Старик в углу

ГЛАВА XXVIII. УБИЙСТВО В РИДЖЕНТС-ПАРКЕ

К этому времени мисс Полли Бёртон уже привыкла к своему необычному vis-á-vis[76] в углу.

Когда бы она ни приходила в чайную, Старик уже находился там, в том же самом углу, облачённый в очередной примечательный клетчатый твидовый костюм. Он редко желал ей доброго утра, но зато неизменно начинал при её появлении с повышенной нервозностью мять в руках очередной кусок рваной и узловатой верёвки.

– Вы когда-нибудь интересовались убийством в Риджентс-парке? – как-то раз спросил Старик.

Полли ответила, что забыла бо́льшую часть подробностей, связанных с этим заковыристым убийством, но всецело помнит волнение и суматоху, которое оно вызвало в определённой части лондонского общества.

– Скачки и азартные игры, в частности, – согласился Старик. – Все лица, прямо или косвенно причастные к убийству, принадлежали к типу людей, обычно называемых «душой общества» или «прожигателями жизни», а Харвуд-клуб на Ганновер-сквер, вокруг которого разгорелся весь скандал в связи с убийством, был одним из самых ярких клубов Лондона.

Вероятно, деятельность Харвуд-клуба (по сути, игорного дома) навсегда осталась бы – во всяком случае, официально – вне поля зрения полицейских властей, если бы не убийство в Риджентс-парке и разоблачения, последовавшие за ним.

Позволю предположить, что вы бывали на тихой площади между Портленд-плейс и Риджентс-парком, которая называется Парк-Кресент на южном конце, а на восточном и западном – соответственно Парк-сквер-Ист и -Вест. Большую площадь и её красивые сады пересекает Мэрилебон-роуд со всем её интенсивным движением, но сады соединены туннелем под дорогой; и, конечно, вам следует помнить, что новую станцию метро в южной части площади в то время ещё не планировали.

Ночь 6 февраля 1907 года была очень туманной, однако тридцатилетний мистер Аарон Коэн, проживавший на Парк-сквер-Вест, в два часа ночи засунул в карман крупный выигрыш, снятый с зелёного стола Харвуд-клуба, и в одиночестве отправился домой. Час спустя мирный сон большинства жителей Парк-сквер-Вест нарушили звуки яростной ссоры на дороге. В течение двух-трёх минут слышались сердитые и яростные крики, сразу же после этого – неистовые вопли: «Полиция! Убийство!». Затем – резкий двойной выстрел из огнестрельного оружия, и больше ничего.

Туман был очень густым, и, как вам, несомненно, известно, при такой погоде очень трудно определить местонахождение звука. Однако не позже, чем через две минуты, констебль F 18, патрулировавший на углу Мэрилебон-роуд, прибыл на место происшествия и, предварительно вызвав свистком своих коллег, принялся ощупью бродить в тумане, скорее сбитый с толку, нежели верно направляемый противоречивыми указаниями жителей близлежащих домов, которые чуть не вываливались из верхних окон, крича констеблю:

«У ограждения, полисмен!»

«Выше по дороге!»

«Нет, ниже!»

«Вон там, на той стороне тротуара!»

«Нет, на этой!»

Наконец, другой полицейский, F 22, свернув на Парк-сквер-Вест с северной стороны, буквально наткнулся на тело человека, лежавшего на тротуаре так, что голова упиралась в ограждение площади. Рядом уже толпились выбежавшие из своих жилищ люди, желавшие поскорее узнать, что же произошло на самом деле.

Полицейский направил яркий свет своего фонаря на лицо несчастного.

«Похоже, его задушили, так?» – пробормотал он своему товарищу.

И указал на опухший язык, глаза, наполовину выкатившиеся из орбит, и тёмно-багровое, почти чёрное от прилива крови лицо.

В этот момент один из зрителей, спокойнее других воспринимавший различные потрясения, вгляделся в лицо мертвеца и вскрикнул от удивления:

«Да ведь это же мистер Коэн из 30-го номера!»

Упоминание знакомой фамилии заставило несколько других мужчин выйти вперёд и повнимательнее рассмотреть искажённую ужасом посмертную маску.

«Несомненно, наш ближайший сосед», – заявил мистер Эллисон, молодой юрист, проживавший в доме № 31.

«Почему, чёрт побери, он решил прогуляться в такую туманную ночь, да ещё в одиночестве?» – спросил кто-то другой.

«Обычно он возвращался домой очень поздно. Кажется, был членом какого-то городского игорного клуба. Наверно, не смог найти такси, чтобы его отвезли. Имейте в виду, я его почти не знал. Мы просто раскланивались».

«Бедный малый! Кажется, на него накинули удавку, как в старину».

«В любом случае, мерзкий убийца, кем бы он ни был, хотел убедиться, что убил нужного человека! – добавил констебль F 18, подбирая какой-то предмет с тротуара. – Вот револьвер с двумя пустыми гнёздами для патронов. Вы слышали выстрелы, господа?»

«Нет, в беднягу не стреляли. Его, без сомнения, задушили».

«Он, очевидно, пытался выстрелить в нападавшего», – авторитетно заявил молодой адвокат.

«Если ему удалось ранить негодяя, возможно, появится шанс проследить путь, по которому тот удрал».

«Но не в тумане».

Однако скорое появление инспектора, сыщика и врача, которых поспешно известили о трагедии, положило конец дальнейшим обсуждениям.

В доме № 30 прозвенел звонок, и служанок – всех четверых – попросили взглянуть на тело.

Сопровождая ответы слезами ужаса и криками испуга, служанки узнали в убитом своего хозяина, мистера Аарона Коэна. Поэтому тело перенесли в дом № 30 в ожидании расследования коронера.

Перед полицией, согласитесь, стояла довольно сложная задача: очень мало сведений и поначалу – почти никаких улик.

Расследование практически ничего не дало. В квартале были мало осведомлены о мистере Аароне Коэне и его делах. Служанки даже не знали ни названия, ни местонахождения различных клубов, которые он посещал.

У него была контора на Трогмортон-стрит, и мистер Коэн каждый день наведывался туда. Ужинал дома, иногда – вместе с друзьями, а если в одиночестве, то после еды неизменно отправлялся в клуб, где оставался до рассвета.

В ночь убийства он ушёл из дома около девяти часов. Именно тогда служанки видели его в последний раз. Что касается револьвера, то все четверо поклялись, что никогда не видели его раньше, разве что мистер Коэн сам купил оружие в день своей смерти.

Кроме того, не обнаружили никаких следов убийцы, но на следующее утро после преступления рядом с воротами на противоположном конце площади – там, где она смыкалась с Портленд-плейс – нашли пару ключей, связанных между собой короткой металлической цепочкой. Первый ключ открывал замок на дверях дома мистера Коэна, второй – ворота в ограждении площади.

Таким образом, предположили, что убийца, выполнив своё намерение и обыскав карманы жертвы, нашёл ключи и совершил побег, проскользнув на площадь, пробежав через туннель и снова выбравшись через отдалённые ворота. Затем он принял меры предосторожности – чтобы не носить ключи с собой, выбросил их – и исчез в тумане.

Присяжные вынесли вердикт о преднамеренном убийстве, совершённом каким-либо неизвестным лицом или группой лиц, и полиция приложила все усилия, чтобы отыскать неизвестного и дерзкого убийцу. Результатом расследования, мастерски проведённого мистером Уильямом Фишером, стал сенсационный арест одного из самых выдающихся молодых щёголей Лондона примерно через неделю после преступления.

Обвинение мистера Фишера вкратце сводилось к следующему:

Ночью 6 февраля, вскоре после полуночи, игра в Харвуд-клубе на Ганновер-сквер стала очень бурной. Мистер Аарон Коэн держал банк в рулетке против примерно двадцати или тридцати своих друзей, в основном молодых людей, не обременённых умом, но обладавших избытком денег. Банкир уверенно выигрывал, и, похоже, это была уже третья ночь подряд, когда мистер Аарон Коэн уходил домой, оказавшись на несколько сотен богаче, чем в начале игры.

Юный Джон Эшли, сын почтенного сельского сквайра, «хозяина гончих» где-то в Мидлендсе[77], крупно проигрался, и, более того, это была третья ночь подряд, когда Фортуна[78] повернулась к нему спиной.

– Помните, – продолжал Старик в углу, – когда я сообщаю вам все эти подробности и факты, то излагаю объединённые показания нескольких свидетелей, сбор и систематизация которых заняли много дней.

Молодого мистера Эшли, хотя и популярного в обществе, считали, так сказать, «сидящим на мели». Во-первых, он был по уши в долгах. А во-вторых, будучи младшим сыном[79], смертельно боялся отца, который угрожал отправить отпрыска в Австралию с пятифунтовой банкнотой в кармане, если тот ещё раз наберётся наглости и посмеет воззвать к отцовской снисходительности.

Многочисленным товарищам Джона Эшли было вполне очевидно, что достойный «хозяин гончих» держал поводья крепкой рукой. Молодой человек, изнывая от желания выглядеть значимой фигурой в кругах, в которых вращался, часто обращался за помощью к богине удачи, иногда улыбавшейся ему за зелёными столиками Харвуд-клуба.

Как бы то ни было, общее мнение членов клуба заключалось в том, что молодой Эшли разменял свою последнюю банкноту в 25 фунтов, прежде чем сел за рулетку с Аароном Коэном в ту ночь 6 февраля.

Все его друзья, а особенно мистер Уолтер Хатерелл, изо всех сил старались отговорить его от того, чтобы померяться силами с Коэном, которому неслыханно везло. Но юный Эшли, разгорячённый вином и обозлённый собственной неудачей, никого не слушал; он бросал на доску одну пятифунтовую банкноту за другой, брал взаймы у тех, кто соглашался ему одолжить, затем некоторое время играл под честное слово. Наконец, в половине второго утра – после того, как красное выпало 19 раз подряд – молодой человек обнаружил, что у него в карманах не осталось ни гроша, а над ним самим висит долг – игровой долг – долг чести в размере 1500 фунтов мистеру Аарону Коэну.

Следует оказать оклеветанному джентльмену ту справедливость, в которой ему постоянно отказывали пресса и общественность: все присутствующие без колебаний утверждали, что мистер Коэн неоднократно пытался убедить молодого мистера Эшли бросить игру. Сам мистер Коэн находился в деликатном положении, поскольку выигрывал, и юноша несколько раз позволял себе насмешливые замечания, обвиняя держателя банка в желании прервать игру на пике везения.

Мистер Аарон Коэн, куривший дорогую гаванскую сигару, в конце концов пожал плечами и промолвил: «Как вам будет угодно!»

Но в половине второго ему надоело играть с партнёром, который постоянно проигрывал и никогда не платил – вернее, не мог заплатить, как, очевидно, полагал мистер Коэн. Поэтому он отказался принимать долговые расписки мистера Джона Эшли. Последовавшую короткую перепалку мгновенно пресекли – дирекция клуба всегда начеку, чтобы избежать малейших намёков на скандал.

Тем временем мистер Хатерелл, проявив незаурядный здравый смысл, убедил юного Эшли покинуть клуб со всеми его искушениями и отправиться домой, и лучше всего – в постель.

Дружба молодых людей, хорошо известная в обществе, заключалась главным образом в том, что Уолтер Хатерелл был добровольным товарищем и спутником Джона Эшли в его безумных и экстравагантных шалостях. Но в ту ночь последний, очевидно, запоздало протрезвевший из-за своих невосполнимых и тяжёлых потерь, позволил другу увести себя с места бедствия. Было без двадцати два.

– И вот теперь ситуация становится интересной, – нервно продолжал Старик в углу. – Неудивительно, что полиция допросила по меньшей мере дюжину свидетелей, прежде чем их полностью удовлетворила неопровержимость каждого заявления.

Уолтер Хатерелл примерно через десять минут, то есть без десяти два, вернулся в клубный зал. На расспросы он ответил, что распрощался с другом на углу Нью-Бонд-стрит. так как тот хотел остаться один, и что Эшли сказал, что свернёт на Пикадилли, прежде чем отправиться домой – он думал, что прогулка пойдёт ему на пользу.

Около двух часов ночи мистер Аарон Коэн, удовлетворённый результатами вечера, отказался дальше держать банк и, положив в карман крупный выигрыш, отправился домой пешком, а мистер Уолтер Хатерелл покинул клуб спустя полчаса.

А ровно в три часа на Парк-сквер-Вест прозвучали крики «Убийство!» и выстрелы из огнестрельного оружия, после чего мистера Аарона Коэна нашли задушенным возле ограды.