Оскар Уайльд пишет «Портрет Дориана Грея». Ведая о том или нет, он пишет художественную иллюстрацию к словам апостола Павла о двух людях внутри одной личности — о человеке внешнем и внутреннем.
Там, где гений скажет две-три фразы, талантливый и работоспособный человек напишет дюжину книг. Апостолы не были гениальны в античном смысле этого слова. Они были благодатны. Но там, где они обронили несколько фраз, выросла великая культура и литература. Литература христианская, даже при переходе в постхристианскую, всё же продолжает питаться из евангельских источников. Очень глубокими должны быть эти источники, раз авторы, попирающие этические нормы христианства, продолжают находиться в поле притяжения смыслов Нового Завета.
«Внешний наш человек тлеет, — пишет апостол, — а внутренний обновляется». Павел очень остро переживал временный конфликт между тем, что человек уже спасён во Христе, но продолжает страдать, и всё творение — «вся тварь» — вынуждено стонать и воздыхать вместе с человеком. Апостол язычников говорит, что «мы спасены в надежде», что «сокровище благодати мы носим в глиняных сосудах», то есть в смертных и хрупких телах. Он говорит о сокровенной жизни сердца, ума и совести, и верховный Пётр вторит ему, упоминая о «внутреннем, сокровенном человеке».
И вот Уайльд пишет живую иллюстрацию этих слов. Правда, сам писатель по образу жизни подпадает под гневное обличение того же Павла из Послания к Римлянам. Он, Уайльд, один из тех, кто не потрудился «иметь Бога в разуме», и за это Бог предал его в «неискусный ум творить непотребное». Писатель — один из тех, кто оставил естественное употребление пола женского и разжигается похотью на подобных себе мужчин. Он не гермафродит и не тиран, сошедший с ума от злодеяний. Он — эстет. Мировоззрение эллинов созвучно его сердцу, и Уайльд готов отступить в глубь древних мировоззрений, чтобы сглатывать слюну при виде юношеских тел. Поэтому его апология Павловых идей — не прямая, а косвенная. Точнее, это апология от противного.
У апостола внутренний человек красив, если возрождён под действием Святого Духа. Внешний же человек, с морщинами, кариесом, слабеющим зрением, скрипом костей по утрам, со всеми, то есть, признаками смертности и временности, обречён истлеть, чтобы затем воскреснуть. У английского эстета, отторгнутого обществом на родине, всё наоборот. У него внешний человек красив, красив, как античный бог, а внутренний, соответственно, гнил и безобразен. Но это именно и есть доказательство от противного, и любой математик скажет, что оно прекрасно доказывает истинность изначальной посылки. В нашем случае это — проповедь апостолов.
Итак, «Портрет Дориана Грея». Это книга о том, как в жертву временной красоте и успеху приносится «сокровенный в сердце», внутренний человек. В нашу визуализированную эпоху людям, не любящим долго читать, но всё же не желающим остаться без мысленной и нравственной пищи, можно посоветовать одну из экранизаций романа. Лучше ту, где Малкольм Макдауэл играет искусителя. Там события вырваны из викторианской эпохи и погружены в эпоху гламура и журнального глянца. Сам портрет главного героя превращается в фотопортрет, происходит талантливая инкультурация главной идеи в сегодняшний день. И правильно. Души искушаются и гибнут во все эпохи одинаково. Меняются только траурные марши и наряды на похоронах. А книга стоит того, чтобы заставить всех молодых людей, мечтающих о звёздной карьере, прочитать её.
Фабула проста, как всё гениальное. Юному красавцу предлагается сделка. Через компромиссы с совестью он должен заложить собственную душу, того самого внутреннего человека, чтобы взамен получить славу, успех и неувядающую красоту. Молодой человек принимает условия сделки.
Отныне он внешне не будет стареть. Вместо него стареть будет его портрет (фотопортрет, если речь о фильме). Все грехи, все подлости будут отныне проступать на портрете в виде безобразных черт. Внешне же всё будет так, как об этом мечтает каждый из числа не верующих в вечную жизнь и не слишком прислушивающихся к совести.
Поначалу Дориану хорошо. Он — объект зависти, сплетен, шёпота за спиной. Он — lucky-boy, на месте которого мечтают оказаться юноши и в объятьях которого мечтают оказаться девушки. Но Дориан не мог быть просто бессовестным счастливчиком. Об изменениях внутри его души ему ежедневно сигнализирует портрет. В этом великая сила подлинного искусства, при помощи которого вскрываются внутренние механизмы человеческой жизни и обличается грех. Зачастую обличается сам художник. Богачи и актрисы, диктаторы и люди, больные нарциссизмом, узнают себя в художественном произведении. Они задумываются о своём «портрете», которого вроде бы нет в природе, но который, тем не менее, есть. Этот портрет не висит в потаённой комнате. Он живёт в совести.
Что там на нём? Появился ли лишний фурункул после вчерашней вечеринки? Не загноился ли недавно подсохший струп после подписанного накануне контракта? Сколько новых морщин появилось на этом портрете, покуда хозяину вводили укол, разглаживающий внешние морщины? Для этих рассматриваний не нужно бежать в спальню, к портрету. Тем более не нужно садиться у трюмо и вглядываться в зеркало. Художественный вымысел, выросший из евангельского материала, возвращает читателя к себе, то есть к совести. И чем больше сходных черт в жизни Дориана Грея и читателя (внешняя слава, приобретённая ценой внутреннего компромисса), тем очевиднее и неоспоримее внутренние параллели.
Василий Великий в одном из поучений говорит о том, что неизбежно плохо закончится то, что началось плохо. Портрет будет гнить на глазах, указывая на процессы, происходящие в сердце. Бывший первообраз вместо того, чтобы цвести и пахнуть, тоже будет гнить, внутренне. От грехов Дориан будет уже мёртв душой, но только, разве что, заморожен на время, так что ни запаха, ни вида мертвеца в нём заметно не будет. Затем конфликт дорастёт до высшей точки, и lucky-boy совершит специфическое самоубийство, посягнув на целость портрета. Удар в физиономию собственной гнусности, воплощённой на картине, станет ударом по самому себе. Красавчик рухнет замертво, в секунду переняв свой настоящий образ. Уродство портрета перейдёт к трупу, а в раме будет висеть изображение «того» Дориана, прекрасного и увековеченного в его навсегда пропавшей красоте.
Это касается далеко не одних только актрис и плейбоев, озабоченных липосакциями и фотосессиями. Тема касается всех, поскольку всякий, взглянув на собственное внутреннее безобразие, буде оно предстало пред взором, захочет ударить ножом это чудовище. Это и будет самоубийство.
Очень интересно находить блуждающие библейские темы в известных произведениях искусства. Даже общеизвестные факты, например, связь книги Иова с прологом «Фауста», или тема антихриста в «Ревизоре», радостно кружат голову, несмотря на привычность. Тем более приятно открыть для себя историю прекрасного Иосифа в «упаковке» «Огней большого города» или нечто подобное. Ромео и Джульетта, например, обречены изначально. И они невинны. Именно невинная смерть должна была примирить враждующие кланы. Кому как, а для меня это — литература, выросшая на христианской почве, на почве веры в Невинного Искупителя, обречённого стать Жертвой с самого начала. «Дориан Грей» оттуда же.
Если уж продолжать выискивать корни, то вспомним и блаженного Августина. Он говорил, что нравственность человека расположена между двумя гранями. Это — любовь к Богу вплоть до ненависти к себе — и любовь к себе вплоть до ненависти к Богу. Между этими гранями находится каждый, и каждый не стоит, но движется. Оскар Уайльд строил свою, достойную сожаления, жизнь на «любви к себе», предпочитая фразу до конца не договаривать. Тем более удивительно, что он написал умнейшую и прозорливую книгу, бичующую не меньше других его самого.
Пора вернуться к началу статьи: очень глубокими должны быть христианские источники европейской культуры, раз авторы, попирающие этические нормы христианства, продолжают находиться в поле притяжения смыслов Нового Завета.