Староста страны Советов: Калинин. Страницы жизни

И серп, и молот

Первая русская революция окончилась неудачей. Царское правительство беспощадно расправлялось с ее участниками. Сильный удар нанесла охранка по социал-демократической партии, особенно по большевикам. Многие товарищи были упрятаны в тюрьмы, высланы в Сибирь. Некоторые уехали за границу. Партия снова ушла в глубокое подполье.

Михаилу Ивановичу пока удавалось избегать новых репрессий. Сказывался большой опыт конспирации. Смелость и решительность сочетались в нем с осторожностью и предусмотрительностью. Предпринимая что-либо, заранее обдумывал, как не оставить улик, не подвести друзей и себя. Он исподволь продолжал вести в Питере партийную работу, сплачивая уцелевших большевиков, привлекая новых товарищей. Но этого было мало. Надо было показать людям, что революционный дух не сломлен. И вот сагитировал Калинин группу рабочих механического завода отметить Международный день солидарности трудящихся, демонстративно не выйти на работу, то есть фактически объявить 1 мая однодневную забастовку. Так и поступили.

Заводское начальство давно уже косилось на Калинина, подозревая в нем смутьяна, только доказательств не было. А теперь пожалуйста: веский повод для того, чтобы уволить с завода. Сделано это было с большой поспешностью. На следующий же день, 2 мая 1908 года, Калинин получил расчет.

Годом раньше Михаил Иванович не очень огорчился бы: не в первый раз. Подумаешь, с умелыми руками и в другом месте устроится. Но теперь у него была семья. Катя недавно родила сына, сидела дома с маленьким Валерианом. А муж занесен в "чёрный список", ни на одно предприятие не возьмут. Хорошо, товарищи подсказали: в Петербурге, мол, свои списки, а в Москве — другие, Михаил Иванович наверняка в них не значится, надо ехать туда.

Распродав все, что имели, Калинины приобрели билеты на поезд и отправились сначала в Верхнюю Троицу, а в конце лета — в Белокаменную. Первое время намучились, ночуя с ребенком где придется, пока не подыскали дешевую квартиру на Большой Полянке: две комнатки в мезонине. Голые стены, печка, никакой мебели. Ребенка положить некуда, сесть не на что. Но Екатерина Ивановна не теряла бодрости, деловитости, чувства юмора. В соседнем магазине за гроши купила ящики из-под яблок. Нашлись гвозди. Молоток взяли у соседей. Михаил Иванович соорудил кроватку для сына, дощатый стол, некое подобие стульев.

Катя продолжала благоустраивать новое жилище, а он подыскивал работу. Совсем недавно в центре Москвы по линиям бывшей конки пошли электрические вагоны — трамваи. Для них были сооружены электроподстанции. Одна на Лубянке, возле древней стены Китай-города. Туда и устроился Михаил Иванович помощником монтера. Дело непривычное, новое, с электричеством вообще мало кто был знаком. Калинин присмотрелся к действиям монтера, прочитал несколько специальных книжек, изучил инструкцию, разобрался в схемах и почувствовал себя уверенно. Платили здесь неплохо, а деньги сейчас были особенно нужны — родилась дочка Юля. Теперь семья сводила концы с концами.

Огорчало только, что жену и детей Михаил Иванович видел редко: не оставалось времени. Дежурил на подстанции, осваивал новое дело. Надо было установить связь с московскими большевиками, подключиться к их деятельности. Это получилось не сразу. Московская организация пострадала больше, чем петербургская, фактически была разгромлена, ее требовалось создавать заново. Для этого в Москву по заданию ЦК партии приехал Яков Михайлович Свердлов. Кое-что ему удалось сделать, связать некоторые подпольные нити. Но Москва была наполнена шпиками и провокаторами. Вскоре Якова Михайловича арестовали. Чувствовалось, что поражение революции породило у многих рабочих неверие в возможность борьбы, равнодушие. Такие настроения надо было преодолевать как можно скорее.

Михаилу Ивановичу наконец повезло: встретил большевиков среди коллег-трамвайщиков. Оказалось, что техником на Миусской подстанции работает профессиональный революционер Петр Гермогенович Смидович. Там же дежурными монтерами были еще два большевика. И Калинин поспешил перевестись на Миусскую. Теперь у них была хоть и маленькая, но надежная организация, было место для хранения нелегальной литературы. Сами начали составлять и распространять листовки.

Используя петербургский опыт, Михаил Иванович предложил создать легальный рабочий клуб. Ведь по закону организация культурно-просветительных обществ, курсов и воскресных школ не запрещалась. Так и появился вскоре в одном из домов неподалеку от электроподстанции "Клуб для небогатых слоев населения".

Все вроде бы соответствовало установленному порядку, но миусские большевики преследовали, разумеется, свои цели. По вечерам здесь проводили собрания члены профсоюзов с окрестных предприятий и учреждений. Кто хотел отдохнуть — играл в шашки, читал книги, газеты.

Желающие учились играть на балалайке. А в другой комнате, за плотно закрытой дверью, большевики обсуждали свои планы, готовили прокламации, вели споры с меньшевиками, которые совсем растерялись после поражения революции. Калинин доказывал, что спад, кризис — явление временное. Надо продолжать политическое воспитание рабочих и крестьян, готовить их к новой битве с самодержавием.

Конечно, шпики, наводнявшие все общественные места, очень скоро обратили на Калинина особое внимание. В жандармском управлении завели на него "дело", числился он в охранке под кличкой Живой. Не случайно, знать, выбрали ему такое прозвище: Калинин выделялся своей энергией, подвижностью, разнообразной деятельностью. Создается новый профсоюз — Калинин выступает с речью, призывает трудящихся бороться за свои права. Начались волнения на заводе — его видят там: о чем-то беседует с рабочими. И в клубе он главный организатор, и на работе часто задерживается после смены, приходят к нему на подстанцию разные люди. Когда успел завести столько знакомых? Для чего?

Догадывались шпики, что не случайно проявляет Живой такую активность, однако фактов конкретных у них не было. В охранке "специалисты" ломали головы над тем, какую зацепку найти. Наконец придрались. "Клуб для небогатых слоев населения" не зарегистрирован по всем правилам. Вроде бы работает он незаконно. Хоть и формальная, а зацепка. Калинина сразу в тюрьму. Подержали несколько дней и выпустили, взяв подписку о немедленном выезде.

В Петербурге появляться нельзя, оставаться в Москве тоже. Что предпринять? Выход один: ехать в Верхнюю Троицу, куда еще весной отправилась семья переждать там трудное время.

И радостной и горькой была в тот раз встреча с матерью — Марией Васильевной. Соскучилась она по сыну. Но ведь понимала: не от хорошей жизни вернулся Михаил. Он сам не знал, на какой срок. Конечно, мужчина в доме был очень нужен. Иван-то Калинович, отец Михаила, умер больше трех лет назад, оставив на Марию Васильевну все хозяйство. По дому, со скотиной, на огороде она управлялась, а на полевые работы сил не хватало. И в молодости-то Мария Васильевна была невысокая, худощавая, а теперь, под грузом лет и тяжкого труда, стала словно ниже ростом. Морщинки избороздили доброе лицо. Пожалеть бы ее надо, однако Мария Васильевна держалась бодро и сама полушутя утешала сына:

— Хватит тебе в духоте да в копоти молотком по железу стучать, отдышись маленько на чистом воздухе. Не забыл еще, как сено косить да дрова колоть?

— Любое уменье полезно, — смеялся в ответ Калинин. — Сегодня серпом поработаем, а завтра опять за молот возьмемся?

Вообще-то за двадцать лет в городе, приезжая в Верхнюю Троицу лишь на короткий срок, поотвык Михаил Иванович от крестьянской жизня и работы. Видел, конечно, как бедствуют земляки, в том числе мать с отцом, хотя постоянно помогал им деньгами. А теперь вся семья оказалась без приработка. Что вырастишь, что возьмешь с поля да с грядок — тем и кормиться будешь. И налоги плати. И на одежду, на керосин, на чай, на сахар, на мыло деньги требуются…

Ели обычно вареную картошку и постный суп, подбеленный молоком. Подспорьем были ягоды, грибы. Рыбу ловили, когда выкраивалось время. А так весь день в поле. Надо навоз вывезти, вспахать делянку, засеять, сорняки прополоть. Но, сколь ни трудись, сколь ни надрывайся на скудной земле, урожая все равно на год не хватит. Михаил Иванович вместе с несколькими крестьянами взялся готовить древесный уголь. Валили лес, выжигали в специальных ямах. Потом везли продавать свой товар в город Кашин. Выручали немного, по пятнадцать-двадцать копеек за куль. Возвращался Михаил Иванович домой усталый, весь черный от угольной пыли, но доволь^-ный. Какие-никакие, а деньги. И обязательно привозил детям подарки: леденцы или пряники.

Когда начался сенокос, вставал в три утра и вместе с крестьянами спешил на луг. Даже рослым, мускулистым мужикам нелегко было час за часом махать косой, а Калинин-то среди них как подросток, да и навык у него не тот. Однако старался идти вровень со всеми, не портить ряд. Подгибались ноги, кружилась голова, но он не отступался. Мужики, ценившие земляка за ученость, за то, что безотказно помогал писать им письма и прошения, зауважали его еще больше. "В чем только душа держится, а поди-ка, не отстаёт!"

В минуты отдыха рассаживались вокруг Михаила Ивановича, расспрашивали о столичном житье-бытье, о недавних бунтах. Навсегда, мол, кончено дело, не вырваться крестьянам из ярма, не завладеть землей или как? Калинин отвечал осторожно, приглядываясь, кто из земляков понадежней. С такими по вечерам затевал особые разговоры. Сядут вдвоем или втроем на завалинку, дымя махоркой. Беседа текла откровенная. Михаил Иванович рассказывал, почему не удалась революция, объяснял, что рабочие и крестьяне должны объединиться в борьбе против капиталистов и помещиков. Только сообща можно победить врага. Это не один он, Калинин, так думает, есть целая партия, которая готова поднять рабочих и крестьян на новую революцию. А возглавляет партию очень умный и смелый человек — Владимир Ильич Ульянов-Ленин, младший брат того Ульянова, который казнен был за покушение на царя еще лет двадцать пять тому назад.

— Вы, братцы, рассказывайте обо всем этом в соседних деревнях, в тех артелях, с которыми отправитесь на отхожий промысел, — советовал Михаил Иванович. — Но не всем подряд, а людям знакомым, верным, которые умеют держать язык за зубами.

Хотелось Калинину снабдить крестьян прокламациями, популярной большевистской литературой, газетами. Грамотные мужики есть, почитали бы и для себя, и вслух.

Только где взять такую литературу? Хорошо бы в Петербург тайком съездить…

Сначала это казалось несбыточным. Не отпускала работа, не было денег. Однако Михаил Иванович не отказывался от этой мысли, тем более что быт семьи постепенно налаживался. Екатерина Ивановна, хоть и городская, хоть и не знала прежде другой работы, кроме ткацкой, не опустила руки, не растерялась. Сдружилась с соседскими женщинами, приобщилась, правда, не сразу, к крестьянской работе. Мария Васильевна хлопотала во дворе при детях, а Екатерина Ивановна и лен брать научилась, и рожь жать, и цепом молотить. Пахать умела, казалось, не хуже Михаила Ивановича, полоска земли у нее получалась будто пуховая. Постепенно стала вроде бы главной в доме. А хозяйство досталось ей неважное. Изба перекосилась. Надо было поднимать один угол. Сбруя для лошади веревочная, в местах обрывов связана мочалкой. Колеса телеги пора менять. Плуг и борону надо чинить. За что ни возьмись — одни дыры.

Однако правильно говорится: голь на выдумки хитра. Обследовала Екатерина Ивановна горницу, сарай, амбар — искала, что можно продать без ущерба для семьи. Вот, например, дровни. Хорошие дровни: большие, крепкие, кованные железом. Но зачем они? Лошаденка слабая, такую тяжесть и без груза не тянет. Мария Васильевна против продажи не возражала. Покупатель нашелся в соседней деревне. И серебряные карманные часы, долго лежавшие в сундуке, следом пошли. Общая выручка — двадцать рублей. На них купили новую ременную сбрую, починили телегу, привели в порядок плуг, борону. Михаил Иванович диву давался хозяйственной сметке жены. Она освобождала его от многих мелких забот, оставляя время для дела, которое он считал самым главным: для революционной работы. Всегда, при любых условиях.

Летом в свое имение приехали Мордухай-Болтовские. Михаил Иванович побывал у них. Встреча была теплой. В семье генерала выросли дети, самые младшие заканчивали учебу. Дмитрий Петрович нашел возможность помочь Калининым. Не подачкой, конечно. Сказал: нужен человек, который два раза в неделю ходил бы за тридцать верст в Кашин получать почту. Плата — три рубля в месяц. Калинин прикинул: это выгоднее, чем жечь уголь, потом возить его в тот же Кашин без твердой уверенности в том, что продашь.

Обязанности почтальона взяла на себя Екатерина Ивановна. Ноги у нее были легкие. Уставала, конечно, очень, обернувшись за день туда и обратно, а все же это был хоть какой-то просвет в однообразной деревенской жизни. Михаил Иванович встречал жену на телеге верстах в восьми от Верхней Троицы и, пока добирались до дома, просматривал газеты, поступавшие к Мордухай-Болтовским. Все они были одного толка: буржуазные, правительственные, в них мало говорилось о положении трудящихся, о настроениях масс. Лишь по косвенным признакам Калинин догадывался, что революционное движение снова шло на подъем. А сам он вроде бы на обочине.

Не выдержал Михаил Иванович. Собрал деньжонок на поезд и тайком от соседей, от всех знакомых на несколько дней махнул в Петербург. Потом еще раз. Через много лет он, вспоминая, напишет:

"Приедешь из провинции на Николаевский вокзал, денег по обыкновению ни гроша, выходишь на Знаменскую площадь, идет липкий, мокрый снег. Скупой питерский свет скрывает конец проспекта 25 Октября [2]. Вдыхаешь полной грудью воздух столицы. Ах, как хорошо! Если есть деньги, на трамвай сядешь, а нет — быстрее трамвая айда на Васильевский, Выборгскую или Нарвскую заставу, к выходу рабочих с заводов. Там встреча с товарищами, выходящими с работ. Кормят обедом. Устраивают с квартирой…

Вечером тесная компания — идет обсуждение заграничных новинок, новые тезисы Ленина, дающие богатый материал в полемике против меньшевиков".

Были, конечно, и шутки, и веселые острые словечки. Явился однажды Калинин на квартиру к друзьям в старенькой поддевке и в валенках. Обнялись, поздоровались. А давний и верный друг Правдин постучал по столу, привлекая внимание, заговорил как оратор на собрании:

— Смотрите, братцы, мы видим перед собой деревенского кулака, похожего на тех, с которыми нам еще предстоит воевать…

Расстегивая поддевку, Михаил Иванович не задержался с ответом:

— Радуйтесь, представители пролетариата, что вы имеете здесь, в своих рядах, представителя деревенщины, а вернее говоря, представителя крестьянства, самого ближайшего союзника в будущей борьбе. Без крестьянства-то никуда не уйдем!

— А надежен ли союзник-то? — уже всерьез спросили его. — Проникают ли в крестьянские массы наши идеи?

— Мало мы еще работаем в деревне, очень мало, — сказал Калинин. — Мужик нутром чувствует несправедливость, мечется, ищет правильную дорогу. Эсеры склоняют крестьян на свою сторону. Так что дел у нас в деревне — край непочатый. Давайте, братцы, революционную литературу, листовки. Завтра же увезу, сколько смогу захватить.

Отправляясь в такие поездки, Михаил Иванович говорил в деревне, что едет либо в Яковлевское навестить свою бывшую учительницу Боброву, либо в Кашин и задержится там на несколько дней. Но у жандармов, не оставлявших Калинина без своего пристального внимания, частые его отлучки вызвали подозрение. Уж не связаны ли они с тем, что во всей волости, даже во всем уезде появилось множество прокламаций, передаются из рук в руки нелегальные книжки? Решили устроить неожиданный обыск в доме Калининых.

Был обычный день. Михаил Иванович работал в поле. Екатерина Ивановна ушла в волостное село: затеяла ставить новый сруб вместо покосившегося. Нужно было узнать, какие требуются бумаги. Мария Васильевна с детишками была на гумне. Вдруг прибежала соседка с известием, что приехали жандармы, оцепили дом Калининых, никого не подпускают, а сами роются везде, даже сено перетрясли и в погреб лазили. Мария Васильевна скорей в деревню. Возле плетня ее задержал стражник: "Кто такая?" — "Хозяйка". — "Не велено пущать!" — заявил стражник и хотел обыскать ее. Но Мария Васильевна так разозлилась, что бросила в лицо стражника пониток — домотканую кофту — и проскочила мимо него во двор. В доме открыла сундук, отдернула занавеску на печке, крикнула жандарму:

— Ройтесь, ищите, бесстыдники!

Михаила Ивановича между тем доставили в избу старосты и учинили допрос. Ничего не добившись от него, принялись поочередно вызывать мужиков. Допытывались: не собирается ли народ у Калинина, не читает ли он вслух книжки, не затевает ли разговоры против царя? И вообще, нет ли подозрительного в его поведении? Крестьяне, конечно, знали многое, но ни один не выдал своего земляка. Отвечали почти одинаково; "Михаила мужик справедливый", "Хороший мужик, умный", "И работать горазд, и грамоту знает, не зря у барина-то возрастал".

Ничего не добившись, жандармы отпустили Калинина домой, а сами убрались восвояси. Но Михаил Иванович понял: тайные поездки придется прекратить. Это было тем более обидно, что большевики всюду, особенно в крупных городах, вновь развернули активную работу, влияние их на заводах и фабриках росло. А Михаил Иванович что же — должен затаиться и ждать лучших времен?

Екатерина Ивановна первой в семье заметила перемену в настроении мужа. Затосковал, заскучал он, оказавшись в стороне от больших дел. Мыслями в Петербурге. Конечно, жаль было Екатерине Ивановне покидать Верхнюю Троицу. Жили хоть и не очень спокойно, но детишкам было хорошо на приволье. Только ведь знала она, за кого выходила замуж, обещала всегда быть верной помощницей и подругой ему — профессиональному революционеру. И когда он не очень уверенно заговорил о том, что пора бы ему перебраться в город, где товарищи помогут поступить на работу, Екатерина Ивановна не стала возражать. Пригладила рукой его ершистые волосы, сказала как можно спокойнее:

— Представляешь, что ждет тебя там? Опять подполье, угроза ареста. Силенок-то хватит?

— Выдюжу, — радостно улыбнулся он, поводя плечами. — Во как окреп в крестьянском труде. А при первой возможности вас к себе заберу.

— Ладно, — подавила вздох Екатерина Ивановна. — Завтра запряжем лошадь, до Кашина провожу.

— Знаешь, Катя, ты у меня самая-самая лучшая, — дрогнувшим от наплыва чувств голосом сказал ей Михаил Иванович.