СССР: вернуться в детство?

10. ВОСЕМЬДЕСЯТ ВТОРОЙ

ВОТ И ЁЛКИ

Двадцать девятого числа дети учились последний раз во второй четверти, а тридцатого с утра начались ёлки, в которых моя активная матушка принимала самое деятельное участие. Она и меня хотела с собой взять, но я отказалась.

— Не хочу. Дети большие, классов много. Затопчут там меня.

Нет, правда. О школьных празднествах я имею весьма чёткое представление. Вместо этого мы с бабушкой остались свою ёлку наряжать.

Ёлочка у нас была метра полтора высотой, из жёсткой пластмассы и довольно худенькая, но этот недостаток был и её одновременным преимуществом: в маленькой квартирке в любой уголок поставь, вертикальная проекция чуть больше табуретки. На табуретку мы её и примостили, привязав бельевой верёвкой — так повыше было. Табуретку обмотали белой простынёй, типа снег — иначе как под ней подарки прятать, никакой интриги.

А вот игрушки были совершенно шикарные. Через полсотни лет бы сказали: «винтаж». Исключительно стеклянные, некоторые чуть ли не пятидесятых годов. И множество игрушек было фигурных: зверюшки, птицы, сказочные персонажи — огромное разнообразие. Мама ёлочные игрушки любила не меньше обычных и при каждом удобном случае покупала что-нибудь новое и оригинальное.

Хранилось это богатство в большой картонной коробке на щепочных антресолях в комнате Наиля. Он нам эту коробку снял, потом принарядился, надел шёлковый галстук «вырви глаз» и положил на стол в зале перед бабушкой сложенную новогоднюю открытку:

— Поздравляю тебя, мама, с новым годом. Вот. Купи себе новое пальто.

Бабушка аж за сердце схватилась.

— А тебе, Ольга, что купить?

В прошлый раз я попросила у него набор посуды: тарелочка глубокая, мелкая и две кружечки, с картинками из сказок. В промтоварном продавался. Очень мне этот набор нравился. Но в этом варианте событий тарелки меня мало интересовали.

— Знаешь, на Ленина магазин есть в кривом доме? «Художник»?

— А ты откуда его знаешь? — подозрительно сощурился Наиль.

— Да неважно. Купи мне хорошую художественную акварель. «Нева» или типа того. Только чтоб для художников, ладно? И если совсем разгонишься — беличьи кисточки, однёрку, тройку и пятёрку. Тоже для художников, чтоб нестриженные.

Наиль озадачился и уехал, сказал, что к друзьям, вернуться обещал второго-третьего и краски мне привезти. Посмотрим…

Мы вдвоём с бабушкой заглянули в открытку. Там лежало двенадцать двадцати пяти рублёвых бумажек. Ого!

— Хватит на пальто? — спросила я.

— С меховым воротником! — бабушка спрятала деньги в шкаф и подсела ко мне на диван:

— А тебе зачем такие краски?

— Иллюстрации к книжке рисовать.

— М-м. Писатель будешь, а ещё и художник?

— Ага.

— Мх.

Бабушка задумалась, искоса поглядывая на печатную машинку. До сих пор я не особо к ней подходила.

— Ты не переживай, — сказала я, — настанет и её время. Вот с черновиками закончу — и начну.

— Конечно, начнёшь! — бабушка обняла меня и поцеловала в висок.

Не верит, конечно, ни фига. Но… Спасибо хоть за такую поддержку. Мне всё равно приятно.

ТИПА ЗАГОВОР

После обеда пришёл папа. Не так уж он часто ко мне приходил тогда. Не особо его мама с бабушкой привечали.

Я надеялась, что где-то перед новым годом он придёт, внутренне готовилась, и мне удалось не разреветься при виде него. Господи, сколько лет… Очень я соскучилась.

Принёс большой новогодний кулёк — ну, как обычно в те годы: конфеты (и чтоб обязательно побольше дефицитных, вафель в шоколаде, типа «Красной шапочки» и «Мишки на севере»), большая шоколадка, маленькая шоколадка, огромное и очень красивое «подарочное» яблоко и два мандарина. Это так меня растрогало, просто не высказать.

Бабушка прохаживалась мимо нас, важная, как линкор.

— Пойдём, погуляем? — предложила я.

Я собиралась страшно папу озадачить, и для этого мне не нужны были свидетели.

Мы вышли во двор, отошли в дальний край игровой площадки и присели на скамеечку. Я немного запуталась в датах и не могла вспомнить, Санька родился уже или где-то вскоре вот-вот, но отец точно должен уже второй раз быть женат. А это упрощало дело, потому как жена у него была наполовину бурятка.

— Пап, ты же на тренерскую ушёл уже? — уточнила я.

— Да, а ты откуда знаешь?

Предположила, хе. И ставку тебе, я так понимаю, положили минимальную. Судя по тому, что я помню про алименты. Двадцать пять рублей ровно мы получали — четверть зарплаты. А, может, уже и шестнадцать с копейками, если Санька родился.

— Про институт не думал?

Папа посмотрел на меня сбоку:

— Ты этим голову себе зачем забиваешь?

— За надом. Я слышала, что дядя Саша говорил.

— Это Галин брат-то?

— Да. Он же физрук. Уговаривал маму идти учиться. Ставка выше. Аттестация больше плюсов даёт, — я качала валенком. — Только в Иркутске нету. Надо в Улан-Удэ ехать.

— Ну вот! А ты знаешь, какой там конкурс? И в первую очередь своих берут, бурят.

— Да знаю я про бурят, — я нетерпеливо соскочила с лавочки и встала перед ним, — и про то, что по-родственному у них всё, я тоже слышала. Я вообще много чего слышу, — это заявление заставила отца посмотреть на меня более пристально. — Ты послушай меня! Всё равно ты к этому придёшь. А у тебя теперь есть бурятская родня, — я посмотрела на него многозначительно. — Не бывает так, чтоб буряты в Улан-Удэ жили, и у них нужных знакомств не было.

— Я не понял — тебя что, подучил кто-то?

— А то что я сама по себе умная, такой мысли ты не допускаешь?

Папа смотрел мне в глаза. Как говорится, «никогда ещё Штирлиц не был так близок к провалу».

— У дяди Саши день рожденья был десятого, — сказала я, — я сидела и слушала всё, что они там говорили. Нет другого способа повысить зарплату. Даже если у тебя чемпионы страны будут, а образования не будет, любой халявщик с дипломом института получать будет больше тебя. В Улан-Удэ сплошная круговая порука, родня, друзья… Просто так ехать — шансов нет. А у тебя будет. У тебя ещё и фамилия подходящая.

— Бурятская? — усмехнулся отец.

— Не только. Ты знаешь, у них знаменитый поэт есть, наш однофамилец. А поэтов у них не так много.

— Да ты чё?

— Да, я в газете видела. Михаил зовут.

В глазах у отца появился азарт. Всё. Теперь он из одного чувства авантюризма захочет туда поступить.

Вообще-то он и так бы до этого дозрел, но года через три-четыре, когда у него чемпионы Союза появятся, а ситуация будет ровно как описанная мной (бумажки нет — гуляйте). Так чего время терять?

Потом мы ещё побегали по площадке и покидались снежками. Увалялась я, как снеговик, и домой пошла совершенно довольная. А под конец попросила:

— Пап, подари мне на день рожденья бумагу для печатной машинки. Не надо игрушек.

— Бумагу? — страшно удивился он.

— Ага. Мне сильно надо. Я книжку печатать буду.

— А, ну раз книжку — подарю, конечно!

Тоже не верит. Но, как было написано в инструкции к китайской микроволновке, над которой мы ржали всей семьёй: «это нормально!»

ОЛЬКИНА ГРАМОТА

Между тем, я старательно писа́ла. Тетрадки я выбрала в широкую линейку, хотя всю жизнь для конспектов предпочитала в клетку, с записью без пробелов, в каждой строчке. А тут подумала, что для перепечатки читать потом сильно мелко будет, неудобно.

Путём нехитрых арифметических вычислений, даже с учётом диалогов (если их, конечно, не изобильно)*, я пришла к пропорции: тысяча символов = страница. А с учётом всяких вставок, правок и дополнений, без которых никак не обходилось, тетрадь в восемнадцать листов как раз тянула на такую малоизвестную обычному читателю штуку как авторский лист. Это стандартная единица, которую используют для оценки объёма текста в издательствах, сорок тысяч знаков (это с учётом пробелов). На не самую большую, но уже полноценную книжку, нужно где-то десять авторских листов. Значит — примерно десять восемнадцатилистовых тетрадок.

*И не в стиле Дюма,

которому платили построчно:

'– В Париж?

– В Париж!

– В столицу?

– В столицу.

– Да.'

Можно было взять тетрадки и по сорок восемь листов, но в магазине все они, во-первых, были в клетку, а во-вторых, мне показалось, что ими будет не так удобно пользоваться при перепечатывании.

Если от меня не требуется зарабатывать на жизнь, готовить еду и иными способами печься о ближних, я могу работать всё своё свободное время. Вот просто абсолютно. Не то что бы я совсем интроверт, но вполне счастлива, общаясь с крайне небольшим кругом лиц. И в данный момент обстоятельства были для меня близки к идеальным, компьютер бы ещё… А пока я была ограничена скоростью письма и тренированностью мышц кисти. Да, поначалу напишешь полстраницы — руку как будто тянуть начинает, а если торопишься — аж сводит. Потом я вспомнила все свои хитрые сокращения, которыми в студенчестве пользовалась, стала в обязательном порядке физкультурные пятиминутки себе устраивать (в том числе и для рук) — и дело пошло веселее.

На сегодняшний день в левой нижней тумбе серванта, куда я упаковала бо́льшую часть своих художественно-писательских причиндалов, лежало уже шесть плотно исписанных тетрадок.

Из официального (или, пожалуй, сказать «официозного»?): 19 декабря Леониду Ильичу вручили четвёртую звезду Героя Советского Союза. Учитывая, что дедушке осталось совсем недолго, я не знала, радоваться за него или огорчаться.

НОВОГОДНЕЕ

Тридцать первого декабря (а это был четверг) мама ушла на работу, а мы с бабушкой готовили праздничный стол. В основном, конечно, бабушка. Не доверяла она мне ножики, так что я больше марафет наводила, мыла что-нибудь и посуду расставляла красиво, поглядывая одним глазом на «Щелкунчика» в постановке Большого театра. На этом интересное для меня кончилось, и я сердито выключила телик. Что за набор передач такой под новый год? Ансамбль «Берёзка», «Путёвка в жизнь», интервью с шахматистом — да вы издеваетесь? Пойду лучше свёклу варёную на тёрке тереть, это мне можно.

Никаких «уйти пораньше» в предновогодний вечер не предполагалось, и все как штык досиживали свои рабочие часы — как те же учителя, например, у которых уже ни уроков, ни вообще учеников не было. У меня, к слову, при виде весело блестящей глазами прибежавшей с работы мамы, возникло подозрение, что они компенсировали себе это досадное недоразумение и успели немножко поздравить друг друга всем коллективом, шампанского по кружечке принять или ещё как.

К вечеру телевизор внезапно разразился, предложив нечто интересное и для меня в том числе. Правда, я, наверное, озадачила бабушку, выбрав вместо мультконцерта фрагменты оперы «Руслан и Людмила» по второй программе. Люблю Глинку. Не так чтоб прям беспрерывно слушать, но периодически — с удовольствием.

Потом по первому показали красивых фигуристов. Это уже бабушка любит.

Потом мы включили цирк и начали уже провожать старый год — ну, сколько можно, в самом деле! К полночи я откровенно клевала носом, перестроилась за этот месяц пораньше спать ложиться.

Целых десять минут нас (и весь советский народ совокупно) поздравляли с новым годом. Не люблю такое, нудятина сплошная. Вообще долгие речи не люблю, особенно если на серьёзных щах такую пургу слушать… Поэтому когда, наконец-то, случилось заветное «С новым годом, товарищи!», я страшно обрадовалась.

Новый год мы встретили очень тихо, втроём: я, мама и бабушка. Никуда не пошли, даже на горку. Мама одна боялась. Я бы на её месте тоже боялась, какая-то там тусила гоп-компания, все порядочные люди спокойно сидели по домам — это можно было наблюдать в окнах стоящего напротив дома. Тётя Валя с дядь Рашидом тоже в полночь не ходили, да у них Ирка совсем маленькая была.

Мама с бабушкой затеяли смотреть «Голубой огонёк», а я сидела и нацеливалась спать.

Внезапно у соседнего дома (который ниже нашего) кто-то сделал пару выстрелов из спортивной ракетницы: зелёный и красный. Это, если вы вдруг не видели, звучит такой глуховатый «ПЫК!», после которого вы пытаетесь в облаках разглядеть одинокий огонёк. Висит не то что бы долго, но достаточно, чтобы среагировать на «вон, смотри-смотри, ракета полетела!» Под окнами несколько раз хлопнули хлопушки, разбрасывающие конфетти, и вроде бы кто-то пробежал с бенгальскими огнями.

На этом фейерверочная часть была окончена.

Зато в опустившейся на город тишине гораздо сильнее стала слышна внутренняя жизнь дома. Кто-то пробега́л по подъезду, люди весело переговаривались, хлопали двери, где-то радостно кричали: «С но-вым! Го-дом!» — а где-то уже пели…

Я поняла, что голова моя тяжелеет, и пошла спать.

ПО ОБМЕНУ ПРЕМУДРОСТЯМИ

1 января 1982.

Нет, вообще-то дядя Саша приехал вовсе не за этим. Они с тётей Ниной (а потом, как-то потихоньку и все остальные дети с жёнами-мужьями) первого января потянулись поздравить бабушку. Не прямо с утра, конечно, где-то так к часам двум, так что вчерашние бабушкины салаты-котлеты-разносолы пришлись как раз кстати. Все тоже несли что-нибудь к столу: кто торт, кто конфеты, тётя Нина свой фирменный пирог с красной рыбой. Собралась, в общем, весёлая компания. Стенку нашу как раз хвалили — жаль, Наиля не было.

И вот, когда все уже наелись и начали туда-сюда ходить общаться, мама, которой предстояло, оказывается, во время каникул провести зимние школьные «весёлые старты», начала дядю Сашу расспрашивать: как оно лучше, да ловчее организовать. У неё, так-то, и свой опыт уже был, но, ясное дело, гораздо меньше. Я вспомнила, что в книжках у нас хранится замечательный сборник всяких зимних игр и развлечений как раз для детей, притащила его, и начали они там описанное обсуждать, а местами критиковать или придумывать, как это было бы получше, если бы…

И так это было интересно, что когда они за стол пошли, я взяла этот сборник, и прямо на полях кой-какие заметочки карандашиком сделала, а кое-что из сказанного и в тетрадку записала.

Мысль у меня возникла. Книга книгой, а маме тоже надо двигаться помогать. Вечером, когда народ разошёлся, я эти заметки подбила в кучу, и получилась у меня довольно складная статья — в конце концов, я ведь тоже и педагог, и методист, в анамнезе-то*.

*Переворачивая известное выражение:

«в не столь отдалённом тёмном прошлом»…

Второго мама ушла на работу — выходной-то новогодний первого января только — и я, наконец, уселась за печатную машинку.

— Чё, книжку писать будешь? — заглянула бабушка, услышав щелчки клавиш.

— Потренируюсь пока, — культурно мазанулась я.

— А-а… Ну, тренируйся, тренируйся, молодец.

Ну что, товарищи… Молодец-то я молодец, да только печатная машинка — ни фига не компьютер. Пока я к ней приноровилась… Кучу бумаги перепортила, короче. Нет, до того, чтобы лежать в отчаянии пластом на кровати, глядя в синюю бездну над головой, не доходило. Но попсиховала. Искренне надеюсь, что бабушка не слышала, что я тут шипела себе сквозь зубы. С непривычки я эти пять листов с исправлениями и переделками печатала три дня. Торопилась ещё, полюбас из-за этого сконцентрироваться не могла. А всё мысли вредные, что печатают-то статьи по сезонам, правильно? Пока дойдёт, да пока рассмотрят, зима пройдёт. Я, правда, там включила обосновалку, что зимние игры как раз подойдут для закрытия снежного сезона. Масленица не очень вписывалась в линию партии, зато можно было приурочить игры ко дню советской армии. Но время, время…

К третьему дню великой, простите, затрахандии, я более-менее приноровилась к машинке, скорость чуть-чуть появилась, и это придало мне бодрости. Я добавила к статье крошечную сопроводилку про авторов, происходящих из семьи педагогов, брат и сестра, наставничество, преемственность поколений и ты ды. Нашла в альбоме пару маленьких фоточек, где оба видно что в мастерках — молнии и характерные полосатые воротники ни с чем не спутаешь. Приложила свои пятнадцать рисуночков (в книжке про зимние игры тщательно вымеряла размер — мало ли, может, стандарт какой?), объявила, что иду гулять (для убедительности прихватила горочную подушку), и поволоклась в школу.

Было у меня опасение, что школа закрыта — но нет. Более того, в вестибюле целая толпа детей что-то шумно обсуждала, похоже, спектакль собираются ставить или типа того.

Библиотекарша Анна Дмитриевна увидела меня, аж с лица сбледнула. Ну чем же я вас, тётенька, так пугаю, я прям понять не могу…

— Здравствуйте! — я изо всех сил постаралась произвести приятное впечатление. Тщетно уже, наверное? — Анна Дмитриевна, подскажите, а какой журнал школа получает для учителей физкультуры?

— За этот месяц не было ещё, — поджала она губы. — Если только за декабрь.

— Прекрасно подойдёт и за декабрь! — обрадовалась я.

В конце концов, что я переживаю? Ну, тараканы у тётки. Мне ж с ней детей не крестить.

Осчастливили меня двумя изданиями: «ФиС» (т. е. «физкультура и спорт») и «Физическая культура в школе». Я полистала их, почесала тыковку. «ФиС» — прям сильно круто. Прям вот элита-элита, не полезем мы туда. А вот в «Физкультуру в школе» можно попытаться сунуться. У нас же как раз «из опыта работы». Я выписала адрес редакции и почапала на почту.