Старик в углу

ГЛАВА V. НОЧНОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ

– Теперь я должен вам сказать, – продолжил Старик в углу, – что, прочитав отчёт о двойном ограблении, появившийся в дневных газетах, я принялся за работу и хорошо подумал – да! – добавил он с улыбкой, заметив взгляд Полли, брошенный ею на кусок верёвки, который Старик не выпускал из рук, – да! – с помощью этого небольшого дополнения к постоянным размышлениям я принял решение о том, как следует действовать, чтобы найти сообразительного вора, который за одну ночь похитил небольшое состояние. Конечно, мои способы не те, что у лондонского детектива; у него свой собственный метод работы. Сыщик, который вёл это дело, очень внимательно расспрашивал несчастного ювелира о его слугах и других домашних.

«У меня трое слуг, – объяснил мистер Шипман, – двое из которых со мной уже много лет; третья, уборщица, появилась сравнительно недавно – около шести месяцев. Она приехала по рекомендации друга, и у неё отличный характер. Она делит комнату с горничной. У кухарки, которая знает меня ещё со школьной скамьи, своя комната; спальни прислуги находятся на верхнем этаже. Я запер драгоценности в сейфе, который стоит в гардеробной. Ключи и часы я положил, как обычно, у кровати. Сон у меня чуткий.

Не понимаю, как это могло случиться, но… вам лучше подойти и взглянуть на сейф. Вероятно, ключи взяли с того места, где я их положил, открыли сейф и вернули обратно – пока я спал. Хотя до сих пор у меня не было случая заглянуть в сейф, я должен был обнаружить потерю до начала работы, потому что собирался унести алмазы с собой…»

Детектив и инспектор осмотрели сейф. Замок никоим образом не был взломан – его открыли собственным ключом. Детектив упомянул о хлороформе, но мистер Шипман заявил, что, когда он проснулся утром примерно в половине восьмого, в комнате не было запаха хлороформа. Однако действия дерзкого вора определённо указывали на применение лекарства. Осмотр помещения выявил тот факт, что грабитель, как и в доме мистера Кнопфа, воспользовался стеклянной панелью в двери из сада как средством входа, но в данном случае он аккуратно вырезал стекло алмазом, отодвинул засовы, повернул ключ в замке и спокойно вошёл внутрь.

«Кто из ваших слуг знал, что вчера вечером у вас в доме оказались бриллианты, мистер Шипман?» – спросил детектив.

«Никто, по-моему, – ответил ювелир, – хотя, возможно, горничная, стоявшая у стола, могла слышать, как мы с мистером Кнопфом обсуждали сделку».

«Не возражаете ли вы против того, чтобы я обыскал всех ваших слуг?»

«Конечно, нет. И уверен, что они тоже не будут возражать. Они абсолютно честны».

– Обыск имущества слуг – неизменно бесполезное занятие, – заметил Старик в углу, пожав плечами. – Никто, даже принятый накануне, не был бы настолько глуп, чтобы держать украденное в доме. Однако обычный фарс довели до конца, с тем или иным протестом со стороны слуг мистера Шипмана и обычным результатом.

Ювелир не мог предоставить никаких дополнительных сведений; детектив и инспектор, надо отдать им должное, провели расследование детально и, более того, с умом. Из их выводов казалось очевидным, что грабитель вначале посетил дом 26 по Филлимор-Террас, а затем отправился дальше – вероятно, перелез через садовые стены между домами к № 22, где Робертсон чуть не поймал его с поличным. Факты были достаточно просты, но оставались загадкой личность того, кому удалось получить сведения о наличии алмазов в обоих домах, и средства, с помощью которых он добыл эти сведения. Было очевидно, что вор или воры знали о мистере Кнопфе больше, чем о мистере Шипмане, поскольку они воспользовались именем мистера Эмиля Кнопфа, чтобы убрать со своего пути его брата.

Было уже почти десять часов, и детективы, попрощавшись с мистером Шипманом, вернулись в дом № 22, чтобы выяснить, вернулся ли мистер Кнопф; дверь открыла старая уборщица, сообщившая, что её хозяин вернулся и завтракает в столовой.

Мистер Фердинанд Кнопф был мужчиной средних лет, с землистым цветом лица, чёрными волосами и бородой, явно еврейского происхождения. Он говорил с выраженным иностранным акцентом, но очень вежливо, выразив надежду, что полицейские извинят его, если он продолжит завтракать.

«Я полностью приготовился к скверным новостям, – объяснил он, – и то, что рассказал Робертсон, ничуть меня не удивило. Письмо, полученное мной вчера вечером, было фальшивым; такого человека, как Дж. Коллинз, доктор медицины, не существует. Брат никогда в жизни не чувствовал себя лучше. Я уверен, что очень скоро вы найдёте хитроумного автора этого послания – ах! – но хочу сказать, что пришёл в ярость, когда добрался до «Метрополя» в Брайтоне, и обнаружил, что Эмиль, мой брат, в жизни не слышал ни о каком докторе Коллинзе.

Последний поезд в город уже ушёл, хотя я немедленно бросился обратно на станцию. Бедный старый Робертсон, он ужасно простужен. Ах, да! Моя потеря! Серьёзный удар; если бы я накануне не заключил удачную сделку с мистером Шипманом, то, возможно, сейчас оказался бы полностью разорён.

Камни, которые находились в моём распоряжении вчера, были, во-первых, великолепными бразильцами; их я продал в основном мистеру Шипману. Несколько отличных капских бриллиантов[23] – все пропали; а вместе с ними несколько удивительных парижских камней, прекрасной работы и отделки, которые доверил мне почтенный французский дом. Так что, сэр, в целом мои потери составят почти 10 000 фунтов стерлингов. Я продаю за комиссионные[24] и, конечно же, должен возместить убытки».

Он, видимо, старался держаться мужественно, как и подобает деловому человеку, пусть даже его постигла неудача. Он отказывался в какой бы то ни было степени винить своего старого и верного слугу Робертсона, который мог умереть от простуды из-за преданности отсутствовавшему хозяину. Любой, самый отдалённый намёк на подозрение в его адрес казался мистеру Кнопфу совершенно абсурдным.

Что касается старой уборщицы, мистер Кнопф определённо ничего о ней не знал, за исключением того факта, что она была рекомендована ему одним из местных торговцев и казалась абсолютно честной, респектабельной и трезвой.

О бродяге мистер Кнопф знал ещё меньше, и не понимал, как этот тип, да и вообще кто-то посторонний, мог знать, что в ту ночь у него в доме оказались бриллианты. Это определённо сильно осложняло дело.

Мистер Фердинанд Кнопф по просьбе полиции позже отправился в участок и взглянул на подозреваемого бродягу. И заявил, что никогда раньше не видел его.

Мистер Шипман, возвращаясь домой после работы, поступил точно так же и сделал аналогичное заявление.

Представ перед судьёй, бродяга почти ничего о себе не рассказал. Он назвал имя и адрес, которые, конечно, оказались ложными. После чего категорически отказался говорить. Казалось, его не заботило, под стражей он или нет. Вскоре даже полиция поняла, что в данный момент от бродяги ничего не добиться.

Мистер Фрэнсис Ховард, детектив, расследовавший это дело, был готов от безысходности рвать на себе волосы, хотя не хотел признаваться в этом даже самому себе. Вы должны помнить, что кража со взломом, благодаря своей простоте, была чрезвычайно загадочным делом. Констебль D 21, стоявший рядом с «Конюшнями Адама и Евы» предположительно во время ограбления дома мистера Кнопфа, не видел, чтобы кто-либо сворачивал из cul-de-sac в главный проход конюшни.

Конюшни, непосредственно выходившие на задний вход в дома Филлимор-Террас, были частными и принадлежали жителям района. За кучерами, их семьями и всеми конюхами, которые спали в стойлах, строго наблюдали и всех допрашивали. Но никто ничего не видел и ничего не слышал, пока крики Робертсона не заставили всех пробудиться.

Что касается письма из Брайтона, то оно было совершенно заурядным и написано на бумаге, которую детектив с макиавеллиевской[25] хитростью проследил до канцелярского магазина на Вест-стрит. Но торговля в этом магазине шла очень оживлённо; множество людей покупали там бумажные листы, похожие на тот, на котором предполагаемый доктор написал своё плутовское письмо. Почерк был сжатым, возможно, изменённым; в любом случае он не мог дать никакого ключа к разгадке – разве что в дело вмешалось бы провидение. Само собой разумеется, что бродяга, когда ему приказали написать своё имя, написал совсем другим почерком, почерком необразованного человека.

Попытки раскрыть тайну по-прежнему не имели успеха, но тут произошло небольшое открытие, натолкнувшее мистера Фрэнсиса Ховарда на идею, которая – как он надеялся – если бы её удалось должным образом осуществить, неизбежно привела бы к тому, что хитрый грабитель оказался бы в пределах досягаемости полиции.

Нашли несколько алмазов мистера Кнопфа, – продолжил Старик в углу после небольшой паузы, – очевидно, втоптанные в землю вором, когда тот в спешке убегал через сад № 22 по Филлимор-Террас.

В конце этого сада находится небольшая студия, сооружённая бывшим владельцем дома, а за ней – небольшой кусок пустыря размерами около семи квадратных футов, который когда-то был рокарием[26], и до сих пор заполнен огромными обломками камней, в чьей тени уховёртки и бесчисленные мокрицы устроили себе счастливые охотничьи угодья.

Через два дня после ограбления тот самый Робертсон, нуждаясь в большом камне для каких-то хозяйственных целей, поднял один булыжник, валявшийся на пустыре, и нашёл под ним несколько блестящих камешков. Мистер Кнопф немедленно лично отнёс их в полицейский участок, где и опознал как часть парижских, ранее купленных им.

Несколько позже сыщик отправился осмотреть место, где совершили находку, и там задумал план, на который возлагал большие надежды.

Последовав совету мистера Фрэнсиса Ховарда, полиция решила выпустить безымянного бродягу из надёжного убежища, находящегося в участке, и позволить ему отправиться куда его душе угодно. Кстати, неплохая мысль – если этот человек каким-либо образом связан с хитроумными грабителями, он раньше или позже либо воссоединится со своими товарищами, либо даже приведёт полицию туда, где спрятана остальная добыча; разумеется, за ним необходимо следить, не спуская глаз.

Несчастный бродяга, освободившись, покинул участок, накинув тонкую куртку на плечи, потому что был очень холодный день. Он начал с того, что заявился в таверну Таун-Холл, чтобы хорошо поесть и обильно выпить. Мистер Фрэнсис Ховард заметил, что он с подозрением поглядывал на каждого прохожего, но это не мешало ему наслаждаться обедом и бутылкой вина.

Было около четырёх, когда бродяга вышел из таверны, и для неутомимого мистера Ховарда началась одна из самых утомительных и неинтересных погонь по лабиринтам лондонских улиц, в которых он когда-либо участвовал. Вверх в Ноттинг-Хилл, вниз по трущобам Ноттинг-Дейла, вдоль Хай-стрит, за Хаммерсмит и через Шепердс-Буш – безымянный бродяга неторопливо вёл за собой злосчастного детектива, время от времени останавливаясь в пабах, чтобы выпить. Мистеру Ховарду не всегда хотелось следовать за ним в паб.

Но, несмотря на усталость, надежды мистера Фрэнсиса Ховарда росли с каждым часом, проведённым вместе с утомительным бродягой. Этот человек явно пытался убить время; он, казалось, не чувствовал усталости, но шагал всё дальше и дальше, возможно, подозревая, что за ним следят.

Сердце сыщика стучало, как бешеное, ноги невыносимо болели, а сам он был полумёртв от холода, но в конце концов он начал понимать, что бродяга постепенно возвращается к Кенсингтону. Было уже около одиннадцати часов ночи; пару раз этот человек прошёл вверх и вниз по Хай-стрит, от школы Святого Павла до магазинов «Дерри и Том» и обратно, бросил несколько взглядов искоса в различные переулки и – наконец-то – свернул на Филлимор-Террас. Бродяга по-прежнему не торопился и даже остановился посреди дороги, пытаясь зажечь трубку, что заняло у него немало времени, поскольку дул сильный восточный ветер. Затем он неторопливо поплёлся по улице и повернул к «Конюшням Адама и Евы», а мистер Фрэнсис Ховард не отставал от него ни на шаг.

Действуя по указанию детектива, неподалёку от него в полной готовности находились несколько человек в штатском. Двое стояли в тени ступеней Конгрегационалистской церкви на углу конюшен, другие расположились так, что могли услышать тихий оклик.

Поэтому, едва дичь зашла в cul-de-sac в задней части Филлимор-Террас, как по знаку мистера Фрэнсиса Ховарда все выходы заблокировали, и бродягу поймали в мышеловку, как крысу.

Лишь только бродяга продвинулся примерно на тридцать ярдов (вся длина этой части конюшни составляет около ста ярдов) и затерялся в тени, мистер Фрэнсис Ховард приказал пятерым своим людям осторожно продвигаться вперёд к конюшням, а другой пятёрке полагалось образовать заградительную линию по всей передней части Филлимор-Террас между конюшнями и Хай-стрит.

Как вы помните, стены заднего сада отбрасывали длинную и густую тень, но, если бы человек попытался перелезть через них, его силуэт оказался бы чётко очерчен. Мистер Ховард был совершенно уверен, что вор пришёл забрать добычу, которую, несомненно, спрятал на заднем дворе одного из домов. Его поймают in flagrante delicto[27], и под угрозой сурового приговора, вероятно, заставят назвать сообщника. Мистер Фрэнсис Ховард был на редкость доволен собой.

Минуты летели; в темноте и безлюдных конюшнях царила абсолютная тишина, несмотря на присутствие многих мужчин.

– Конечно, события той ночи так и не попали в газеты, – добавил Старик в углу с обычной мягкой улыбкой. – Если бы план увенчался успехом, о случившемся узнали бы все, а в газетах появилась бы длинная хвалебная статья о проницательности нашей полиции. Но всё вышло наоборот – да, бродяга бесследно исчез в конюшнях. Ни Фрэнсис Ховард, ни другие констебли не смогли объяснить этот факт. То ли земля, то ли тени поглотили подозреваемого. Никто не видел, как он взбирался на садовую стену, никто не слышал, как он открывал дверь; он скрылся в тени садовых стен, и больше его не было ни видно, ни слышно.

– Один из слуг в домах Филлимор-Террас, должно быть, принадлежал к банде, – быстро вставила Полли.

– Ах, да! Но кто? – поинтересовался Старик в углу, завязывая красивый узел на верёвке. – Могу заверить вас, что полиция перевернула всё вверх дном, чтобы разыскать бродягу, пребывавшего под стражей в течение двух дней, но и поныне не смогла найти ни его следов, ни самих алмазов.