Староста страны Советов: Калинин. Страницы жизни

Большая стройка

Пассажирский поезд плавно замедлил ход: конечная станция. Михаил Иванович спустился на перрон. Сколько раз приезжал на этот вокзал — не упомнишь. И открыто, и тайком от полиции. Знакомы здесь каждая дверь, каждое окно, каждая ступенька. Взгляд скользнул, ни на чем не задерживаясь, и вдруг — как удар в сердце, даже перехватило дыхание: увидел непривычное сочетание букв — Ленинград.

Кажется, пора уже свыкнуться с мыслью, что Владимира Ильича нет, а боль не уменьшается, не утихает и, видимо, никогда не утихнет. Не забудутся страшные дни, будто слившиеся в одну беспросветно-черную полосу. 19 января 1924 года начал работать XI Всероссийский съезд Советов. Открывая его, Михаил Иванович предложил обратиться с теплым приветствием к Ильичу. Сказал с трибуны:

— Пусть паше слово, наш единодушный возглас, наше самое искреннее пожелание о скорейшем выздоровлении Владимира Ильича послужит поддержкой в его тяжкой борьбе с недугом.

Верил Калинин, что Владимир Ильич одолеет болезнь, поправится. Просто невозможно было представить жизнь без него. Думал: впереди весна, дело пойдет на поправку. А вечером 21 января Михаила Ивановича вызвали из президиума съезда. Вышел в комнату за сценой, разминая задеревеневшие от долгого сидения ноги. Взял протянутую ему телефонную трубку, услышал хриплый, будто придушенный, голос, так и не понял чей:

— Прошу без промедления в Цека.

— А что произошло? Почему спешка?

— Звонили из Горок. Скончался Владимир Ильич.

С Калининым случилось тогда непонятное, чего не бывало прежде. Он перестал на какое-то время воспринимать происходящее. Все заслонилось одним: умер Ленин!

Нервы сдали днем. В Москве еще никто не знал о смерти Владимира Ильича. Скорбная обязанность сообщить об этом делегатам съезда Советов выпала Михаилу Ивановичу. Подошел к трибуне, но не мог начать, не мог произнести ни слова. Спазмы перехватили горло, слезы текли по щекам, капали с усов, с бороды… А ведь он забыл, когда последний раз плакал. Но теперь не в силах был сдержать рыдания. С неимоверным напряжением выдавливал из себя каждую фразу, и зал, словно бы затянутый серой кисеей, зыбко колебался перед глазами.

Когда стемнело, вместе с делегатами съезда отправился в Горки. В памяти запечатлелись отрывочные картины. Дорога меж пухлых глубоких сугробов, фосфоресцирующих под звездным небом. Среди черных деревьев дом, будто осевший, с темными провалами окон. Жуткая тишина, нарушаемая лишь хрустом снега под сапогами… Надежда Константиновна на стуле у двери в комнату. Запрокинутая голова — затылком к стене, безжизненно повисшие руки. Неузнаваемо изменившаяся Мария Ильинична: словно гипсовая маска вместо лица.

Владимир Ильич на столе. Закрытые глаза, выражение покоя, умиротворенности. Будто спит. Михаил Иванович приблизился к нему тихо, на цыпочках, как бы боясь потревожить… А затем всю ночь, пока порозовело за окнами, сидел около Ленина. Входили и выходили какие-то люди, приносили цветы, что-то делали, а Михаил Иванович все смотрел и смотрел в дорогое лицо, стараясь запомнить каждую черточку.

Потом несли Владимира Ильича до станции, все пять верст на руках. Красный гроб медленно плыл над белыми, распростершимися, как бескрайний саван, сугробами.

Вот уже несколько месяцев нет Ильича, уже июнь на дворе, много событий произошло без Ленина, а привыкнуть к этому, смириться с этим не было никакой возможности. Михаил Иванович все резче и явственней ощущал его отсутствие. Никто не способен приподнять завесу над будущим, так точно определить ближние и дальние цели, как умел Ленин.

Погас маяк…

В те январские дни, когда не стало Владимира Ильича, Петроградский Совет, учитывая многочисленные пожелания трудящихся, обратился в Центральный Исполнительный Комитет с ходатайством назвать город, в котором свершилась Октябрьская революция, именем великого борца за коммунизм. Михаил Иванович, разумеется, поддержал это ходатайство, сам зачитал проект постановления. И вот над вокзалом, над воротами города — повое название… Город Ленина… Еще одно подтверждение того, что память о нем живет, что мысли и дела его всегда с нами.

У гроба Ильича, прощаясь с вождем, Михаил Иванович, как и другие руководители партии и правительства, дал торжественную клятву продолжить ту гигантскую работу, которая была начата Владимиром Ильичем. И это не просто слова. Калинин старался воплощать в жизнь то, о чем мечтал, к чему стремился Ленин.

Электрификация страны — в последние годы Ильич уделял этому особое и постоянное внимание. Без электричества не сможет Советское государство быстрыми темпами развить промышленность, не засияет яркий свет в окнах больших домов, школ, институтов. Без электрической энергии социализм не построить… По инициативе Владимира Ильича, под его руководством был разработан грандиозный проект: Государственный план электрификации России — ГОЭЛРО. Скептикам этот план казался фантастическим, неосуществимым. Михаил Иванович и радовался, и удивлялся: эка на что замахнулись, запрудить могучие реки, дать дешевую энергию во все города и села! Здорово, конечно, только где взять бетон, машины, специалистов? Но ведь другого выхода нет. Значит, надо по присловью: глаза боятся, а руки делают. Начали-то с малого, с тепловых станций, действующих на торфе. Как радовался Ильич, узнав, что Шатурская электростанция дала ток! По предложению Калинина все создатели этой станции были занесены на Красную доску, стали примером для подражания по всей стране.

На юго-восточной окраине северной столицы, на правом берегу Невы, в так называемой Уткиной заводи, очень удачно было выбрано место еще для одной стройки. Здесь в 1922 году начала действовать электростанция "Красный Октябрь", сразу оживившая промышленность Питера. Запасы торфа рядом, затрат на доставку почти никаких. И торфа оказалось много, его потом хватило на долгие годы [3].

И все же Шатура, "Красный Октябрь" — это самые первые шаги. Будущее виделось не за тепловыми, а за гидроэлектростанциями. Надо, обязательно надо научиться использовать силу водных потоков, которых так много в нашей стране. По ленинскому плану ГОЭЛРО на реке Волхове началось сооружение довольно мощной гидростанции. Она должна была утолить энергетический голод растущей и многообразной петроградской (нет, теперь уже ленинградской!) промышленности, Владимир Ильич считал эту работу настолько важной, что предложил создать специальную комиссию ЦИК для контроля и помощи Волховстрою. Возглавил комиссию Калинин. Все ходатайства, все запросы Волховстроя рассматривались в Москве без задержки. Очень трудно было с финансами. И все же на 1923–1924 годы Волховстрой получил 24 миллиона рублей, половину всех средств, которые смогло выделить государство для электрификации СССР на этот период. И вот теперь, отрешившись на время от других забот, Михаил Иванович отправился на Волхов, чтобы самолично убедиться, как идут дела, какие есть помехи и недостатки. Наверно, Владимир Ильич был бы доволен, узнав о такой поездке.

На перроне Председателя ЦИК никто не встречал. Михаил Иванович предупредил, конечно, местных представителей власти, что скоро приедет в Ленинград, но когда — не уточнил. Специально выкроил часы, чтобы сойти с поезда обычным пассажиром, как бывало много раз прежде, прогуляться по городу, ставшему для него родным, мысленно поздороваться с домами, памятниками, мостами. Сопровождали его только помощник по работе в приемной Котомкин ж еще два товарища. Люди они тактичные, молчаливые: и рядом, и вроде бы нет их.

Вдали, в конце Невского проспекта, знакомо и призывно поблескивал шпиль Адмиралтейства. Поближе, слева, высокая, из нескольких ярусов, башня: там, в "доме под каланчой", Калинин яростно сражался когда-то с депутатами городской думы, сам потом занимал кабинет городского головы, приняв на себя многочисленные хлопоты. С пристрастием и даже с некоторой ревностью поглядывал теперь вокруг: какие изменения произошли с тех пор, как он уехал, что улучшилось, а что нет?

Порадовал транспорт. Трамваев много, движение регулярное, на остановках нет толчеи. А вот придирчивого хозяйского взгляда что-то не чувствуется. Там стекло выбито, здесь тротуар раскрошился. Груда мусора на месте сгоревшего дома осталась с девятнадцатого года. Тогда других забот было по горло, да и вывозить не на чем. А теперь-то пора бы ликвидировать это "украшение". Хотя бы скверик разбить.

В продовольственном магазине постоял в очереди, потолковал с покупательницами насчет снабжения, незаметно перевел разговор на коммунальные услуги. Как отапливались зимой? Всегда ли есть вода? Женщины сказали, что с этим все в порядке. Вот с продуктами, особенно с хлебом, случаются перебои. Возчиков мало, доставлять не успевают. А у частников покупать дорого.

На улице Михаил Иванович обратился к своим спутникам:

— Проголодались, товарищи? Тут поблизости сразу три столовые и, насколько я знаю, от разных организаций. Один из вас пойдет вон туда, другой за угол, направо. Пообедайте, посмотрите, чем и как кормят. Насчет чистоты тоже.

Сам отправился в столовую ЛЕПО (Ленинградского потребительского общества), дождался там Котомкина, который ходил звонить по телефону в Смольный. Предупредил, что Калинин находится в Ленинграде, попросил прислать машину к столовой и собрать через три часа для беседы партийных и хозяйственных руководителей.

Столик, за который сели Калинин с Котомкиным, был грязноват. Обед просто плох. Щи едва теплые, мясо жесткое, неуварившееся. Котлеты тоже чуть-чуть подогретые. Чай жидкий.

— У вас что, повар неважный? — спросил Михаил Иванович пожилую, растолстевшую женщину, лениво смахивающую со столов крошки хлеба и ошметки капусты.

— Федулыч-то? Не, он прежде в ресторане работал.

— Остывшее все.

— А зачем греть в такую теплынь, чтобы скорей завоняло…

— Проверки у вас бывают? Начальство заглядывает?

— Чего ему тут делать, начальству-то. Оно у себя кормится, — равнодушно произнесла женщина.

Калинину, наверно, не повезло. Вернувшиеся из других столовых товарищи сказали, что готовят там вполне прилично, обед вкусный, но чистота оставляет желать лучшего.

Когда подошла машина, Михаил Иванович не сразу поехал в Смольный. Попросил сперва свозить на одну из рабочих окраин. Посмотрел там дорогу, тротуары, дома. Узнал, как с водой, горят ли вечером фонари. Опять побывал в столовой. В общем получил некоторое представление о положении в городе. С этого и начал разговор с партийными и хозяйственными руководителями. За хорошее — похвалил. За упущения — упрекнул. Сказал, что каждому надо постоянно чувствовать себя хозяином, замечать каждую оплошность, каждую прореху, без промедления устранять их. А обедать необязательно всегда в своей ведомственной столовой, неплохо бы и в нарпитовские заглядывать, хотя бы раз в неделю: как там, в столовых народного питания? Не хуже ли?

И перешел к главному — к строительству Волховской гидроэлектростанции. Город должен помочь в этом деле и материалами, и людьми. Пусть товарищи выскажут сейчас свои соображения по этому поводу. А он побывает на стройке, посмотрит, посоветуется там. Ну а затем все снова соберутся здесь, в Смольном, чтобы подвести итоги, принять решение.

Вечером Калинин вместе с главным инженером стройки профессором Г. О. Графтио выехал на Волхов. За ночь хорошо отдохнул и, когда поезд прибыл на станцию Званка, чувствовал себя бодрым, полным сил. Здесь уже знали о приезде Председателя ЦИК, собралась тысячная толпа. Главным образом крестьяне из окрестных деревень. Как не выступить перед ними, ежели просят? Пришлось задержаться часа на полтора.

Добрались до поселка строителей — опять торжественная встреча. Снова пришлось произносить речь. Михаил Иванович полушутя укорил Графтио:

— Мне бы не самому говорить, мне гораздо важнее людей послушать.

— Обязательно послушаете, — сказал Графтио и тут же воспользовался моментом: — Давайте начнем с меня. Считаю, что на стройке сейчас две основные болезни. Во-первых, острейшая нехватка инженеров. Сооружение сложное, много нового, неизведанного. На энтузиазме рабочих далеко не уйдем. Требуются подготовленные специалисты. Но им нужны условия.

— Об этом подумаем.

— И еще. С некоторых пор, а точнее после смерти Владимира Ильича, по стройке ползут вреднейшие слухи. Мерзнем и мокнем, мол, мы тут впустую, потому что без помощи иностранцев станцию все равно не создать. В Москве, дескать, хватились задним числом, решили денег больше не отпускать. Скоро платить нечем будет. А без Ленина никого это не волнует.

— Как же так! — поразился Калинин. — Да мы последние рубашки продадим, а важное дело доведем до конца.

— Я понимаю. Хотя финансовые трудности действительно возросли. Объем работ оказался больше намеченного.

— Откуда идут слухи?

— В основном из города. Но и у нас тоже предостаточно. Действуют они на людей отнюдь не вдохновляюще. Пропадает уверенность в завтрашнем дне… Надо как-то угомонить маловеров.

— Это не только маловеры слухи распускают, — качнул головой Михаил Иванович. — Те, кто не хочет укрепления нашей силы, специально вставляют палки в колеса. Об этом я обязательно скажу рабочим. А пока пойдемте посмотрим, что уже готово.

Здание ГЭС, поднявшееся над рекой, было в строительных лесах. Повсюду груды щебня, кирпич, штабеля досок и бревен. Деревянные мостки над глубокими канавами. Где-то поодаль ахнул динамитный заряд — рвали породу. Грохотали камнедробилки, заглушая слова. Вместе с Графтио, с несколькими инженерами и мастером Михаил Иванович обошел всю строительную площадку. Остался доволен. Хоть и не быстро, но станция росла.

— Есть у вас просторное место, где можно собрать рабочих и служащих? Всех.

— Возле клуба.

Вскоре умолк шум и грохот на стройке. Люди группами потянулись на митинг. Собралось несколько тысяч, стояли тесно, локоть к локтю.

Михаил Иванович поднялся на крыльцо клуба и, как обычно, без всяких предисловий начал прямо о того, что волновало строителей. Да, нехватка материалов, нехватка средств — все это есть. Но слухи о том, будто стройку намерены свернуть, самая настоящая ложь, распространяемая врагами для того, чтобы повлиять на строителей, вызвать уныние. А дело-то обстоит как раз наоборот. Создание Волховской гидростанции началось при Владимире Ильиче, он возлагал на нее большие надежды. Успешно завершить работу — значит сделать еще один шаг по тому пути, который завещал Ленин. Партия и народ верят, что так и будет. Страна дает Волхову все, что может. Конечно, средств маловато, строителям приходится нелегко, этим и пользуются распространители слухов. И, к сожалению, он, Калинин, должен твердо заявить: все запланированные фонды исчерпаны, дополнительных средств в текущем году нет и не будет. Их просто негде взять.

— Пусто! — хлопнул себя по карманам Калинин. — И вы, сознательные труженики, должны понять это. Государство ни на копейку не урезало то, что было отпущено, но и прибавить не может. Одна надежда, что в следующий год денег будет побольше. А сейчас я ничего не обещаю, кроме того, что есть, — повысил голос Михаил Иванович. — Прошу, товарищи, и требую от вас: станция должна быть закончена в срок, несмотря на любые помехи. Это дело чести! Волховская станция должна дать ток!

Умолк Калинин, и на крыльцо, тяжело ступая, поднялся немолодой рабочий.

— Я кессонщик Соколов. С самого начала здесь. Все меня знают? — обратился он к людям.

— Знаем! Еще бы! — раздалось в ответ.

— Могу я от вашего имени?

— Давай! Доверяем!

Соколов поднял руку. Люди затихли, а он продолжал:

— Значит, так, дорогой наш товарищ Калинин. Скажу вам, а уж вы всей нашей партии и правительству передайте. Никакие злобные слухи, никакие вражеские выпады на нас не подействуют. Гидростанцию мы построим. Трудиться будем под таким же атмосферным давлением, как трудились при Ильиче. С полным накалом. Такое наше короткое и верное слово.

— Очень это радостно слышать! — пожал его руку Михаил Иванович. — Со своей стороны заверяю: используем все, чтобы помочь вам. За Волховом последуют, может быть, десятки и сотни подобных гидростанций. Тем более важно, чтобы первый блин не вышел комом. Позаботимся об этом вместе!

Со стройки уехал уверенный, что рабочие не подведут. Но станция действительно сооружение сложное. Требуются специальные знания, точные расчеты. Инженерная мысль, умелое техническое руководство нужны. А инженеров и техников на стройке, как говорится, раз, два и обчелся. Своих еще нет, не научили, а старшее поколение очень неохотно идет непосредственно на строительную площадку. Заработки не те, что до революции, условия хуже. Случается, что и недоверием обижают, и крикуны-горлопаны оскорбляют. Инженер требует, чтобы сделали как положено, а его буржуем недорезанным обзовут, кулаком погрозят. Кому это приятно?!

Вернувшись в Ленинград, Калинин попросил местных товарищей собрать в управлении Волховстроя (оно находилось в городе) не только сотрудников, но также инженеров и техников со всего города. Желательно имеющих отношение к строительству, электричеству, гидротехнике. Чем больше, тем лучше. Предупредил: будет говорить с ними.

Добрым словом помянул про себя предусмотрительную Екатерину Ивановну, положившую в саквояж "парадный" костюм. Одно дело на строительной площадке выступать, где вполне уместны рубашка с поясом да сапоги, и совсем другое — встреча в спокойной обстановке с людьми умственного труда. Михаил Иванович надел белую рубашку, галстук. Перед зеркалом зачесал назад волосы, поправил бородку. Усмехнулся: окажись здесь жена — похвалила бы.

В бывший особняк графа Олсуфьева на Фонтанке приехал пораньше. Поговорил с сотрудниками управления. Обратил внимание: обстановка какая-то нервозная. Почему?

— Как не волноваться? — объяснил Графтио. — Глава государства в нашем учреждении — разве такое бывало?! Ну и неполадок у нас много. А кого в первую очередь ругают за все упущения, с чьих голов чубы летят? Управленцам прежде всего достается. На стройке-то вы, Михаил Иванович, персонально замечаний не высказывали, а здесь уже нескольких товарищей упрекнули, значит, косвенно и меня.

— Так ведь за дело.

— Безусловно. Поэтому и волнуемся, и я в том числе. — Графтио вытер платочком лоб, продолговатый подбородок. — Душно очень. Давайте пригласим людей во двор? Там тень, ветерок. Стулья из комнат вынесем.

— С удовольствием, — согласился Калинин. — Непринужденней будет.

Он намеревался начать свое выступление рассказом о трудном положении Волховстроя, однако после разговора с Графтио решил сперва разрядить обстановку. Поздоровавшись с собравшимися, сказал:

— Наверно, ни один потомок графов Олсуфьевых несколько лет назад не мог бы предположить, что в этом дворе соберется ответственный коллектив одного из самых богатых строительств, расходующих десятки миллионов рублей…

Напряжение на лицах слушателей сменилось недоумением, удивлением. Многие ждали разноса, грозных слов от Председателя ЦИК, а он улыбается.

— Я большой фантазер, — продолжал Калинин. — В свои юные годы жил в этом районе и даже бывал в этом дворце, носил письма графу Олсуфьеву в качестве посыльного мальчика, но фантазия моя не была так велика, чтобы представить эту встречу здесь, с вами…

Почувствовав, что люди успокоились, воспринимают его слова внимательно и охотно, Михаил Иванович повел речь о том колоссальном сдвиге, который происходит в Советской стране, охватывает все отрасли человеческой деятельности. Мерить новую жизнь, новые свершения старыми мерками теперь невозможно. И только те товарищи, в частности, те инженеры и техники, которые отдадут свой талант и свои знания на службу народу, найдут достойное место в строю созидателей социалистического общества. А где приложить талант и знания? Поле деятельности широкое. Вот он, Волховстрой, первая большая гидроэлектростанция. Все, кто пожелает работать там, будут встречены с радостью.

Никогда в прошлом интеллигенция не играла такой роли, какую она должна будет играть в советском строительстве. Мы твердо решили превратить нашу страну из аграрной в промышленную. Знатоки, специалисты, таланты будут иметь с каждым годом все большее значение. Обращаюсь к тем из вас, кто еще не выбрал дорогу. Идите с нами, товарищи, идите с народом. Это будет самый правильный выбор!

Михаил Иванович не надеялся, разумеется, на то, что после его выступления инженеры и техники валом повалят на Волховстрой. Придут несколько человек — уже хорошо. За ими могут последовать и другие, все те, без знаний и опыта которых трудно рассчитывать на успех. В одном был уверен Калинин: слова его, несомненно, станут известны всей технической интеллигенции города, заставят многих задуматься: не пора ли решать окончательно, с кем идти, чем заниматься…

Да, богатая фантазия была у Михаила Ивановича, но и ему трудно было вообразить картину, которая откроется перед ним еще через несколько лет, когда приедет на пуск Днепровской гидроэлектростанции. Огромная плотила, перегородившая реку, пенистые каскады воды, падающие с высоты. Величественное зрелище! Важнейшая энергетическая база для развития промышленности!

Люди ликовали, поздравляя друг друга. Калинин выступил с речью. Среди тех, кто слушал его, стоя возле трибуны, немало было рабочих, инженеров и техников, перед которыми он выступал в Ленинграде, которые прошли школу Волховстроя — первую школу отечественной гидроэнергетики. Именно на Волхове начался тот путь, который привел нашу страну к электрическому изобилию, к целым каскадам мощных гидроэлектростанций на Волге, на Енисее, на Ангаре.