Старшая школа Йокай 3

Глава 6

Когда я оказался в барьере и огляделся, то сперва не понял, где мой противник. Лишь повсюду были разбросаны огромные кости.

— Клац-клац.

Останки зашевелились и начали соединяться в одного гигантского, несколько десятков метров в высоту, многорукого и многоногого скелета. Я вспомнил его разновидность: гася-докуро, воплощение злобных духов умерших от голода людей.

«Да это ж просто неописуемо», — восхитился в моей голове другой скелет.

— И не говори, — согласился я.

Пустые глазницы черепа зажглись мистическим огнем. Скелет пырился, пытаясь понять, являюсь ли я ему противником. Видимо, анализ прошел быстро: он тут же попытался прихлопнуть меня, как надоедливую мелкую мошку.

Я схватил из воздуха навью маску и одним шагом переместился за его спину. Гася-докуро на мгновение замер. Почти сразу его голова с хрустом развернулась на сто восемьдесят градусов и беззлобно клацнула клыкастой челюстью. Однако на ожидаемом месте меня уже не было.

Несколько десятков ударов косой, слившихся в один — и остов падает, лишившись опоры. Обезглавив скелета напоследок, я выдохнул, но быстро напрягся обратно.

Аура противника и не думала исчезать.

«Он восстанавливается».

Всё повторилось ровно по этому же сценарию. Скелет. Удар косой. Респаун.

Я понимал, что неведомый враг, собирающий по нашу душу компании аякаси, внимательно следит за шинигами и их окружением (и это даже подтвердила онрё). В этот раз он снова подобрал оптимальный состав гостей. Их задача была максимально банальна: тянуть время. До чего? Наверное, до момента, пока четвертая опора не сломается окончательно и на свободу не вырвется еще один могущественный аякаси, недовольный, голодный и обозленный на весь мир.

Учитывая, что печать была многослойной, история на этом не заканчивалась бы. Следом должна была полезть совсем уж хтоническая хрень, печать которой и стояла когда-то на четырех опорах.

«А в самых-самых недрах тундры, если верить стреле, спит твоя красавица».

Да, точно, об этом также не следует забывать. Осталось только надеяться, что эти недры тундры уходят неглубоко. Мне откровенно не нравилась идея, что моя будущая жена окажется крайним вселенским злом, которое проще будет убить, чем жениться на нем.

А значит, надо бить на опережение. Сделать что-то этакое, чтобы даже этот недалекий уберскелет покрутил костяным пальцем у виска и справился о ментальном здоровье автора такой хрени.

Идея!

«Эй, даже не вздумай!»

А что, ебанет?

«Кстати, не должно…»

Очередной бесполезный размен — и коса превращается в импровизированный аналог клюшки для гольфа. Ну просто а почему бы и нет. Размах, удар — гигантский череп на первой космической улетает вдаль.

А на место потерявшейся головы приземляется Карачунья башка.

— Не, ну извращение же, — ворчит воплощение духовного оружия, пытаясь взять под контроль оставшееся безмозглым тело гася-докуро.

Да, звучит и выглядит как забивание гвоздей боеголовкой… заливание пожара напалмом… не суть, зато я получил очень важный ресурс — время.

И за считаные секунды мне теперь надо разобраться в структуре совершенно незнакомого барьера. Впрочем, почему незнакомого? Я уже видел подобные — в «банке с пауками», где из горы мононокэ рождался только один, пожрав всех прочих. А еще на каникулах я не только развлекался и тискал ручную лисодевочку, но и, пользуясь преимуществами родного пространства, штопал выявленные дырки в собственных магических познаниях.

Барьер… Нужно найти в его конструкции слово-условие типа «останется в живых и выйдет только один», или что еще там можно было прописать: если не убийство, то как минимум потерю значительной части ауры или обморок по какой-то причине. И если полностью убрать это условие нельзя, то можно поменять параметры. Скорее всего, там должно быть указано, кто именно находится в барьере.

Тасовать противников слишком уж рискованно, поэтому собранный на коленке амулет-артефакт позволял перемещаться только носителю рунной конструкции. Талисман был сшит из нави и должен был протянуть хоть сколько-нибудь.

— Всё, больше не могу… — вздохнул Карачун и отвалился.

— Спасибо, больше и не надо. Нам пора валить раздавать плюшки.

Что я и сделал, оказавшись зрителем очень необычной сцены — настолько необычной, что безбашенный гася-докуро был забыт практически мгновенно. В соседнем барьере был Казуя, а с ним… что это вообще?

Кицуки Казуя испытывал крайне странное и необычное чувство, с которым он доселе никогда не был знаком за все десятилетия его существования в качестве шинигами. И жизнь, и смерть не сумели подготовить его к тому, что происходило сейчас.

Перед ним стояла девушка: чуть выше среднестатистического роста, она была гармонично сложена и смахивала бы на фотомодель, будь она одета во что-то более праздничное. Но на ней был всего лишь мешковатый легкий спортивный костюм, которому, однако, не под силу оказалось скрыть ни стройные ноги, ни осиную талию. В ее задачи сегодня явно входило не привлекать взгляды, а изображать девочку-соседку, примелькавшуюся за годы проживания на одной лестничной площадке. Если бы он увидел такую на улице — вряд ли глаз задержался бы на ней. Почти до поясницы доставали волосы, собранные в высокий хвост и прилизанные до социально приемлемого состояния.

Учитывая, что неизвестная йокайка явно сильно постаралась, чтобы быть малозаметной, Казуя всё равно засмотрелся на ее лицо. Оно необъяснимо притягивало. Без единого мазка декоративной косметики, без подводки на глазах и даже без каких-то корректирующих средств, оно было прекрасно. Черты лица выдавали породу. Они были настолько заострены, что, казалось, ими можно было порезаться.

Девушка стояла совершенно неподвижно, напоминая современную статую. Внимание, кажется, было ей приятно: увидев, что Казуя зачарованно смотрит на нее, она мило заулыбалась, стреляя глазками.

Казуя наконец вспомнил, что он не обычный японский школьник, а очень даже необычный, да еще целый президент студенческого совета школы, состоящей целиком из йокаев. Как бы ни была великолепна стоящая перед ним дева, пора было брать себя в руки.

— Кхм… добрый вечер. Могу я узнать, как тебя зовут?

— Сакура, — произнесла она без ожидаемого кокетства.

— Сакура… какое прекрасное имя. Оно очень подходит тебе. Это мое любимое дерево.

— А ты Кицуки Казуя. Президент ученического совета старшей школы Сайтама. Рост сто девяносто три сантиметра, намного выше среднего. Любимая еда — персиковые пирожки моти. Хобби — создание витражей на натуралистическую тематику…

— Удивительно, что ты так так много обо мне знаешь, — удивился шинигами.

— Моя судьба связана с твоей.

Казуя напрягся. Она заговорила иносказательно, что шинигами счел дурным знаком.

— Зачем ты здесь, Сакура-сан?

— Вообще я была духом дерева, несложно догадаться, какого. В окрестностях этого города есть мемориальный парк — точнее то, что от него осталось. Я насмотрелась на тех, кто приходил погулять. Мысли у них, скажу я тебе… Если это йокай — в лучшем случае он ломает мозги, на что бы ему прожить и как бы эффективнее поработать, а еще как бы поудачнее замаскироваться в социуме. Если это человек — то всё то же самое, за исключением последнего. И у всех одни и те же проблемы, порожденные обществом. Туда не ходи, так не выгляди, туда не смотри, это ешь, это не ешь, над этим думай, а над этим не смей. И каждый буквально занырнул в этот свой пруд с проблемами и сидит там как лягушка, пускает оттуда пузыри. Делает вид, что заботится об обществе, а на деле даже о себе позаботиться не может.

Она презрительно фыркнула. Казуя продолжал сохранять бдительность. Он понимал, к чему ведет кодама, дух вишневого дерева. Все эти аргументы он уже не единожды слышал столько раз, что уже можно было создавать из них бинго.

— Я бы могла многое им рассказать. Что если перестать оголтело плодиться и заняться своими проблемами, а не перекладывать их решение с больной головы на здоровую, то половина задач испарится сама собой, а вторую половину можно будет решить за краткое время. Что если уравновесить общество, а не перетягивать канат «я тут древнее, я тут важнее», жизнь станет проще и понятнее. Однако же всё, что видело мое дерево — это болезни и медленное умирание. Как и многие другие деревья. Как и природа в целом. Экспансия вырубила рощи, осушила болота, срыла холмы и сровняла горы. Вместо святых мест супермаркеты, вместо лесов офисные небоскребы. Мне не за что любить людей.

Она смотрела на оппонента со странными ощущениями. Она знала, что неуязвима. Она могла убить его одной атакой.

Но как же так получилось, что он же был единственной персоной, которая интересовала ее в жизни? Наверное, создательница несколько перестаралась, настраивая Сакуру на противостояние именно с Казуей, вкладывая в ее знание-интерес к нему. Если подумать, то он был единственным парнем, о котором она вообще хоть что-то знала. И в списке фактов об этом шинигами были, по сути, одна сплошные достоинства. Он был миролюбив, силен, симпатичен, любил природу и деревья и все такое. В центре изготовленных им витражей обычно была сакура — любимое дерево его семейства. Как таким не заинтересоваться несколько глубже, чем рассчитывала Бай-сама? А может, так она и задумывала?..

Без него жизнь снова станет тихой, размеренной и спокойной… обычной. Ей судьба снова просто расти и цвести — каждый год, год от года. Тихое, спокойное и размеренное существование. Но не жизнь.

Казуя вздохнул и запечатал свои чувства глубоко в сердце. Долг важнее.

— Мне жаль, что тебя вынудили так думать.

— Мне тоже жаль, — грустно улыбнулась кодама. — Но ты ничего не сможешь сделать.

— Грозовая сакура. Активация.

Собственно, в этот момент я и появился при полном параде. Думать о том, как я выглядел (в плаще, в маске и с косой) было не с руки. Надеюсь только, что я был достаточно пафосен.

Кодама мелко задрожала, столкнувшись взглядом с зелеными глазами над жуткой маской. Все ее инстинкты кричали, что это смерть всего живого.

Рефлекторно она спряталась за спиной самого близкого ей существа.

— Йо, Кицуки-кун. Побеждаешь?

— Не то чтобы… — вздохнул честный парень. Юлить он не умел, не привык и не хотел.

— Помочь? — я сделал вид, что не понял, и перехватил косу поудобней.

Казуя почувствовал, как сзади в него судорожно вцепились трясущимися пальцами. Подумал, как будет ругаться отец. А потом понял, что все это неважно. Клан Кицуки ни одну сакуру никогда не обидит, как бы двусмысленно это сейчас ни звучало.

— Не трогай ее. Она хорошая.

— Правда? — я с сомнением поглядел на девицу. — И что потом? Будешь заботиться о ней всю жизнь?

Казуя моментально залился краской. За его спиной маячила неведомая йокайка, и ее уши, кажется, тоже горели. Что-то здесь было… Черт. Ну я и сболтнул. Это же их формула приглашения взамуж.

Я присмотрелся. Внутри йокайки находился какой-то артефакт странного внешнего вида. Деревянный элемент… Дерево? Спрятанное в ауре?

А, так это дриада. Или как их тут называют. Не удивлюсь, если ее зовут Сакура. У Казуи с ними особые отношения, это я уже успел понять. Да и у всей семьи, не только у Казуи.

— Да, — твердо заявил Казуя, словно принимал какое-то стратегически важное решение в жизни.

Серьезно? Жениться на враге не сходя с поля брани? А та, кажется, и не против? Всё чудесатее и чудесатее. Впрочем, вникать в происходящее не было времени. Взрослые мальчики и девочки должны сами разбираться со своими проблемами.

— А ты что? — обратился я к пятнистой девице. — Будешь паинькой?

Девушка тщательно подумала и кивнула.

— Все равно я не могу думать ни о ком другом.

Кицуки-кун снова пал жертвой внезапного смущения. А я стоял перед ними и как расово верный Кощей испытывал невыносимое желание сгрести девицу в охапку и утащить в семейное поместье, злодейски хохоча. Кажись, я порядочно перегрелся: похищать врага посреди боя? Нахрена? Ай, не время думать о бизнесе, сейчас я занят другой работой…

Я помотал головой, отгоняя ненужные мысли. Будет чудить — тогда и пущу на дрова, а сейчас сдалась — и ладно, не моя забота.

— Хрен с вами, золотые рыбки, — я кинул шинигами артефакт перехода.

— Какой план, Константин-кун? — осведомился Казуя, приобретая нормальный цвет лица. Кажется, он наконец-то взял себя в руки.

— Прыгаем по барьерам — находим подходящего противника — уничтожаем, — пояснил я. — Если соперник не подходит — значит, это не твой соперник, и его нужно оставить кому-нибудь, кому он подходит лучше.

— Понял, — коротко отозвался шинигами.

— Тогда я пошел дальше.

Моей следующей находкой был недзуми, который безуспешно пытался дотянуться до какой-то странного вида тощей длинноногой птицы. Или нет…

Я присмотрелся. Противник тянет время. Противник специально подобрал пары так, чтобы каждому достался максимально неудобный соперник. Но здесь, кажется, были какие-то или личные, или межвидовые счеты птиц с грызунами.

Недзуми пищал что-то крысино-матерное, уворачиваясь от пылающего огнемета пикирующего синего феникса на минималках, которого изображал аосаги. Я попытался вспомнить, были ли птицы аосаги такими уж опасными. Кажется, с этим экземпляром что-то сделали, чтобы специально озлобить его.

Аосаги продолжал висеть в воздухе. Дела у Кавагути были не очень: кажется, ему порядочно подпалили шерсть и хвост. Что хуже всего, он не видел вариантов — птица оставалась недосягаема. Приходилось продолжать бегать и прятаться. Рано или поздно он устанет — и тогда из него выйдет зажаренный крыс с угольком.

Я отвлек странную цаплю, кинув в нее пару рун и волну кимэ. Пока аосаги крутился на месте, я вручил Кавагути амулеты и втолковал простую мысль об отсутствии необходимости драться именно с тем, с кем его закрыли. Мы оба смылись, оставив уже двоих противников недоумевать, что происходит.

Переместившись, Ханаваро Кавагути осмотрелся и замер, позабыв, как дышать. Перед ним две полуголые девицы катались по земле, срывая друг с друга одежду. Томоко в своей истинной форме, действуя всеми шестью руками, громко ругалась и пыталась сорвать с отчаянно сопротивляющейся визави остатки кимоно. Та не отставала, вцепляясь длинными пальцами в разные части тела великанши.

Увы, счастье длилось недолго.

— Кья-яяя! — завопила дева.

— А, Хана-кун! — повернула Томо голову, не отрываясь от своего очень важного занятия. — Как оно?

— Танака-сан, — недзуми так засмотрелся, что аж перешел на формально-уважительный язык. — А что это вы делаете?

— Не видно? Аякаси бью.

— Видно, но, признаться, я бы рассмотрел подробнее.

— КЬЯ-ЯЯЯ, — еще громче завопила неизвестная. — Насилуют!

— Поори мне тут, — поморщилась Томо, одной ладонью закрывая рот жертве. — Короче… ах, да. После нескольких приземлений мне таки удалось стукнуться головой в правильном месте, и до меня дошло! Шесть рук больше двух. Дело сразу пошло быстрее. Вот только сколько я ее ни держала и ни била, а ей хоть бы хны! Получается, она цукумогами. А раз это дух предмета, то делов-то — снять его, и победа моя! Вот этим-то я и занимаюсь. Заколки сняла, сережки сняла, обувь сняла и даже носки, теперь вот с кимоно вожусь…

— А если разорвать?

Хотя предложение было вполне сообразно, Кавагути получил сразу два возмущенных женских взгляда. Кажется, его рациональную персону сходу записали в «тупые мужланы, ничего не понимающие в эстетике».

— Хана-кун, ты что, — вскинулась Томоко. — Жалко, красота же неописуемая.

— Вот же добрая душа, когда только в красоте разбираться начала, — пробормотал недзуми под нос, поражаясь наивности великанши. — Оставь мне, я тоже с кимоно бы повозился, не тебе одной развлекаться. Лови.

Брошенный талисман сверкнул в закатном воздухе.

— Костик-кун дал. Позволяет сменить барьер и противника. Посмотри, не нужна ли кому помощь. Я тут сам справлюсь.

— Лады, — легко согласилась Томо. Влив в артефакт немного ки, она исчезла искать противника без упора на эстетическую составляющую.

Недзуми и цукумогами остались наедине.

— Извращенец, — припечатала его растрепанная дева, заметив, куда тот смотрит.

— Томо-тян тебе уже предлагала закончить бой? — уточнил Кавагути, не став оправдываться. — Хотя вряд ли… Так вот. Сдавайся. Это последнее предложение.

— Сдаться? Помойной крысе? — скривилась цукумогами.

— Я не в ответе за жизнь своих соплеменников.

— Лучше что угодно, чем это.

— Ну, ты сама сказала, — Ханаваро Кавагути, сохраняя флегматичный вид, достал из складок хакама простенькую деревянную дудочку и поднес ее к губам. — Разберите по ниточкам.

Долгая протяжная нота сменилась легкой мелодией. Аккомпанировал ей топот множества крошечных лапок. Цукумогами пригляделась в поиске источника звука, и ее красивое лицо исказилось в гримасе тотального страха.

— Нет, стой, подожди… не надо! ААА! — вопль ужаса был погребен под лавиной пушистых телец.

Когда враг не сдается — его уничтожают.

Кстати, пора было возвращаться к себе. Возникла идея, что бы такого сделать с птицей.