мы говорим о моей матери?” - Питер посмотрел ей в глаза за подтверждением - “Анне Стэнхоуп?”

Время было не очень удачное, согласилась Кейт. Учитывая всё, что произошло за последние несколько недель.

“Более чем неудачное” - сказал Питер.

“Хорошо” - согласилась Кейт.

Но даже до того, как Питера сняли с дежурства - сказала Кейт - даже до того, как появилась Анна, она всё больше и больше думала о том, что Анна носила Питера в себе так же, как Кейт носила своих детей в себе.

Кейт слишком долго думала об Анне, как о человеке, который стрелял в её отца. Она забыла, что Анна была матерью Питера. Не только по названию, но и в реальности. По крайней мере, в начале.

Анна кормила его с ложки, успокаивала, умывала. Заботилась о нём так же, как Кейт заботилась о своих детях. Наверное, она что-то заслуживает за это, не так ли? - спросила Кейт у Питера, откидывая промокшие от дождя волосы со лба.

Она сказала, что не задумывалась об этом, пока не родила детей. О том, сколько всего сделала Анна для Питера, пока они не расстались.

“Может, потому что в твоей жизни нет матери, и есть причина ...”

“Причина чего?” - спросил Питер.

“Пойдём в дом? Давай высохнем и поговорим”.

“Нет. Просто скажи. Причина чего?

“Я не знаю. Я просто пыталась представить, что совершила ужасную ошибку и больше никогда не увижу Фрэнки. Что больше стоит - хорошее или плохое?”

“Не видеть меня - был её выбор, а не мой”.

“Теперь, похоже, она сделала другой выбор” - упорствовала Кейт.

“Значит, я должен пустить её обратно в свою жизнь? Мне почти сорок лет. Прошло двадцать три года с тех пор, как я её видел. Двадцать три года. И она не интересовалась ни мной, ни нами все это время”.

“Что ж ...” - Кейт оглянулась на дом и не завершила свою мысль.

“Что? Ещё какие-нибудь сюрпризы?”

“Нет”.

“Как ты собираешься объяснить это своему отцу?” - спросил Питер.

“Я не говорю, что могу простить то, что она сделала с моим отцом” - сказала Кейт - “Но сейчас я могу отделить это от того факта, что она твоя мать. Так же как я - мать Фрэнки и Молли. Это всего на час, потом она уедет. Просто я думаю, что она любит тебя, Питер. И ещё я думаю, что встреча с ней поможет тебе”.

Он слушал каждое слово, а когда она закончила говорить, снова пересёк двор. Впервые за многие годы он лёг спать раньше её.

Время от времени он внезапно просыпался, полностью дезориентированный, но меньше чем через полсекунды понимал, что рядом с ним лежит Кейт.

Просто теперь она казалась ему незнакомкой, и всё в ней - профиль лица, волосы, разбросанные по подушке - выглядело чужим. Не только чужим, но и пугающим в фальшивой узнаваемости.

Как в одном из тех фильмов, где человек просыпается в другой семье, и никто не верит, что он не тот, кем кажется.

“Ты не спишь?” - прошептал Питер. И хотя Кейт не ответила, он был уверен, что она не спит.

Внимательно разглядывая её, он почувствовал прилив любви. В каком отчаянии она была, чтобы позволить его матери прийти к ним домой. Как он хотел, чтобы Кейт просто отослала его мать прочь и больше никогда не упоминала об этом.

“Кейт?” - сказал Питер - “Эй, Кейт?”

“Да?” - прошептала она с закрытыми глазами.

“Помнишь, когда я залез на телефонный столб?”

Кейт лежала тихо - может, пытаясь вспомнить, а может, снова заснув.

“Должно быть, это было лето, потому что я был в шортах. Нам было девять или десять лет.

“Не помню” - сказала Кейт.

На протяжении многих лет, когда Питер вспоминал что-то, чего не помнила Кейт, она всегда отвечала ему, что он ошибся, что её там не было, что он её с кем-то путает.

До тех пор, пока Питер не напоминал: ты была одета в то и то, это был твой фрисби, это была моя шахматная доска.

Они давно поняли, что память - это объект, который окрашивался, подстригался и промывался столько раз, что выглядел почти неузнаваемым для всех, кто там был.

Постепенно шум в голове Кейт успокоился, за исключением маленького колокольчика, который прозвенел откуда-то издалека.

Она вспомнила, как сидела на бордюре возле своего дома и бросала палочки в решётку канализации. Потом пришли другие дети, и кто-то предложил взобраться на телефонный столб.

“Кажется, я вспомнила” - сказала она сейчас.

“Там же не за что держаться” - сказала она тогда.

“Я могу это сделать” - сказал он.

Обычно что-то подобное делала Кейт. И сейчас Питеру стало интересно, не пытался ли он в этот момент быть больше похожим на неё.

Он начал с того, что разбежался и запрыгнул на столб - так высоко, как только мог. Затем, повисев на нём несколько секунд, он начал извиваться как червяк, крепко обхватив столб руками, и поднимал колени, сжимая столб бёдрами, чтобы подняться выше.

Она первой начала скандировать: “Пи-тер! Пи-тер!”

Они все болели за него.

Питер остановился, когда забрался на две трети столба. Его руки устали, и он боялся, что упадёт.

Там, где Кейт стала бы искать оправдание, помеху, или хороший повод вернуться в безопасное место, Питер просто сказал, что боится лезть выше, и никто не посмеялся над ним за это.

Черные провода, натянутые сверху, были почти на расстоянии вытянутой руки.

Он ослабил хватку и соскользнул на несколько футов вниз. Внезапно он остановился и закричал, всё его тело дрожало.

“Помогите!” - выдохнул он сдавленный крик. Он звучал как девочка, и Кейт хихикнула. Нат и Сара тоже были там. Дети Мальдонадо. Кто ещё?

Прежде чем кто-то из них успел среагировать, Питер упал вниз на траву.

“С тобой всё в порядке?” - спросил кто-то, но он лишь тихо стонал, подтянул колени к груди.

На улицу выбежала мать Питера.

“Покажи” - сказала она, стоя на коленях рядом с ним. Питер раздвинул ноги на несколько дюймов, и от его коленей до паха по самой нежной коже его бёдер были десятки заноз.

Кейт провела рукой вверх и вниз по телефонному столбу и скривилась: он был гладким при движении вверх, но шершавым в обратную сторону.

Даже лёжа в кровати в пятидесяти милях и тридцати годах от того места, Кейт чувствовала неровность этого столба на своей ладони. Воспоминание было настолько сильным, что она сжала руку в кулак.

Как круг, нарисованный в ночной темноте бенгальским огнём, картина произошедшего стояла перед их глазами: костлявые колени Питера, выжженная солнцем трава, Кейт у основания шеста, уставившаяся на него вместе с остальными детьми.

Появился ещё один круг воспоминаний: отец Кейт - пять минут спустя? день спустя? - кричавший, что одно прикосновение к этим проводам могло убить Питера или Кейт, если бы она полезла первой.

Кейт подождала, пока он закончит ругаться, а затем спокойно спросила, как птицы могут там сидеть, если это так опасно.

“Почему ты вспомнил?” - спросила Кейт.

“Не знаю, рассказывал ли я тебе, что случилось после”.

Поэтому он рассказал сейчас.

Внутри дома, такого мрачного снаружи, такого недружелюбного, его мать расстелила чистую простыню на диване и сказала ему лечь. Она положила подушку под его голову.

Прежде чем начать работу над занозой, она протирала это место спиртом, и, вытаскивая каждую из них пинцетом, повторяла, какой же он сильный, что забрался выше половины этого столба. Она сама, по её словам, не удержалась бы там и на секунду.

Понадобился почти час, чтобы вытащить все занозы. Одна из них, Питер помнил как сейчас, был длиной с его мизинец. Мать дала ему эту огромную занозу, чтобы он посмотрел.

После этого она сделала тёплую ванну, достала новый кусок мыла и сказала ему аккуратно помыться, чтобы не было инфекции. Прежде чем он разделся, она вернулась с двумя конфетами, которые положила на край ванны.

“Чтобы я чувствовал себя лучше” - объяснил Питер.

Кейт внимательно слушала, но не понимала к чему Питер это сейчас рассказывает.

“Я и так знаю, что она меня любит” - сказал он.

18.

Когда наступил день приезда Анна Стэнхоуп, никто из них не знал, что делать, как себя вести, что надеть и как объяснить детям, кто этот человек, который к ним приезжает.

“Может, позвонишь и отменишь?” - спросил Питер. Но у Кейт не было ни её номера, ни другой возможности связаться с ней.

“Или, когда она придёт, скажи ей, что меня нет дома” - сказал он.

“Правда?” - спросила Кейт - “Ты действительно хочешь, чтобы я так сделала?”

Он попросил оставить его одного - ему нужно десять минут, чтобы подумать. Но раздумья только ухудшили ситуацию.

“Давай хотя бы куда-нибудь отведём детей” - сказал Питер, когда понял, что этого не избежать.

Кейт подняла трубку, чтобы позвонить подруге, у которой были дети того же возраста, но в итоге так и не набрала номер. Она не могла придумать причину, по которой ей вдруг понадобилось куда-то спровадить детей в середине летнего субботнего дня.

Она думала, не позвонить ли Саре, которая переехала в Вестчестер несколько лет назад и, конечно же, не возражала бы забрать детей. Но тогда пришлось бы ей рассказать, что происходит.

В конце концов, дети остались дома.

После завтрака Кейт сделала радостное выражение лица и сказала, что у неё есть для них замечательная новость - мама папы, которая жила очень далеко, навестит их сегодня. Она с нетерпением ждёт встречи с ними, поэтому они должны себя хорошо вести.

Бледный Питер, стоял в напряжении у кухонной раковины. Он скрестил руки и подтверждающе кивнул, скорчив приятное выражение на лице. Сердце Кейт сжалось при взгляде на него.

“У тебя есть мама? Я не могу в это поверить!” - закричала Молли, обнимая Питера, словно поздравляя его с такой удачей.

Когда дети убежали с кухни, Кейт опять спросила Питера, не может ли он позвать Джорджа. С ним всё было бы гораздо проще.

“Ей это не понравится” - сказал Питер - “Она никогда не любила его”.

“Она задолжала ему”.

“Однозначно. Поэтому она и не захочет его видеть”.

“Но ты же хочешь, чтобы Джордж приехал. Я это вижу” - сказала Кейт.

Он действительно хотел, чтобы Джордж приехал, но боялся растревожить мать - особенно, когда она и так нервничала. Старая привычка предвосхищать её настроение с лёгкостью вернулась.

Кейт сказала, что мать выглядела спокойной, но это не значит, что сегодня она будет такой же, как в день, когда они разговаривали.

“Сама позвони ему” - сказал Питер.

Джордж звонил Питеру на мобильник, по крайней мере, дюжину раз с той ночи, когда тот разрядил свой пистолет. Это подсказывало Питеру, что он уже знает о случившемся.

Наверное, Миссис Паулино рассказала. Она жила на первом этаже в доме Джорджа и Розалины, а её внук работал в Пятом Участке.

Он представил себе замешательство на лице Джорджа, когда позвонит Кейт – наверняка Джордж подумает, что она всё перепутала. Питер был уверен, что Джордж всё равно появится у них в доме, причём в самый неподходящий момент.

“Подожди” - сказал он Кейт - “Я сам ему позвоню”.

Джордж только свистнул, когда услышал, кто приедет на обед.

Питер по-быстрому сообщил об этом, чтобы по возможности избежать разговора о случае с табельным оружием. Но с Джорджем такое не пройдёт.

“Г-жа Паулино продолжает спрашивать, говорил ли я с тобой” - сказал он - “Что случилось?”

Питер вкратце пересказал.

“Тебя перевели на ограниченную службу? Не модифицированную? Психиатр должен дать тебе разрешение на работу?”

Джордж был одним из немногих гражданских, кто знал разницу между ограниченной службой и модифицированной.

“Да”.

“Что-то ещё случилось?”

Что ещё случилось, сказал Питер, возвращаясь к началу разговора, так это то, что его мать приедет на обед через несколько часов, и Питер был бы очень признателен, если бы Джордж приехал к ним.

“Я?” - Джордж почти перешёл на крик - “Ты хочешь, чтобы я приехал, пока она у вас? О Боже. Розалин сегодня уезжает на побережье. У её подруги есть пляжный домик в Авалоне. Они там устраивают девичник или что-то в этом роде”.

Питер не знал, какое это имеет отношение к чему-либо. Но если Джордж не хотел приезжать - Питер его отлично понимал.

“Хорошо, не беспокойся об этом. Я дам тебе знать, как всё прошло. Мы надеемся, что вы в любом случае вскоре нас навестите”.

“Ты не понял. Я приеду” - сказал Джордж - “Дай мне минуту, чтобы подумать. Ты просто сбил меня с толку на секунду, вот и всё. Я приеду. Просто я приеду один”.

“Правда?” - Питер опустил голову и обеими руками прижал телефон к уху.

“Ты издеваешься надо мной? В прошлый раз, когда я обедал с Анной Стэнхоуп, она кинула в меня пылесосом. Вряд ли в этот раз будет ещё хуже. Кстати, вам надо отправить детей к соседям или что-нибудь в этом роде”.

Питер засмеялся, и Кейт высунулась из кухни, как будто он закричал от боли.

“Они остаются. Мы с Кейт уже это обсуждали”.

“Больше тел, если всё пойдёт плохо”.

“Джордж” - сказал Питер, но снова засмеялся - “Боже, почему я смеюсь?”

“А что ещё остаётся делать?”

“Не шути так с Кейт” - Питер посмотрел на кухню - “Она в расстройстве, хотя притворяется, что всё хорошо”.

“Конечно нет. Что привезти?”

“Ничего не надо”

“Так что насчёт ограниченной службы? Что это значит? Я совсем запутался” - напомнил Джордж.

“Ох” - сказал Питер. Тревога, которая отошла на пару секунд, вернулась и стала ещё сильнее - “Там сплошная путаница. Мы сейчас работаем над этим”.

Кейт помыла посуду после завтрака, вытерла кухонный стол.

Она проверила, как мясо в холодильнике пропитывается маринадом. Закрыла дверцу холодильника, снова открыла её, проверила, закрыт ли салат с макаронами. Потом повторила всё это ещё дюжину раз.

Она спросила Питера, чего бы он хотел, как он себе представляет этот полдень. Питер не знал, что на это ответить и поэтому промолчал.

Кейт пошла за ним в спальню, потом в ванную, где он включил душ.

Она сидела на крышке закрытого унитаза, пока ванная наполнялась паром, и ждала, что он скажет. Но он молча помылся, вытерся и оделся.

“Я всё думаю о том, что скажет мой отец” - сказала Кейт.

“Ты сама этого хотела. Ты разрешила ей приехать” - напомнил Питер.

“Я помню”.

“Так не говори ему”

“Он узнает”.

“Как?”

Кейт пожала плечами - “В конце концов, он всё равно об этом узнает”.

“Потому что ты наверняка скажешь ему”

Кейт вздохнула - “Мой мозг как будто разделился на две части. Половина его знает, что она твоя мать, и поэтому я готова встретиться с ней. Она, должно быть, что-то сделала правильно, потому что ты здесь”.

“Но?”

“Но другая половина думает о ней как о сумасшедшей соседке, которая чуть не убила моего отца. Если бы не она, он бы проработал в полиции тридцать лет. У него не было бы аферы на стороне. Может быть, моя мама не заболела бы раком”.

Питер положил бритву, которой водил по щекам: “Ты действительно так думаешь? Даже о раке?”

“Вполне такое может быть. Я не уверена. Есть доказательства, что раковые клетки размножаются быстрее, когда пациент находится в состоянии стресса “.

Он продолжил бриться: “Ей уже есть о чем сожалеть. Я не уверен, что мы должны добавлять к этому”.

“Но это мои недовольства. У тебя есть свои. Я не собираюсь прятать свои недовольства только потому, что у тебя уже есть длинный список. Она деструктивный человек. А мы собираемся с ней обедать”.

“Так почему ты согласилась на это?”

Кейт встала и вытерла пар с зеркала, чтобы увидеть своё лицо рядом с его. Она встретилась с ним взглядом, но не сказала ни слова.

Всё утро он пытался представить, как бы он себя чувствовал, если бы его мать не приехала. Если бы она позвонила и сказала, что не сможет приехать.

Наступило бы у него разочарование? Почувствовал бы облегчение? Может, и то, и другое? Проблема заключалась в том, что он не знал, чего хочет. Не понимал, за кого болеть.

В какой-то момент он подумал, что надо бы пригласить побольше людей. Соседей. Учителей детей. Друзей по колледжу.

Они должны заполнить дом гостями, чтобы им не пришлось смотреть друг на друга и разговаривать. Но через секунду он думал, что должен отвезти её на пляж, чтобы посидеть на песке, только с ней вдвоём. Она будет себя чувствовать не в своей тарелке рядом с Кейт, рядом с Джорджем.

Он продолжал вспоминать, как проверял расписание поездов и ездил в Вестчестер, чтобы увидеть её. Он понимал, почему тратил на это свои выходные - он любил её и не хотел представлять её там, сидящей в одиночестве.

Но она была не более одинока, чем он сам, спавший на раскладушке у Джорджа. Она была не более одинока, чем он сам, идущий по госпитальной парковке в Олбани, в тот день, когда она не захотела его видеть.

Думая в то утро так много о матери, он вспомнил и об отце.

Когда Фрэнки только родился, Питер провёл с ним все выходные, а в понедельник ушёл на работу и весь день доставал телефон, чтобы увидеть его фотографию. Неужели Фрэнки может так сильно измениться за следующие несколько лет, что Питер тоже захочет уйти от него и никогда больше его не видеть?

Его мучал вопрос - думал ли когда-нибудь Брайан Стэнхоуп о нём, об Анне, о своей жизни. Он пытался вспомнить лицо своего отца, но не смог. У него лучше получалось запоминать предметы. Машина его отца. Пистолет его отца. Ножницы для ногтей, которые болтались на его цепочке для ключей.

Недавно Питер учил Фрэнки во время игры в бейсбол держать локоть вверх на приёме, и всегда пропускать первую подачу. Кто научил его этому? Наверное, отец. Хотя он и не мог вспомнить, когда именно.

Стоя в каком-нибудь южном городе, где он сейчас живёт, вспоминал ли отец, как сгребал с дорожки к дому полтора метра снега. И что у него был сын, который помогал ему это делать.

Питер уже водил обоих детей на городской стадион, и он хотел, чтобы его отец каким-то образом узнал об этом. Узнал бы, что на самом деле не так уж сложно что-то пообещать, а потом это сделать.

Сколько раз он обещал Питеру, что отведёт его на стадион? Самое смешное, что Питер ему каждый раз верил.

Как только часы на кабельной коробке показали полдень, он пошёл на кухню с Кейт, идущей по пятам.

Не глядя на неё и не скрывая того, что делает, он потянулся к коробке с хлопьями, стоящей в шкафчике над холодильником и, к удивлению Кейт, вытащил из-за неё бутылку.

Он потянулся к другому шкафчику, где на самой верхней полке выстроилась линейка разнокалиберных рюмок, и достал самую маленькую из них. Затем повернулся, секунду посмотрел на Кейт, и достал ещё одну рюмку.

Он разлил виски, и Кейт, коря себя за лицемерие, залпом выпила свою рюмку.

“Ещё по одной” - сказала она - “И всё на этом”.

Виски сработало. Кейт успокоилась, перестала ходить за ним и постоянно заглядывать в холодильник. И от этого Питер тоже почувствовал себя спокойным.

Он выпил ещё рюмку, когда Кейт поднялась наверх, чтобы снова поменять причёску. Он не любил, когда за ним наблюдают. Поэтому он решил, что когда приедет его мать, он выслушает её наедине.

Но потом вспомнил, как Кейт сказала, что Анна очень хочет увидеть внуков, и это сбило его с толку. Может, на самом деле она хотела увидеть их, а не его. Почему бы и нет? Они замечательные дети. Весёлые, смешные, умные.

Когда наступил час дня, дети ещё играли в салочки с соседскими детьми. Молли упала, догоняя их, и на её платье появилось пятно от травы. Кейт отвела её наверх, чтобы помочь переодеться и умыться. Они всё ещё были наверху, когда машина остановилась перед их домом.

“Кейт!” - крикнул Питер с лестницы - “Кейт! Я думаю, что она приехала. Ты идёшь?”

Он знал, что Кейт стояла наверху лестницы и слушала. Она хотела, чтобы он сам вышел встречать мать.

Он сглотнул комок в горле и расправил плечи. Какая ему разница? У него есть всё. У него есть Кейт и его дети. Мать больше не могла причинить ему боль.

“Кейт?” - попытался он ещё раз.

Наверху Кейт крепко обняла Молли и уткнулась лицом в тёплую шею ребёнка.

Затем, вглядываясь в пространство между подоконником и нижней частью жалюзи, она смотрела, как Питер пересекает газон. Она наблюдала, как он провёл руками по волосам, пока ждал, пока его мать откроет дверцу машины.

“Он не знает, что ему делать” - подумала Кейт. И сразу же пожалела, что так его подставила, навязав ему эту встречу. Она крепко обняла Молли, наблюдая, как Анна выходит из машины и смотрит ему в лицо.

Анна выглядела такой хрупкой и измождённой во время их ночной беседы двухнедельной давности. Но теперь её лицо светилось радостью, и весь этот свет предназначался Питеру. Она подстриглась. Её одежда выглядела свежевыглаженной.

Она похлопала его по спине, Питер ответил ей тем же. Они не обнимались. Они просто продолжали похлопывать друг друга, как случайный прохожий, пытающийся поддержать расстроенного незнакомца.

Кейт прищурилась и увидела, что Питер еле сдерживается, чтобы не заплакать, как поднимается и опускается его грудь. Когда он повернулся, на его лице появилось выражение, которого она никогда раньше не видела.

“Что мы тут делаем?” - в конце концов, прошептала Молли, и Кейт попросила её медленно досчитать до тридцати.

Затем она отпустила её, и Молли рванула вниз по лестнице, чтобы поздороваться с бабушкой, которую никогда до этого не видела.

Как будто договорившись заранее, они не вспоминали прошлое. Без всякого обсуждения, они решили, что постепенно вернуться к этому, сколько бы времени это ни заняло.

Разговор зашёл о детях, какие они были разные. Фрэнки выглядел как Питер, но был похож и на Фрэнсиса Глисона, сказала Анна. Кейт вздрогнула, услышав от неё имя отца. Питер посмотрел на неё. Он тоже это почувствовал.

Но разговор выправился, и они продолжили. Они обсуждали самые короткие маршруты от дома до пляжа. Питер рассказал, что они жили в Манхэттене, когда только поженились, и Кейт избегала взгляда Анны.

Они говорили о предстоящих президентских выборах, о том, что всего год назад казалось невероятным, теперь выглядело реальной возможностью. Они не спрашивали Анну про её жизнь, о том, как она проводила свои дни. Питер знал, что она не любит слишком много вопросов.

Когда они наговорились - перед тарелкой с крекерами на кофейном столике, с тихой музыкой на заднем плане - Анна сказала Питеру, что слышала о его проблемах на работе.

Питер быстро посмотрел на Кейт.

“Да” - сказал Питер - “Мы работаем над решением”.

По мнению Кейт, у него уже был отрешённый взгляд, который появлялся, когда он много пил. Она вспомнила о бутылке, спрятанной за коробкой с хлопьями, и задумалась, сколько таких бутылок было спрятано по всему дому.

Он встал и вышел из комнаты. Кейт услышала, как хлопнула дверь морозильника, и, не глядя поняла, что наледь на бутылке “Столи” растает там, где он держал её в своей тёплой руке и наливал.

Женщины переглянулись - проблема, с которой они решили вместе бороться, зависла в воздухе между ними.