Стекло

ГЛAВA ШЕСТАЯ. ДРЕВНЕРУССКОЕ СТЕКЛО

Древняя Русь по своему военному могуществу и общему уровню культуры занимала одно из видных мест среди государств Европы. Новейшие археологические данные подтверждают довольно широкое в те времена распространение грамотности среди русского народа. Нередким было и знание иностранных языков, особенно в кругах феодальной знати. Известно, что Всеволод Ярославич, отец Владимира Мономаха, говорил на пяти языках. Некоторые князья и дружинники проявляли исключительный интерес к книгам и собирали у себя большие библиотеки.

Тесные политические и культурные связи между древней Русью и государствами Западной Европы часто укреплялись брачными союзами русских княжеских родов с представителями знаменитых европейских династий. Так, Ярослав Мудрый был женат на дочери норвежского короля — Ингигерде, его дочь Анна была замужем за французским королем Генрихом I, другая дочь Елизавета — за королем Норвегии Гаральдом, сын Ярослава Всеволод был женат на греческой принцессе из дома Мономахов, а внучка Евпраксия была замужем за императором священной Римской империи Генрихом IV.

Особенно убедительным доказательством общего высокого уровня культуры древней Руси, киевского и докиевского периодов, может служить широкое развитие многообразных ремесел, в том числе тонких, художественных, прославленных не только внутри страны, но и далеко за пределами Киевского государства. Б. А. Рыбаков в своей книге «Ремесло древней Руси» насчитывает свыше сорока видов ремесел, существовавших в то время.

Важнейшими из них были кузнечное и гончарное, ранее других отделившиеся от сельского хозяйства. Большую роль играло также производство орудий сельского хозяйства, оружейное дело, слесарное ремесло, изготовление тканей, обработка кожи, ювелирное, или, как иногда называли, «златокузнечное дело», и многие другие.

Некоторые изделия русских мастеров шли не только на внутренний рынок, но и вывозились в другие государства. Это подтверждается находками при археологических раскопках на территории Волжской Булгарии, в окрестностях Херсона, в Чехии, Польше, Прибалтике, Швеции.

Остановимся несколько подробнее на одной из отраслей ремесла, прославившей древнюю Русь, — на ювелирном искусстве.

Искусство изготовления тончайшего «узорочья» из меди, бронзы, серебра и золота зародилось на Поднепровье очень давно, и археологи прослеживают его развитие от первых веков нашей эры. Постепенно совершенствуясь, оно достигло чрезвычайно высокого технического и художественного уровня в эпоху Киевской Руси.

Виртуозно владея всеми приемами обработки металла (ковкой, чеканкой, фигурной отливкой, протяжкой проволоки и узорчатым плетением из нее), древнерусские «златокузнецы» изготовляли множество всевозможных украшений: ожерелья, браслеты, перстни. К этой же категории изделий можно отнести церковную утварь, а также парадную серебряную посуду и, наконец, предметы вооружения знатного воина: золоченые шлемы, удила в стремена, златокованые трубы, драгоценные рукоятки мечей.

Эти вещи художественно отделывались всеми известными в то время в Западной Европе и на Востоке способами, а именно: покрывались «чернью» — особым легкоплавким составом черного цвета; украшались так называемой «зернью», или «сканью», — мелкими крупинками металла или узорами из витой проволоки, припаянными к поверхности изделия; покрывались тонкими серебряными или золотыми листами; или, наконец, что считалось особенно трудным и ценным, украшались разноцветными эмалями, являющимися определенной категорией легкоплавких прозрачных или заглушенных цветных стекол (рис. 147). Производство эмалированных ювелирных изделий, требовавшее исключительного мастерства и высокой профессиональной культуры, было главной специальностью киевских златокузнецов, умение которых пользовалось славой далеко за пределами их родной страны.

Рис. 147. Золотые колты и золотая цепь, украшенные перегородчатой эмалью. Киев. XI–XII вв.

В известном трактате о ремеслах, составленном Теофилом, ученым монахом одного из бенедиктинских монастырей, жившим в эпоху древней Руси, среди стран, прославленных своими художественными ремеслами, Русь поставлена на втором месте, непосредственно после Византии — самого культурного европейского государства того времени.

Таким образом, мы вправе сказать, что славянские ремесленники, мастера златокузнечного дела внесли большой вклад в расцвет общей культуры древней Руси, столь поражавшей современников и привлекавшей многочисленных путешественников из различных стран Европы и Азии.

Восхищение, которое вызывалось у иностранцев посещением древней Руси, усиливалось великолепием монументальных построек ее многочисленных городов, в первую очередь Киева, знаменитого своими храмами. Таких храмов в Киеве было несколько: Десятинная церковь, Успенский собор Печерской лавры, Михайловский златоверхий монастырь и, наконец, самый великолепный из них, всемирно известный своей архитектурой, мозаиками и фресками храм Софии (рис. 148).

Рис. 148. Киевский Софийский собор в первоначальном виде. XI в. (Реконструкция архитектора А. Н. Тарантула, в 1955 г.)

Академик Б. Д. Греков в своей книге «Киевская Русь» так пишет об этом храме: «Если вы, собираясь осмотреть Киевскую Софию, заранее решили отнестись снисходительно к умению наших далеких предков выражать великое и прекрасное, то вас ждет полная неожиданность.

Переступив порог Софии, вы сразу попадете во власть ее грандиозности и великолепия. Величественные размеры внутреннего пространства, строгие пропорции, роскошная мозаика и фрески покорят вас своим совершенством, прежде чем вы успеете вглядеться и вдуматься во все детали и понять все то, что хотели сказать творцы этого крупнейшего произведения архитектуры и живописи».

Такое впечатление вызывал и вызывает до сих пор этот знаменитый храм у всякого вошедшего в него первый раз. Киевский Софийский собор — это величайший памятник искусства домонгольской Руси. В его стенах до нашего времени сохранился ансамбль мозаичных росписей — драгоценный образец русской монументальной живописи, пережившей девять веков.

Необыкновенное богатство и красочность внутренней отделки собора, его мозаики и фрески, полированные и резные цветные камни, майолика и инкрустации, полы, набранные из разноцветных смальт (или мусии, как называли раньше цветное стекло) и представлявшие собой великолепные красочные ковры, — все это должно было сильно поражать воображение входящих в этот храм и говорить о величии феодальной церкви и силе княжеской власти.

Один из авторов XVI в., когда полуразрушенный Киевский Софийский собор еще производил большое впечатление, писал: «В целой Европе нет храмов, которые по драгоценности и изяществу украшений стояли бы выше Константинопольского и Киевского».

Особенно важное место в декоративной отделке собора занимала мозаичная живопись, заполнявшая поверхность стен наиболее освещенного подкупольного пространства. Она хорошо сохранилась до наших дней (рис. 149). Все фигуры с их обобщенными формами и подчеркнутым контуром хорошо читаются на расстоянии. Золото фона и яркие цветные смальты дают богатую красочную игру в потоках света, вливающегося в окна.

Особо сильное впечатление производит огромная, одиноко стоящая на золотом фоне фигура «Оранты» — богоматери с молитвенно воздетыми руками (рис. 150).

Рис. 149. Внутреннее помещение Софийского собора. XI в. Рисунок с натуры архитектора Ю. И. Химича, 1955 г.

Рис. 150. Богоматерь «Оранта». Фрагмент мозаики Киевского Софийского собора. XI в.

Ниже идет фриз, изображающий так называемую «Евхаристию» — Христа, дающего причастие апостолам. В трактовке форм и в передаче движений этой композиции специалисты усматривают еще большую условность.

По художественным достоинствам наиболее замечательным из всего мозаического цикла св. Софии считается фриз, расположенный ниже «Евхаристии», с изображением святителей. Фигуры показаны фронтально, в спокойных и торжественных позах. Их выразительные лица имеют индивидуальные характеристики. Особенно запоминаются изображения Иоанна Златоуста (рис. 151) и Николая Чудотворца.

Рис. 151. Иоанн Златоуст. Фрагмент мозаики Киевского Софийского собора. XI в.

Создатели мозаик Киевской Софии — греческие и русские мастера — показали высокое искусство и глубокое понимание монументальности форм.

В. Н. Лазарев в своей «Истории византийской живописи» пишет: «Мозаика и фрески Софийского храма по своей суровой торжественности и величавости, по своему монументальному размаху не имеют себе равных во всей истории древнерусской живописи. Они наглядно говорят о силе и мощи того государственного объединения, каким являлась Киевская Русь. Эти мозаики и фрески образуют замечательный по своей внутренней логике декоративный ансамбль, проникнутый единой мыслью, и те средства художественного выражения, которыми пользовались работавшие в храме Софии мастера, настолько лаконичны и просты, что они навсегда останутся незабываемым классическим образцом монументальной живописи».

Но не надо забывать, что и в других крупных центрах Киевской Руси — в Новгороде, Полоцке, Чернигове — были храмы, немногим уступавшие столичному по своему великолепию.

Не так давно еще можно было слышать суждение, будто бы София Киевская и многие другие русские храмы того времени целиком являлись продуктом творчества греческих архитекторов и мастеров, совершенно не считавшихся со вкусами и традициями славянского общества. На самом деле при построении этих храмов обычный тип византийской архитектуры изменялся в соответствии с требованиями русского зодчества, уже имевшего к этому времени свои определенные традиции. Приглашаемые из Византии инженеры и художники вынуждены были считаться с требованиями русского народа, составившего уже свое мнение о том, как должно выглядеть такое монументальное сооружение.

Я не пишу книги об истории искусств и не собираюсь специально рассматривать вопрос о самобытности древнерусского культового строительства. Этим занимаются искусствоведы. Я ограничусь ссылкой на многокупольность как характернейшую особенность русских храмов того времени, нигде в других странах не повторяющуюся. Храм Софии имеет 13 куполов, столько же, сколько и старый деревянный Новгородский храм. Десятинная церковь, ныне разрушенная, имела 25 куполов. Эта традиция в русском культовом строительстве была уже тогда четко определявшейся и оказалась весьма устойчивой. У существующей в настоящее время деревянной церкви Кижского погоста 22 главы.

Другой характерной чертой Софийского и прочих русских храмов того времени было сочетание во внутренней отделке двух родов живописи — мозаичной и фресковой, чего также не наблюдалось в других странах.

Детальное изучение особенностей крупных построек интересующего нас времени дает право говорить о самобытности древнерусской монументальной архитектуры, о том, что русские строители и художники, где бы и у кого бы они ни учились, перенимали технику дела, изучали вкусы и стили того или иного народа, но пользовались чужими образцами и приобретаемыми навыками совершенно оригинально, придавая им самостоятельные черты русской культуры.

В XI–XII вв. храм Софии в Киеве являлся своеобразным центром цивилизации, откуда просвещение распространялось по всей Руси. При нем была организована первая библиотека с большим количеством книг не только духовного, но и светского содержания. При храме состояло много переводчиков и писцов, неустанно умножавших книжный фонд библиотеки. Здесь же создавались оригинальные произведения русской литературы и был составлен древнейший летописный свод.

Все сказанное помогает нам уяснить, какое высокое положение занимала Киевская Русь среди современных ей европейских и восточных государств.

Постараемся теперь разобраться, какое положение в кругу разнообразных, высокоразвитых по тому времени ремесел Киевского государства занимало стеклоделие.

Тенденциозный подход ряда зарубежных историков прошлого к вопросам культуры и быта наших отдаленных предков отразился и на представлениях о состоянии стеклоделия в Киевской Руси. В течение долгого времени принято было считать, что все цветное стекло, т. е. все смальты, из которых набирались мозаики древнерусских храмов, завозились в количестве многих десятков тонн из Византии. Утверждали, что находимые при археологических раскопках на территории славянских городищ и мест погребения многочисленные обломки мелких стеклянных изделий также относятся к продукции, завозившейся в славянские земли египетскими, финикийскими, сирийскими, арабскими и другими купцами.

На этом основании строились заключения о необыкновенно развитых торговых сношениях Киевского государства с окружающими странами, об особенной роли мелких купцов-коробейников, заносивших свои товары в самые отдаленные уголки славянских земель; словом, предлагались все возможные варианты, кроме одного, самого, казалось бы, естественного, что в Киевской Руси, в некоторых из ее многочисленных городов, могло существовать собственное стекольное производство.

К этому выводу подошли лишь после того, как в начале текущего столетия археолог Хвойко раскопал в Киеве, около Десятинной церкви, остатки стекольной мастерской, относящейся к XI–XII вв. Судя по описаниям, оставленным автором раскопок, были найдены развалины печей «особого устройства», большое количество целых и сломанных стеклянных браслетов и перстней, а также куски эмали. К сожалению, производитель раскопок не объяснил, что он понимал под печами «особого устройства», и на основании его краткого отчета нельзя было сделать никаких выводов о технологии производства. Но тот факт, что раскопана была именно производственная ячейка, сомнений у археологов не вызывал, так как часть браслетов и их обломков была деформирована и спаяна между собой, что признавалось за производственный брак. Однако подобная же картина могла получиться и в результате пожара.

Не менее интересные результаты были получены в 1950 г. при раскопках, проведенных Институтом археологии Академии наук УССР в одном из древнейших районов Киева, именуемом Подолом. В слоях конца XI и начала XII в. были открыты остатки большой стеклоплавильной мастерской, с разрушенными горнами, с черепками тиглей, облитых разноцветными стеклянными расплавами, и с большим количеством обломков и полуфабрикатов всякого рода стеклянных изделий, начиная от бус, перстней и браслетов и кончая тонкостенными сосудами и кусками многоцветной смальты.

И, наконец, годом позже был получен еще более ценный материал. В так называемом «митрополичьем саду» на территории историко-культурного музея — заповедника Киево-Печерской лавры — весной 1951 г. произошел обвал земли, который обнажил остатки разрушенной монголами в 1240 г. крепостной стены, окружавшей Печерский монастырь и обращавшей его в мощный укрепленный замок. Стены были выложены из кирпича по всем правилам фортификации того времени, имели 2 м в ширину и 6 м в высоту.

Раскопки, проведенные на этом месте тем же институтом, обнаружили много интересных вещей. Около самой стены, с внутренней ее стороны, были открыты остатки двух сравнительно больших стеклоплавильных горнов. Обломки тиглей и куски бывших в употреблении кирпичей с потеками разноцветной стеклянной массы не оставляют сомнения в том, что горны использовались для варки стекла. Очень интересно, что среди бывших в употреблении тиглей обнаружены глиняные сосуды, имеющие плоскую форму. В отдельных случаях можно было заметить, что такая форма достигалась путем обламывания высоких стенок глубокого сосуда. Невольно напрашивается мысль об аналогии со стекловаренными глиняными сковородами египтян, о которых мы говорили в главе, посвященной начальному периоду развития стеклоделия. Мы подчеркивали тогда целесообразность такой формы для окончательной стадии варки, когда нужно особенно хорошо прогреть всю массу расплавленного стекла.

Около разваленных горнов, настолько поврежденных, что их первоначальную конструкцию нельзя себе представить, было найдено большое количество мелких и крупных слитков разноцветного стекла, или смальты, частично расколотой на кубики, предназначенные для набора мозаик, много глазурованных разноцветных половых плиток, тонкостенные сосудики в виде стопок и рюмок, а также некоторое количество круглых оконных стекол.

Характерно, что стеклянные браслеты и бусы, столь обычные в культурных слоях русских городов домонгольского периода, здесь совсем не были найдены.

Таким образом, лаврские раскопки открыли нам крупную мастерскую XI в., расположенную на монастырской территории и имевшую своим назначением выпускать в больших по тому времени количествах мозаичные смальты, глазурованные керамические плитки и оконные стекла — ценный художественный отделочный материал для строительных работ по возведению монументальных зданий общественного назначения. Главным потребителем этой продукции был Успенский собор Киево-Печерской лавры, строившийся в 1073–1075 гг.

К сожалению, в настоящее время мы лишены возможности проверить это предположение точными приемами химического анализа, установив тождество найденных в раскопке смальт с теми, из которых были выложены мозаики, когда-то украшавшие этот собор. Для этого нам пришлось бы приступить к поискам остатков этих разрушенных временем мозаик, так как Успенский собор взорван немецко-фашистскими захватчиками в ноябре 1941 г.

Между прочим, интересно отметить, что цвета многих обнаруженных лаврскими раскопками смальт точно соответствуют расцветкам, примененным на мозаических картинах Киевского Софийского собора. К этому нужно прибавить, что сделанный нами химический анализ одного из найденных в раскопке мозаических кубиков показал точное совпадение состава стекла этого кубика с одним из сортов смальты, использованной в мозаике Софийского собора.

На основании этого нельзя, конечно, утверждать, что откопанная в митрополичьем саду мастерская готовила смальты и для Софийского собора, так как последний строился в первой половине XI в., когда Киево-Печерской лавры еще не существовало. Однако нельзя возражать против того, что мастерская, обслуживавшая строительство Успенского собора, дублировала такую же мастерскую, которая за несколько десятков лет до этого стояла на строительной площадке Софийского храма. Такое предположение вполне естественно, а если это действительно было так, то не менее естественно допустить, что методы производства и рецептура, а может быть, частично и люди в обеих мастерских были теми же.

Тогда становится понятной общность расцветок и составов смальт, обнаруженных в лаврских раскопках, со смальтами, использованными в мозаиках Киевского Софийского собора.

Итак, мы можем считать доказанным, что в Киеве домонгольского периода существовало по меньшей мере три стекольных мастерских.

Непрерывно продолжающиеся археологические исследования показывают, что местные центры стекольного производства существовали и в некоторых других населенных пунктах Киевского государства. Достаточно достоверные следы их обнаружены, например, в старинном городе Колодяжине Житомирской области, в Костроме, старой Рязани, Новгороде.

Таким образом, легенду об иноземном происхождении всех стеклянных изделий, которыми пользовались во времена Киевской Руси, следует считать окончательно рассеянной.

Наши предки — славяне домонгольского периода — располагали собственным, хорошо поставленным стекольным производством, размещавшимся по преимуществу в крупных городах и поставлявших населению разнообразную продукцию в большом количестве.

Остановимся более подробно на отдельных видах выпускавшейся продукции.

За последние годы действительным членом Академии наук БССР М. А. Безбородовым было опубликовано не меньше тридцати химических анализов древнерусских стекол. За это же время по пашей просьбе Аналитическая лаборатория Ленинградского технологического института произвела спектральный и химический анализы двадцати семи стекол различных типов, полученных из раскопок и мозаик Киева и из Белой Вежи. Результаты анализов были опубликованы в «Докладах Академии наук СССР» и в журнале «Стекло и керамика».

Все эти новые материалы дают возможность сделать интересные выводы, характеризующие состояние русского стеклоделия XI–XIII вв. по отдельным его отраслям.

Наиболее крупным по объему и самым сложным по технике было, пожалуй, производство мозаических смальт.

Мы располагаем анализами четырнадцати образцов смальт разных цветов, добытых из раскопок и из сохранившихся мозаик Киева, Чернигова и Новгорода. Все, кроме одного образца, указывают на сходство этих смальт по составу с русскими смальтами XVIII и XIX вв. Главной составной частью древних смальт была окись свинца, содержание которой колебалось от 63 до 75%. Кремнезем входил в количестве 17-33%, остающиеся 5-10% заполнялись глушителем, красителями, ничтожными количествами (не более 1%) окиси кальция, натрия и калия, а также глиноземом, окислами железа и другими загрязняющими примесями.

В качестве глушителя, т. е. вещества, которое делает стекло непрозрачным, употреблялась широко применяющаяся для этой цели и сейчас окись олова. Иногда глушение достигалось кристалликами закиси меди в результате особого температурного режима, которому подвергались смальты такого типа.

Некоторые смальты густых темных оттенков, по-видимому, умышленно совсем не заглушались для достижения особого глубинного эффекта, внутреннего блеска в затемненных местах картин.

В некоторых случаях для производства смальт пользовались бессвинцовыми или малосвинцовыми, более тугоплавкими стеклами. Часто их не удавалось хорошо проплавить, и они содержали остатки нерастворившихся зерен песка. Глушение в этих случаях достигалось либо недостаточным проваром шихты, либо дополнительным введением небольшого количества окиси олова.

Смальты выплавлялись различных цветов: зеленые, желтые, красно-коричневые, сине-лиловые, голубые, белые, черные. Выделывались в большом количестве и смальты с запрессованной между двумя слоями золотой фольгой. От цвета верхней тонкой стеклянной пленки, так называемой кантарели, зависел оттенок золоченой смальты. Этим эффектом, проявившимся в разнообразия цветовых оттенков золота смальт, широко пользовались при набирании фонов мозаических картин, которые из-за этого получались не однотонными, а переливающимися тысячами оттенков.

В качестве красителей применялись окислы меди, железа, марганца, кобальта, никеля, сурьмянокислый свинец, серебро, сера, вернее, те сернистые соединения, которые образовывались в стекле из-за присутствия серы. В черный цвет смальты окрашивались при помощи различных смесей из названных красителей (рис. 152).

Рис. 152. Кубики из мозаики Киевского Софийскою собора. Натуральная величина

При варке смальт в древнерусских мастерских, по-видимому, пользовались приемом, дожившим до XX в.: первоначально наваривалось в больших количествах несколько основных типов стекол, которые потом окрашивались путем вторичной переплавки, а иногда и при помощи довольно сложной термической обработки с введением незначительных доз тех или иных красителей.

Искусство выплавки смальт в древней Руси стояло, как следует из сказанного, на высоком уровне. В отношении качества и количества продукции оно было вполне способно удовлетворить требованиям, предъявляемым мозаичным искусством того времени и оставившим столь замечательные памятники в городах Киевского государства. Правда, мы знаем, что палитру смальт приходилось пополнять различными цветными камнями, преимущественно для светло-серых, розовых и телесных оттенков. Для этой цели могли быть использованы и использовались некоторые горные породы, широко распространенные в Поднепровье, как, например, глинистые сланцы, или шиферы, полевые шпаты, пегматиты, кварц и т. п. Но этот прием нисколько не принижал высоких достоинств создаваемых в Киевской Руси монументальных художественных произведений. Напротив, предоставляя художнику широкий простор в выборе фактуры материала, он расширял его возможности, обогащал запас его изобразительных средств. Великолепие монументальных мозаик не в богатстве палитры использованных цветов, а в величественных эффектах скупых цветовых сочетаний. Именно этими благородными чертами отличалась древняя и средневековая мозаика от позднейших, откровенно вставших на путь имитации масляной живописи и потерявших тем самым свое значение самостоятельной ветви изобразительного искусства.

Древнерусские мозаики набирались преимущественно из кусочков кубической формы с длиной ребра не больше 1 см. Часто употреблялись кусочки продолговатой, а иногда совсем неправильной формы. Лица и открытые части тола составлялись из более мелких кубиков, а одежда и фоны — из более крупных.

Очень часто кубики смальт или горных пород закреплялись в известковом растворе под разными наклонами, образуя шероховатую поверхность, создававшую теневую игру, всегда различную в зависимости от условий освещения и места, с которого мозаика рассматривалась.

В отличие от мозаик позднейших веков киевские мозаики никогда не шлифовались.

Обратимся к другому виду стекольной продукции, занимавшему по своему значению в древней Руси следующее место после производства мозаических смальт, — к стеклянным браслетам (рис. 153).

Рис. 153. Браслеты из раскопок Белой Вежи на берегу Дона. X–XI вв.

На обширных просторах Киевского государства, раскинувшегося от Ладожского озера до Черного моря, от Карпат до верхнего течения Волги, всюду на городищах, начиная с культурного слоя XI в., археологи находят, в целом виде или в обломках, множество мелких стеклянных изделий — предметов женского туалета, главным образом браслетов. Нередки случаи, когда из-под одного древнего дома удается извлечь несколько тысяч обломков таких браслетов, что свидетельствует об исключительной распространенности этого типа изделий в городах Киевского государства. В деревенских курганах, наоборот, стеклянные браслеты попадаются редко. Интересно отметить, что начиная со второй половины XIII в. стеклянные браслеты исчезают и в более поздних культурных слоях не появляются. (Исключением является Новгород, где браслеты бытуют до начала XIV в.) Это обстоятельство может служить лишним доказательством существования в древней Руси собственного стекольного производства. Известно, что монгольское нашествие подавило все достижения материальной культуры славянского народа, и ремесла его, в том числе в стекольное, заглохли на долгие годы. Поэтому и исчезли из употребления стеклянные браслеты. Их некому было делать.

Причину столь большой распространенности стеклянных браслетов в Киевской Руси нужно искать, по-видимому, в сочетании их специфической нарядности, свойственной всем цветным стеклянным изделиям, с широкой доступностью, дешевизной. Эти преимущества заставляли забывать о главном недостатке подобных изделий — хрупкости, недолговечности. Браслеты носили и взрослые женщины и совсем маленькие девочки, вероятно как из имущих, так и неимущих слоев населения, причем было принято надевать на руку сразу по нескольку браслетов. Можно представить, какое количество этих украшений разбивалось при работе хозяйки у очага и во время игр ребенка. Но на это, должно быть, не обращали внимания: в любом городе браслеты можно было приобретать в каком угодно количестве за самую невысокую цену.

Обо всем этом рассказывают нам археологические находки в культурных слоях XI—XIII вв.

Что же представляли собой эти браслеты по внешнему виду и какова была технология их изготовления?

Прежде всего укажем, что, как и большинство изделий широкого потребления, стеклянные браслеты выпускались различных качественных категорий — от самых примитивных до ценных и даже драгоценных экземпляров, представлявших собой предметы роскоши. Само собой разумеется, подавляющая масса браслетов выпускалась самого простого, самого дешевого сорта.

Исходным материалом для изготовления браслета служила стеклянная палочка. Когда надо было изготовить самый простой браслет, брали обыкновенную палочку, вытянутую из прозрачного или заглушенного, бесцветного или окрашенного стекла. Палочку в разогретом состоянии загибали в кольцо вокруг болванки, сделанной из глины, металла или дерева, свободные концы накладывали один на другой и «сваривали» более или менее сильным прижатием. Палочка обычно имела 5-7 мм в диаметре. В большинстве случаев она была круглого, а иногда и приплюснутого сечения, нередко винтообразно закрученная.

При изготовлении дорогих браслетов брали более сложные палочки, наподобие применяющихся в производстве филигранных стеклянных изделий, изготовлявшихся с таким искусством венецианскими мастерами. Напомним, что обычно для этого сваривали в один пучок несколько разноцветных стеклянных палочек или стержней, окружая более тонкими палочками центральный толстый ствол. Сваренный таким образом пучок разогревали до размягчения и растягивали в палочку толщиной в 5-7 мм. Из такой сложной разноцветной палочки, закручивая ее в той или иной степени и сгибая потом в кольца, приготовляли браслеты, как указывалось выше.

Иногда пользовались другим, известным в художественном стеклоделии методом, носящим название «миллефиори». Сущность его в данном случае сводилась к следующему. На глиняную или металлическую пластинку насыпали мелко истолченное разноцветное стекло. После этого набирали из тигля на конец железного стержня порцию расплавленного стекла, которой придавали вид толстого короткого стержня.

Полученную таким образом заготовку, нагретую до размягчения, прокатывали по плитке с рассыпанными на ней осколками разноцветного стекла. Стеклянные осколки впивались в поверхность заготовки и после неоднократных раскатываний, чередующихся с повторными разогревами, образовывали особый поверхностный слой, пронизанный множеством разноцветных включений. После этого заготовку обычными приемами растягивали в палочку нужной для изготовления браслета толщины. При этом заключенные в поверхностном слое разноцветные стеклянные крупинки растягивались, принимая вид вытянутых по длине палочки веретенообразных фигур, образующих в своей совокупности красивый пестрый узор.

При изготовлении браслетов высшего сорта прибегали и к живописи. В качестве красителей применялись обычные минеральные пигменты, не выгорающие при высоких температурах. Обычно это были окислы железа, меди, никеля, марганца, реже кобальта, ввозившегося, по-видимому, с Востока. Чтобы эти краски хорошо пристали к стеклу, их смешивали с так называемым «флюсом» — измельченным легкоплавким стеклом особого состава, куда, кроме песка, входили свинцовый сурик и бура. Смесь краски с флюсом хорошо растирали в ступке с растительным маслом и наносили на декорируемый предмет при помощи кисти, воспроизводя тот или иной рисунок. После этого изделие подвергалось обжигу до температуры 600-700°, при которой стекло еще не начинало деформироваться, а флюс уже сплавлялся и закреплял краски на поверхности изделия.

Подобным же образом наносили на браслеты позолоту или серебрение, растирая с флюсами названные металлы в порошкообразном состоянии.

Однако в редких случаях применялся и более совершенный способ золочения, аналогичный описанной выше методике изготовления золоченых мозаических смальт. При этом на стеклянную палочку наносилась золотая фольга и закреплялась накладывавшимся сверху тончайшим слоем совершенно прозрачного стекла. Крайне интересно было бы установить, каким путем наносилась эта фиксирующая золото тонкая стеклянная пленка. Она гораздо тоньше кантарели мозаических смальт и не может быть нанесена тем же приемом. Она не может быть образована и методом погружения в расплавленную стекломассу, так как благодаря высокой вязкости расплава она непременно получилась бы в десятки и сотни раз более толстой. Можно предположить, что тончайший защитный стеклянный слой наносился при помощи флюса, замешанного на растительном масле, т. е. с использованием краски без пигмента, которая после обжига могла давать тончайший прозрачный слой, нечто вроде силикатного лака. Возможен, однако, и еще один вариант, который будет подробно описан ниже, когда речь зайдет о золоченых бусах.

Вопрос золочения браслетов, как и многие подобные вопросы, возникающие при попытке восстановить технологию стекольного производства прошлых веков, иногда гораздо более сложную и искусную, чем это кажется с первого взгляда, требует экспериментального разрешения в обстановке специализированной лаборатории. К сожалению, наши замечательные музеи изобразительного искусства, часто являющиеся по своим богатствам уникальными, не имеют собственных, надлежащим образом оборудованных технологических лабораторий и как правило, не располагают средствами для того, чтобы систематически пользоваться услугами других лабораторий. Стоит ли говорить, насколько этим обедняются ресурсы, которыми пользуются археологи и искусствоведы в их неустанных трудах по изучению культур давно минувших веков.

Нарядные браслеты, более или менее богато разукрашенные (рис. 154), были найдены в наибольшем количестве при раскопках Белой Вежи (на берегу Дона у станицы Цимлянской). Белая Вежа — это бывшая хазарская крепость Саркел, взятая Святославом во второй половине X в. Археологи находят браслеты лишь начиная с культурных слоев X в. В слоях же более раннего времени их нет, и поэтому можно заключить, что они принадлежат славянскому производству.

Рис. 154. Обломки браслетов, украшенных различными способами. Из беловежских раскопок. X–XI вв.

Браслеты беловежского типа находят и при раскопках Тьмутаракани.

Производство браслетов могло быть организовало несколько иначе, чем это принято при изготовлении других стеклянных изделий. Обычно формование стеклянной вещи производится в том же месте, где и варка стекла, т. е. в непосредственной близости от стекловаренной печи, что вполне целесообразно, так как при этом используется тепло расплавленной стекломассы. Ее не приходится второй раз разогревать, чтобы привести в размягченное состояние, которое необходимо для формования.

Но бывают случаи, когда выгодно отойти от этого правила. Так, вероятно было при массовом изготовлении браслетов простейшего типа. Производство стеклянных палочек разных цветов и рисунков, несомненно, могло быть поставлено только в квалифицированных мастерских, где были надлежащие горновые устройства и опытные мастера, хорошо знавшие сложное дело варки и выработки изделий из стекол разных составов и цветов. Эти палочки как полуфабрикат поступали в руки менее искусных мастеров, незнакомых с делом варки стекла, но располагавших примитивными очагами, в которых можно было разогревать палочки до размягчения, скручивать их и сгибать в кольца. Эти мастера «второй руки» вероятно и заканчивали работу над браслетами и другими мелкими украшениями женского туалета. Именно так, нам кажется, изготовлялась главная масса браслетов простого дешевого типа. Только так можно было организовать выпуск этих изделий в столь огромных количествах и только этим можно было объяснить нередко наблюдающиеся совпадения составов стекол, находимых в различных районах славянских земель.

Само собой разумеется, что более ценные браслеты, отличавшиеся сложностью формования и художественной отделки, которые не являлись ходовым товаром, могли изготовляться лишь в относительно крупных мастерских, где техника варки и обработка стекла стояли на предельно высоком по тому времени уровне.

Проделанные за последнее время анализы показывают, что по составу стекла браслеты Киева и Белой Вежи довольно близки между собой. И там и здесь мы имеем бессвинцовое известково-щелочное стекло. От современных составов такого типа браслетное стекло отличалось пониженным содержанием кремнезема за счет увеличения содержания щелочей и глинозема. Особенно в этом отношении выделяются два анализа беловежских образцов — с содержанием щелочей до 22-23% и глинозема до 10-13%.

Несмотря на избыток щелочей, стекла эти показали высокую химическую устойчивость: поверхность изготовленных из них браслетов не имеет того вида, который свойствен стеклянным изделиям, пролежавшим много лет в земле. Она не покрыта тонкой иризирующей пленкой, образующейся в результате разрушения поверхности под воздействием атмосферных агентов, а представляется совершенно гладкой и блестящей, сохранившей фактуру так называемой огневой полировки. Браслеты эти, несмотря на свою тысячелетнюю давность, имеют вид только что изготовленных.

Высокая химическая стойкость этих составов объясняется, по-видимому, большим количеством глинозема, в три-четыре раза превосходящим обычную норму, а также отчасти и повышенным содержанием окиси магния (до 7% вместо обычных 2-3%).

Использование стекол подобного типа может представлять интерес и в настоящее время, особенно, когда приходится базироваться на месторождения глиноземистых песков.

Интересно отметить следующее: судя по химическим анализам, некоторые стекла, употреблявшиеся для изготовления браслетов, содержали большое количество окиси натрия, что свидетельствовало о варке стекла не на поташе, как обычно, а на соде. Известно, что старинный способ получения соды состоял в обработке золы растений, произрастающих на солончаковых почвах.

Таких участков в средней черноземной полосе нашей страны и на побережье Черного моря было много, и они, естественно, могли служить источником добычи соды для стекловаров домонгольской Руси.

Стекольщики всегда питали пристрастие к прославленным источникам сырья и привыкли возить нужные им материалы издалека. Мы уже рассказывали, как венецианцы ездили на финикийское побережье к реке Белус за песком, столь излюбленным стекловарами эллинистической эпохи.

Приведенный выше состав, типичный для стекол, из которых изготовлялись древнерусские браслеты, не является, однако, единственным. Пользовались и рецептами несколько другого рода. Например, М. А. Безбородов, ссылаясь на анализ одного из браслетов, найденных при раскопках в районе г. Гродно, показал, что это стекло приближается по своему типу к хрусталю и содержит около 22% окиси свинца при нормальном содержании щелочей до 16%.

В качестве красителей браслетного стекла применялись те же металлические окислы, которые использовались при выплавке смальт, т. е. для голубых и зеленых цветов — окислы меди и железа, желтый цвет получался введением в шихту серы и угля, фиолетовый — марганца, синий — кобальта. Желтый цвет достигался иногда сурьмянокислым свинцом и коллоидным серебром. Особо сложным приемом, технически нелегко осуществляемым, являлась окраска стекла в красные тона закисью меди.

Третий вид стеклянных изделий, попадающихся в больших количествах при археологических раскопках городищ и могильников Х–XIII вв., — это бусы. Они настолько распространены в этих слоях, что иногда вымываются дождями и их можно найти в осыпающихся берегах больших рек. Так, например, одному древнему летописцу, когда он был в 1114 г. в Ладоге, местные жители рассказывали: «Яко сде есть, егда будеть туча велика, а находять дети паши глазкы стеклянные и малыи и великыи, провертаны, а другые подле Волхова беруть, еже выполаскываеть вода».

Находимые на территории домонгольской Руси стеклянные бусы чрезвычайно разнообразны по величине, форме, расцветке и художественной обработке. Пожалуй, единственным общим признаком является лишь наличие отверстия для нанизывания на нитку (рис. 155).

Рис. 155. Новгородские золоченые и серебрёные бусы, а также мелкие бусы и бисер из Белой Вежи. X–XI вв.

Рассказывая в предыдущих главах нашей книги о первых шагах стеклоделия и о дальнейшем его развитии, мы неоднократно останавливались на бусах как на изделиях, простейших по технике исполнения и вместе с тем отвечающих какому-то минимуму эстетических требований, предъявляемых к украшениям женского одеяния.

Эти два качества бус, вероятно, и обусловили их широчайшее распространение во все времена и у всех народов. Примитивную бусину из стеклянной пасты мы можем найти в погребении восточной царицы древнейших времен; подобную же бусину, только гораздо более совершенную по качеству исполнения, мы могли бы увидеть в ожерелье Дездемоны, изготовленном руками знаменитых мастеров Венеции.

Между археологами, занимающимися изучением культуры наших предков, нет согласованного решения о том, какие же сорта бус считать за продукцию местного, славянского, происхождения. Большинство авторитетов склоняется к тому, что в Киевском государстве изготовлялись бусы сравнительно простого типа — из однородного стекла разных цветов, серебреные и золоченые (иногда при помощи фольги), шаровидной, цилиндрической или биконической формы, т. е. в виде двух усеченных конусов, сложенных своими широкими основаниями. Иногда несколько бусин соединялись по длине в одно целое.

Проделанные за последние годы химические и спектральные анализы бус, найденных в различных местах — в Киеве, в Калининской и Калужской областях, в Белой Веже, — показывают, что их состав обычно представляет собой стекло с умеренным содержанием свинца, доходящим до 25%, при наличии окислов щелочных металлов около 15%. Окиси кальция и магния, как правило, содержалось довольно мало.

Но применялись и бессвинцовые стекла. Красители, несомненно, были те же, что и употреблявшиеся в производстве браслетов. Вообще, нам кажется, что для производства и браслетов и бус пользовались нередко одними и теми же варками.

Надо думать, что техника изготовления простейших бус и браслетов была близка к той, которая применялась в средние века в Венеции.

Если исходной заготовкой была палочка, то, предварительно разогрев ее конец до размягчения, обжимали его щипцами, представлявшими собой раскрывающуюся на две половинки формочку. Внутри последней был укреплен заостренный штифтик, который прокалывал в бусине отверстие.

Если же исходной заготовкой служила трубочка, процесс формования сводился к следующему. Нагретый до размягчения на пламени паяльной лампы или на обыкновенном кузнечном горне конец трубочки сначала запаивался, а затем раздувался в небольшой пустотелый шарик, который обжимался у своего основания до полного замыкания отверстия, соединявшего его с исходной трубочкой. Далее, после повторного подогрева, шарик насквозь прокалывался в направлении оси трубочки шилом, затем он отделялся от трубочки и окончательно обрабатывался на огне для закругления неровности и заплывания режущих кромок.

Так, или приблизительно так, готовились мастерами домонгольской Руси простейшие стеклянные бусы.

Находимые в больших количествах на территории славянских земель бусы более сложного типа — так называемые «глазчатые» (рис. 156) или с различными фигурными инкрустациями и налепными разноцветными рисунками, сделанными по старинному методу, носящему название «миллефиори», обычно принято относить к товарам египетского, сирийского, арабского или еще какого-нибудь другого иностранного происхождения.

Рис. 156. «Глазчатые» бусы из раскопок Белой Вежи. IX–X вв.

Однако такая точка зрения слагалась в те времена, когда господствовало представление об отсутствии у древних славян собственного стеклоделия. Сейчас, как мы видим, это представление в корне изменилось, и, может быть, пора пересмотреть вопрос о происхождении находимых на нашей территории стеклянных бус сложного типа.

Довольно сложной технологией пользовались и при изготовлении очень распространенных в Киевской Руси золоченых бус биконической формы. Мы вырезали из тела этой бусины в поперечном и продольном направлениях тонкие пластинки толщиной несколько менее 1 мм, наклеили их на покровное стеклышко и спроектировали на фотопластинку при восьмикратном увеличении. Рис. 157 показывает отпечатки, сделанные с этих негативов.

Рис. 157. Поперечный и продольный разрезы золоченой бусины биконической формы

Как видно на поперечном разрезе, бусина изготовлена путем навивания на стержень нескольких слоев стеклянной ленты. Стержень, видимо, брался металлический, обмазанный песчанистой глиной. Подтверждением именно такого метода формования служат пузырьки, растянутые по направлению наматывания витков. На образованное таким приемом тело бусины накладывалась золотая фольга а, которая закреплялась расположенным поверх ее витком стеклянной ленты б толщиной около трети миллиметра. На фотографии ясно видно, как концы этого слоя заходят один на другой, образуя своего рода «запах» в. Получившийся таким образом шов нарушал правильную форму бусины, и его удаляли раскатыванием на металлической пластинке, после чего бусина принимала правильную цилиндрическую форму. Видно, как рубец вдавился внутрь и образовал вмятину в нескольких витках стекла. При этом золотая фольга почти по всему протяжению шва была разорвана, что отчетливо наблюдалось при наружном осмотре бусины.

Последней операцией была окончательная обкатка разогретой до размягчения бусины с целью придать бусине ее типичную форму двух усеченных конусов, составленных своими основаниями. Это достигалось соответственным наклоном стержня, на котором была насажена бусина, к пластинке, на которой производилось ее окончательное раскатывание.

Можно было бы предположить, что при изготовлении бус рассмотренной формы использовался прием, предложенный еще в античные времена и применявшийся при изготовлении мелких стеклянных мозаических изделий, а позднее — в филигранной технике венецианцев. Прием этот состоял в растягивании заготовки, сделанной из сваренных между собой стеклянных стержней. Однако фотография продольного разреза бусины категорически опровергает это предположение, так как на ней отсутствуют пузырьки, растянутые в направлении геометрической оси бусины.

Вообще нужно сказать, что вся совокупность приемов, которыми изготовлялись бусы указанных типов, обычна для современных стеклодувов. А последние, как известно, изготовляют из обыкновенных стеклянных трубок, обрабатывая их на огне паяльной лампы, очень тонкие изделия, начиная от художественных безделушек разных типов и кончая весьма сложными, многообразными приборами, широко применяющимися в различных отраслях лабораторной техники.

Наконец, четвертый вид изделий, изготовлявшихся славянскими стеклоделами домонгольской Руси, представлен сосудами двух типов: или это толстостенные тяжелые стаканы и бокалы из зеленоватого стекла с налепным орнаментом из широких, иногда гофрированных лент, или это тонкостенные сосуды стаканообразной или рюмкообразной формы, часто украшенные горизонтальными рядами разноцветных стеклянных нитей (рис. 158-160).

Рис. 158. Толстостенный стакан. Киев. X в.

Рис. 159. Толстостенная рюмка, Киев. XI–XII вв.

Рис. 160. Тонкостенный сосудик. Галич. XI–XII вв.

Большое количество этих сосудов было найдено в отрытых стекольных мастерских Киева, и нам кажется, что нет никаких оснований не считать их продукцией местного производства.

О назначении этих изделий пока еще нет определенных представлений. Возможно, что они были причастны к каким-либо ритуальным обрядам, если принять во внимание, что главная масса их осколков была найдена в лаврской мастерской, которая не считала для себя возможным изготовлять, например, такие «легкомысленные» изделия, как браслеты и прочие принадлежности женского туалета.

Анализ стекла двух тонкостенных стаканчиков, из которых один был найден в Киеве, а другой — в Вышгороде, обнаружил, что, во-первых, составы их очень близки между собой (что наводит на мысль о единстве места их изготовления) и, во-вторых, стекло обоих сосудов, как содержащее очень большое количество окисей кальция и магния (в сумме до 25%) и сравнительно немного щелочей (до 13%), является тугоплавким и, как говорят, «коротким», т. е. с узким температурным интервалом, в пределах которого сохраняется вязкость, удобная для формования изделий. С таким стеклом работать трудно, и сам факт его использования говорит о сравнительно высоком уровне техники киевских стекольщиков.

С некоторой натяжкой к сосудам можно причислить изредка находимые в раскопках слоев XI–XIII вв. своеобразные предметы, представляющие собой чрезвычайно толстостенные шаровидные стеклянные сосуды, величиной с небольшое яблоко, имеющие гладкую или ребристую поверхность (рис. 161). Они герметически запаяны и содержат жидкость, химический анализ которой показывает, что это — раствор обыкновенной поваренной соли.

Назначение таких изделий точно не установлено. Предполагают, что они служили культовым целям, являясь одним из многочисленных видов реликвий, вывозимых из так называемых «святых мест» — Палестины. Жидкость должна была изображать пролитые по какому-то поводу слезы. Для сомневающихся она была на всякий случай подсолена.

Рис. 161. Шарообразный запаянный сосуд с жидкостью. Киев. XI–XII вв.

Остановимся еще на одном виде стеклянной продукции, следы которой часто обнаруживаются в раскопках крупных славянских городов. Мы имеем в виду обломки дисков из хорошо проваренного, довольно бесцветного стекла диаметром около 200-250 мм, с очень аккуратно завернутой кромкой, которые принято считать, по-видимому не без основания, за оконные стекла (рис. 162). Вообще вопрос об оконных стеклах за все время существования стеклоделия, до средних веков включительно, оставался не до конца выясненным. Известно, что на рубеже старой и новой эры летосчисления оконное стекло впервые появляется как большая редкость.

Рис. 162. Фрагмент оконного диска. Киев. XI–XIII вв.

Единичные обломки такого стекла, найденные в Помпеях, Геркулануме и некоторых других городах Римской империи и ее колоний, указывают, что оно употреблялось лишь в исключительных случаях, при возведении крупных построек особо важного общественного назначения.

В позднейшие века вопрос остекления зданий долгое время продолжал оставаться в том же неблагоприятном положении. Оконное стекло являлось роскошью, допускавшейся лишь в редких случаях — в основном при постройке храмов, на которые затрачивались огромные средства. Для храмов использовалось так называемое «римское» стекло — цветное, тонкое, листовое стекло, которое научились делать выдувным способом в средние века.

Такие стекла, как показывают производящиеся на нашей территории археологические изыскания, вставлялись и в некоторые русские храмы домонгольского и позднейшего периодов. Об использовании же оконного стекла широкими слоями населения еще не могло быть и речи. Оконные проемы городских жилых домов вплоть до XVI в. заделывались бычьим пузырем, промасленной тканью или слюдой, а в деревнях довольствовались дощатой задвижкой.

Массовое производство листового стекла, обеспечившее, наконец, людям свет и тепло в жилищах, стало налаживаться лишь с XVI–XVII вв.

Находимые в раскопках на территории Киевского государства плоские стеклянные диски признаются нашими археологами за оконное стекло. Эти диски вставлялись в круглые отверстия дощатых щитов, закрывавших большие проемы церковных окон.

Технология их изготовления значительно отличалась от той, которая описана Теофилом. По Теофилу, листовые стекла готовились путем выдувания небольшого цилиндра и последующего расправления его на поде печи в плоский лист. Киевские же стеклянные диски получались из выдутого широкого плоскодонного сосуда, вертикальные стенки которого отрезались на небольшой высоте, образуя бортик, загибавшийся внутрь.

Этот прием требовал от мастера-выдувальщика большого искусства.

Анализ одного из образцов дискового оконного стекла показал, что оно относится к числу свинцовых стекол довольно обычного состава и отличается от большинства других древних стекол малым содержанием окиси железа, чем и объясняется его бесцветность.

Наш обзор состояния стекольных производств древней Руси домонгольского периода был бы не полон, если бы мы не сказали несколько слов о керамических глазурованных плитках (поливных, или майоликовых, как их иногда называют). Производство подобных материалов имеет косвенную, но безусловную связь со стеклоделием. Косвенную — потому, что глазурь на керамическом изделии играет вспомогательную, второстепенную роль, а безусловную — потому, что «стекольная» природа всякой керамической глазури несомненна. Майоликовая глазурь — это свинцовое стекло, заглушенное окисью олова и окрашенное разнообразными минеральными красителями, широко применяющимися в стеклоделии.

Глазурованные керамические плитки разнообразных расцветок, форм и размеров имели, начиная с XII в., широкое распространение к Киевской Руси для отделки полов не только в храмах и других монументальных зданиях, но и в богатых жилых домах. Они сменили моду предыдущего века — века строительства — почти всех главных храмов Киевского государства, которые обычно имели мозаичные полы. Набор мозаических кубиков производился или непосредственно по известковому раствору, или по настилу из каменных плит местного происхождения (например, красного шифера для Поднепровских районов, известняка или песчаника для Новгорода и т. д.). Под такие полы обычно устраивали сложное основание, состоявшее из нескольких слоев известкового раствора с примесью толченого кирпича — так называемой «цемянки». Обычно на верхнем известковом слое наносился острым инструментом рисунок, согласно которому выкладывался мозаический слой. Такого рода полы нашим археологам удалось обнаружить во многих соборах Киевской Руси, иногда на довольно большой глубине. Например, в Киевском Софийском соборе первоначальный пол был перекрыт четырьмя последующими, настилавшимися в порядке ремонта и образовавшими в своей совокупности слой толщиной в 80 см. Первоначальный пол оказался нарядным: он представляет собой рисунок, выложенный из треугольных и квадратных кусочков стеклянной смальты желтого, зеленого и красного цветов (рис. 163).

Рис. 163. Фрагмент мозаичного пола. Киевский Софийский собор. XI в.

Цветистость и яркость такого пола вполне соответствовала жизнеутверждающему и оптимистическому духу церковной архитектуры Киевской Руси X и XI вв., еще не омраченному аскетической суровостью, столь типичной для средневекового периода развития общества.

Такими полами были украшены многие древние русские храмы, что, несомненно, свидетельствует о существовании в домонгольской Руси широко развернутого производства глазурованной керамики.

Итак, собирая и обобщая все материалы, поступающие за последние годы от археологов по вопросу о состоянии культуры стекла у восточнославянских народов, приходим к заключениям, резко отличающимся от повсеместно господствовавших всего лишь несколько десятилетий назад.

Мы встречаемся с постановкой в древней Руси на широкую ногу ряда сложных стекольных производств. Узнаем, что на ее территории была хорошо освоена выплавка мозаических смальт в необходимом разнообразии сортов и цветовых оттенков, выделывались в громадных количествах мелкие стеклянные украшения женского туалета — браслеты, перстни, бусы, нередко изысканно декорированные приемами живописи и золочения. У славян существовало производство сосудов из разноцветного стекла, декорированных лепными украшениями, и редкое по тому времени даже в Европе производство бесцветного оконного стекла, изготовлявшегося своеобразным приемом и предназначавшегося для великолепных монументальных сооружении древней Руси.

Наконец, некоторые родственные стеклоделию технологии, как, например, производство поливных изразцов или майоликовых плиток, также были широко известны на Руси. Эти производства выпускали высококачественную продукцию, а в выделке ювелирных эмалевых изделий, этих утонченных предметов изысканной роскоши, требовавших для своего изготовления особенно высокой технической культуры, киевские мастера не знали соперников и были прославлены по всей Европе.

Такую картину, свидетельствующую о всестороннем культурном развитии древней Руси, все шире и шире развертывает перед нами советская археология.

Высокая культура древней Руси была сметена монголо-татарским нашествием.

Приняв на свои плечи главный удар, славяне задержали поток кочевых орд и тем самым спасли народы Западной Европы от неисчислимых бедствий иноземного ига, спасли их культуру. Но развитие собственной цивилизации восточнославянских народов приостановилось почти на три столетия.