Статьи и проповеди. Часть 6 (12.06.2012 – 25.10.2012)

Беседа с отцом Андреем на From-UA [05 СЕН 2012] (8 сентября 2012г.)

В среду, 5 сентября, в гостях у Новости Украины — From-UA был протоиерей Андрей Ткачев. Настоятель храма прп. Агапита Печерского в Киеве, ведущий телепередач «На сон грядущим», «Сад божественных песен» на телеканале КРТ, автор проекта «Проповеди отца Андрея Ткачева», член редколлегии и постоянный автор журнала «Отрока» рассказал, как в XXI веке сохранять душевное равновесие, как жить в согласии с современным миром и оставаться верным себе. Отец Андрей поделился мнением о том, чем должна в идеале являться церковь для каждого человека и почему нужно молиться за нынешнюю власть. Ознакомиться с ответами на эти вопросы вы можете здесь.

Елена: — Здравствуйте! У меня вопрос следующий: как православная церковь и лично Вы относитесь к смене вероисповедания в зрелом возрасте? По уважительным (во всяком случае, по мирским меркам) причинам. Пример: моя подруга (православная христианка) полюбила иностранца, хочет выйти за него замуж. Но родители ее избранника — мусульмане — категорически против женитьбы их сына на «неверной». Согласие на союз готовы дать лишь после того, как невеста сына примет мусульманство. Спасибо!

Отец Андрей: — Вопрос нужно разбить на два. Если человек является носителем религии по праву рождения, появления на свет в определенном этносе (араб — мусульманин, украинец — православный предполагается), тогда человек, получивший веру по роду без воспитания соответствующего и столкнувшись в зрелом возрасте с вопросами самоопределения и поиска себя, с метафизикой, конечно, может менять веру. Это бывает и хорошо, и не хорошо.

Я — христианин, для меня если стихийный мусульманин принял в зрелом возрасте христианство — это хорошо. Если стихийный христианин (то есть без оцерковления, без молитвы, вплоть до крестика на шее, как факт крещения) принимает мусульманство — для меня это плохо. Но эти вещи происходят постоянно, потому что нельзя находиться в религиозной жизни только по факту инерции. Очень важно, чтобы человек искал Бога и находил его внутри своей веры, когда мы говорим о христианстве. Если у него возникли вопросы, а мы, христиане, не дали ему ответы, а сделали это другие — мусульмане или иудеи, — он уйдет. Но это уход по идеологическим причинам, по причинам внутреннего характера.

Ваш вопрос другой. В данном случае есть любовь, и вера может или помогать, или мешать. Здесь она мешает. Возникает вопрос: можно ли отказаться от Христа из-за земной любви? Нельзя. От Христа вообще нельзя отказываться, его лучше не знать, чем узнать и отречься.

То есть вопрос двоякий: знает ли Христа ваша подруга? Если она его знает, то вопрос не возникает: она будет с Христом без любимого араба. Если она не знает Христа, она будет с любимым арабом, независимо от требований, которые ей предъявят. Всё упирается в вопрос, верует ли во Христа ваша подруга или она стихийная христианка?

Лидия: — Уважаемый отец Андрей! Во-первых, хочу выразить свою признательность и огромное уважение к Вам как мудрому человеку, защитнику веры и Учителю в лучшем смысле слова. Мой вопрос: моей маме 71 год, у нее очень больные ноги, черные до колен (тромбофлебит), и больное сердце (аритмия). Она верующий человек, соблюдает все посты и постные дни, причем если сухоядение — значит сухоядение. Ходит на все праздники в храм, обязательно в субботу вечером и в воскресенье утром, на большие праздники утром и вечером на службу, часто к шести утра. Много читает молитв дома. Я уважаю ее веру и силу, но мне кажется, это чрезмерно сложно физически при ее здоровье, тем более до церкви еще надо добраться общественным транспортом и выстоять службу. Я знаю, что Господь дает силу тем, кто верует. Отец Андрей, ответьте, пожалуйста, должны ли эти немощные бабушки соблюдать пост без послаблений, если сами они на исповеди не просят об этом священника? И где здесь та разумная середина, чтобы не нарушать предписания церкви, но и не заниматься самоистязанием?

Отец Андрей: — Во-первых, передайте поклон вашей маме и мое священническое благословение. Во-вторых, если человек не просит о послаблении, а хочет нести на себе добровольно поднятую тяжесть, нужно дать ему право нести эту тяжесть в надежде награды. Награждено будет всё. Наказание может быть не на все, потому что есть прощение, то есть может быть все прощено, что иногда трудно принять. А награждено будет точно все. Ваша мама знает об этом в сердце. И знает, что, прекрати она поститься, посещать богослужение постоянно, здоровье её сильно не улучшится. Потому она, стиснув зубы, тянет на себе ту тяжесть, которую считает нужной. И я, не имея шляпы, фигурально снимаю шляпу перед такими людьми. Для многих людей комфорт и здоровье весит гораздо меньше, чем для нас, расслабленных и самовлюбленных людей. Там, где мы ужасаемся «как это можно терпеть?», другие люди терпят спокойно и даже радостно. Вполне возможно, что ваша мама из числа таких людей. Не останавливайте её. Боюсь, прекрати она молиться и поститься — она сляжет и будет вам в тягость. Пусть трудится человек до последнего. Если же попросит послабления, думаю, не найдется священник, который откажет ей в законном и здравом послаблении. Мир вашей семье, и дай Бог, чтобы такие мамы были не только у Вас.

Вадим: — Здравствуйте! Киевский митрополит Петр Могила в катехизисе «Православное исповедание Кафолической и Апостольской Церкви Восточной» отнес умышленное убийство к третьему виду смертных грехов наряду с содомским грехом, притеснением нищих, вдов и сирот, лишением платы работников, оскорблением родителей. А как быть с убийством противника на войне? Ведь оно тоже умышленное? Спасибо!

Отец Андрей: — Убийство вооруженного врага вооруженным человеком в ходе боевых действий — по конвенции называется комбатантом. Является минимальным грехом из всех видов убийств, так мне кажется, кроме неумышленных убийств на производстве, по неосторожности и прочее.

Есть нон-комбатантум: санитары, мирные жители, калеки, старики. Есть люди, взявшие в руки оружие и пошедшие сознательно на тот грязный и тяжелый труд, который называется войной. Они знают, что будут убивать, и знают, что плата за это будет не только деньги, но и возможность быть убитым. Поэтому убийство вооруженного врага гораздо менее взывает к мести и ответственности, нежели убийство во чреве зачатого ребенка или доведение до самоубийства путем третирования и шантажа, или непропорциональная защита, или избиение человека с нанесением тяжких травм. Все это тяжелее, нежели вооруженное столкновение сильных мужчин, знающих, что они могут умереть.

Александр: — Скажите, пожалуйста, в чем разница между богатым банкиром на «Мерседесе» и церковным иерархом на «Мерседесе» и с дорогими часами на руке? Вера — это бизнес или призвание?

Отец Андрей: — Вера — это призвание, не бизнес. Но есть люди, у которых призвание превращается в бизнес. Я не их адвокат, впрочем, и не прокурор. Желание судить должно уравновешиваться памятью о том, что какой мерой мы судим, такой же мерой и будем судимы. С этой точки зрения я не судья ни одному человеку, в какой бы машине он не сидел и какие бы пло мбы не были в его зубах.

Но как верующий человек, я не могу не сказать, что наши братья и отцы должны соотносить свой уровень достатка, внешне заявленного, с градусом неприятия в обществе к этим вещам. Если бы я имел «Мерседес» последней модели, а паства моя сказала бы мне: «Нас раздражает твой «Мерседес». Пересядь с него на что-то другое», я бы спросил: «На что?». Они бы сказали: «На «Рено» или на «Ладу». Я бы сказал: «Хорошо». Поэтому ваш пафос обличителя понятен, он отчасти непредосудителен, хотя он и не абсолютен, потому что и вы во многом виноваты. Но священникам, которые раздражают людей бросающимися в глаза атрибутами богатства, я вместе с вами могу сказать: «Надо быть скромнее».

Ольга К: — Батюшка Андрей, как Церковь реагирует на такие явления, как пропаганда сект баптистов, адвентистов, свидетелей Иеговы? Они на улицах останавливают людей, домой приходят, раздают всякую литературу иностранного производства, приглашают в дома молитвы. Это люди в большинстве своем крещенные в Православии, но аргумент у них такой, что крестят нас родители в несознательном состоянии. Как их вернуть в лоно Нашей Церкви? Люблю Вашу передачу «На сон грядущим», много полезного для себя получаю.

Отец Андрей: — Давайте мы с вами, сознательные православные христиане, возьмем на свое бедное сердце тяжесть нравственной ответственности за то, что множество людей, крещенных в детстве в нашей церкви, законной, истинной, крестовой, по достижению зрелого возраста впервые прочитывают Библию за пределами храма и начинают духовные практики, не согласны с православием.

Это наша беда. Сектанты на улицах наших городов — это наша тайная вина, это то тайное, что стало явным. Нужно понимать это. Виноваты не они, а те, кто их родил, крестил, вырастил и не воспитал. Поэтому запретительными мерами мы не добьемся ничего, а добьемся всего непрестанной, качественной, адекватной и точечной проповедью Евангелие. Таких людей ищет Господь, и по мере их увеличения число сектантов будет сокращаться. Только по мере увеличения проповедников истинных будет сокращаться количество проповедников истинных, смешанных с ложью. Я подчеркну, что сектанты — не проповедники чистой лжи, а истины с некоторой примесью лжи. Процент лжи различен, может быть больше, может быть меньше, но это никогда не чистая ложь. Иначе у них не было ни одного последователя. И вот количество таких проповедников будет уменьшаться по мере увеличения проповедников настоящей истины. Об этом стоит молиться.

Харьковчанин: — В западноукраинском городе Коломыя специально для Евро-2012 была написана икона, изображающая Богородицу и Младенца Иисуса, восседающих над зеленым футбольным полем, украшенным национальными символами стран-хозяев чемпионата — Украины и Польши. Причем икона эта была освящена священником в присутствии прессы

Ваше отношение к подобным «вольностям» в современной иконописи?

Отец Андрей: — Это дело давнее, еще Евро было в зачатии, а икона уже появилась. На эту икону была реакция, в частности, и моя. Я говорил о том, что иконография Богородицы с Богомладенцем не терпит подобных вещей, иначе мы будем изображать Матерь Божью и на хоккейном поле, и на теннисном корте, и, в конце концов, это будет не чем иным, как безумием, одетым в дешевые одежки религиозности. Я это говорил, и я это повторяю. Нельзя небесные вещи, чистые до хрустальности, подмешивать к конъюнктурным, грязным вещам, забывающимся уже сегодня, хотя они были еще вчера. Кто помнит про Евро сегодня? Шум ушел, вспомнится только спустя сколько-то лет на следующем чемпионате. Поэтому я тогда и сейчас говорю, что это не дело: иконописным священникам кощунствовать на потребу дня, на угоду свистящих и ликующих, накачанных пивом фанатов.

Альберт: — Уважаемый отец Андрей! Почему бы вам в ваших передачах не применять более интерактивные формы — ток-шоу, реалити-шоу и т.п. Ведь мозг современного человека настроен получать информацию более живо. А никто не говорил, что проповеди должны быть скучными. Я думаю, если вы прислушаетесь к моему мнению, ваша аудитория существенно расширится, и как раз за счет тех, кто нужен, а не тех, кого и так не надо агитировать.

Отец Андрей: — Вопрос интересный и комментарий ценный, хотя не безошибочный. Вы можете представить апостолов, которые для того, чтобы привлечь аудиторию, раздают им мороженое и надувают шарики? Надо разделять слушателей в аудитории, в перспективной пастве, людей, которые могут мыслить и могут слушать, и тех, которые ищут внешней аффектации. Последние забывают, что они смотрели. Те, кто не слишком внимательны к видеоряду, не умеют сказать, о чем был фильм, как только пойдут титры. И сценарий прочесть они не сумеют, и серьезную кинокритику они не будут слушать, и веры они иметь не могут, они просто тешат свой глаз, привыкший к мелькающим кадрам, как тешит лакомка свою гортань новыми вкусовыми ощущениями. Служить им, этим людям, идти у них на поводу означает со временем выйти к ним в ластах или в парике клоунском, чтобы их хоть что-то заинтересовало.

В Евангелие есть смысловая часть, максимально ценная, которая в случае подачи от сердца к сердцу находит слушателей, независимо от всех внешних атрибутов. Я могу быть брит, а могу быть бородат, я могу лежать, а могу стоять, я могу быть лысым. А могу быть, как сейчас с волосами, собранными в пучок. Если я скажу то, что важно, мне важно, чтобы это услышал тот, кому это важно. В конце концов, у нас нет чистой погони за рейтингами и нет чистой погони за аудиторией, мы не продаем билеты на стадион или в цирк.

Другое дело, что интерактивные формы общения могут быть, но это должны быть формы шоу, потому что шоу — это показывать, а Евангелие — это слушать. Люди со слабым зрением или закрывшие глаза ничего не теряют от слушания проповедника. Проповедники, желающие аффектировать зрение зрителя, подрывают в корне его возможность внимательно слушать.

Поэтому, в принципе, я согласен — формы искать надо, но нельзя во всем идти по мейнстриму, по духу времени, и нельзя угождать зрителю. Потому что Евангелие гладит слушателя против шерсти. Мы ведь не говорим человеку: “Ты расслабься, ты хороший и услышь, что таких, как ты, не было, ты великолепен, тебе незачем меняться”. Мы говорим ему: “Сядь, если ты стоишь. Сейчас ты услышишь, если ты не изменишься, ты будешь с дьяволом вместе вовеки”. Так чего же мы будем прыгать? Это серьезные слова, требующие спокойной обстановки. Я серьезно говорю об этом в надежде на серьезного слушателя. Я не время его отнимаю, я не развлекаю его, в общем-то, я приношу ему временную неприятность с надеждой на пользу. Соответственно, и подход наш должен быть более прост, более суров, более свободен от примочек времени, от телевизионной эры. Я говорю это, хотя мы с вами общаемся в интернет-пространстве, но опять-таки общаемся без примочек и без пауз на рекламы. Я делаю то, что я хочу делать.

Ася: — Уважаемый отец Андрей! На мой взгляд, сейчас идет массированная атака СМИ на духовенство: священникам вменяют в вину и непотребное поведение, и дорогие авто, и несоответствующий сану уровень жизни, и многое другое, о чем Вы и сами хорошо осведомлены. Лично я батюшек не осуждаю, с вас всех у Бога и спрос особый будет, но уговорить своих родителей зайти в Церковь и причаститься (люди-то пожилые) уже не могу — питают неприязнь к священнослужителям. Вопрос: почему молчите? Ведь не все такие плохие, есть же батюшки настоящие подвижники веры, опекающие детские дома, помогающие инвалидам и старикам, да мало ли? Почему по ТВ практически нет христианских программ? Почему не добиваетесь своего присутствия на радио, ТВ (безусловно, я не имею в виду всевозможные ток-шоу и прочие бессмысленные проекты наших «корифеев» от искусства). В конце концов, заплатите за какую-то программу, статью в газете, передачу по радио! Господь вернет сторицей, не правда ли? Делайте что-нибудь, ведь теряем детей, молодежь, а потом удивляемся, ну откуда эти «пусськи» и «фемены» взялись?? Может, пора вспомнить, что вы — воины Христовы? РС. Очень люблю читать Ваши статьи на «православие.». Пишите почаще.

Отец Андрей: — Буду писать настолько часто, насколько смогу писать качественно. Увеличение количества отражается на качестве, и сам вижу и слышу реакцию, что иногда, желая отреагировать на все, теряешь степень солености, уходят промилле соли из воды. Священников хороших, наверное, не меньше, чем плохих, и то, что они не являются объектом саморекламы, это отчасти хорошо, потому что они сами хотят творить добро втайне, это добро точно будет награждено. А вот то, что люди не желают смотреть в сторону подлинного добра, позолоту путают с настоящим золотом, иногда менее блестящим, — это, конечно, проблема воспитания, образования и сердечного просвещения, которого у нас не хватает.

Мне кажется, что всякий православный христианин не безразличен к судьбе своей церкви и своего отечества, имея самый ограниченный круг друзей, пять-десять человек, способен в этой маленькой микрогруппе позитивно влиять на ситуацию, ничего специально не делая, просто будучи православным христианином. И мне кажется, что именно этого у нас не хватает. Увеличь мы число людей, которые живут верой так же естественно, как живет водою рыба или воздухом птица, мы увидим качественное изменение теле — и радиопродукта, и мы чаще увидим на страницах СМИ, на раскладках журнальных продукт, закрашенный благодатью.

Вопрос, наверное, времени, которое работает не на нас, скорее, против. Но все-таки миром правит Бог, не случай, не наши грехи, не дьявол, не масоны. Все, кто его любят, должны знать это, как «Отче наш». Не будем дергаться, а будем молиться, не иногда, а постоянно. Желаю вам, чтобы пришли отрадные времена в вашу семью и божественная благодать посетила души ваших родителей. И чтобы они захотели причаститься и смогли это сделать. Когда это совершится, совершится самое главное в их жизни и в вашей. Это будет знаком того, что я сказал не простые слова, а то, что составляет сердцевину жизни. Желаю дожить до этих дней, обрадоваться и сказать: «Слава тебе, Господи! Ты с нами, как и прежде». А мы, священники, конечно, на особом счету у нашего Царя, и пока есть возможность, нужно использовать всякую возможность для того, чтобы облегчать, утверждать, утешать и вовремя, и не вовремя. То, что мы это пытаемся делать, доказывается тем, что мы с вами сейчас общаемся.

Саша: — То, что творится в России с Пусси Райот — что это? Многие рокеры, которые в свое время пели всякую ерунду, с возрастом пришли к Богу. Может, панки пошли бы той же дорогой, а после тюрьмы озлобятся и будут потеряны для церкви. И вообще, почему светские власти активно лезут не в свою парафию, а церковь это терпит и поощряет?

Отец Андрей: — Вопрос очень сумбурно задан. На него нельзя дать точного ответа, потому что он неточен. Вы предлагаете панкам делать все, что они хотят, в том числе и в священном пространстве храма? А нам сидеть на лавочках и смотреть, пока они образумятся? Я думаю, так не было бы, даже если бы они пришли к вам в дом петь и плясать. Вы бы их даже к себе в спальню не пустили, пардон, не то что в храм Божий.

И чего хотеть от церкви в этой ситуации? Чего Вы хотите, когда людям плюют в лицо? Когда их бьют по лицу, они могут подставлять щеку, вторую, могут давать сдачи, кстати, поступая по ветхозаветной этике. Но когда им плюют в лицо, они не обязаны говорить «давай еще».

Вопрос не конкретен, и по духу вопроса понятно, что вы хотите, чтобы мы были уж совсем тряпкой под ногами, чтобы по мере вытирания ног об эту труппку мы пищали «спасибо, мы подождем, когда вы к нам придете». Я так жить не хочу, я не хочу, чтобы ко мне в сарай даже заходили люди, которых я в сарае видеть не желаю. Я бы в гараже своем не хотел бы, чтобы у меня там делал кто что захочет и чего я не хочу. Тем более дамы, желающие с носком на голове поплясать, должны находить для политических акций другие места.

Вопрос настолько прозрачен, что ответ на него звучит по мере задавания вопроса. А власти-то вообще они в каждой стране действуют исходя не только из буквы закона, но и исторического самосознания. Поэтому, например, некоторые религиозные группы, легально действующие у нас, могут быть запрещены в других местах. Например, как свидетели Иеговы в Германии. Это не демократично? Может быть. Но немцы считают, что так надо. Спорить с их юстицией бесполезно. После первой волны писков, вторая волна спокойной речи донесла до нас слова о том, что в большинстве западных демократий акция, учиненная с матерным названием, была бы наказана той же мерой, то есть адекватно. Не нужно превращать свободомыслие в вакханалию. И не делайте нас заложниками вами плохо понятой свободы. И для проведения политических акций не выбирайте, пожалуйста, церкви, кладбища, мечети и синагоги.

Tender: — Иисус и апостолы САМИ шли к людям проповедовать. Почему православие этого не делает?

Отец Андрей: — Я сейчас пришел к вам домой или на работу, в зависимости от того, где находится ваш компьютер. Свой приход я анонсировал, сказал, когда я приду, вы вышли на связь, и мы встретились. В чем разница?

То, что этого не делают все, ну так позвольте напомнить, что и апостолов было не так уж много, а количество жителей Земли увеличивается в геометрической прогрессии. Каждые пять-десять лет очень заметно, количество проповедников должно увеличиваться адекватно. Но это не такой естественный процесс, как рождение потомства. Поэтому проповедников на всех не хватает.

Однако мы думаем про это, и со временем ситуация будет меняться, в особенности будет меняться, если вы об этом помолитесь тоже. Жатвы много — деятелей мало, итак, молитесь господину Жатвы: «Да изведет деятелей на жатву свою, — прямой Евангельский текст, — делайте это, и плоды не замедлят явиться».

Юлия, Донецк: — Отец Андрей, расскажите, пожалуйста, какими качествами должен обладать современный мужчина, а какими современная женщина? Какими в идеале должны быть отношения между мужчиной и женщиной?

Отец Андрей: — Ваш вопрос достоин книги, где, кроме введения, была бы первая глава о мужчинах, вторая о женщинах, и третья — о взаимоотношении полов. Я могу сказать вам только о том, какими не должны быть мужчина и женщина, это уже будет не мало.

Мужчина не должен быть инфантилен, безынициативен и глуп. Он не должен быть руководимым женщинами, даже если это его мама и жена, хотя должен слушать их, общаться с ними, прислушиваясь. Он не должен быть ленив, должен, как к естественному порядку вещей, относиться к тому, что он отвечает еще за кого-то, кроме себя. Он должен всю жизнь учиться полезным вещам.

Женщина должна слезть с пьедестала, она не главная в жизни, она вторая. Даже если мать, и трижды мать, и семь раз мать (кстати, они понимают лучше мысль, чем ни разу не мать). Она должна быть скромна и богобоязненна (женщина, боящаяся Бога, достойна похвалы). Любая красота уйдет, а богобоязнь — никогда.

Что мужчина, что женщина не должны быть самовольниками и своевольниками, и на жизнь должны смотреть не как на легкую прогулку, усыпанную удовольствиями, а как на серьезный труд, учитывающий болезнь и будущую смерть. А также будущее воскресенье и вечную жизнь. Я думаю, что без этих элементарных вещей невозможно говорить об элементарном счастье. И тот факт, что мы элементарно несчастливы все, говорит о том, что мы не понимаем элементарных вещей. Поскольку тема ужасно обширна, я скажу только одно в конце реплики, а не книги: счастье женщины — это не много мужчин, а один, и побольше живых детей и ни одного убитого на совести.

А счастье мужчины — это добрая жена, которую Бог дает в награду человеку за его правильную жизнь или в залог будущей правильной жизни. Тогда как отвратительная жена, число которых увеличивается с каждым днем, дается мужчине в наказание за его бездумную и неправильную жизнь.

Евгений, Харьков: — Здравствуйте! Вопрос: как в XXI веке сохранять душевное равновесие, как жить в согласии с современным миром и оставаться верным себе, когда церковь награждает орденами людей, которые. прямо скажем, не ангелы (относительно Харькова до сих пор в сети висит аудио под названием «Валенки», где двое общаются по поводу земельного участка!). Лично я считаю, что лицемерие — самый страшный грех.

Отец Андрей: — Лицемерие — действительно страшный грех. А в отношении остального, поднятого в вопросе, во-первых, скажем, что находиться в мире и согласии с миром, в мире с миром почти невозможно, потому что мир во тьме лежит. И лучше всех живется тем, кто любит зло, им комфортно, у них огромная площадка для того, чтобы порулить, им все нравится.

Чуть-чуть больше совести — тут же больше тревоги, еще больше совести — еще больше тревоги, умножение совестливости умножает нравственные проблемы. Поэтому если кто-то хочет быть в гармонии с миром, ему нужно отказаться от совести и, как говорит современный человек, «вообще ни о чем не париться».

Но это не христианский путь. Христианский путь — это путь сердечного небезразличия, идите по нему, и в этой жизни вы не будете в мире, зато вы будете в мире в настоящей жизни. Что касается наград — то ведь их не только дают, их же и берут. Как по мне, лучшим словом об этом является цитата из Пастернака:

Я знаю нескольких людей, которые могли иметь, как Брежнев, всю грудь в церковных орденах, но не иметь даже маленького значка. Я их очень уважаю за это.

Лариса Сергеевна: — Расскажите о том, как Вам удается совмещать деятельность настоятеля, духовного лица и публичную работу — телеведущего, автора проектов?

Отец Андрей: — У меня нет рецептов, и книжку о том, как я совместил пять профессий, писать не собираюсь. К тому же в вопросе вашем есть некоторая погрешность. Вы спросили, «как мне удается»? Так вот я вам скажу, что не удается ничего. Существует некая иллюзия «удавшести», вроде бы всё удается, но я чувствую, что многое не сделано, а многое сделано не совсем так. Поэтому, поверьте мне, что завидовать мне не в чем. Просто КПД мой вместо 3% является 4%, не более того, мой КПД даже не 50%. Не думайте, что мне много чего удалось. Все это очень мало, и для общей пользы дела каждый из нас должен, как говорил Достоевский: «Светить как единый безгрешный». Такова задача, я вообще не нахожу за своей спиной никаких личных заслуг, кроме Божьего благословения.

Андрей, Оксана: — Здравствуйте, отец Андрей. Нас интересует вопрос таинства венчания. О крещении и причастии в Библии упоминается неоднократно, а слов о венчании мы найти не можем, а интересуемся потому, что мы 20 лет в официальном браке, у нас двое детей, но мы не венчаны, хочется подойти к этому вопросу осознанно, пытаемся разобраться. Хотелось бы узнать ваше мнение и что говорит об этом Библия. С уважением, Андрей, Оксана.

Отец Андрей: — Слова «венчания» в Библии нет. Хотя само венчание есть. Христос посетил брак в Канне Галилейской, о чем описывает, кажется, третья глава от Иоанна. Это пришествие Иисуса Христа на брак ознаменовало нечто новое в брачное церемонии и в брачной жизни. Мы видим, что Христос не чуждается наших радостей, из которых самой пиковой радостью является радость удачного брака, по любви. Он не просто приходит на брак, он творит там первое чудо. Христос открывается, как чудотворец на свадьбе — это чрезвычайно важный момент. На своих браках, когда мы приходим к нему за благословением, мы молимся именно за то, чтобы Христос вошел к нам на брак, претворив воду в вино, улучшив вкус, цвет и качества.

На этом браке вместе с ним была его мать, и свое первое чудо Христос совершил по просьбе своей матери. Это тоже чрезвычайно важный момент. Поэтому в отношении христианского брака нужно понимать хотя бы две вещи. Первое — начался брак не в церкви, не в новозаветные времена, а в раю. Первая пара — это Адам и жена его, тогда еще безымянная, получившая имя Ева после грехопадения. Этот благословенный момент есть в браке: есть я, есть жена, есть Бог, благословляющий нас, и мы, как в Раю. Но есть уже грех, который живет в человечестве. И после грехопадения внутрь брака заползло наказание: жене сказано, что муж будет господствовать над ней, и она будет болезненно рожать. А мужу сказано, что будет трудиться, пока не умрет. Из двух этих половинок состоит семейная жизнь. И райского благословения и последствия, пришедшего в наказание за грех. И вот туда, в середину этого двусоставного явления, пришел Христос, совершая свое первое чудо, помолившись своей Пречистой матери. Сложите все это вместе и спросите друг друга. Вы мужа: «Милый, хотим ли мы этого у себя?». Или он вас: «А нам это надо?». Если ответом будет: «Конечно, надо. Мы знаем, что брак — это счастье, мы знаем, что кроме брака в нашей жизни есть справедливое наказание в несение креста, мы хотим, чтобы на брак к нам пришел благословенный Христос. Пошли!». Вот что есть мотив для венчания. Желаю вам повенчаться, желаю вам, внимание, ОЩУТИТЬ божественную благодать, как облако, покрывающее вас в самом таинстве. Желаю вам умножить и не потерять свою любовь, день ото дня умножать свое сущностное единство и, наконец, вечной жизни тоже вместе. Вот всё вместе пусть будет оправданием вашего благого намерения.

Paul: — Здравствуйте, Андрей. Хотелось бы узнать ответ на такой вопрос: церковное убранство стоит немалых денег. Иные церкви даже больше похожи на дворцы. Личное имущество — личным имуществом, но иногда на фоне всеобщей разрухи церковная роскошь выглядит издевательски. Разве сложно с части этих денег помочь, например, с ремонтом ближайшему детскому садику, чтобы хоть немного «выровнять» ситуацию, в противном случае, может, не стоит проповедовать по мо щь ближнему?

Отец Андрей: — Да, вы правы, мы унаследовали свою обрядность от минувших столетий и тысячелетий. В то время прошедшее люди старались жить так, чтобы в доме у них хватало, быть может, одного стеганого одеяла, но чтобы в храме было все, как на небе, прекрасно.

Сегодня мы понимаем две вещи: во-первых, кроме церковного убранства есть социальные нужды, людям важнее иконостас, да; во-вторых, современный человек, который больше любит себя, чем человек иных эпох, бунтует против украшений культовых зданий и требует внимания к себе. Исходя из этого нужно не то чтобы пересматривать, но корректировать церковную политику в отношении пышности богослужений, одежд и прочее. Нужно сохранять прекрасную традицию, согласно которой всё лучшее приносится в жертву Богу. Но в число этого лучшего нужно также внести ближнего, не только ценности, украшающие образы священные. Но и ближнего. Вы правы. Превращать наши храмы в подобие лютеранских кирх — это кощунство. Ободрать наши храмы и превратить их в подобие лютеранских кирх было бы кощунством. Такие прецеденты в истории были: протестантизм в Англии, Германии уничтожал церковную пышность католических храмов.

Но никто сейчас не скажет, что это правильно, потому что нужно и то делать, и этого не оставлять. Нужно просто включить в поле внимания не только красоту богослужения и его пышность, но также и нуждающегося человека, находящегося в поле твоей ответственности. Еще нужно понять, что если церковь облупится, как яичко, вся и все свое раздаст всем, то гора родит мышь. Эгоистично раздвинутая пасть мира сего проглотит наши жертвы, не заметив, и скажет «еще давай». Поэтому на людей просто жертвовать и на храме нельзя просто экономить. Людей нужно учить, и священникам нужно тоже учиться, чтобы правильно расставлять приоритеты. Именно в этом трудность задачи. Но вопрос поставлен в целом правильно, и мне кажется, что я на него ответил хотя бы частично.

Геннадий Ковалев: — Я бывал в Иерусалиме, в Греции — там нет фиксированной платы за молебен, например. А в киевских церквях вижу четкие и довольно высокие цены. Почему так? Это бизнес или служение Богу?

Отец Андрей: — Ну, вы не во всех церквях были, потому что если вы пожелаете найти церковь, в которой нет фиксированной платы за молебен или требы, то я вам с радостью сообщаю, что вы найдете её, и даже не одну.

В остальном — это пережиток, который должен постепенно уйти в прошлое. Даже с экономической точки зрения, храмы, совершающие требы за посильное вознаграждение без фиксированной платы, чувствуют себя лучше, чем храмы, цепляющие ценники на требы. Но это нужно понять, а чтобы понять, нужно говорить. Поэтому вы спрашиваете — я отвечаю, и свою лепту в сдвигание этого процесса с мертвой точки мы делаем.

Покойный Патриарх московский Алексей ІІ уж лет, наверное, 12-15 назад, выступая перед духовенством Москвы, говорил: «Не надо назначать цену за требу. Цена может быть на свечке, книжке, потому что это товар, но цены на молитве быть не должно, потому что молитва — это не товар». Нам это всем нужно понять, нам — это в смысле не вам, потому что мы, видимо, это не все поняли. Ну что ж, мы, благодаря этому свободному диалогу, будем думать про это дальше и, наконец, понимать это и с трудом принимать это, потому что хорошее принимается с трудом. И это трудное принятие хорошего будем трудным приближением к идеалу. Видимо, стоит об этом спрашивать и стоит об этом отвечать ради общего приближения к идеалу.

Виктор из Киева: — У меня два принципиальных вопроса:

1) как Вы объясните, что во времена крепостного права православная церковь имела крепостных (т.е. рабов)?

2) почему в 1917 году церковь не поддержала (и не попыталась направить в правильное русло) попытку построить честное общество без эксплуатации (коммунизм) — по сути, рай на Земле?

Спасибо за ответ.

Отец Андрей: — На два принципиальных вопроса даю два принципиальных ответа.

До ХІХ века священники в селах были такими же крепостными, как и их паства. И их можно было сечь, чуть ли, дай Бог памяти, не до царствования Николая I, а может, и позже. Поэтому, когда мы читаем и говорим о крепостных структурах, мы должны понимать, что сказанное относится к высшему духовенству, не составляющему даже 1% в общем количестве духовных лиц. Все остальные несли на себе полный вес тяжести жизни обычного человека.

Именно этим и объясняется впоследствии тот революционный бунт и то восстание масс, которое было направлено на высшую власть и сращенную с ней высшую иерархию. Но пострадали при этом все верующие, то есть бунт цели не достиг, еще более закабалил простого человека. В своем большинстве, имейте в виду, церковь приняла спокойно или даже приветственно Февральскую революцию, то есть упразднение монархии, не крушение, а упразднение, и отречение императора Николая, ныне достойно и праведно канонизированного, его от престола.

Февральские события церковь восприняла как свободу. Это, может быть, странно для многих звучит, но со времен Петра никто не был так несвободен, как церковь. Поэтому во многих ваших тезисах и вопросах, при всей их принципиальности, есть два момента незнания.

Первое: простое духовенство, а со времен Петра монашество, было, по сути, тягловыми категориями населения и не роскошествовало, рабовладельцев не было так точно. А второе: церковь хотела демократизации жизни и её либерализации в хорошем смысле. Но так получилось, что слово либерал или либерализм в восточнославянской истории последних столетий заклеймило себя. Получилось так, что либералы — это те, кто критикует нынешнюю власть, обещает лучшее, помогает разрушить нынешнюю власть, но на своем горбу приводит к власти настоящих демонов. Вот что такое либерализм по-русски и, наверное, по-украински. Церковь была обманута в своих чаяниях, и те, кто приветствовал падение монархии, как правило, об этом горько жалел.

Надежда, Винница: — Что можете сказать по поводу веры и современной молодежи? Считает ли украинская молодежь нужным посещать храмы?

Отец Андрей: — Считаю нужным сказать, что молодежь часто бывает лучше, чем мы о ней думаем. Они вполне живы, вполне нравственны и бескомпромиссны, как это и требуется в их возрасте. Другое дело, что порваны связи коммуникативные между поколениями, и мы не можем транслировать на них легко те ценности, которые считаем нужным. Кроме того, у взрослых людей может не быть никаких ценностей, четко сформулированных, осознанных, заработанных, кроме ропота и бурчания на тех, кто неправильно одет. У молодых могут быть вопросы, но они не знают, кому их задать. Если они их нам зададут, не факт, что мы на них ответим. На фоне этого у них рождается скепсис и бунтарство — вечные спутники молодежи, сомнения во всем, и бунт, рожденный избытком энергии. Это столь же древние вещи, как стояние мира. И ничего принципиально нового я здесь не вижу. Больше спокойствия, серьезности и больше мыслей о том, кто правит миром.

Больше молитв — и всё не будет хуже, по крайней мере.

Red_rey: — Пару лет назад на строительство Воскресенского собора было выделено 11 млн. гривен из бюджета(!). Как такое случилось, когда у нас по закону церковь отделена от государства? Эти деньги могли пойти на лекарства больным и малообеспеченным, на помощь учителям, на книги детям! Пример с этим собором показательный, но никак не единичный: бюджетные деньги направляются в церковь. Скажите, вам не стыдно за то, что в вашу пользу грабят народ, в том числе тех, кто по церквям не ходит?

Отец Андрей: — Не по адресу вопрос, потому что если вы, например, просто учитесь в школе, а я буду предъявлять претензии к Министерству образования и высказывать их вам, вы скажете: «А я при чем? Я что, министр?». Вот и я это спрашиваю: «А я при чем? Что, моя подпись стоит на платежке, или я настоятель этого собора, или я писал письмо, в котором просил выделить деньги?». Я об этом от вас впервые слышу, на самом деле. Я никогда не интересовался вопросом, кто и сколько денег дал на строительство того или иного культового или социального объекта. Мы, приходы города Киева, платим посильный взнос на его строительство, это я знаю, за это я могу отчитываться. Остальными вещами, поверьте, я не интересуюсь, и отвечать за них, конечно, и не намерен, и не могу. Но к вопросу о том, что они могли бы быть потрачены на бинты, книжки, асфальт, бутерброды, скажу, что они могли бы быть потрачены на яхты, на ванные с шампанским, новые дома или офшорные счета. Но самое любимое дело многих людей — считать чужие деньги. Никогда не умел заниматься этим и не хочу учиться на приближающиеся к старости лет.

Иван: — В нынешней Церкви меня отпугивают две вещи: священники-долдоны, которые формально относятся к своему служению, не пытаются найти духовный контакт с прихожанами, а лишь запрещают, критикуют и отправляют требы; и бабушки — церковные служители, которые обычно очень агрессивны, грубы и всезнающи. Как церковь борется с этим?

Отец Андрей: — Вы, может быть, хотели, чтобы церковь расстреливала долдонов и бабушек? Она не занимается этим, к счастью, она не сертифицирует долдонов и бабушек, не вешает им бейджиков, что данный пастырь — долдон, а данная бабушка — злая.

Церковь не совсем адекватно реагирует на процессы, происходящие на улицах и в головах людей, не всегда вовремя может быстро среагировать на изменившуюся психологию людей. Если священники в советские годы только этих бабушек и видели в храмах, только благодаря им миллионы людей были крещены, и храмы не были закрыты, то потом они не успели перестроиться, когда в храм вошли студенты, аспиранты, профессора, бизнесмены, бандиты, проститутки, наркоманы, то есть лучшие люди общества, не ходившее в церковь, так и лучшие люди общества, которых раньше не было. Да, священники не успели перестроиться, и грех им за это.

Вы можете представить себе методику, позволяющую духовенству быстро перестраиваться по велению времени? Я не могу, их нет. Поэтому все доктора получают в вузах одни и те же дипломы и со временем одну и ту же лицензию на врачебную деятельность, но к одному доктору стоит очередь, а другой потом вынужден переквалифицироваться в продавца фармацевтики, потому что к нему пациенты не идут. Они слушали одни и те же лекции, имеют одни и те же документы. Очевидно, это касается и священников, и врачей, и учителей, и юристов, и милиционеров, и космонавтов, и дайверов.

Что же до бабушек, то старших людей нужно терпеть, хотя бы потому, что им труднее меняться, чем молодым. И в жизни есть много вещей, которые можно поменять, но также есть много вещей, которые нужно терпеть. Важно не перепутать. Поэтому у нас нет церковных документов, определяющих политику по отношению к формалистам в рясах и злым старушкам.

Но если лично вы преодолеете первые простейшие барьеры на пути к подлинной любви к Иисусу Христу, то со временем вы лично будете очень полезны церкви, по крайней мере, как сталкер и проводник, в отличие от других, не в меру обидчивых, которые не ходят в церковь из-за того, что им что-то там сказали. Я в целом за вас, но против сверхчувствительности, я хочу больше, чем вы, чтобы все духовенство, включая меня, было адекватным, жертвенным, чисто огненным (молитвенным) и изменяющим паству к лучшему. И я больше вас хочу, чтобы все прихожане любили больше порог храма, которые переступают его впервые. Это часть моей профессиональной деятельности и повседневной жизни.

Но я вас уверяю, что это не самая главная проблема в церкви. Это только часть проблем, и не самая главная их часть. Как говорил Арсений Тарковский, отец известного кинорежиссера, в стихотворении своем о жизни:

Так вот, перефразируя слова, в данном случае, ходите в церковь — и будет лучше церковь, переживайте о церкви, пусть болит сердце ваше о церкви вашей, это 100%. Очевидно, ваш вопрос и мотивирован этой болью о церкви, и из-за боли она будет становиться лучше. Я хочу этого так же, как и вы.

Александр: — Отец Андрей, Спаси Господи! Подскажите, как быть, когда в молитве молимся за власти и воинства Богохранимой страны нашей, а в душе чувствуешь, что вся власть, хоть и от Бога посланная, но отнюдь не такая православно правильная, как пытается себя позиционировать? Вопрос сложный, поэтому прошу заранее прощение за серьезную тему. С уважением, Александр.

Отец Андрей: — Просьба молиться о власти содержится еще в посланиях апостола Павла Тимофея, где он просил молиться о царе и всех находящихся при власти, хотя в это время на троне был Нерон, человек без добродетели. То есть сакральное отношение к власти, как таковое, характерно для библейского миропонимания, и уже одно это вынуждает нас молиться о властях и воинствах. Хотя мы понимаем, что иногда приходится молиться о продажных властях или об исчезнувшей власти и разваленном воинстве.

Мы иногда чувствуем фальшь своих слов, когда молимся искренне, это наша боль. Мы молимся, подразумевая православных христиан, находящихся во власти и в армии, которых не есть большинство, мы молимся также и о власти как таковой, потому что самая плохая власть лучше хаоса. Власть, привозящая хлеб в «Сильпо» с перебоями, лучше власти, при которой хлеб не привозят вообще. Власть, у которой в милиции могут человека забить до смерти, отвратительна, но, как ни странно, она лучше, чем власть, которая почему-то разгоняет милицию и упраздняет её, и улицы захлестываются бандитизмом и пустеют после восьми часов вечера. Поэтому в критике власти нужно отдавать себе отчет, что мы не за разрушение власти как таковой, мы не анархисты, не крапоткинсы, не троцкисты, не террористы, наша власть не худшая из властей. И я сознательно говорю об этом, потому что от одной избирательной кампании до другой я слышу лозунг о том, что худшей власти не было, это слышалось в разные годы из разных уст. Это неправда, жизнь говорит о том, что тот, кто говорит так, приходя к власти, становится хуже тех, кто был сверху. Поэтому вполне возможно, что молитва церкви о властях и воинстве, как бы ни были плохи эти власти и это воинство, является, возможно, единственной скрепой, не позволяющей миру сорваться в полный хаос. Поэтому, чтобы сердце не тревожилось, на ближайшей службе в храме давайте будем думать о том, что, молясь этими словами, мы молимся о том, чтобы наш хрупкий мир не сорвался в полный хаос. Это будет правильно.

Барсуков: — Здравствуйте, объясните, пожалуйста, ситуацию: Я регулярно наблюдаю картины по одинаковому сценарию:

1. В один прекрасный день, на очередном кусочке “ничейной” земли возникает фургончик с крестом.

2. Через некоторое время территория вокруг фургончика огораживается, иногда начинается строительство.

Я не знаю, по какому принципу строят церкви, но те захваты земли, которые я наблюдал, находятся на участках с очень дорогой землей. Строительство церквей (а не привоз вагончиков) можно понять, но мне кажется, что скоро их будет немногим меньше, чем продуктовых магазинов. Притом, что на этой земле уже не будет ни садиков, ни парков. Прихожан, кстати, намного больше не становится, так зачем такое количество церквей и церквушек? Я спрашивал: все малые архитектурные формы принадлежали РПЦ МП, так что не нужно валить всё на конкурентов.

Отец Андрей: — На конкурентов никто ничего валить и не собирается. Проблема в данной ситуации только одна — прихожан, по вашему мнению, не становится больше. Нужно, чтобы их становилось больше, чтобы приходы их были живые, чтобы территория возле храмов благоустраивалась и украшалась лесопосадками, аллеями, клумбами, детскими площадками, чтобы больницы и садики на посещаемых территориях были посещаемы и окаймляемы этими возникающими вновь приходами. Чтобы колокольный звон, а не крик репродуктора из «наливайки» будил жителей микрорайона в воскресный день, и чтобы множество людей нашли смысл жизни благодаря тому, чтобы в шаговом расстоянии от их жилья появился православный приход.

Вопрос, в принципе, сводится к качеству работы духовенства. Вообще все вопросы, задаваемые сегодня, сводятся к тому, священник кто и что он должен делать, потому что если он качественно делает свою работу, все вопросы снимаются. Не важно, на чем ты ездишь, не важно, почему забор или его нет, нам радостно, что ты здесь и вокруг зацвела жизнь.

Если же священник поступает не так, тогда возникает вопрос. Люди ведь не все благонамеренны, и завистливы, и жадны, и горды, и глупы, люди вообще и духовенство в том числе. Поэтому ваш вопрос не есть вопрос в том случае, если все совершается по Богу и в благодать. А когда нет благодати и процессы идут не по Богу, тогда есть подозрения, что это бизнес-проект отдельного человека или группы людей. Тогда вопросы умножаются.

Но то, что храмов у нас мало — это факт. Если бы все крещеные люди возжелали бы собраться в одно из воскресений на молитву в существующие храмы, чем, кстати, они должны заниматься каждое воскресенье, тогда мы обнаружили бы, что количество храмов нужно увеличить в 3-4 раза, как минимум.

Это вызов ведь не нам, не только носящим большой крест на груди. Это вызов всем, и вам в том числе: «Вы христианин или на всякий случай?». Если спилили бензопилой крест, а у вас там под рубашкой крест на шее, это ведь мне издалека бензопилой помахали тоже и вам. Если он вам не дорог — снимайте его, пока не поздно, а если дорог — защищайтесь.

И храмы строятся ведь не для меня, это не малые предприятия, это экосистема, в которой найдет жизнь для себя не одна тысяча живых душ, это оазис, если там все правильно. Конечно, делаем скидку на то, что у нас в жизни нигде не есть совсем все правильно — в раю будет все правильно, а пока что есть место для греха и ошибок. Но если в принципе все правильно, тогда храм — это экосистема, живая, плодовитая, там есть ваше место, оно никем не занято, на стекла вечности уже легло твое дыхание, тепло, туда надо зайти, открыть для себя храм изнутри, найти свой храм и помочь ему и руками, и сердцем, и копейкой.

Я так думаю, я не могу расписываться за каждый храм, за каждую стройплощадку, за каждый крест, забор — это не моя функция и не мое право в принципиальных вещах, которые дробятся ровно на столько ситуаций, сколько их конкретно есть. Но я хочу сказать, что это не дело одного духовенства, это дело всего крещеного народа, у которого имя Христа значит больше, чем просто имя одного из людей, живших в истории. И я разделяю всю тревогу заданных вопросов и не отказываюсь ни от одной острой проблемы. Я хочу сказать, что она не решится кем-то без нас, и проблемы в жизни существуют не только потому, что в мире есть много злых людей, а также и потому, что мы сами очень многое, нужное не делаем вообще или делаем не вовремя. Вот и всё.