СССР: вернуться в детство?

07. И ВОТ Я ПРЕДПРИНЯЛА РЕШИТЕЛЬНЫЕ ДЕЙСТВИЯ…

МУРАВЬИШКА

7 декабря 1981

В понедельник я проснулась в девять — а мама в школе. Бабушка меня завтраком накормила и в кухне своими делами занялась, а я оказалась предоставлена сама себе. Вторая школьная смена, на которую я запланировала поход в школьную библиотеку, начнётся в два, а значит, у меня есть как минимум ещё четыре часа времени. Четыре часа, в которые я буду предоставлена сама себе, аллилуйя!

Я ещё раз критически оглядела комнату. Знаете, что меня раздражает? Огромный детский уголок. Если бы не он, можно было бы сюда невысокий стол поставить, самый простецкий, пусть даже самоделишный, а на него машинку.

А что у нас во встроенном шкафу в верхних отделах, под потолком, а?

Если вы не знаете, что такое целеустремлённость, так я вам расскажу. Дано: маленький гном, одна штука (я); рост у меня сто четыре сантиметра, я смерила. Стремянки нет. Стола большого в комнате нет. Но есть довольно крепкий (на мой профессиональный взгляд, ха) детский стол, на который влезает две табуретки. С этого уровня я могу, приподнявшись на цыпочки, дотянуться до запирающего шпингалета. Но рассмотреть внутренность шкафа уже не могу, и для этого мне нужна ещё одна табуретка, поменьше, которая встаёт на две предыдущие.

В резерве у меня оставался ещё один маленький стульчик, но пока я справляюсь с осмотром и без него — да, я залезла на всю эту пирамиду.

Верхние отделы щепочного шкафа (то, что называлось изысканным словом «антресоли») оказались практически пустыми, несколько старых тетрадок не в счёт. Отлично! Я сползла с пирамиды и выбрала из кукольного уголка предмет, который, по моему мнению, должен был стоять в самой глубине пустого шкафа — большой кукольный шифоньер.

Да, я ничего не собиралась выбрасывать! Осуждайте меня хором или кидайте тапками, но к тому моменту, когда родятся мои первые дети, всё это ребяческое богатсво будет пролюблено (роздано, утащено в садик), а годы будут самые что ни на есть говённые. И детские игрушки пойдут им под стать — самый дешманный и непрочный китайский ширпотреб. Моей старшей дочке одни рассказы достанутся о том, как классно я играла. Но не в этот раз. Я планировала законсервировать своё барахлишко лет на пятнадцать. Потихоньку, как муравей, затащить и утрамбовать, пока возражать некому. Кстати, надо тетрадку вытащить с черновиками из кукольного чемоданчика…

Бабушка зашла в комнату в тот момент, когда я с шифоньером в руках залезла на столик и примеривалась к первой линии табуреток. Хорошо, что выше не успела забраться — по-любому бы сверзилась от неожиданности.

— Оля! — бабушка кинулась ко мне. — Ты зачем это?

— Баба! — я прижала к себе шифоньер, который она пыталась вынуть из моих рук. — Я делаю перестановку! Мне нужно рабочее место, для писательства.

Бабушка явно огорчилась. Подозреваю, она надеялась, что я пару дней поиграюсь, пока блажь не пройдёт, а тут такое.

— Ты лучше подстрахуй меня, — попросила я.

— Да погоди, не лазь! — она ссадила меня вместе с шифоньером на пол. Давай большой стол хоть занесём? Он понадёжнее будет.

— Давай! — обрадовалась я. Большой стол сразу раздвинул бы горизонт моих возможностей.

Стол пролез в дверной проём еле-еле, как будто этот проём именно для того делали, чтобы ширину столов измерять. Помощник из меня был совсем смешной, мы чуть не расколотили стеклянную вставку в двери, но в конце концов пролезли. Удивительно, но бабушке даже не пришло в голову со мной спорить. Это что, я уже тогда была такая упёртая? Или научилась давать логические обоснования поступкам? Вот уж не знаю.

Бабушка взгромоздила на стол детский столик, и, в принципе, даже табуретки не понадобились.

— Можешь мне подавать? — предложила я. — А я наверх залезу.

— Ну, давай!

В четыре руки мы быстро утолкали в пустое пространство всю игрушечную мебель и бо́льшую часть игрушек из нижних отделов шкафа. Антресоли наполнились практически до состояния «битком».

— Всё? — спросила бабушка.

— Всё! Спасибо! — я спрыгнула на пол.

— Стол пусть тут стоит. Мама придёт — вместе унесём, а то разобьём мы с тобой стекло.

— Ага.

— Ну, пошли чай пить!

— Ты иди наливай, а я пока тут пыль вытру.

Я навела марафет в освобождённом углу, попила чаю (процедура неожиданно включила тарелку супа и бутерброд) и начала собираться в школу. К двум пойду, чтоб толкучки у дверей уже не было. Приготовила свой альбом, пару карандашей, тетрадку, ручку. Резинки стирательной вот у меня приличной не было, эта розовая — слёзы одни, как кирпич…

— Ты куда? — спалила меня бабушка.

— Погуляю схожу.

— А-а. Ну, иди. Подушка-то в шкафу, достать тебе? — имелась в виду специальная подушка для катаний с горы, мягкая и с одной стороны клеёнчатая, с ручкой — вместо ледянок нам мамы шили.

— Не, я, может в школу зайду. Ты меня не теряй.

Школа у нас совсем рядом: дойти до соседнего дома и перейти дорогу — вот и школьный двор.

— Ну, аккуратно через дорогу иди, — напутствовала меня бабушка, и я потопала по лесенке. Неуклюжая, всё-таки, обувь — валенки.

На втором этаже я вспомнила, что меня, наверное, дежурные не пропустят в младший блок без сменки. Да блин! Наверх в негнущихся валенках идти ещё неудобнее.

Бабушка открыла дверь на мой звонок, удивилась.

— И́чиги мне дай, — попросила я.

Летнюю обувь где искать? А в Биликтуе, в том холодном доме, я носила такие полутапочки-полуботинки, самошитые из овчины, мехом внутрь. Мама называла их ичигами, и они точно должны быть где-то тут, дома.

Получив кулёк с меховыми тапками и посмотревшись в зеркало (на всякий случай, вернулась же), я снова поковыляла по лестнице.

ЗДРАВСТВУЙ, АЛЬМА МАТЕР!

В восемнадцатой школе я проучилась все десять лет, и знала тут всё и всех (как облупленных, ха!). Раздевалки у младшего блока не было, все раздевались в классах. Я переобулась, сняла шубу (шапку и шарф — в рукава!) и подошла ко входу в младший блок, у которого стояли трое бдительных дежурных. У всех троих — октябрятские звёздочки. Второй класс. Хотя, может, и третий.

Судя по тишине, занятия у второй смены уже начались.

— Ты куда, такая маленькая? — строго спросила меня девчонка в белом фартуке.

— Моя мама сегодня работает в продлёнке, — ответила я. — Я иду к ней.

Тут главное — уверенность! А то не пустят, и будешь как олень целый час топтаться, пока кто-нибудь из учителей не пойдёт.

— Пусти её, Юлька, — сказал пацан, и одна из широких глухих створок, крашенных белой краской, слегка приотворилась — только мне и прошмыгнуть.

Я поднялась по лестнице, памятной мне тем, что однажды я тут слетела со второго этажа. Сдуру поехала по перилам за остальными, а ранец перевесил. Обошлось ушибом, но больно об перила было, шопипец.

Кабинет продлёнки находился в самом конце второго этажа, над спортзалом младшего блока. Но он был закрыт.

Не поняла.

Я подёргала ручку.

— А ты кого ищешь? — спросили сзади.

Татьяна Геннадьевна! Я по голосу узнала. Классная тётенька, много лет в младшем блоке завучем и учителем была. Я шустро повернулась:

— Здравствуйте! Я маму ищу. Меня Оля зовут.

— Очень приятно, Оля. А я — Татьяна Геннадьевна. А как зовут твою маму?

Диалог начал напоминать сказку про Красную Шапку.

— Галина Николаевна. Или Гульчачак Нугмановна — я не знаю, как вы решили её здесь называть.

— Понятно. Она сейчас с продлёнкой на обеде. Я могу тебя проводить, только давай вещи твои в кабинете оставим, чтоб в столовую не тащить.

— Так закрыто же, — я для убедительности подёргала дверь.

— А у меня есть второй ключ! — Татьяна Геннадьевна продемонстрировала мне объёмистую связку, открыла кабинет и помогла мне разместить шубейку на довольно высокой вешалке.

И тут мне пришла в голову мысль. Сейчас проверим, насколько гениальная.

— Татьяна Геннадьевна, а может, я не буду маме работать мешать? Вы могли бы попросить библиотекаря, чтобы мне разрешили почитать в читальном зале?

— А ты умеешь читать? — удивилась она.

— И весьма неплохо, — чопорно ответила я, и Татьяна Геннадьевна засмеялась.

— Ну, пошли.

Библиотека располагалась в вечно сумрачном аппендиксе рядом со входами в спортивный зал. Мы поднялись на второй этаж, и Татьяна Геннадьевна распахнула передо мной тугую дверь:

— Заходи! — и в глубину помещения: — Анна Дмитриевна!

Тэ-экс, а библиотекарша-то не та, которую я помню…

Из-за стеллажей показалась хозяйка помещения:

— Да, Татьяна Геннадьевна, что случилось?

— Анна Дмитриевна, вот эта девушка — дочка нашей новой учительницы физкультуры. Утверждает, что неплохо умеет читать. Пусть почитает. Мать пока на продлёнку вышла, чтобы не мешать там.

— А что, учительница — и не знает, что детей до школы не нужно читать учить? — неодобрительно проворчала библиотекарша.

— А она меня не учила, — решила я заступиться за маму.

Библиотекарша посмотрела на меня удивлённо и ревниво спросила:

— А кто тебя учил?

— Никто, — я пожала плечами. — Никто не знает, как вышло, что я умею читать. Оно как-то само.

Татьяна Геннадьевна, намеревавшаяся сбагрить меня с рук и уйти, остановилась и следила за диалогом.

— Так не бывает! — категорично заявила библиотекарша.

— И, тем не менее, так есть, — я развела руками. — Возможно, я — природный феномен. А у вас есть что-нибудь о Железногорске-Илимском? Или хотя бы о железодобывающей промышленности. Мне нужно узнать, как выглядит карьерный самосвал.

— Очень интересно, — сказала Татьяна Геннадьевна. — А ты можешь мне что-нибудь прочитать?

— Конечно, могу.

Божечки мои, сеанс выразительного чтения — да пожалста!

Татьяна Геннадьевна обернулась к стойке библиотекаря и вперилась взглядом в китайскую стену одинаковых книжек с надписью «Война и мир». То ли какие-то классы дружно «прошли и сдали», то ли у них наоборот началась эта «ипапея», как у нас один пацан в классе написал.

— По-французски я не читаю, — сразу предупредила я.

— Да нет, конечно… — пробормотала завуч, а библиотекарша вынула из кучи тонких книжек, хаотически сваленных на двух сдвинутых столах, «Кота в сапогах».

Ну, что ж. Вы хочите сказочных интонаций? Их есть у меня!

Через минуту библиотекарша сказала:

— А дома у тебя такая книжка есть?

— Честно говоря, не помню. Возможно.

— Так она наизусть рассказывает! — торжествующе «разоблачила» меня Анна Дмитриевна.

Нет, я даже возмущаться не буду, ещё не хватало!

— А принесите что-нибудь… — Татьяна Геннадьевна неопределённо провела рукой в воздухе, — сложное.

Анна Дмитриевна исчезла за стеллажами и вернулась с толстым томом Большой Советской Энциклопедии (том, насколько я успела заметить, начинался с волшебного слова «ОБИГАРМ»), раскрыла где-то посредине…

— Вот, давай отсюда, — ткнула пальцем Татьяна Геннадьевна.

«Народная одежда». Ну, вы как специально!

— Народная одежда, создаваемая трудовым народом (см. Народное творчество) и бытующая в его среде, занимает особое место в истории костюма… — я читала, и меня прямо распирало, так местами мне хотелось выступить со своими комментариями. Сколько лет я в своё время этой темой занималась!

— Достаточно, — Татьяна Геннадьевна погладила меня по голове. — Может, тебя по первым классам поводить, а? А то техника чтения у нас на обе ноги хромает.

Библиотекарша потянула том.

— Погодите, мне же теперь интересно, что такое «обигарм»! — я залезла в начало книги. Курорт в Таджикистане, оказывается. Понятненько. — Знаете, Татьяна Геннадьевна, я как-то не планировала выступать с художественным чтением, но если вы считаете, что это повысит общую успеваемость по классам, то я могу.

Она помолчала, глядя на меня.

— Ладно, я подумаю. Читай пока. Что ты там хотела, про карьерные самосвалы…

Найти статью с приличной картинкой БелАЗа оказалось нетривиальной задачей. Пока Анна Дмитриевна рыскала в лабиринтах своего хранилища, я от нечего делать разобрала по стопкам кучу тонких детских книжек: про животных, про войну, про детей, сказки… о! Отдельно — рассказы о Ленине и прочих революционерах. Боже ж мой, ещё же надо о линии партии не забывать, блин…

Наведение порядка библиотекарше понравилось, она перестала пыжиться и пыхтеть, и когда я спросила, нет ли у неё чего-нибудь по обучению рисунку, особенно рисунку человека, животных и движению, она уже не смотрела на меня подозрительно, а принесла несколько весьма дельных книжек настолько хорошей сохранности, что сразу стало ясно: вряд ли их вообще кто-то читал. Я пролистала книги. Нет, поразительно! Готовая же методика обучения рисованию. Почему нас тогда учили настолько лажово? Тут прозвенел очередной звонок и вскоре толпой ввалились дети — класс шестой-седьмой, наверное — и я, наконец, оказалась избавлена от пристального внимания Анны Дмитриевны. Пока она принимала и выдавала книги, я успела сделать несколько набросков карьерного самосвала и кое-что учебное из книжек накидать — для видимости. Ну, должно же у меня документальное подтверждение быть, что я в библиотеке сидела и рисовала, да?

Я просидела над книгами ещё урок, и тут примчалась Татьяна Геннадьевна:

— Олечка, пойдём со мной. Давай книжки отдадим…

— Вы, пожалуйста, далеко их не убирайте, я завтра ещё приду, — успела я попросить библиотекаршу, и мы побежали. В коридорах было оглушающе. С непривычки аж голова в плечи непроизвольно втягивалась. Вокруг мелькали толпы в синем (мальчишки) и чёрно-коричневом (девчонки). И поверх — мазки́ красных галстуков у третьеклашек. Мы добежали до продлёнки — продлёнщики, пользуясь моментом, бегали и орали вместе с другими классами. Мама стояла в дверях кабинета, присматривая за этой вакханалией, увидела нас и вытаращила глаза:

— Оля⁈

— Галина Николаевна, — пулемётом протараторила Татьяна Геннадьевна, — мы тут познакомились с вашей дочкой. Вы нас не теряйте, мы по классам пройдёмся, покажем образцовую технику чтения.

— Хорошо, — ничего не понимая, пробормотала мама. Прозвенел звонок на урок, и она встрепенулась: — Продлёнка, заходим!

Следующие два урока «по улицам слона водили». Мы с Татьяной Геннадьевной показывали аттракцион невиданного чтения, читая всякое, куда нам тыкали учителя. Не могу сказать, что я особенно устала. С одной стороны, было немного жалко времени, а с другой — это была вроде как тестовая компания меня любимой — к той картинке, где человечек со звездой в лобешнике. Потом меня торжественно привели в продлёнку — и тут мама увидела, что́ у меня на ногах, и покраснела:

— Оля! Ты почему в ичигах⁈

— Мы с бабушкой сандали не нашли, — я посмотрела на свои ноги. — А что тебе не нравится? Тепло, удобно.

— Как из леса!

— Ничего страшного, Галина Николаевна, — утешила её завуч. — Ну что, Оля, остаёшься здесь?

— А можно мне в библиотеку? — я всё так и таскала с собой свои тетрадки. — Я ещё порисую?

В общем, просидела я в библиотеке до самого закрытия. Выхожу — а навстречу мама с моей шубой, продлёнка, оказывается, тоже до пяти. А тут — цок-цок — библиотекарша идёт. Увидела нас:

— Здравствуйте! Так вы у нас новый учитель физкультуры? — это, понятное дело, маме.

Я чёт не очень хотела слушать, что она вещать будет, вдруг опять начнёт о вреде раннего чтения — оделась быстренько и пошла вперёд. Шла, загребая снег, размышляла про ещё одну идею книжки, такая, чтоб и сюжет был, и мастерилка заодно. Была у меня в прошлой жизни подобная, но перекраивать придётся под нынешние реалии…

Мама догнала меня почти у подъезда. Немножко прошла молча.

— Ты, говорят, книжки по рисованию сегодня брала?

— Да, хорошие есть в библиотеке книжки, — согласилась я. — Я завтра ещё пойду.

Мы зашли в подъезд, и я начала прыгать через две ступеньки, что в валенках было делом довольно рискованным.

— Может, тебя в кружок по рисованию записать? — предложила мама. — В школе есть, я бы договорилась.

— Не надо, — помотала я головой, — я в кружок не хочу.

Нечему им меня учить, если уж по-честному. Но не могу же я так нахально сказать? А маме идея кружка понравилась, она всячески расхваливала открывающиеся мне лучезарные перспективы, пока мы не пришли домой, и она не зашла в нашу комнату…