СССР: вернуться в детство 5

23. ПРЕПОНЫ

Ольга.

После обеда меня вдруг живо заинтересовал вопрос достоверности:

— Кстати, а куда мы едем?

— По легенде, имеешь в виду? — уточнил Вова.

— Ну, да.

Мы уставились на Сергей Сергеича.

— Может, к Олегу Петровичу? Вызов можем организовать.

— Нет, не годится! — я решительно вскочила. — Ну, вы, мужики, даёте! Он потом всю жизнь будет себя винить, что не вовремя сына вызвал, и переживать дурацкие флэшбэки.

— Да, такой хоккей нам не нужен, — согласился Вова.

— Предлагаю знаете что? Осень же близко, всякие выставки сельхоздостижений. Давайте мы куда-нибудь поедем? И не просто так, а хвастаться.

— Опять с козами? — в ужасе спросил Вова.

— А что? Возьмём парочку отбракованных, типа продать…

— Олька, нет! Хватит. А если придётся срочно переезжать? Опять их волочь за собой? Чтобы нас по этим подозрительным перевозкам отследили? Категорически нет!

— А курочек?

— Никаких курочек не потащим! Надо будет — на месте купишь!

Я прищурилась на него:

— И Роба тоже не потащишь?

Вовка взъерошил волосы:

— Вот ты какая, а…

— Мясная, костяная, кожей обтянутая.[42]

— Да. Роба оставлять не хочу. Можно придумывать всякое про охранную собаку и дополнительную безопасность, но честно — не хочу бросать. Не думаю, что нас голодать заставят. Всё можно купить. А Роб — друг.

— Так-то ты прав, конечно… Но он же тоже здоровый. Как? Чтобы не увидели — как ты собираешься его прятать?

— Минутку, — сказал Сергеич и вышел.

Вернулся он через десять минут, когда мы как раз новую порцию чая заваривали.

— Значит, так. Большая часть выставок по итогам сезона запланирована на конец сентября. Это долго. Но! Шестого августа в Омске открывается новый машиностроительный цех малогабаритной техники, и вы туда приглашены как активисты сельхоздвижения среди подрастающего поколения. Вызов придёт завтра-послезавтра. Вопрос с собакой тоже решаем. Перевезти — не проблема. Снотворное, и в чемодан с дыхательными отверстиями. Спецдокументы выправим, полетит с сотрудником, особым грузом. Вопрос в другом. Как обосновать, что он с вами едет?

— Организовать, что он якобы сбежал? — прикинул Вова. — В ночь перед нашим выездом?

— Или утром, — предложила я. — Пойти с козами до нижнего края противопожарки, там ему укол поставить и в машину погрузить.

— Тоже тема.

Ольга. Конец июля.

Насколько я поняла, вариант нашего переселения получился комбинированный. По крайней мере, когда двадцать третьего (это была уже снова среда) мы наконец-то приехали на дачу, родня смотрела на нас заговорщицки, хотя никто ничего такого секретного вслух не говорил.

Вовка отдал Сергеичу упакованные плёнки, карты и вражеские деньги (но не просто так! Сказал: «Меняю на шуруповёрт, и чтоб с запасным аккумулятором!»), подарил мне ножик, похвастался остальными случайными обновками, угощал нас сухим американским мясом и сырокопчёной колбасой, которая пока ещё не отдавала пластиком, а вечером пригласил меня вроде как на прогулку и показал, где, если что, беретта прикопана.

И всё как будто бы потекло по-старому. И, наверное, оно бы вовсе не выглядело так душераздирающе, если бы я не знала, что скоро мы уедем насовсем. Эти дни стали для меня тяжёлыми. Гораздо тяжелее, чем я даже первоначально себе представляла. Я смотрела на радостное лицо бабушки и начинала плакать, пряталась к себе в комнату.

Бабушка переживала, списывала на нервное потрясение. А я сидела у себя, размазывала по лицу слёзы и продолжала методично составлять подробные инструкции для тех, кто останется. Очень не хотелось бы, чтобы тут без нас всё разъехалось и сползло до состояния заштатного свинарника.

Однако, вскоре произошло событие, от которого я резко перестала плакать, а начала страшно ругаться всякими ругательствами, которые можно было высказать публично, типа: «Жёваный крот!» — «Чтоб вам там повылазило!» — «С-с-с-сахар-сахар-сахар!» — «Щучьи потроха!» и «Ах вы, рылозады перцептивные, каланхоэ вам в монокуляр!»

Повод был более чем.

Некто в нашем дорогом горкоме партии внезапно решил, что такое образцовое учреждение, как ДСЮНиОСХ «Шаман-камень» не может управляться психически нестабильным ребёнком. Матушку вызвали на заседание и там на неё, простите за тавтологию, наседали, чтобы она отписала право на управление «Шаманкой» областной юннатской станции, а уж они нам помогут. Пришлют своего директора филиала (о, уже филиала!), организуют широкую работу со школами (опять???) и вообще, всё здорово оформят.

Более того, горком, при поддержке инициативной группы (в этом месте я сильно насторожилась) планирует на объединённых площадях «Сибирского подворья» и «Шаман-камня» организовать международный советско-вьетнамский трудовой лагерь для подростков. И всё бы ничего, и даже здорово, вот только директором этого лагеря должна была стать какая-то их левая мадам.

Вот только чужих командиров нам в нашем хозяйстве не хватало!

Матушка, хоть и растерялась, но подписывать что-либо сразу отказалась, а поскорее приехала к нам со всеми этими новостями. Разнервничалась страшно, валерианку пила и дрожала руками.

Мы с Вовой, недолго думая, помчались к нашим «кураторам».

— Сергей Сергеич, что происходит?! — вежливо спросила я, с трудом дождавшись, когда дверь кабинета за нами закроется. — Вы ж нам русским по белому обещали, что Шаманка за семьёй останется — и вдруг? Какого хрена?!

— Это инициатива не нашего ведомства, — Сергеич явно встревожился. — Посидите.

— Постарайтесь узнать, что за бабу нам пропихивают! — крикнул ему вслед Вова, Сергеич только махнул.

Он ушёл и вернулся через двадцать минут, я весь кабинет успела из угла в угол истоптать. Вид у нашего непроницаемого куратора был не очень обнадёживающий.

— Ну, что? — спросил Вова.

— Горком… просил КГБ не вмешиваться в это дело. Говорят, это внутреннее, — я поняла, что Сергеич прямо растерян. — И у нас нет никаких формальных оснований, чтобы… — он слегка обескураженно развёл руками.

— А фамилию-то? — поторопил Вовка. — Узнали?

— Какая-то исполнительница среднего звена, — Сергеич пожал плечами. — До сих пор в нашем деле не фигурировала. Говорят, экономист со стажем. Некто Зарипова, Нелли Фёдоровна.

Я возмущённо раскрыла рот, дабы возвестить, в каком гробу мы видали навязанных нам экономистов, но Вова успел вперёд меня. Что он сперва говорил, я процитировать не смогу: не запомнила в подробностях, да и неприличное оно. А в конце:

— Исполнение нашего договора откладывается. На тот срок, пока мы не решим эту проблему. Пошли!

«Пошли!» — это, понятно, мне.

Я, честно говоря, опасалась, что нас сейчас остановят и в какой-нибудь комнатушке снова запрут, но никто нам в выходе не препятствовал.

— Ты что, знаешь, что за тётка? — пропыхтела я, пока бежала за мужем по лестнице.

— Знаю. Материна подружка, работали они вместе.

Да блин!

— И куда мы? — спросила я, устраиваясь на багажнике мотовелика.

— Для начала, к деду.

О Вовкином дедушке и способе решения им отдельных проблем (когда какое-то начальство внезапно переставало воспринимать здравые аргументы) я была наслышана. Дед Петя надевал свой специальный костюм — не с орденскими планками, а прямо с орденами и медалями, тяжёлый и сияющий, как иконостас. Если Пётр Васильевич в таком виде шёл по деревенской улице, народ заранее ожидал новостей о том, что кто-то из руководства сильно сегодня вспотеет.

С дедом и баб Лёлей Вова поговорил обстоятельно. От них же позвонил отцу и супружнице его, Марии Степановне.

Дальше события, к моему изумлению, совершенно вышли из-под нашего контроля. Пётр Васильевич привёз нас домой и переговорил с нашей бабушкой, и эти двое пенсионеров сумели организовать и собрать вокруг себя несколько ветеранских советов. К тому моменту как сияющая орденами толпа чётким строем вошла в здание Горкома, Мария Степановна уже успела прислать развёрнутое письмо от имени ВНИИОК, в котором говорилось о недопустимости столь высокомерного и пренебрежительного отношения к экспериментальному подворью — и оно было уже опубликовано в «Восточке» и послужило ветеранской группе ударным тараном.

А ещё с ними шёл Пал Евгеньич, за время общения с нами заслуживший некоторый ареол борца и даже скандалиста, который всё фотографировал и записывал.

Ужас, конечно, с точки зрения любого бюрократа.

Для инициативной группы провели нечто вроде спешного брифинга, уверили, что на самом деле кто-то там не вполне разобрался с ситуацией, и в ближайшее время обязательно разберётся и доведёт…

Вроде как отговорки, но Пал Евгеньич потребовал, чтобы его обязательно пригласили, когда будут «доводить» — иначе кто же будет информацию в прессе освещать?

В общем, это я вам так быстро рассказываю, а на деле всё растянулось чуть ли не на месяц — со всеми этими письмами, хождениями, договорами-переговорами и согласованиями. Август уже перевалил за середину, эпопея с «Шаманкой» никак не могла закончиться, а Сергей Сергеич нервничал.

На днях принёс неприятную новость, что по городу поползли слухи, что Вовка ездил за границу. А значит, скоро будут ненужные вопросы…

Фотолаборатория получила приказ проявить переданные фотоматериалы с особой тщательностью. Лаборант Серёга с удивлением глядел на яркие упаковки катушек с надписью «Кодак» наискосок.

— Глянь, Игорь Михалыч, ненашенские.

— Ну, ненашенские, что с того… Я на прошлой неделе «фуджи» проявлял. Значит, кто-то за кордоном в командировке был. Может, своя закончилась? Проявляй давай, да чтоб всё чётко. Что-то там важное…

Однако, на всех пяти проявленных плёнках ничего такого особенного не было, кроме пары снимков оружия, сваленного разобранными кучками. Ну, ещё связанная бабища и непонятное скопление машин с мигалками на дороге. Всё остальное — виды, стоянки, небольшое количество людей, неуловимо отличающихся от наших. Единственное, что вызвало неподдельное Серёгино восхищение — фотография офигенно красивой спортивной машины, синей, с двумя белыми полосами через весь капот. За рулём сидел пацан в ковбойской шляпе и прищурясь смотрел в камеру. Михалыч, просматривавший плёнки, тоже её отметил:

— Всех по две, а этих велели четыре сделать.

И как-то он это так не совсем уверенно сказал, что Серёга понял: велено было три, а четвёртую Михалыч хочет себе оставить. Такая машинка! Не покататься, так хоть поглазеть. У Михалыча и особый альбом под эту фотографию был — туда собирались все снимки машин, случайно попавших в поле зрения сотрудников их отдела. Альбом хранился у Михалыча в личном шкафчике и лаборатории никогда не покидал.

Идея Серёге нравилась, и он решил не только Михалыча не обидеть, но и себя.

Пару дней спустя.

Пашка зашёл внезапно, Сергей даже не успел убрать со стола новый фотоальбом с единственной пока фотографией.

— Серёга, это же знаменитая «Кобра»! Я в «Науке и жизни», во вклейке видел! Только там она была чёрно-белая, маленькая, как календарик, а здесь… офиге-е-еть!.. Серёга, сделай фотку, будь другом!

Сказать, что нельзя? Что фотография из закрытого архива? Блин, так ещё хуже получится.

— Серый, ну, чё ты зажмотился-то? Кто за тобой в наводнение на остров приплывал, а ты? Э-э…

Сергей потряс головой, не зная, как сказать…

— Да не в этом дело… А! Ладно, бери. Только…

— Что?

— Больше я сделать не смогу, даже не проси. И это… Ты лучше эту фотку никому не показывай.

— Почему?

— Она… Ну, в общем… — Серёга лихорадочно соображал, как бы выкрутиться. — Она для журнала! И пока не напечатают, нельзя никому показывать, иначе штраф.

— Чё — серьёзно?

— Говорю тебе! В «Вокруг света» должны напечатать, а когда — не знаю. Если вскроется, что я тебе фотку отдал, голову мне снимут.

— Понял, никому! Могила!

Дома Пашка так и сяк прикидывал, куда бы поместить фотографию крутой тачки, чтобы и из гостей никто не увидел, и можно было беспрепятственно любоваться. Решил прикрепить на внутреннюю сторону дверцы встроенного шкафа, который из ДСП. Там у него висели галстуки на специальной вешалке-палочке, зеркало, чтобы можно было не отходя от кассы галстук поправить, вокруг зеркала — несколько редких пивных этикеток, одна даже из Сочи приехала. Туда-то, над зеркалом, для полнейшей красоты, Пашка решил прикрепить фотку.

Пашка успел умчаться на тренировку, когда со смены пришла его жена, Марина — да не одна, а со своей напарницей.

— Заходи, Лер! Ой, извини, я сейчас Пашкины футболки соберу, а то по всей квартире, как флаги…

Марина скинула шлёпки и пробежала, сдёргивая высохшее бельё с верёвки, натянутой через всю большую комнату, получившуюся гору шустро уложила стопками. Всё, теперь в шкаф…

— Ну, вечно у этих мужиков фантазии!

— Чё там? — Лерка с любопытством заглянула в спальню.

— Да ты посмотри, нашёл тоже место для фотографии! Да машина-то какая…

Подружка подошла поближе и выпучила глаза:

— А я этого мальчишку знаю! Бабуля наша про него постоянно статьи в «Восточке» читает. Вечно нам с Лариской в пример ставит: вот, говорит, парнишка из городских, а какой к труду способный, не то что вы, вертихвостки!

— А что он, гонщик?

— Да какой гонщик! Свиновод он, какой-то юннатский колхоз или как оно там…

— Ни фига себе! Ты глянь, на чём нынче свиноводы ездят!

— Может, это он на какой выставке?

— А номера тогда почему не наши? Посмотри, буквы нерусские и написано не так.

— Ну, не знаю… Импортная выставка какая-нибудь? Надо будет у папы спросить, может у них в автопарке что-нибудь слышали…

Не знаю уж, то ли из-за этих дурацких нервов, то ли из-за климатических скачков, или уж из-за того, что телом рулило другое, более взрослое сознание (а, может, из-за всего этого вместе), но с Вовой на полгода раньше, чем в прошлом детстве, начали происходить не самые приятные возрастные изменения. Он пошёл в рост, да настолько стремительно, что в суставах, как и в первое его взросление, начала происходить какая-то хрень. То ли кости за суставной сумкой не успевали, то ли наоборот. Не умею объяснить, не медик я ни фига. Суть в том, что ныли эти самые суставы из-за происходящего просто пипец как, и некоторые движения стали исключительно болезненны — допустим, на колено опереться он теперь мог разве что со скрежетом зубовным. Даже во сне он вздыхал и ворочался, что же касается всяких работ по хозяйству, от большинства пришлось отказаться, настолько сильно отзывались болью суставы.

Мама (моя), совместно с Вовкиной бабушкой, напуганные этим процессом, заставили его показаться врачу. И врач, кто бы мог подумать, сказал примерно то же, что и в прошлый раз: ограничить все физические (особенно спортивные!) нагрузки и тупо ждать, пока организм не израстёт. Щадящий режим.

Собственно, а что он мог ещё сказать?

Все брюки, рубашки и куртки за месяц стали Вовке малы, руки-ноги торчали из рукавов и гач, как карандаши из стаканчиков. От приобретения нового гардероба Вова меня удержал — сказал, до зимы подождём, там этот сумасшедший рост должен относительно замедлиться. Купил пока одни брюки (с огромным запасом по длине), подвернул, сказал, что будет раскатывать по мере роста. А на рубахи вообще смотреть не стал: обойдусь, говорит, футболками.

Вслед за фигурой наметились изменения в чертах лица. Я, вообще, обращала внимание, что у одних людей (как у меня было, к примеру) лицо сильно меняется лет около семи, а у других — вот так, в одиннадцать-тринадцать. Я даже Сергеичу сказала, что сейчас бы как раз оптимальный вариант исчезнуть, пока все помнят Вовку таким. Сергеич соглашался и тоже ждал, когда кончится дурацкая катавасия с Шаманкой.