Старик в углу

ГЛАВА I. ТАЙНА ФЕНЧЁРЧ-СТРИТ

Старик в углу отодвинул свой стакан и наклонился через стол.

– Тайны! – прокомментировал он. – Не существует такого понятия, как тайна, по отношению к какому бы то ни было преступлению, если при расследовании пользоваться разумом.

Немало изумлённая Полли Бёртон взглянула поверх своей газеты и устремила на собеседника пару чрезвычайно суровых, холодно вопрошающих карих глаз.

Она не одобряла этого человека с того самого момента, когда он прошёл через магазин и сел напротив неё, за тот же стол с мраморной столешницей, на котором уже стояли большой кофе (3 пенса), булочка с маслом (2 пенса) и тарелка с язычками (6 пенсов).

Нынче именно этот угол, именно этот стол, именно этот особый вид на великолепный мраморный зал, известный как филиал складов компании А. В. С. на Норфолк-стрит, являлись собственными углом, столом и видом Полли. Здесь её ежедневной добычей становились ланч[3] на одиннадцать пенсов и ежедневная заметка стоимостью в один пенни – с того славного незабываемого дня, когда её зачислили в штат «Ивнинг Обсёрвер» (с вашего позволения, мы дадим газете это название[4]), и таким образом приняли в члены прославленной и всемирно известной организации, известной под именем «Британская Пресса».

Она была личностью, эта мисс Бёртон из «Ивнинг Обсёрвер». На её визитных карточках значилось:

«Мисс Мэри Дж. Бёртон[5].

«Ивнинг Обсёрвер».

Она взяла интервью у мисс Эллен Терри[6] и епископа Мадагаскара, мистера Сеймура Хикса[8] и главного комиссара полиции. Она присутствовала на последнем приёме в саду Мальборо-Хауса[8] – то есть в гардеробной, где она увидела шляпу леди Как-бишь-её, солнцезащитный козырёк мисс Какой-то-там и многие другие модные или претендующие быть модными вещи, каждую из которых должным образом описала под заголовком «Королевская власть и одежда» в дневном выпуске «Ивнинг Обсёрвер».

(Сама статья подписана «М. Дж. Б.», и её можно найти в архивах этого ведущего полупенсовика[9].)

По этим причинам – а также по ряду других – Полли разозлилась на Старика в углу и сообщила ему об этом своим взглядом так ясно, как может сообщить любая пара карих глаз.

Журналистка как раз читала статью в «Дейли телеграф». Статья была невероятно интересной. Неужели Полли принялась комментировать вслух? Несомненно, сидевший напротив прямо отвечал на её мысли.

Однако хмурый взгляд тут же сменился улыбкой. Мисс Бёртон (из «Ивнинг Обсёрвер») обладала острым чувством юмора, которое не удалось разрушить двум годам сотрудничества с британской прессой, а внешность старика была такова, что могла пробудить к жизни самую мрачную фантазию. Полли подумала про себя, что никогда не видела такого бледного, такого худого человека с такими забавными светлыми волосами, гладко зачёсанными по верху явно лысой макушки. Он выглядел невероятно робким и нервным, беспрестанно теребя какую-то верёвку; длинные, тощие и дрожавшие пальцы вывязывали чудесные и сложные узлы и тут же развязывали их.

Внимательно изучив каждую деталь причудливой личности, Полли испытала некий порыв дружелюбия.

– И всё же, – приветливо, но авторитетно заметила она, – эта статья в хорошо осведомлённом журнале говорит, что всего лишь за последний год не менее шести преступлений совершенно сбили с толку полицию, а виновные до сих пор на свободе.

– Простите, – мягко возразил Старик, – но я ни на минуту не осмеливался утверждать, что для полиции не существует никаких тайн; я просто отметил, что не было ни одной, где для расследования преступления использовался бы интеллект.

– Даже в расследовании тайны Фенчёрч-стрит? – саркастически спросила Полли.

– Меньше всего в так называемой тайне Фенчёрч-стрит, – тихо ответил он.

Тайна Фенчёрч-стрит, как окрестила публика это экстраординарное преступление, в течение последних двенадцати месяцев озадачивала – о чём достоверно знала Полли – умы каждого мыслящего существа, будь то мужчина или женщина. И сама мисс Бёртон принадлежала к числу небезразличных; она была заинтересована, очарована; она изучила дело, сформировала собственные теории, часто и подолгу размышляла об этом, даже написала одно-два письма в прессу – предлагая, аргументируя, намекая на возможности и вероятности, приводя доказательства, которые другие детективы-любители с готовностью опровергали. Мнение этого робкого человечка в углу, таким образом, вызвало особое раздражение, и Полли возразила с язвительностью, призванной полностью уничтожить самодовольного собеседника:

– Как жаль, что в этом деле вы не предложили свои бесценные услуги нашей заблудшей, но действующей из лучших побуждений полиции.

– Серьёзно? – добродушно усмехнулся он. – Ну, знаете, во-первых, я сомневаюсь, что они их примут; а во-вторых, мои склонности и мой долг – если бы я активно занялся сыщицким ремеслом – вступили бы в конфликт друг с другом, поскольку я не могу не сочувствовать преступнику, который достаточно умён и проницателен, чтобы водить за нос всю нашу полицию.

Я не знаю, что из этого дела вы помните, – тихо продолжил он. – Случившееся, безусловно, вначале заставило растеряться даже меня. 12 декабря прошлого года женщина, плохо одетая, но с безошибочным видом знававшей лучшие дни, сообщила в Скотланд-Ярд об исчезновении своего мужа Уильяма Кершоу, человека без занятий и, по-видимому, без постоянного места жительства. Её сопровождал друг – толстый, маслянистый на вид немец – и они рассказали историю, которая немедленно побудила полицию действовать.

Итак, 10 декабря, около трёх часов пополудни, Карл Мюллер, немец, навестил своего друга Уильяма Кершоу с целью взыскать с последнего небольшой долг – десять фунтов или около того. Прибыв в убогую квартиру на Шарлотт-стрит, Фицрой-сквер, он застал Уильяма Кершоу в невероятном волнении, а его жену в слезах. Мюллер попытался изложить цель своего визита, но Кершоу, яростно жестикулируя, отмахнулся от этих требований и – по его собственным словам – ошеломил его, попросив одолжить ему ещё два фунта; эта сумма, как он заявил, станет средством скорейшего сколачивания состояния для него самого и друга, который поможет ему в нужде.

После четверти часа, потраченной на неясные намёки, Кершоу, посчитав осторожного немца упрямым тупицей, решил позволить ему участвовать в воплощении в жизнь секретного плана, который, как он утверждал, даст им в руки тысячи и тысячи.

Полли инстинктивно отложила газету; кроткий нервничавший незнакомец с робкими слезящимися глазами рассказывал так своеобразно, что очаровывал её.

– Я не знаю, – продолжил он, – помните ли вы историю, которую немец рассказал полиции, а жена или вдова подтвердила во всех деталях. Вкратце дело обстояло так: лет тридцать назад, Кершоу, тогда двадцатилетний, был студентом-медиком в одной из лондонских больниц. У него был приятель по имени Баркер. Кершоу и Баркер снимали комнату вместе с ещё одним молодым человеком.

Последний, как выяснилось, однажды вечером принёс домой весьма значительную сумму денег, выигранную на скачках, а на следующее утро его нашли убитым в своей постели. Кершоу, к счастью для него самого, смог предъявить убедительное алиби – он провёл ночь на дежурстве в больнице. Что касается Баркера, он исчез: во всяком случае, из поля зрения полиции, но не настолько ловко, чтобы укрыться от зорких глаз Кершоу – по крайней мере, так утверждал последний. Баркер очень ловко умудрился сбежать из страны и после разных перипетий поселился в конце концов во Владивостоке, в Восточной Сибири, где под вымышленным именем Сметхёрста нажил огромное состояние на торговле мехами.

Заметьте, что Сметхёрста, сибирского миллионера, знает каждый. История Кершоу о том, что его когда-то звали Баркер, и он совершил убийство тридцать лет назад, так и не была доказана, согласны? Я просто передаю вам то, что Кершоу рассказал своему другу-немцу и его жене в тот памятный день 10 декабря.

По его словам, в своей блистательной карьере Сметхёрст совершил единственную, но гигантскую ошибку – он четыре раза писал своему бывшему другу Уильяму Кершоу. Два из этих писем не имели отношения к делу, поскольку были написаны более двадцати пяти лет назад. Кершоу, кроме того, потерял их – по его словам, давным-давно. Однако, по его же словам, первое из этих писем было написано, когда Сметхёрст, он же Баркер, истратил все деньги, добытые путём преступления, и оказался в нищете в Нью-Йорке.

Кершоу, находившийся тогда в довольно благополучных обстоятельствах, послал ему банкноту в 10 фунтов стерлингов в память о былых временах. Далее, когда ситуация изменилась и сам Кершоу покатился под откос, Сметхёрст, как он тогда уже именовал себя, прислал ему в виде дружеского жеста 50 фунтов. После этого, по словам Мюллера, Кершоу неустанно предъявлял всевозможные требования к постоянно растущему кошельку Сметхёрста и сопровождал эти требования различными угрозами – которые, учитывая далёкую страну, где пребывал миллионер, были больше, чем бесполезны.

Но теперь наступила кульминация. И Кершоу, в последний момент на мгновение заколебавшись, передал своему немецкому другу два последних письма, якобы написанных Сметхёрстом – если вы помните, они сыграли весьма важную роль в Загадочной Истории Этого Экстраординарного Преступления. У меня есть копии обоих этих писем, – добавил Старик в углу, вынимая листок из весьма потрёпанного бумажника. Бережно развернув его, он начал читать:

«Сэр,

ваши нелепые требования денежных сумм совершенно необоснованны. Я уже помог вам в той мере, в какой вы заслужили. Однако, памятуя о старых временах и оказанной вами помощи, когда я находился в ужасном затруднении, я готов ещё раз позволить вам воспользоваться моим добродушием. Мой друг, русский купец, которому я продал свой бизнес, через несколько дней отправляется на своей яхте в длительное путешествие по многим европейским и азиатским портам и пригласил меня сопровождать его до Англии. Устав от жизни в чужих краях и желая после тридцатилетнего отсутствия снова увидеть родину, я решил принять его приглашение. Я не знаю, когда именно мы окажемся в Европе, но обещаю, что, как только войдём в подходящий порт, я напишу вам снова, назначив встречу в Лондоне. Но помните: если ваши требования окажутся чрезмерно абсурдными, я ни на мгновение не прислушаюсь к ним, и к тому же я – последний человек в мире, который мог бы подчиниться настойчивому и неоправданному шантажу.

Остаюсь, сэр, искренне ваш

Фрэнсис Сметхёрст».

– Второе письмо было отправлено из Саутгемптона[10], – спокойно продолжил Старик в углу, – и, что довольно любопытно, оно оказалось единственным из якобы полученных Кершоу от Сметхёрста, от которого сохранился конверт с датой. Само письмо было довольно кратким, – добавил он, вернувшись к листку бумаги:

«Дорогой сэр,

В дополнение к моему письму, отправленному несколько недель назад, хочу сообщить вам, что «Царское Село»[11] во вторник, 10-го числа, причалит в Тилбери[12]. Там я сойду на берег и немедленно отправлюсь в Лондон первым же поездом. Если хотите, можете встретить меня на станции Фенчёрч-стрит в зале ожидания первого класса, ближе к вечеру. Поскольку я предполагаю, что после тридцатилетнего отсутствия вы вряд ли помните моё лицо, сообщаю, что вы узнаете меня по тяжёлой каракулевой шубе и такой же шапке. Тогда вы сможете представиться мне, и я лично выслушаю то, что вы, возможно, хотели изложить мне.

Искренне ваш,

Фрэнсис Сметхёрст».

– Именно это последнее письмо вызвало возбуждение у Уильяма Кершоу и слёзы у его жены. По словам немца, он ходил взад и вперёд по комнате, как дикий зверь, неустанно жестикулируя и что-то неразборчиво восклицая. Однако миссис Кершоу переполняли сомнения. Она не доверяла мужчине из чужих краёв, который, по рассказам мужа, уже имел одно преступление на своей совести, и поэтому, как она опасалась, мог рискнуть совершить ещё одно, чтобы избавиться от опасного врага. С женской точки зрения она считала этот план бесчестным, поскольку, как ей было известно, закон сурово относится к шантажистам.

«Свидание могло быть хитрой ловушкой, – рассуждала миссис Кершоу. – По меньшей мере странно: почему бы Сметхёрсту не встретиться с мужем в отеле на следующий день?» Тысяча «что», «как» и «почему» не давали ей покоя, но толстого немца заворожили видения Кершоу о несметном количестве золота, так соблазнительно маячившем перед глазами. Он одолжил Кершоу необходимые 2 фунта, с помощью которых тот намеревался немного привести себя в порядок, прежде чем отправиться на встречу с другом-миллионером. Кершоу покинул квартиру, и больше несчастная женщина не видела мужа, равно как и Мюллер, немец, его приятель.

Жена с тревогой прождала всю ночь, но Кершоу не вернулся. Следующий день она провела в бессмысленных и бесполезных расспросах о районе Фенчёрч-стрит; а 12-го отправилась в Скотланд-Ярд, рассказала, что знала, и передала в руки полиции оба письма, написанные Сметхёрстом.