Средневековье и деньги. Очерк исторической антропологии

Городские долги и городские налоги

В конце средних веков города в основном увеличили сферу своих ресурсов — не за счет развития торговли, которая сильно пострадала от войн и еще не обрела вновь темпов, какие разовьет в XVI в., а потому, что расширили предместья и территорию, на которую распространялось их доминирование, находя там богатства, людей, власть. Доказательство — знаменитые фрески Амброджо Лоренцетти в Сиене («Плоды доброго и дурного правления»), относящиеся еще к середине XIV в. Города придали более солидную организацию своим финансовым институтам, в частности счетным палатам. Но на них в совершенно особой мере обрушилось одно из великих испытаний общества в XV в. — задолженность. Эта задолженность очевидным образом бывала либо коллективной, то есть общественным долгом, либо индивидуальной и принимала прежде всего форму продажи рент. С середине XV в. можно было говорить о долге, растущем как снежный ком, у нидерландских городов Брюсселя, Лилля, Лейдена, Мехелена и Намюра. Тот же феномен был характерен и для немецких городов, например Гамбурга или Базеля, где задолженность, составлявшая в 1362 г. около 1%, в середине XV в. перевалила через 50%. Та же картина наблюдалась и на Пиренейском полуострове: в Барселоне долг в 1358 г. поглощал 42% доходов, а в 1403 г. — 61%, в Валенсии задолженность с 37,5% в 1365 г. выросла до 76% в 1485 г. Этот феномен не обошел стороной и крупные итальянские финансовые центры. Такая задолженность не просто усугубляла антагонизм между социальными категориями, она в большей или меньшей степени влекла за собой утрату доверия горожан к своей системе власти и охлаждение городского патриотизма. Поскольку города в то же время страдали от властных посягательств со стороны князей и королей, задолженность во многом подрывала городские могущество и репутацию. В XIII в. средневековая Европа стала по преимуществу Европой городов. Их все большее подчинение князьям в немалой степени объясняется финансовыми проблемами. Средневековье городов не было средневековьем денег. Монархи, располагавшие для приобретения денег средствами принуждения, которых у городов не было, могли остаться главами своих государств и тогда, когда деньги позже получили преобладающую важность. Как писали о ситуации в конце средневековья, «долг неумолимо становится снежным комом, который разрастается сам, вызывая головокружительный рост муниципальных расходов [...] Городам становится все трудней выплачивать жалованье в оговоренный срок, и задержки платежей накапливаются»[65]. Выгодно это было только кредиторам, в которых, несомненно, надо видеть богачей.

Масштаб проблем, связанных с городскими финансами конца средневековья, показывают три исследования, посвященных городу Дижону, городу Франкфурту-на-Майне и городам эфемерного Бургундского государства. Счетная палата Дижона была реорганизована в 1386 г., и Ф. Юмбер, как и Анри Дюбуа, широко использовали ее архивы[66]. В Дижоне, как и в большинстве городов, налоговая система включала несколько видов налогов.

1. Подымная подать, выплачиваемая герцогам государствами в составе герцогства, была нерегулярной во времени и непостоянной по сумме. В 1386 г., например, сумма этой подати составила 3219 франков 8 грошей.

2. Город взимал налог на содержание укреплений.

Зато другие налоги взимались регулярно: габель за соль, архивы которой не сохранились, налог, называемый «марки» (des marcs), представлявший собой сотую долю вайяна (vaillant)[67] и налагавшийся на каждого податного, который ежегодно собирали в пользу герцога.

Наконец, пропорциональными сборами облагалась продажа товаров: с каждой сделки брали двадцатую часть, при торговле вином в розницу — восьмую.

Сбор этих различных налогов отдавали на откуп горожанам под контролем сборщика дижонского бальяжа. В 1386-1387 гг. существовало тридцать пять откупов, что говорит об экономической активности города и подчиненной ему территории. У этих откупов была иерархия, и самым большим, намного превышавшим другие, был откуп сборов за вино — 22% от общей суммы. Далее шли суконный товар, зерно и бобовые, мясная торговля, кожи, скот и сало, хлеб и мука, и каждый из этих откупов составлял около 200 франков. Заметно очень явное предпочтение продуктов питания. Общая сумма этих откупов и, следовательно, активность, которую они отражали, почти не менялась до начала XIV в. В главных городских центрах остальной территории герцогства сильный упадок испытал откуп на шерсть. Откупщиками этой двадцатой части в основном были нотабли, занимавшиеся ремеслом, чья деятельность редко ограничивалась финансовыми операциями. Анри Дюбуа подчеркивает, что они не образовали ни единой группы, ни однородной среды. Среди них встречались, с одной стороны, высокопоставленные чиновники князя, с другой — представители элиты общества, можно даже сказать, патрициата, добавлявшие прибыль, получаемую от откупа, к другим видам доходов и элементов престижа. Таким образом, на рубеже 1400 г. в Дижоне невозможно выделить лиц, которых можно было бы назвать в основном «денежными воротилами». Деньги были лишь одним из элементов того, что приносило престиж в городской среде.

Пьер Монне изучил для Франкфурта-на-Майне то, что он назвал «финансированием денежными элитами городской независимости»[68], исходя из двух событий, потребовавших сбора значительных финансовых сумм. Первым был выкуп в 1372 г. советом имперского города Франкфурта последних прав, которые еще сохранял король-император, его сеньор. Городской совет потратил в 1372 г. от 25 до 26 тыс. флоринов, чтобы окончательно обеспечить основы своей независимости. Главной должностью в городе был пост имперского чиновника, рейхсшультгейса (нем. Reichsschultheiß, фр. écoutète), ведавшего всеми королевскими доходами на территории города (чиншем, доходами с мельниц, прудов, земельных владений и т. д.). В 1389 г. город обложил налогом продукцию основных цехов — бакалейщиков, портных, пекарей и сапожников. В 1407 г. большая часть городских налогов, в частности сбор за вино, распространилась и на духовенство. С 1379 по 1389 г. общая сумма налогов удвоилась. Вторым событием была катастрофа, которую город потерпел в 1389 г.: его армия была разбита коалицией знати, он потерял 620 человек пленными и был вынужден выкупать их за 73 тыс. флоринов. Тем не менее город вышел из положения, включив в городской совет представителей старого патрициата, чей опыт и многообразие доходов позволили ему избежать задолженности, которая настигла многие другие города и которая, напомню, была главным бедствием конца средневековья в финансовой сфере. Франкфурт смог даже оказать помощь Вецлару, имевшему в 1382 г. задолженность в 80 тыс. флоринов, подарив ему 24 тыс. флоринов. Этот феномен достиг, несомненно, предельного выражения в Майнце, так и не сумевшем погасить задолженность, которая в 1447 г. дошла до 375 тыс. ливров. В конце этого краткого обзора финансов Франкфурта-на-Майне я приведу разумное замечание Пьера Монне: «Процветание города приносило выгоду не новым людям или новым богачам, а скорей шло на пользу элитам другой природы, уже занимавшим прочные позиции во власти и в собственности». Последнее исследование городских финансов и налогов взято из очерка Марка Бооне, посвященного фламандским городам эфемерного Бургундского государства в конце средних веков[69]. Плотность городов во Фландрии XIV и XV вв. была исключительно высокой. Если оставить в стороне французскую часть графства Фландрского, на остальной территории доминировали три больших города — Гент, насчитывавший около 64 тыс. жителей, Брюгге — около 45 тыс. жителей и Ипр — около 28 тыс. жителей, но было также полсотни малых или средних городов, насчитывавших менее 10 тыс. жителей, и плотность населения графства в целом достигала 77,9 человека на квадратный километр. Характерно, что эти города были одновременно крупными центрами текстильного производства, изготовления предметов роскоши и более обычных изделий, а также большим рынком обмена благодаря колониям иностранных купцов. Центром, игравшим главную роль в таком распределении и возвращении товаров, до середины XV в. был Брюгге, а потом Антверпен. Далеко не обеднев под графской властью, этот город, став главным кредитором графов, нашел в этом первостепенное средство обогащения. Сбор налогов мало-помалу присвоили откупщики, принадлежащие к патрициату, тем самым вытеснив из этой сферы профессионалов кредитного дела, заимодавцев под залог, ростовщиков, ломбардцев и всевозможных менял. Последние не могли стать и кредиторами города. Этот патрициат часто обеспечивал и управление графством от имени князя. Например, в 1410 г. откупом главного налога, акциза на вино, распоряжалось коммерческое общество в составе членов семьи Утенхове, старинного гентского патрицианского семейства, многие представители которых были сборщиками налогов или бальи в графстве, и мэтра Симона де Фурмеля, известного юриста, который ранее служил герцогам Иоанну Бесстрашному и Филиппу Доброму, а в то время был председателем Совета Фландрии — верховного суда графства.

Государственные финансы и налоги: святой престол...

Наряду с городами растущую потребность в деньгах проявляли государства, формирование которых в XIV и XV вв. активизировалось, и они тоже пытались лучше организовать свои финансы и налоги, причем последние в большей мере, чем прямые доходы от земельных владений монарха, становились главным источником финансирования центральной власти. Как и для долгого XIII в., в качестве примера я возьму Папское государство, о котором известно, что оно было пионером в этой области, и Францию. Папские финансы известны тем лучше, что стали предметом важных и примечательных исследований Бернара Гийемена и особенно Жака Фавье[70]. Обосновавшись в Авиньоне, папа любопытным образом оказался скорее монархом отдельной державы, чем главой церкви, каким был в Риме или в Италии до тех пор, пока социальная ситуация не вынудила его уехать. Со времен первого из авиньонских пап, Климента V (1305-1314), монаршая деятельность пап требовала роста доходов Папского государства. Очень скоро папская курия стала насчитывать от четырехсот до пятисот человек разного ранга — на сотню больше, чем в Риме при последнем римском папе Бонифации VIII. Климент V, как показал Бернар Гийемен, изучая счет за четвертый год его понтификата, документация по которому сохранилась очень хорошо, израсходовал 120 тыс. флоринов, в том числе 30 тыс. на свою резиденцию: жалованье, питание, воск, дрова, сено, стирка, содержание лошадей и милостыня. К недомашним расходам относились покупка пергамента и уже бумаги, жалованье капелланов, нотариев и гонцов. Доходы поступали прежде всего от вассалов Святого престола — чинш, которым были обязаны король Неаполя и некоторые итальянские сеньоры, и «денарий святого Петра», который платили скандинавские государства. Но те, кто должен был их платить, делали это плохо, несмотря на частые отлучения от церкви. 26 тыс. флоринов в общей сложности составляли суммы, которые были обязаны платить новые епископы и аббаты по избрании или назначении. Жан Фавье напоминает, что в доход входили также некоторые долги по десятинам. Климент V тратил значительную часть папских доходов на дары важным лицам, чью милость и покровительство хотел снискать, таким, как французский и английский короли, а также на свою семью, поскольку широко практиковал непотизм. Если церковь организовала финансовое обложение христианского общества самое позднее, как мы видели, начиная с понтификата Иннокентия III (1198-1216), то папская курия еще не достигла такого уровня организации. Важный этап был пройден при Иоанне XXII (1316-1324), распространившем папские налоги на все бенефиции.

Потребности папской курии значительно выросли по двум причинам: с одной стороны, из-за строительства Папского дворца в Авиньоне с 1345 по 1360 г., с другой — из-за активизации войн, которые велись в Италии с агрессорами, посягавшими на Папское государство. Тут снова обнаруживаются две главных сферы, стимулировавшие и усиливавшие в средние века обращение к деньгам, — строительство и война. Таким образом, авиньонское Папское государство, начиная с понтификата Климента VI (1342-1352) усиливало поборы. Первым источником доходов было присвоение бенефициев. Оно происходило двумя путями: либо папа напрямую назначал держателей этих бенефициев в обмен на часть доходов, которые тем самым доставались ему, либо Святой престол изымал доходы с вакантных бенефициев. Папскую налоговую казну неожиданно очень обогатило огромное бедствие, постигшее европейский христианский мир с 1348 г., — черная чума. Ведь резерв бенефициев, становившихся источниками папских ресурсов, делался все больше из-за смерти бенефициаров от чумы. Папская алчность обострила конфликты между Святым престолом, национальными церквами и монархами. В частности, это относилось к отношениям с Германией и длительное время — с Англией. Можно сказать, что фискальная алчность авиньонского папства стала одной из отдаленных причин Реформации. Благодаря присвоению Святым престолом бенефициев у него появился новый источник доходов. Действительно, клирики взяли за обыкновение подавать папе прошение о пожаловании бенефиция с большим упреждением, когда держатель был еще жив. Для вящей действенности такие прошения часто сопровождались дарами Святому престолу. В 1309 г., как сообщает Жан Фавье, один арагонский клирик, направивший прошение в Авиньон, писал: «Никто не верит, что можно что-то делать по полному праву, по милости или из милосердия, если на это нет денег». Подати авиньонских пап порой достигали таких размеров, что клирики, ставшие их жертвами, оказывались неспособны их выплатить и могли добиться сокращения требуемых сумм. Также вследствие этих излишеств выплата аннатов, взимаемых с главных бенефициев, и «communs services» теперь осуществлялась не один раз, по традиционному правилу, а в несколько этапов. Авиньонское папство также широко практиковало давний, но прежде имевший ограниченное применение обычай заключать сделки со светскими князьями о даровании им дохода от какого-либо обложения, которого требовала церковь. Эта практика если не возникла в эпоху крестовых походов, то стала почти обычным делом, и считалось, что так эти походы отчасти финансируются. В XIV в. христианские князья вернулись к этому обычаю, что побуждало церковь часто упоминать о возможности нового крестового похода. Здесь снова обнаруживается связь между войной и деньгами, и еще более примечательная, поскольку имелась в виду война по религиозным мотивам, перспектива которой, впрочем, оказалась иллюзорной, как показала история. Авиньонское папство изобрело и еще один способ приобретения денег. Это были прокурации. Церковники высокого ранга, епископы, архидиаконы, деканы, должны были регулярно посещать церкви, помещенные под их юрисдикцию. Для этого они получали подъемные, называвшиеся прокурациями. Папа Иннокентий IV в XIII в. отменил прокурации, сделав обязательным бесплатный прием прелатов-визитеров. Авиньонские папы не довольствовались тем, что возобновили прокурации, они еще зарезервировали половину за Святым престолом. Как и большую часть повышений и нововведений папства в фискальной сфере, эту статью доходов, которую Жак Фавье назвал настоящим расхищением казны, Святой престол оправдывал затратами, на которые его толкает борьба с ересью, хотя известно, что активность ересей в XIV в. стала меньшей, чем была в XIII-м. Отсюда видно, что деньги побуждали папство поддерживать ложные представления о религиозных реалиях мира и роли «римской» церкви. В воображении христиан крестовые походы и ереси должны были по-прежнему оставаться реальностью ради удовлетворения финансовых аппетитов церкви.

Несмотря на расходы на дворец и на военные операции в Италии, в XIV в. Авиньонское папство считалось особо богатым сообществом. Кроме пап в этой ситуации богатели виднейшие члены курии — кардиналы и прелаты. Поэтому в обществе, где широко распространилась задолженность, они играли немаловажную роль кредиторов, но по церковной традиции более, чем другие кредиторы христианского мира, предпочитали иметь дело с драгоценностями, чем только с монетами, и в основном за ссуды получали в залог изделия золотых и серебряных дел мастеров. Жан Фавье перечисляет несколько примеров таких залогов, я же ограничусь примером кардинала Гильома д’Эгрефейя, который в 1373 г. получил в залог два золотых креста, отделанных изумрудами, жемчугом, сапфирами и камеями, канделябры и даже серебряную кафедру, некогда принадлежавшую Клименту VI, то есть 30 марок золота и 1600 марок серебра.

Одной из главных проблем, с какими сталкивалось папство, была переправка в Авиньон сумм, собранных в остальном христианском мире. Перевозка материальных ценностей по дорогам была опасна, поскольку в большей части Европы было неспокойно, особенно в XIV в., когда развелось много наемников-грабителей — рутьеров. Похоже, лучше было прибегать к услугам банков, тем более что с поселением папства в Авиньоне в городе обосновалось несколько банков. Но тут неблагоприятно сказывались другие обстоятельства. С одной стороны, поскольку христианский мир еще не привык к банковской практике, сеть банков и их филиалов, способных регулярно совершать обменные операции, была пока очень ограниченной. Кроме Италии они были только в Лондоне, Брюгге, Париже, Монпелье, Барселоне и Лиссабоне. С другой стороны, слишком активная ссудная деятельность грозила банкам банкротством, что и происходило в 1342-1346 гг. Надежными были только финансовые связи с Италией, благодаря которым, в частности, авиньонские папы оплачивали своих итальянские кампании.

В общей сложности авиньонское папство имело неравномерный, но в целом большой рост доходов от фискальной деятельности: 228 тыс. флоринов в год при Иоанне XXII (1316-1334), 166 тыс. при Бенедикте XII ( 1334— 1342), 188.500 при Клименте VI (1342-1352), 253.600 при Иннокентии VI (1352-1362), 260 тыс. при Урбане V (1362-1370) и, наконец, большой скачок при Григории XI (1370-1378) — 481 тыс. флоринов.

...и французская монархия

Второй пример, который я кратко опишу, — финансы французской монархии. Старания королей Франции XIV- XV вв. ввести постоянный налог были составной частью общей попытки рационализировать власть, правда так и не увенчавшейся полным успехом в то время. Но институты, созданные королями, показывают, что контроль за нерегулярными или экстраординарными сборами был в какой-то степени эффективным. Казной (Trésor), с 1317 г. размещенной в Лувре, руководили четыре казначея, которым помогали два клерка Казны. С 1443-1445 гг. у каждого казначея была подведомственная территория: Лангедойль, Лангедок, земли за Сеной, Нормандия, потом Гиень, Бургундия, Пикардия и Артуа. Эти чиновники были разъездными и отчитывались о своей деятельности перед Счетной палатой (Chambre des comptes), окончательно организованной, как известно, в 1320 г. К ней добавилась Палата эд (Cour des aides), ведавшая проблемами, которые ставили разработка базы обложения и сбор налогов, тогда как за Курией казны (Cour du Trésor) сохранялась юрисдикция над управлением королевским доменом. Филипп Красивый создал учреждение, совершенно независимое от Казны, — Сокровищницу (Argenterie), нечто вроде склада принадлежностей для королевского дворца, хранилище мебели, одежды и королевских уборов. Сокровищница оплачивала также церемонии и празднества. Жан Фавье подчеркнул, что хранитель Сокровищницы (argentier) чаще был купцом, чем королевским чиновником; самым знаменитым стал Жак Кёр. Это еще раз показывает, что слово «argent» [совр. — деньги] в средние века имело иное значение, чем сегодня. Курия казны почти непрерывно переживала упадок, потому что ей было трудно следить за финансовыми операциями королевских властей по всему королевству, а в XV в. ее функции финансового контроля последовательно брали на себя парламенты и суды, понемногу создававшиеся на всей территории. Что касается Монетной палаты (Chambre des monnaies), то монетные мастерские, по-прежнему существовавшие в большом количестве, в основном лишали ее теоретической власти.

Чтобы налог был эффективным, его требовалось взимать регулярно, а этого в полной мере добиться не удавалось — из-за низкого уровня прогнозирования и из-за того, что королевская власть долго не могла составить настоящий национальный бюджет. Решающим для введения налогов стал период 1355-1370 гг., когда короли Иоанн II Добрый и Карл V были вынуждены искать средства для начавшейся войны с англичанами, а потом — для сохранения мира по договору в Бретиньи, подписанному в 1360 г. По давно сложившемуся обычаю обратились к двум собраниям: одно представляло земли Лангедойля, другое — Лангедока. Результатом стало изменение финансовой карты королевства, основой которой стала самая стабильная территориальная единица — диоцез. Налогами, введенными в то время, были сбор с продаж, побор (maltôte) и габель на соль, которые очень активно оспаривались населением. К 1370 г. в основу фискальной системы французской монархии, учтя приобретенный опыт, положили традиционный косвенный налог — эд и общий прямой налог, который назывался подымной податью (fouage), потому что взимался с каждого очага, то есть с каждой семьи.

Огромное большинство населения по-прежнему очень плохо относилось к постоянному налогу. Поэтому в сентябре 1380 г. на смертном ложе король Карл V, желая оставить о себе добрую память у подданных, отменил все подымные подати, то есть прямой налог. Бо́льшая часть французского населения — которое король называл «мои народы» (mes peuples) — удовлетворилась лишь тогда, когда добилась также от его преемника, а вернее, от дядьев, управлявших от имени юного Карла VI, упразднения косвенных налогов, эда. Фискальная проблема оставалась острой в течение всего царствования Карла VI и подстегивала волнения тех времен, приведшие к парижской революции 1413 г. — называемой кабошьенской по имени ее народного вожака, мясника Кабоша, — и к тому, что население приняло владычество герцога Бургундского и договор в Труа, который после смерти Карла VI делал королем Франции английского монарха — ребенка Генриха VI. В борьбе против англичан дофин, а потом король Карл VII мог добиться от советов, которые созывал, лишь разрешений на временные подати, оправдываемые войной с англичанами; но, восстановив свою власть над всем Французским королевством, он утвердил королевскую монополию на налог и реализовал ее при помощи ряда королевских ордонансов и, наконец, Прагматической санкции 1438 г. Эта реорганизация повлекла за собой создание новых институтов, и короли XVI в. продолжили присваивать власть над финансами, создав в 1577 г. финансовые конторы, или женералите (généralités), ставшие «настоящими единицами финансового, а потом административного и политического деления Французского королевства до самой Революции»[71].

Итак, деньги сыграли важную, но переменную роль в формировании того, что позже во Франции и в остальной Европе назовут абсолютной монархией, однако финансовая база этого режима оставалась размытой и неопределенной, вызывая споры. В этой сфере деньги тоже приобрели современное значение только в XVIII в.