СССР: вернуться в детство 5

03. ЖИЗНЕННЫЕ ПОЛОСЫ

Ольга. 4 сентября, вечер.

В крольчатнике три вновь выделенных зоны из четырёх стояли пустыми. И даже финальная цифра «сорок семь» оказалась слишком для дальнейших планов оптимистичной. Половина из этих выживших были самцы, для дальнейшего воспроизводства бессмысленные. Выбрали мы из них шестерых папаш, остальные через месяц перелиняют — и в расход. С другой стороны, хоть Рашиду шкурки для обучения будут.

Маточное сократилось с девяноста голов до семнадцати. Зашибись, вообще. Про остальных я даже думать пока не могла; спасибо, коз на себя взяли Арина с тёть Валей, в птичнике бабушка справлялась, а поросюхи изначально были мужским участком.

Между тем, состояние «Сибирского подворья» тоже требовало к себе внимания.

За лето я нашла несколько знакомых по старой памяти «народников» — и часть из них (через подставных лиц, хе-хе) сговорила работать в новом культурном центре. Кто-то готовился выйти на частичную занятость, а кто-то — и на полную. Прежде всего меня интересовали прикладники — люди, которые умеют рукодельничать и могут о своём ремесле рассказать. Ну и концепцию мастер-классов в народ надо двигать — тема, по сути, новая.

Без оборудования специальной мастерской пока что, сразу с разбегу, получалось пригласить трёх мастеров.

Кукольницу (кукол народных огромное разнообразие, от самых простых до довольно сложных).

Вязальщицу-вышивальщицу, которая сразу умела прясть! Шерстяные толстые нитки, правда, но всё равно! Прялку мы выпросили-выкупили у бабы Лиды (про которую книга «Грозам вопреки»), отдали нам её незадорого, но мы обещались прикрепить к ней памятную табличку, от кого получена. Прялочка у них была довольно позднего усовершенствованного типа, с колесом, вывезенная вскоре после войны с западной Белоруссии. Вы представляете, насколько сразу весь процесс зрелищней становился?

Пуховых коз мы решили с Кавказа не тащить, поблизости в хозяйствах и так подходящие есть — или можно просто непряденного пуха купить. А ещё, между прочим, можно с собак начесать, она тоже полезная.

Мастерицу я научила плести простые шерстяные пояса (для детского мастер-класса достаточно небольшого кусочка в виде закладки), научу со временем и сложные, и даже с выплетенными буквами и узорами. Редкая штука, мало кто нынче помнит.

Третьим мастером стал берестянщик. Под бересту мы в перспективе собирались отвести отдельный кабинет — полдома, скажем, а пока дяденька был до посинения рад, что его куда-то взяли на полную ставку.

— Понимаете, не хотят ни школы, ни дома творчества, — жаловался дядька бабе Рае. — Отдельного кабинета выделить нет возможности, загруз в домах творчества очень большой, только если с кем-то, да на два, на три кружка, а под материалы нужно довольно много места. Да и мусорно, говорят.

У нас же было заложено два больших дома. Один я полностью хотела отдать под гончарку — муфельную печь в отдельном помещении держать надо, чего-то она там выделяет. Гончарный круг — сама по себе большая штука. Да и материалы тоже складывать всякие у них отдельные кладовки и сарайки. А вот во втором доме посадить берестянщика и, к примеру, мастера по соломке, а? Красивейшие вещи могли бы получаться. Мы ж ещё и на лавку народных промыслов нацелены.

Кроме того, я нашла совершенно шикарную поющую тётеньку-народницу и гармониста-аккомпаниатора в придачу. Музыкантша оказалась весьма творческой натурой. Начала она работать с середины августа, выдала несколько вполне годных сценариев. Я бабушке говорю:

— Предложи-ка ей на методиста, пусть возьмёт полставки. И подбей, чтоб себе в пару искала такую же, чтоб петь-плясать, и с фантазией. Они тебе и сами сочинять будут, и исполнять. Красота. А я подскажу, если что, оформить помогу.

Тётя Валя за лето нашила нам «рабочей формы», только не старинных русских костюмов, а полугородских, в которых ходили жители Иркутских предместий и городских окраин. Для женщин это были пышные юбки с широкими оборками и нарядные блузки — то, что в Иркутске называлось «парочка». Для мужчин решили обойтись косоворотками, брюки и современные пойдут. Рашид получил поручение, раз уж он почти что шляпник, наделать картузов и шапок по старинным фоткам. Сапоги мужикам решено было заказать через военторг, а вот с женскими ботиночками оказалось сложнее, хорошо, что из-под длинных юбок их плохо видать, потом к зиме в валенки перескочим, но на весну уж надо какую-нибудь мастерскую искать. Зато с яркими платками никаких проблем! Хоть на народный хор бери.

Недавно найденная художница активно трудилась над стендами и вывесками. Мебель для экспозиции и мероприятий мы заказали в столярном цеху «под старину», вышло довольно прилично.

Первый блок культурно-этнографического центра постепенно приобретал законченные черты.

И что самое для меня приятное, проведя с этим новым коллективом пару бесед, я внезапно поняла, что этот центр будет потихоньку двигаться вперёд и без того, чтобы я тряслась над ним, как курица над цыплятами.

Отдельно висел у меня вопрос охраны, оформленной, как вы помните, на папу с дядь Толей и ещё четверых подставных «студентов». Если бы не катастрофа с крольчатником, я бы уже к ним подошла, договор был в сентябре заново переговорить.

Не успела я об этом подумать, вечером папа зашёл с четырьмя молодыми бойцами:

— Вот, доча, знакомься: это наши охранники. Ребята ответственные, серьёзные.

Серьёзные ребята таращились на меня с любопытством.

— Это все, на кого мы заявления писали?

— Одного надо будет переоформить, документы он принёс.

— Ну, отлично, завтра сделаем. Вы там напишите, вместо кого он.

— Напишем. Мы сегодня вместе посидим, подежурим, я всё покажу, территорию, как-чего. Пару дней постажируются со мной — с Толей, чтоб могли сами выходить.

— Замечательно вообще. Ну что, давайте знакомиться? На меня, чур, не обижаться, у меня память на имена не очень, могу раза два-три переспрашивать.

Павел Евгеньевич. 5 сентября, пятница.

То, что главред отправит в Управление культуры именно его, Пал Евгеньич вполне ожидал — его материал, ему и продолжение писать. О том, что вчера Вячеслав Егорыч бегал по редакции в панаме, он тоже был наслышан и подсознательно ожидал чего-то подобного, однако сегодня его ожидал вполне солидного вида управленец — деловой костюм, галстук, суровый взгляд. Так что ехидные замечания о необходимости выйти на работу на полторы недели раньше времени Пал Евгеньич оставил при себе. Напротив, сухо поджав губы, сидела та заместительница, которая так громко кричала в прошлый раз — теперь за всё интервью она не издала ни звука.

В этот раз журналист в открытую выложил диктофон, тщательно записал все пояснения, которые начальник отдела по народной культуре ему выдал, и лишь в конце высказал пожелание:

— Вячеслав Егорович, история остаётся неоконченной. Пока всё, что вы сказали — лишь слова. Мы — редакция «Восточно-Сибирской правды» и наши читатели — будем ждать практического решения проблемы в ближайшие дни. И я, конечно же, ожидаю, что вы пригласите меня, чтобы осветить ситуацию в прессе.

Дверь за журналистом закрылась, и Вячеслав Егорыч свирепо уставился на свою подчинённую:

— Что?! Докуражилась? Моча в голову стукнула? — Евгения Семёновна пошла красными пятнами. — Слушай сюда. Или мы сейчас же идём к нашему юристу и составляем бумагу, по которой ты будешь выплачивать половину зарплаты в счёт компенсации ущерба…

— Как?!

— Вот так! Ты думаешь, что этого к нам прислали? Газетчики хотят расследование. И, будь уверена, они такого нарасследуют! Вылетишь с треском, с волчьим билетом! А если документы передадут в суд, компенсацию могут до семидесяти процентов взыскивать, ты в курсе? Вот! Ахает она… Раньше головой думать надо было, а не тем местом, которым сидишь…

Евгения Семёновна покусала губу:

— А если мы «Подворье» проверим? Вряд ли у них там всё идеально.

— Ты думаешь — нет? Комплекс к торжественному открытию готовится, начнём со скандала — вот здорово будет! Хотя… — Вячеслав Егорыч похлопал тяжёлой ладонью по столу, — проверить, конечно, надо. Но тихо.

Нет, если честно, больше мне хотелось спросить: «Какого хрена?»

Ольга.

На следующей неделе нас посетил кто только мог.

Снова ветконтроль (с масштабной проверкой). Понятное дело, нарушения всегда можно найти, если захотеть.

Помню, однажды, на излёте лихих девяностых, кто-то умный придумал, что зарплата проверяльщиков напрямую будет зависеть от количества выписанных штрафов. Пришла к нам в детский сад проверка, и няня одна рыдала, что инспектор всё облазил — реально, всё! — у неё идеальный порядок. Даже плафоны снимал! Так заставил открутить привинченные к стене шкафы (по технике безопасности положено крепить, чтобы дети на себя не опрокинули) — а на реечке задней панели пыль! И выписал-таки, тварина, на этом основании штраф! Надеюсь, икается ему.

Эти проверяющие злобствовали не так сильно, хотя нос сунули просто везде. Поразились, что у нас даже дезинфицирующие коврики лежат, на которые все всегда забивают, и инструкции чёткие во всех помещениях. Это, ребята, вы в двадцать первом веке не жили, вот где строгость.

Опять приходили из Исполкома и детской комнаты милиции.

Школьная комиссия была (подозреваю, что они хотели себя обезопасить на предмет проверки уже школы всякими вышестоящими, потому что о своём внезапном посещении нас, прямо как в армии, предупредили за три дня).

С необъявленным визитом приехал Сергей Сергеич. Бабушка посадила его чай пить, а я говорю:

— Как эти проверяльщики меня задолбали, сил нет. Так и хочется сбежать в глушь…

— В Саратов[3]? — ехидно подсказал Вова.

— В тайгу! Забиться в какую-нибудь зимуху и сидеть там безвылазно, пока про нас не забудут, нафиг!

— Ну, ты придумала… — сказала сзади бабушка, сидевшая так тихо, что о её присутствии я, если честно, забыла.

— Да правда! Надеюсь, это хоть не белая полоса?

— Что за полоса? — сразу спросил Сергей Сергеич.

— Да как в анекдоте. Встречаются два друга. Один другому и говорит: всё, мол, плохо. Денег нет, жена ушла, с работы выгнали, заболел. Тот говорит, типа, не унывай, в жизни всегда так: полоса белая — полоса чёрная. Через некоторое время встречаются, и первый говорит: я понял! То была белая полоса.

— А то ещё бывает как у зебры, — Вовка усмехался: — Полоса белая — полоса чёрная — белая — чёрная — белая — чёрная, а потом — жопа.

И тут зашла очередная комиссия. Из Управления культуры! Пять человек аж.

— Раиса Хасановна, здравствуйте! Мы к вам. А почему вы здесь, а не на рабочем месте?

Вова так выразительно на нас посмотрел, мол: я же говорил!

— Так у меня ж там ремонт, — мгновенно нашлась бабушка. — А здесь к нам, видите, журналист приехал. Где ж я должна с ним общаться — на улице?

— А из какого издания журналист? — специальным независимым голосом поинтересовалась одна из тёть.

Тащмайор разразился длинной и запутанной фразой, в котором точно мелькали НИИ, множество регалий и закрытое издание.

И даже предъявил корочку!

Бабушка подбодрилась:

— Пройдёмте, вы ж, наверное, хотите посмотреть…

— Да-да, степень готовности к открытию!

— Один с сошкой, семеро с ложкой, — проворчала я вслед утягивающемуся в дверь хвосту. — Лишь бы шариться, оправдывать своё существование бумажками.

— Нарушения пойдут искать, как пить дать, — Вовка тоже налил себе чаю и подсел к нашему столу. — Нахрен мы с ними связались, скажи мне?

— Хотелось красивого. Нормальный этнографический центр. Интересный!

— В ***** мне не упёрлась эта интересность! — неинтеллигентно высказался Вовка. — На деньги нас уже выставили, теперь будут шарашиться с кислыми мордами, лишь бы не платить.

— И что ты предлагаешь? «Бросить да развестися»?[4]

— А хоть бы. Ты, Сергеич, нас, если что, не теряй. Уйдём в тайгу, как старообрядцы. Оружия по северам много, куплю с рук ружьишко, охотиться буду. Ольга огородик заведёт. Достала меня эта суета.

Вова сейчас пургу нёс, конечно. Ну, какая тайга? Мы зачем сюда попали, в тайге сидеть? Но Сергеич как-то так спокойно чай отхлебнул и говорит:

— Я понял. А вот, пока вы в тайгу не ушли, скажите-ка… — и пошли заново расспросы да уточнения.

А со следующей недели всякие проверки прекратились — как отрезало. Приехали несколько курьеров, привезли нам бумаги, кто листочками, а кто пачками, что всё-то у нас хорошо.

— Сергеич сработал, что ли? — спросила я вслух, складывая в шкаф с документами очередную пачку.

— Да пофиг мне, хоть бы и он, — решительно высказался Вова. — Главное, чтобы нас не телепали.

— А кроликов, по ходу, придётся самим закупать.

— Да-а… Обидно.

— Но Пал Евгеньичу я на них нажалуюсь, пусть он их в газете пропесочит.

— Согласен.

Однако жаловаться не пришлось.

Ольга. 15 сентября 1986, понедельник.

Пал Евгеньич приехал ближе к обеду. Мы тогда ещё не знали, что комиссий больше не предвидится, и несколько напряглись — нет, ну а вдруг он что-то знает?

— Кого ждём? — мрачно спросил Вова.

— Мне сказали, сегодня должны вам частичную компенсацию привезти.

— За кроликов? — удивилась я.

— Не «за кроликов», а прямо кроликов.

— Могли бы и предупредить, между прочим, — проворчал Вова. — Пойду, Рашида позову, клетки хоть расставим, а то они там сдвинуты.

Через полчаса к воротам «Шаманки» подкатил грузовик, и двое мужиков в брезентовых робах начали выгружать…

— Это где ж они калифорнийцев взяли? — сильно удивился Вова. — И чёт лапы у них смотри, аж до колена тёмные. Должны ж только «тапочки» быть?

— А почему вы их называете калифорнийцами? — Пал Евгеньич, пользуясь моментом, успевал щёлкать фотоаппаратом. — Мне сказали: русские горностаевые. Говорят, с Новосибирска везли партию на Ангарскую ферму, и для вас выкупили часть.

Ага. Похожая порода, но другая.

— А что, неплохо, — вслух подумала я. — Шерсть у них приятная, шелковистая, аж переливается.

— А то, что уши тёмные?

— Так уши на изделия не идут. Шкурка тоже поменьше будет — порода сама мельче. Зато, я слышала, иммунитет у них довольно сильный.

— Вот и проверим, — резюмировал Вова и пошёл заселять ушастых. Спасибо, приехали они со всеми документами и сопроводиловками, сразу привитые и обработанные.

Пришлось под новых кроликов заводить новый журнал. Всего нам сегодня привезли тридцать горностайчиков — двадцать пять маток и пятерых самцов. Ну, хоть что-то…

— Я вот, знаешь что, не пойму, — я старательно расчерчивала гроссбух. — Они нам что — так и планируют по тридцать штук в месяц возвращать? Или вот эта партия — вся щедрость, на которую мы можем рассчитывать?

— Да хрен их знает, — пожал плечами Вова. — Евгеньича не спрашивала?

— Нет.

— И я не догадался. В следующий раз в культуру поедешь — выясни. По-хорошему, в таком случае нужно будет новых куда-то отдельно селить, пока карантин, то-сё…

Ой, бляха муха, не одно так другое.

Горностаек поселили в отдельном пустом помещении и предприняли настолько драконовские меры по дезинфекции и всяческому обеззараживанию, что если уж они не помогут, то я даже и не знаю…

Разговор в Управлении культуры получился интересный. Оказывается, в качестве жеста доброй воли они нам могут компенсировать именно натуральные потери. В головах. Не кормом, не деньгами, никакими другими животными — именно кроликами, чётко поштучно, примерно в такой вот пропорции, тридцать штук в месяц.

Домой я ехала несколько обескураженная и утешала себя тем, что лучше уж так, чем никак. Но, кажется, придётся под карантинную зону один из сараев переделывать.