Стеклянная тетрадь

СТЕКЛЯННЫЕ ПИСЬМА (из переписки Андрея Ветра с друзьями)

Здравствуйте, Андрей,

Я — без особых дифирамбов к Вам, но рад за Вас искренне. Без дифирамбов, так как «проиндейцев» прочитано всё в дошкольном возрасте, а вестерны всю последующую жизнь ненавидел. Тем не менее, вру: я любитель акварели и мне понравилось. И «Эон памяти» мне понравился и языком, и манерой (простите, за манеру, но это большее, чем стиль).

Мы немного знакомы были: я — сын того самого резидента в Женеве и жены его, врача Представительства. Вас два раза точно видел (не считая МГИМО, где, как Вы помните, свистопляска с разнофакультетскими зданиями была): один раз у Вас дома и где–то еще позже, помню, что тогда вспомнил, что был у Вас. А вот тот случай, с многочасовым ожиданием самолета в аэропорту, я тоже помню, а Вас не помню, хотя, может быть, это и был вторым разом.

Простите, если нижеизложенное чем–то неприятным будет, вот, честное слово, попытаюсь, чтобы это было не так.

Я, видите ли, собираю, в качестве хобби, материальчик, чтобы, возможно, если проживу, и не слишком позорно заканчивать буду, мемуарами разродиться. Так и вышел на Ваш «Эон». И мне понравилось, в общем. Но, понимаете сами, и обидело (ниже — подробнее). И обидело–то, вот, на чуть–чуть, но за ужином я принял, и не одну, и обида вдруг разрастаться начала, как и память — обостряться. И, понял, что не усну, если не напишу.

Андрей, я видел Вашего папу больше, чем Вас. И, даже, выпивал с ним, типа на равных, хотя старше Вас на копейки. Я даже помню первую встречу, когда, где–то в середине–конце семидесятых, Ваши родители пришли к нам в гости, а мой отец, до встречи, мне загадочно сказал: вот, присмотрись, мне интересно, что ты скажешь после. Я «присмотрелся», и даже помню мой «отчёт»: ты знаешь, пап, мне сначала не по себе стало: такая красавица и такой неинтересный муж, а, спустя полчаса, я смотрел только на мужа, влюбившись в него. Папа взлохматил мне голову (ах, как мне, пятидесятилетнему, не хватает этого) и сказал, что, мол, молодец, а Юрвас — настолько потрясающий разведчик, что Юлиан Семёнов (тогда ставший другом семьи) не простит, если что–нибудь из подвигов (практики) Вашего, Андрей, папы, станет известно ему не от моего отца. Впрочем, несмотря на то, что отношения у меня с моим отцом были, наверное, более близкие, чем у Вас, я тоже мало чего знаю. Вот о дружбе с Санджаем знал. И, хотя, думаю, и Вам известно, что Санджай был далеко не ангелом — но нашим «неангелом» был, что это Вашего папы заслуга.

Юрий Васильевич, потом, часто бывал у нас, и один, и с Вашей мамой. И мне уже тогда казалось, что пара–то идеальная. Один раз я с Юрвасом выпивал перед его отъездом в Женеву. Он заехал, чтобы взять, там, письма, чёрный хлеб и сало — обычно, в таких случаях я заезжал, но он, что–то, настоял. И мы с ним выпили. Крепко–некрепко, я не помню. Но помню, что всё время Ваш папа говорил о моём (я своего боготворил) и КАК говорил. До этого хорошие тосты тоже были, Л. В., который тоже, как правило, бывал у нас вместе с Вашими, — не даст соврать. Ну, и Вы же сами не думаете, что это была подначальственная лесть.

Вы, возможно, знаете, что мой отец — из пресловутой азиатской «мафии» в разведке, т. е. один из трёх её организаторов и двух — руководителей, к высылке в Женеву оставшийся одним. И туда он пытался вытащить талантливых азиатиков. Я помню, что как раз с Вашим папой, которого он хотел больше всех, трудно было: там такой начотдела был, поставленный моим отцом, но, потом, ему изменивший, что и терпеть не мог Вашего, и не отпускал к моему. Фамилии я все помню, но, вдруг, интерпретация не совсем точная, и жаль кого–то повергнуть в недоумённую обиду, — что, без фамилий.

Ваш папа — со слов моего — блистательно в Женеве работал, но очень мало, увы. Трижды, после вывоза Юрваса в Москву мой отец был у него, вероятно, в первую встречу, когда Юрвас надеялся вернуться, Вы услышали обрывок разговора. И, действительно, мне отец говорил, к вопросу о заменимости людей, что после смерти Юрия Васильевича, многие проекты оказались неосуществимыми в принципе, но мне не может даже представиться, даже исходя из личных отношений, что Ваш папа что–то не сказал из амбициозных побуждений. Да у них оправданием всей жизни (и Вы на это намекаете) была работа для Родины. Помните — была бы страна родная, и нету других забот.

Я помню, как отец мой, приехав с последней встречи с Вашим папой, когда тот уже не говорил, — а были они вместе с Я. П. Медяником, — вот пришли они, и отец мне: неси бутылку, быстро. И рассказал, что Юрвас умирает. И — близко к Вашему рассказу — о пристальном взгляде на полку бара. Почему–то мне сейчас кажется, что бутылка коньяка была в рассказе. И, что, Юрваса спросили, а можно ли тебе. И что он, каким–то образом поднял руку и кинул её, мол, все равно, теперь. И они выпили. И, там, … не буду, ничего плохого, конечно. Мой папа, рассказывая это, плакал. И Я. П. плакал. Я это в первый раз пишу.

Да, Вы пишете о том, что забыли. Да, если, там, с пенсией безобразие, — то — к Л. В. Но о неблагодарности службы в разведке, мой отец, службу боготворивший, задолго до своей смерти предупреждал, что, разумеется, мы тоже получили по полной. Причём, знаете, день увольнения по старости моего отца — 23 августа 1991 г., когда он лежал с очередным инфарктом в больнице, я достаивал своё на баррикадах, а Л. В. — один из блистательных его учеников, стал Председателем. И ещё. Я помню, как через полгода–год папа мой позвонил Вашей маме. Затем, перепоручил это моей маме. И, я помню, как она сказала, что «Нина была очень суха». Но, вне зависимости от трактовки, что же Вы ничего не говорите об Я. П. и А. А. Между тем, все эти люди были на поколение старше Ваших родителей, там не дружеские отношения были, но любовные.

Теперь — о МОЕЙ маме. Она лежит сейчас, в пятиметровой досягаемости от меня и требует, чтобы я шёл спать. Ей восемьдесят семь. Я, сначала, увидев Ваш опус, чуть было не закричал ей. А сейчас — сказать не могу и знаю, если найдётся сволочь, чтобы показать выдержки из Вашего текста — будет убийцей. Даже потом уже, хотел, хоть исподволь, пораспрашивать о подробностях — не стал, тем более, что подробности все вспомнил сам. Я всё помню.

Не могу судить, сколько заняло времени от первых симптомов у Вашего отца, до обращения в амбулаторию Представительства. Думаю, что Ваш отец терпел — они все терпели. Действительно, первоначальный диагноз моей матери был (по внешнему осмотру) — послегриппозное осложнение. Были даны лекарства и сказано, чтобы обратился через три дня, если лучше не будет. Юрвас обратился через неделю, с явным ухудшением. Здесь же начались консультации, вплоть до госпитализации в местную клинику. Ну, не надо, опухоль обнаружили там, и там бы прооперировали, если бы моя мама не настояла, что у нас в Бурденко лучше оперируют. Я понимаю и Вашу маму, с чьих слов Вы делаете заключения, и Вас. Но, вот, нельзя так несправедливо, что не вырубить топором: действительно, мама моя акушер–гинеколог по аспирантской специальности (конец 40‑х — начало 50‑х). Но с 1942‑го — она военврач, вплоть до начальника прифронтового госпиталя. Мой генеральствовавший папа войну закончил старлеем, а она — капитаном. Были годы в скорой помощи, участковым терапевтом, в Боткинской и Склифасофского. Когда Вы начинали учиться в МГИМО, она там в поликлинике работала. И, конечно, грандиозная практика в посольствах разных стран с отцом. Она была наиохуительнейшим врачом типа земского со знанием всех передовых местных практик — языки тоже учила. И самым потрясающим диагностом, что я когда–нибудь знал. Но не я, конечно, только. Вот, в Японии до сих пор — там Миша Галузин, Ваш детский приятель только, — а о ней легенды. Лощинин, в бытность постпредом в Женеве, звонил, говорил, мол, что как бы хотелось её туда вернуть, — ей под 80 было. В последние три года — она очень плоха, не Альцгеймер, но прогрессирующий склероз. И я, удивляясь сам себе, люблю её больше и больше. Нет, ну был случай, когда одна из её лучших подруг разорвала с ней отношения, когда, мама моя в Склифе оперировала безнадежную больную — мать той подруги по её настоянию, и та умерла. Был несколько дикий случай, когда один из близких знакомых, немного сойдя с ума, обвинял мою мать в применении к нему незаконных средств тибетской медицины. В сталинское время её обвинили, раз, в незаконных абортах. Вот сомнительные случаи, что я, более чем за 50 лет её медицинской практики, знаю. В общем, понятно, конечно, но несправедливо. И логика ясна — вместо того, чтобы хорошего врача (это при том, что лучше моей мамы врача не было, и, по опыту, не могло быть нигде), жену резидента, которая, конечно, себя, не утруждала. А к маме, как издевался отец, любая жена дежурного коменданта, в связи с прыщом на заднице, в ночь звонила и мать моя, с чемоданчиком, спешила. Это я и по детству своему помню. И до сих пор живы люди, которым она жизнь спасала. Вы же сами понимаете, что было у Вашего папы, зачем камень кидать. Ну, так, ни она, ни живые её подруги в сеть не влезают…

А ещё, при всем признании мной Вашего авторского права, хрен его знает, но кое–чего не надо бы, ведь ВАША мама ещё жива и дай ей Бог всего. Ведь, ну, ей-Бог, ведь в известном смысле пособием по фрейдизму может выступать работа Ваша, причём по классическому фрейдизму, что мы с Вами тридцать лет назад почитывали.

Ну и последнее. Тоже, фрейдизм, конечно. Я полагаю, что все Ваши оценки разведки и людей, в этой сфере работающих, — правильны. Разумеется, Вы вправе говорить, что и не должны и не можете давать всех оценок, но, уж слишком без других оценок — положительных, хотя, слава Богу, положительный образ Вашего папы всё–таки складывается. В общем, это примерно так, как я думал, когда Вы поступали в Краснознаменный. Да я, при всём обожании отца своего, не мог подумать о себе в непосредственной связи с конторой. Все изменилось. И, вот, у меня впечатление, что Вы, уничижая службу, каким–то образом оправдываете своё несостоявшееся в ней участие.

Ещё раз простите, если что не так, напишете по-Достоевскому, — прочитаю и индейцев.

Искренне (поверьте) Ваш,

К.

PS Кстати, я, вот, и реплики Ваши на отзывы здесь почитал, Вы прояснили уже отношение к своему детству — счастливое оно было?

25.11.07

Здравствуйте, К!

К сожалению, не помню Вашего имени, а без имени обращаться неловко. Буква К подсказывает имя Коля, но я не помню наверняка. Мой папа всё время говорил, что Вы похожи на молодого Петра I, поэтому мне в голову лезет имя Пётр.

Если надумаете ответить, то оставьте всё–таки своё имя.

Сейчас спрашиваю одно: хотите, чтобы я убрал упоминание о Вашей маме?

Сделаю это сегодня же.

Не буду спорить насчёт того, кто отправил Юрваса в Москву и с каким диагнозом, но скажу только, что из «Шереметьева» мы поехали сразу в больницу. Какая была первая, не помню. Но в Бурденко попали не сразу. То есть папа уже в Москве прошёл за один день через пару клиник. Исходя из этого, смею утверждать, что диагноз не был поставлен в Женеве.

Андрей

26.11.07

Здравствуйте, Андрюша.

Спасибо за письмо. Я, действительно, Коля, и, действительно, в юности был лицом очень похож на актера Дмитрия Золотухина, сыгравшего где–то Петра. Сейчас друзья отмечают, что — вылитый репинский Мусоргский. Мне явно не следовало писать на сайт, но я, в несколько лихорадочном состоянии, забыл, что там должен быть выход на почту. Я совершенно не обижусь, если Вы мою писанину удалите.

В общем, Вы — автор и сын, но мне, конечно, в свете написанного вчера, действительно обидно за мою маму — не думаю, впрочем, что ей кто–нибудь скажет. Разумеется, Вы должны всё помнить лучше меня. Тем более, у меня есть конкурирующая версия, что, в конечном счете, обида Вашей мамы на мою связана была с тем, именно, что мама моя настаивала на операции в Москве, а не в Женеве. Кажется, это Анна Александровна Медяник обсуждала нас. Пораспрашивайте маму. Как она? Конечно, всё не суть важно. Важна утрата и неизбывное чувство горечи, которое Вам передать, как раз, удалось.

Всего Вам доброго.

Искренне Ваш,

Коля Попов

26.11.07

Коля, здравствуйте ещё раз.

Не даёт мне покоя ваше письмо. Весь день возвращаюсь к нему.

Во–первых, хочу поблагодарить Вас. Сразу после Вашего письма я заглянул в текст. У меня было несколько вариантов «Эона». Было много концовок, но ни одна меня не удовлетворяет. Было много добавлений в середине, а кое–что было убрано.

Делая некоторые добавления (про моего деда) в прошлом году, я, видно, взял файл, в котором остались те слова, продиктованные чувством отчаянья и беспомощностью перед прошлым (а также и чувством обиды в то время на весь мир).

Я никого не хотел и не хочу обижать. Прошлое — оно такое многогранное, что говорить о нём однозначно — всегда ошибка. Ваше письмо заставило меня посмотреть на давно написанные слова по–новому: оказывается, есть эпизоды или отдельные строчки, которые как болезненные точки для кого–то ещё. Многих людей я вывел под чужими фамилиями, потому что есть их дети и внуки и упоминать их в связи с КГБ нет надобности…

Простите, что причинил вам боль.

В книге «Родительский дом», где была опубликована эта повесть, нет того абзаца, который задел Вас.

На самом деле я никого не виню ни в чём. Винить кого–либо в той болезни — просто глупо. Даже если бы специалист в области нейрологии сразу понял, что происходило с моим отцом, то ничего не изменилось бы. Дело в опухоли, а не во врачах.

Но Ваше письмо, Коля, заставило меня задуматься о том, что давно надо привести в порядок мою писанину.

Во–вторых, ответьте мне вот на какой вопрос: хотите ли Вы, чтобы это письмо оставалось в Гостевой книге. Там читают все. Я‑то привык к тому, что мои мысли, всё моё нутро выставлено на всеобщее обозрение, хотя иногда долетают до меня и не очень приятные отзывы. Но я — всё–таки писатель. Я выбрал определённый путь (кто–то прячет своё настоящее лицо за своими сочинениями, кто–то обнажается перед читателями), я — таков, каков есть. Всю жизнь я испытывал недостаток в общении, всю жизнь чувствовал себя оттёртым куда–то на задворки, всю жизнь был попрекаем приятелями за мои увлечения, а потому писательство стало мне заменой живого общения. Я говорю (пытаюсь сказать) всё, что рвётся из меня наружу.

Но вы — другое дело. Ответьте мне, оставить ли Ваше — такое очень личное послание — на обозрение посторонней публике…

Что касается моей мамы, то она для своего возраста чувствует себя неплохо. Но с головой у неё после смерти отца не всё, к сожалению, в порядке. Упоминание о КГБ серьёзно угнетает её. Она абсолютно уверена, что за ней следят до сих пор. Никаких аргументов она не принимает (Почему следят? Кому ты нужна? — в ответ лишь многозначительное молчание и не менее многозначительный взгляд: ну ты и дурак, сыночек). Однажды в доме отдыха (она долго болела туберкулёзом) за ней стал ухаживать какой–то дедуля. Она вернулась в Москву в подавленном состоянии, ходила и ворчала, что это КГБ хочет выдать её замуж.

Вот такие дела с моей мамой.

Характер у неё всегда был не сахар, дружелюбием она, увы, не отличалась, улыбалась только тем, кому обязана была улыбаться в силу обстоятельств и служебного положения Юрваса.

Знаю, что коллеги отца по Комитету не звонили нам прежде всего из–за неё — никто не хотел сталкиваться с её агрессивной неприветливостью. Она с готовностью принимала только Шебаршина. Но сама никогда не звонила ему. С Медяниками тоже редко общалась, но всё же иногда Анне Александровне звонила.

После смерти отца Шебаршин устроил мою маму в «Лес», она там в строительном управлении работала какое–то время, а потом уволилась. Может, не поладила с кем, может, ещё что–то. Пошла посудомойкой в корейский ресторан. В пять утра выезжала из Чертанова и тащилась куда–то на Юго — Западную, пересаживаясь с автобуса на автобус.

Мне кажется, что ей нравилось осознавать, что она никому не нужна, что она брошена за борт, что про неё никто из отцовских коллег не вспоминает. Этакий мазохистский момент, практика неосознанного самоунижения.

Лично я ни на кого не в обиде. Жизнь складывается из разноцветных лоскутов. У меня был богатый опыт. Кто–то может назвать его неудачным (дипломата из меня не получилось, из разведки я драпанул, на телевидении грандиозной карьеры не сделал, денег на книгах не заработал), но если бы у меня не было всего этого, то я бы не смог ничего написать. Да и рассуждал бы обо всём на уровне первоклассника. А так — мне многое удалось попробовать.

Конечно, имея высокопоставленных «покровителей» в КГБ, в советские времена я бы мог рассчитывать на серьёзную помощь с их стороны (могли бы пристроить и в кино, и куда угодно). Но никто про меня не вспомнил. И слава Богу, что не вспомнили. А то устроили бы куда–нибудь по блату, а я ведь и жизни ещё не знал: возомнил бы себя гением и сломался бы очень быстро, ничего на самом деле не сделав и не написав, может, ни единой приличной строки (а уж про индейцев точно не написал бы ни одной книги). А так — трудился постоянно, шлифовал то, что во мне рождалось, даже не надеясь на то, что кто–нибудь опубликует мои сочинения.

Ничего о прошлом больше писать не хочу (ни романов, ни вообще воспоминаний). «Эон памяти» — вполне достаточно. Устал ворошить. Разве что про первую любовь? Там много сладости и совсем нет боли.

«Эон памяти» просто прорвался из меня, как волна, как ураган. Я писал его, упиваясь собственным горем. Но это уже давно. Десять лет как написан «Эон». Поначалу я отнёс его Леониду Владимировичу, хотел узнать, нет ли там чего–то недопустимого с точки зрения разведки. Он сказал, что всё нормально, ничего лишнего я не сболтнул. Но он всё–таки выразил надежду, что сразу я нигде эту повесть публиковать не стану. Повесть отлежалась и вышла только в конце 2002 года (чуть в более сжатом виде, чем она поставлена на моём сайте).

Ну вот и всё, хотя чувствую, что я потерял что–то в процессе написания этого ответа.

Ещё раз скажу: Ваше письмо оказалось очень важной деталькой в моей (в общем–то уже устоявшейся) литературной жизни. Маленькая деталька, которая вызвала большое потрясение.

Спасибо.

Будет желание, пишите.

С уважением и искренним желанием избавить Вас от боли, виновником которой я стал.

… И уверяю Вас, что Ваши слова, будто Вы уже в дошкольном возрасте всё прочитали про индейцев — огромное заблуждение. Попытайтесь найти «Тропу».

Андрей

26.11.07

Милый Андрей,

Простите, что это письмо будет несколько разбросанным.

Хочется сказать, чтобы Вы не принимали близко к сердцу, но как я такое могу рекомендовать писателю? Тем не менее, в отношении меня, будьте уверены, что вполне пережил. И ещё такое хорошее письмо… ну разогрелся вчера, взгрустнулось… Впрочем, об этом как–нибудь потом.

О записи в Гостевой. Боюсь, что мы сейчас Чичикова с Маниловым будем напоминать. По мне — лучше стереть. Хотя я, в общем, экстраверт и переживать, что другие увидят мои переживания — не буду. Я такой иногда пьяный бред несу на форумах… А вот на Вашем бы месте — удалять или нет — подумал бы: мне было бы лестно, наверное, если б кто–нибудь на моём сайте так хорошо отца моего вспомнил. Так что Вам не отделаться от принятия решения: кнопочка у Вас.

Мне жаль, что с Вашей мамой. В общем, я такие случаи, вплоть до КГБфобии встречал нередко. Может быть, как–нибудь возможно, уделив ей больше внимания и тепла, как–то скрасить ей последние годы? Господи, как–то очень несчастливо выходит.

А за Вас я искренне рад. Я помню Вас, когда Вы с только что присланной видеокамерой возились и собирались в Крым что–то снимать. Каким молодцом стали, и, впрямь, вопреки всему, и всё сам.

Я, конечно, вижу, что Вы — мятущаяся душа с кучей проблем, наверное. Но, наверное, это хорошо для художника в широком смысле. Что так остро реагируете, что нервы — с дрожью, как струны.

Разумеется, у меня есть с Вами пункты несогласия: для меня прошлое — всё, я его лелею в себе, презираю настоящее и не особенно верю в будущее. Но и Вы, вот Ваша опрокинутость в индейцев, это тоже, всё–таки, взгляд в прошлое, причём для меня в Вас интереснее не то конкретное индейское прошлое, которое вы описываете, а индийское прошлое, в котором любовь к индейству зародилась. Я обещаю, что индейцев Ваших почитаю. Действительно, я Купера и Майн Рида перечитал в дошколятах. Вестерны потом смотрел, типа с Бронсоном‑Come to where the flavor is, come to a Marlborough country. Но Вы с Вашим увлечением — очень симпатичны.

Я прочитал Вашу статью о нравственности, в связи с порнографией, мне очень не понравилась ваша филиппика против стыда. Стыд — внутреннее содержание совести, я — очень достоевский. Хотя к порнографии в общем понимании ничего не имею. Порнография в негативном понимании — то, что ежечасно творится вокруг нас и, прежде всего, наше же предательство отеческих могил и отеческих заветов. То, что мы страну нашу, собирая которую сонмища наших предков полегло, так легко просрали, что ничему не учимся у истории и нагло гордимся, что учиться не хотим. Что Православие выступает кликушами, любовную заповедь Христа забывшими. Да и то, что творится на ящике — порнуха, цензурировать которую необходимо, только, вот, а судьи — кто.

Я, в отличие от Вас, очень социальным человеком был, да, наверное, и остаюсь, хотя от людей устал. Друзья очень многое значили в моей жизни, сейчас — мне домой поскорее надо, в халат обломовский и к книжке, я мало читаю нового, постоянно перечитываю.

Захотите — пишите, мне, пожалуйста, — мне приятно будет.

У меня тоже очень многое здесь потерялось — соседка за советом на час зашла — весь мой пыл погасила.

Мне очень понравилось Ваше письмо. Как–то мне, вдруг, открыло душевную организацию человека, не очень, возможно, счастливого, но очень достойного и очень красивого.

Всего Вам доброго.

Искренне,

Коля Попов

26.11.07

Милый Андрей, как всегда пишу с опозданием, хотя книгу твою прочитала на одном дыхании. Честно тебе скажу, что последнее время вообще не читала, и твоя книга стала первой. Конечно, у меня есть вопросы, например, почему ты считаешь, что интимная часть жизни так важна, будучи такой безобразной? Но это ради интереса, а вообще мне очень понравилось. Ты, конечно, очень талантливый. Я в очередной раз в этом убедилась.

Целую крепко, надеюсь на скорую встречу!

Люблю, обожаю, Оксана.

07.11.06

Оксана, о какой книге ты говоришь?

Что ты такого вдруг прочитала, что тебя поразило?

Ты написала: «Конечно, у меня есть вопросы, например, почему ты считаешь, что интимная часть жизни так важна, будучи такой безобразной?»

Не понимаю твоего вопроса. Надо полагать, что под интимной частью жизни ты разумеешь секс. Я правильно догадался?

Просто я считаю, что в человеке всё интимно, потому что вся его «настоящая» жизнь протекает внутри него. Не каждый готов выставить своё внутреннее (то есть своё «я») на обозрение окружающему миру, на общий суд. На это готовы лишь некоторые художники и писатели, остальные же довольствуются масками, которые надеваются при выходе на публику.

Готов поспорить насчёт того, что под интимной жизнью следует подразумевать исключительно секс. Разве потребление пищи не есть интимная сторона жизни? Человек кушает сам по себе. Это куда более интимно по своей сути, чем секс, потому что для секса нужны двое, а это уже не уединение, не интим.

Но потребление пищи бывает и за общим столом, то есть на виду у людей. Опять же не интим.

Зато размышления, то есть внутренняя жизнь — интим абсолютный. Никто не в состоянии вторгнуться в наши мысли, до тех пор, пока мы не соизволим довести их до чьего–то сведенья.

И всё же «интимной стороной жизни» принято назвать именно секс (в обществах, где правит так называемая христианская и магометанская мораль). Ладно, придётся для разговора использовать это выражение.

Однако почему ты говоришь, что интимная жизнь безобразна? Что заставляет тебя думать так? Наверное, ты исходишь из того, что ужасно человеческое тело? Если нет, то почему же соединение двух тел для тебя безобразно? Тогда и лицо должно быть ужасным, ведь оно не отделимо от тела! И улыбка! И взгляд!

Не вижу в этом ничего безобразного.

Мне кажется, что большинство людей стыдится (именно стыдится, а вовсе не считает безобразным) «интимную сторону жизни» просто в силу своего воспитания. Большинство наших привычек, выработавшихся с детства под воздействием воспитания, лишь ограничивает нас, не позволяет нам смотреть на жизнь широко, свободно (прежде всего я имею в виду физиологию).

Представь старое тело. Мы приучены видеть в нём только дряхлость и немощь, не заслуживающих ни восторгов, ни любви. Но глядя на искривлённое старое дерево, мы почему–то способны любоваться им, а старым человеческим телом — нет. То и другое несут отпечаток времени, оба далеки от стройности и свежести. Получается, что всё дело в привычке, в стереотипах. Даже повалившийся дуб, подёрнутый мхом, не вызывает у нас ужаса и отвращения, хотя мы видим перед собой труп дерева. А труп человека…

Привычка смотреть на всё с одной стороны.

Думаю, что «интимная сторона» для тебя окрашена определёнными моментами воспитания. В действительности ничего безобразного там нет.

Загляни в книгу Курта Воннегута «Завтрак для чемпионов». Он там очень здорово посмеялся над тем, что люди привыкли считать запретным, нецензурным и т. д. Главный персонаж попадает на другую планету и идёт в кинотеатр на порнографический фильм. Но на экране вовсе не секс, а беспрестанное застолье. И зрители приходят в возбуждение. На их планете самое неприличное — процесс потребления пищи. В кино они смакую облизывание пальцев, стекающий по подбородку жир, долгое пережёвывание котлет и сосисок.

Настоящая порнография! И уж тут не может быть никакой изящности, никакой красоты. Но, может, я совсем не о том?

Напиши.

Андрей

08.11.07

Андрюша!

Я не имела ввиду, что это безобразно для меня. Я совершенно так не считаю, хотя и не люблю выставлять это на показ. Просто у меня создалось такое впечатление, что в твоей книге секс — это нечто некрасивое, болезненное, не знаю, как выразиться. Ты уже знаешь, о какой книге я говорила — «Стеклянная тетрадь». Особенно меня поразил рассказ про рутов. Вообще меня восхищает то, что, читая твои рассказы, я не могу отделить твои персонажи от тебя самого, не могу выделить придуманное, потому что всё слишком реально, естественно, по–настоящему… Здорово было увидеть тебя сегодня в клубе, настоящий сюрприз получился!

Целую крепко! Жду встречи!

Оксана

08.11.06

Оксана!

Ты права насчёт «Стеклянной тетради» в целом и насчёт «Праздника прощания» в частности — сексуальные сцены там далеки от поэтичности. Но такова была задача, таково было настроение (тоскливое, пьяное, одинокое). Мой Кадола мечтает найти женщину, которая «вроде как и не женщина». Он создаёт свой мир, где всё полно красок и красивых форм, но всё лишено настоящей плоти. Такой уж он человек. Наверное, он неправильно смотрит на жизнь. Возможно, это что–то из его детства или неудачного первого контакта с женщиной, который описан в повести.

Но должен категорически возразить против того, чтобы между Кадолой и мной ставился знак равенства. Он ни в коем случае не является мной. Отдельные моменты имеют право быть взвешены на чашах весов, но не персонаж целиком. Конечно, был этап, когда некоторые мои взгляды совпадали с рассуждениями Кадолы (иначе я бы не смог написать этого), но это был лишь этап, одна ступенька на долгой лестнице познания окружающего мира.

А вот «Сочинительство сказок» гораздо ближе к реальности, хотя многие эпизоды выдуманы. Впрочем, выдуманы–то они выдуманы, но не совсем. Скорее — просто сконструированы на основе других эпизодов (настоящих).

Но во всех этих повестях и рассказах для меня важно настроение, а не ситуации. Хотелось создать ощущение детства, ощущение взросления, ощущение первых реальных столкновений с разочарованием… Вроде бы получилось.

Особенно важно было разочарование. Оно приходило много раз — каждый раз в какой–то переломный момент. Или наоборот перелом происходил в результате разочарований. А разочарования — в результате близкого знакомства с жизнью.

В «Стеклянной тетради» я попытался собрать сочинения именно такого сорта.

Андрей

Андрей! Я считаю, что ты ещё как добился цели, потому что настроение передано как нельзя лучше. Даже могу тебе сказать, что в первую очередь думая о «Стеклянной тетради» я ощущаю, а не вспоминаю. Я тебя не приравнивала к персонажам книги, просто мне всегда очень трудно отделить тебя от твоих героев, вы как одно целое. Вообще, мне вся книга очень понравилась, просто «Праздник прощания» какой–то совсем особенный. Надеюсь тебя скоро увидеть! Целую крепко!

Оксана

10.11.06

Andres, Hola!

У меня все хорошо, наслаждаюсь жизнью и свободой, много путешествую. Работа отличная, после Всемирного банка третий год работаю в Интерросе советником Управляющего директора Андрея Бугрова, если помнишь, он был нашим зам. декана на первом курсе, изумительный человек и высококлассный специалист, уважаемый во всем мире.

Зимой катаюсь на горных лыжах, но только не по черным трассам, боюсь большой скорости и переломаться, но и не «чайник». Круглый год гоняю на машине…

Сыну Юре 20 лет, пока находим общий язык, можно сказать, дружим, но и ругаемся иногда. Во вторник прилетели с сыном из Нью — Йорка, в субботу уезжаю в Литву отдыхать. по этому поводу пытаюсь «самоучить» литовский и завела pen friend, тяжело ужасно, язык ни на что не похож, разве что есть некая логика, похожая на испанский.

В общем, вокруг столько всего интересного, как бы все успеть и денег чтоб хватило на реализацию задуманного. Про старость пока думать некогда. «Старость меня дома не застанет, старость меня дома не найдёт».

Надеюсь, мой рассказ тебя не утомил.

А как твой творческий процесс построен, насколько ты свободен в выборе тем и скорости завершения очередной книги? ты стал публичной фигурой, проводишь встречи с читателями, или только даешь интервью?

Hasta pronto!

Lena Штыканова.

09.08.07

Лена, salud!

Даже не знаю, что рассказать о себе.

В отличие от тебя на авто давно не «рассекаю» — к большому удивлению для меня я разлюбил водить машину. А теперь, если бы вынужден был сесть за руль, даже не уверен, что смогу влиться в нынешний автомобильный поток — всё слишком беспардонно и нервно, с меня бы семь потов сошло, прежде чем я проехал бы Чертаново из конца в конец.

Про мою публичность. Не очень–то я публичный человек, если уж смотреть правде в глаза. Публичны мои книги, а не я. Кто–то их покупает, кто–то читает, но я в общем–то не знаком с моими читателями. Разумеется, мои знакомые знают, что я пишу, но как раз знакомые–то реже других читают меня. Многие ведь знали, что я «балуюсь» с юношеских лет, а потому продолжают считать это занятие чем–то несерьёзным. Никто из моих «друзей» ни разу не поздравил меня с выходом очередной книги. Зато от посторонних людей получаю письма, которыми могу гордиться в полной мере. То есть у меня есть МОИ читатели.

Вот и вся моя публичность.

Встречи с читателями — дело редкое. Раза два случались. Это ведь не я должен хотеть встретиться с ними, а они — со мной. Будут приглашения, я соглашусь. Меня однажды звали к студентам в МГУ (встреча с современным и очень–очень разносторонним писателем), но я выяснил, что они не читали моих книг. Зачем же встречаться с ними? Конечно, я могу выступать долго–долго, рассказывая о себе, но мне легче вести беседу с незнакомыми людьми, когда разговор идёт через призму затронутых в моих книгах тем.

Кто сегодня встречается с писателями? Никто. Да и писателей–то особенно никто не знает.

Как построен мой творческий процесс?

Лена, мне повезло как никому. Я абсолютно свободен в выборе тем и никто меня никуда не гонит. Как так получилось, не пойму. Сначала стучался во все редакции и меня выставляли чуть ли не пинком: «Вы уже публиковались? Нет? Мы с такими авторами не работаем!»… И adios, muchacho! А потом вдруг что–то изменилось. Стали печатать всё подряд. И новое и «лежалое».

Только с тремя книгами (которые написаны в соавторстве со Стрелецким), были ограничения, были рамки, за которые я не мог выходить. Стрелецкий хотел рассказать о своей жизни и о своей службе — в милиции, а потом в службе безопасности президента. Вот там я полностью зависел от его информации и от заданных обстоятельств, которые я никак не мог вывернуть наизнанку. Пришлось вживлять в книги «моих» персонажей и сращивать их с «его» персонажами.

Справился. Могу гордиться собой.

Других книг, где меня в чём–то ограничивали, не было.

Музыку люблю по–прежнему и по большей части прежнюю. Кино смотрю беспрестанно. Рисую помаленьку. Снимаю и монтирую для себя и для заработка (заказы — реклама, всякие «отчётные сюжеты» для крупных фирм и т. д.).

Думаю, что пока no hay nada mas.

Andres

10.08.07

Andres, Buenos!

Иногда чувствую себя черепахой Тортиллой в кресле у пруда, наблюдающей как молодые буратины суетятся и делают глупости. но ещё способна на глупости сама, и, главное, периодически их совершаю… в разумных пределах.

Наш сегодняшний возраст для кого–то может стать пиком, вернее, пределом, после чего настанет резкий спад и скатывание вниз, но для других, особенно людей творческих, подобных тебе, это период зрелости, когда накопленный жизненный и эмоциональный опыт способен дать мощный толчок для творчества и развития. Возможно, да и скорее всего, твоё лучшее произведение ещё не написано, не снято, не нарисовано и даже не задумано. Так что желаю тебе, чтобы все предыдущие твои вершины были лишь ступенями на пути к тому пока ещё не проявленному (сущ.), при мысли о котором у тебя перехватывает дыхание. Хотя, возможно, ступени ведут и на Голгофу.

Музыка от Андреса — был такой период, когда ты нам записывал на кассеты что–то новое и не избитое.

Стойкую ассоциацию с тобой у меня все годы вызывает композиция, увы, не помню, чья, но точно знаю, что кассеты всем нам (Зайцу, Козе и мне) записывал ты. Я болела дома, была безнадежно влюблена, не помню, в кого, и впадала в ещё большую депрессию, слушая:

I don't want to see you cry,

But if that's the way that God has made you

I will cover up my eyes

And it will go away

You've only got the moment of your life (?)

I must be dreaming,

Please, stop screaming:

STEVEN!

При этом по углам мерещились вурдалаки и вампиры…

Не помнишь, что это был за диск? а то я до самой смерти мучиться буду.

Сегодня пыталась в «Молодой гвардии» на Полянке купить твою книгу. В каталоге нашли быстро, по творческому псевдониму. В наличии только одна — «Время крови». Дальше рылись на полках современной художественной литературы и детективов. Нашлась сотрудница, которая знала точно, что книга есть, и после 10‑минутных поисков обнаружила книгу в ином разделе. Победа!

Не знаю, когда была сделана твоя фотография, помещённая на обложке, но на ней ты выглядишь как в год окончания института.

Если вес чемодана позволит, возьму ее с собой в отпуск. Если нет, прочитаю после возвращения из Литвы. Мне интересно. Как и твой ответ на вопрос о творчестве.

Пошла паковать чемодан, через несколько часов поезд. Надеюсь привезти с Куршской косы несколько удачных снимков, ещё одно увлечение дилетанта — фотографии.

Буду рада получить от тебя новое письмо.

С наилучшими пожеланиями,

Л. Ш.

P. S. Про «Тошу», не к ночи будет помянут, next time.

11.08.07

Лаба дяну!

Леночка, до чего приятно читать твои письма!

Меня жутко расстраивает, что нынче письма почти исчезли из нашей повседневной жизни. Раньше друг другу писали с удовольствием, а сейчас всё заменяет мобильник с SMS-ками. То ли не о чем поговорить, то ли банальная суета, то ли просто культура стала иной — ушло настоящее общение. Впрочем, было ли оно когда–то на самом деле?

Один из моих старших товарищей говорит мне в таких случаях: «Это в тебе синдром ветерана голос подаёт» — мол, в наше время всё было лучше.

Возрастная ворчливость… Или просто желание, чтобы было несколько лучше. Ностальгия наоборот — мечты о будущем в форме воспоминаний о прошлом.

Песня, которую ты вспомнила, так и называется «Steven» (Alice Cooper, диск «Wellcome to my Nightmare»). Обожаю этот диск. Но «Стивен» всегда вызывал у меня ужас, с самого первого раза, как я услышал его. Ничего конкретного не представлялось, но какие–то вампирские тени всё время за спиной стояли. Помнится, я нарисовал на большом ватманском листе Купера с розовощёким ребёночком в руках (в какой–то из книг о рок–звёздах была такая фотография). Лицо Куперу я сделал зелёным. Повесил этот шедевр на внутренней стороне двери в моей комнате. В первую же ночь проснулся в ужасе от Куперовского взгляда. Пришлось спрятать картинку. Потом этого Купера увидела Коза и забрала его себе. Дальнейшая судьба моего зеленолицего Элиса мне не известна.

Как ни странно, Alice Cooper до сих пор отсутствует в моей музыкальной коллекции. В основном, у меня есть всё, что нравилось когда–то: ABBA, Rick Wakeman, Genesis, Slade, Deep Purple, ELO, Paul Simon, Beatles, Jethro Tull, Baccara, Boney M, Paul Mauriat, Celentano и т. д. … Имеется в виду CD или MP‑3. О виниловых дисках речь не идёт (однажды я вынес на помойку всё виниловое накопление и ничуть не жалею об этом; сколько места они занимали! но звук виниловых дисков мне нравился всегда больше любой самой качественной цифровой записи).

Некоторые мелодии удивительным образом уносят в прошлое. Включишь, прозвучат первые аккорды — и я уже где–то там, вижу ту обстановку, слышу те голоса и даже ощущаю те запахи…

Про фотографию на задней стороне обложки. Не самая свеженькая она. Где–то году в 1998 сделана. Сделал её мой знакомый фотограф Игорь Мельников. В то время он был фотографом Кремля и Белого Дома. Теперь чем–то совсем другим занимается.

Этот снимок оказался очень подходящим для «сибирской» книги — и шапка меховая, и бисерная вышивка на рукавах (Юлькина работа). А на то, что костюмчик имеет отношение к Дикому Западу, а не к Сибири, никто внимания и не обратит никогда.

Кстати, повести эти написаны с единственным желанием доказать, что «наша» территория ничуть не хуже «западной» для того, чтобы делать добротные отечественные «вестерны». Меня всегда удивляло, почему наши авторы не научились писать хорошие этнографические приключения на фактуре российских народов.

На мой взгляд, мой опыт оказался удачен. Мне больше всего в той книге нравится «Из рода Оленей» (настоящая приключенческая штучка) и «Снег» (здесь совсем другой уклон, не в приключения).

К сожалению, книги мои трудно найти. Ты сама убедилась в этом. Какая–то тут скрыта «неправильность». Нужна реклама. Даже не нахрапистая, не агрессивная, но постоянно и неназойливо присутствующая. Сейчас без рекламы невозможно пропихнуть товар, каким бы он замечательным ни был.

А издатели не хотят рекламировать мои книги. «Гелеос» открыто сказал мне про «Магистров»: не будем «раскручивать» твоё имя, потому что тогда мы будем помогать и другим издателям, которые тебя публикуют.

Получается, что издаваться в разных местах нельзя. А в одном издательстве не хотят публиковать автора с таким широким спектром тем. Они хотят, чтобы автор работал в каком–то конкретном жанре — либо фэнтэзи, либо детективы…

Чушь! Но такова действительность со всеми её нелепостями.

Хорошо бы получить толкового литературного агента, однако у нас эта сфера совсем не развита.

Ну вот. Пожалуй, об этом хватит.

А теперь желаю тебе хорошенько отдохнуть, насладиться прохладными волнами не очень глубокого моря.

Думаю, что мы найдём время повидаться, когда ты возвратишься.

Андрей

11.08.07

Laba Diena, Andres!

Спасибо за тёплые слова. Теперь уже реально бегу за поездом, толкая перед собой чемодан, что на практике означает, что сейчас меня отвезет сын на своем быстром и юрком «опеле».

Наверное, от отца, который был журналистом–международником, мне передалась любовь к эпистолярному жанру, так что если тебя это не утомляет, я напишу тебе позже. А сейчас я устремляюсь в новые края, к новым впечатлениям и встречам… интересно, что там за поворотом?

Успеха тебе. Вчера ночью начала читать «Эон» — и сборы чемодана были отложены. я, конечно, не типичный читатель — один возраст и common background, знаю тебя, и после «Эона» больше узнала о тебе, мне читается легко и интересно. насчет молодёжи — не знаю… им же кто–то должен об этом рассказать?…

С наилучшими пожеланиями,

Л.

Hola, Andres!

С интересом просмотрела твои индийские зарисовки. Хорошо, что ты заметил за собой потребность рассказывать о том, что знаешь, чувствуешь или предвидишь раньше того дервиша. Кстати, я в наши студенческие годы, наблюдая за тобой, заметила, что ты маешься, будучи явно не на своём месте, и ищешь свою дорогу… Меня всегда поражали твои художественные способности, а как оказалось талантов у тебя гораздо больше!

Жду не дождусь твоих книжек. Тушкан — молодец, быстренько раздобыла их и через неделю примерно я надеюсь их получить. Я так поняла, что она собирается с тобой пересечься, чтобы ты мне их надписал. Надеюсь, ты сможешь выкроить время.

Лена Агафонова

Рюшенька!

Привет, дорогой!

Извини за долгое молчание, я тут закрутилась совсем, в отъезде была, потом Тушкана обслуживала, а теперь вот тружусь, видишь ли, езжу в Сити на автобусе как все нормальные люди…

«Тропу» я ещё не читала, только успела подержать в руках, как у меня её забрали, а также всё остальное, кроме двух, которые я успела ухватить… У меня остались «Хребет Мира» и «Магистры». «Хребет» очень интересно написан. Мне понравилась и форма короткого рассказа и содержание, которое в эту форму уместилось. Нет ничего, что хотелось бы убрать или без чего можно было обойтись. Всё на месте.

С абсолютным упоением прочитала «Магистров» пока была неделю в отъезде. Причём прочитала разом, никто меня не отвлекал и не мешал. Жалко, что не всегда получается читать так всё, что нравится.

«Тропу» и остальное прочитаю, как только мне вернут и обязательно тебе отчитаюсь!

Виделась недавно с Лёшей Киреевым, он тут был проездом. Навещал сына, который учится в LSE. Лёша выглядит так, как в молодости, никаких признаков того что 25 лет прошло я не смогла заметить. Разве что рядом сидит взрослый сын. Тебя вспоминали.

HUGSSSSSSSS

Лена

27.02.08

Добрый вечер, Андрей. Сейчас как раз заканчиваю читать вашу книгу «Подлинные сочинения Фелимона Кучера». Интересная трактовка… что–то вроде капустника, только более зло. Жаль только, что вы разрушили мои детские восторги. Всё–таки «Последний из Могикан» была моей любимой книгой. Можно сказать, что я учился читать по ней…

Сергей Юматов

05.04.08

Сергей!

Нет, нет, я не разрушаю детских восторгов. И не могу разрушить их… Но разве нельзя просто посмеяться? Просто улыбнуться?

Я, например, до сих пор с детским удовольствием пересматриваю фильмы Гойко Митича и фильмы о Винниту. Многие, познав серьёзную этнографию, уже не могут смотреть их, а я время от времени пересматриваю их и наслаждаюсь — тем далёким детским состоянием души, которое они пробуждают во мне. У «Фелимона Кучера» задача — не осмеять и уж тем более не злобно осмеять, а просто улыбнуться. И это касается даже не столько индейской темы, а общечеловеческих отношений. Бывают пародийные детективы и даже пародийные фильмы о Второй мировой войне, но разве они умаляют достоинства тех, кто жил и страдал во время войны?.. Нет уж, пусть «Последний из могикан» остаётся по–прежнему одной из Ваших любимых книг. А «Фелимон Кучер» будет стоять в другом ряду. Не забывайте, что романтизм не говорил о том, как справляют нужду, — иначе он не был бы романтизмом. А я позволяю себе такие беспардонные вещи. Разве можно сравнивать мои книги с тем, что делали великие писатели, творившие задолго до меня? Мы разные. Я уважаю их, глубоко и искренне восхищаюсь многими их произведениями, но никогда на них не ориентируюсь, не подражаю им. Они делали своё, а я делаю — моё и только моё.

Андрей Ветер

07.04.08

Андрей!

Да, это верно… Я о состоянии души. Наверное, каждый человек рождаясь, взрослея и старея с годами, всё же остаётся одним и тем же… в том смысле, что стареет тело, но не душа… Уже потом, оправдывая свои уменьшившиеся физические возможности, мы придумываем им оправдания — это нам не нужно, это глупо, это ребячество… Да ерунда всё это. Мне кажется, что очень важно остаться ребёнком. Это даст возможность быть открытым к людям и вообще к жизни (эдакое даосское безумие) воспринимать жизнь ярко, со смаком и восторгом и просто оставаться человеком. Это и даёт возможность смотреть проделки Митича и Винниту.

И всё же позволю себе лёгкую критику. Как–то, может, не стоило останавливаться на полпути? Рисунки, не те что в книге, а другие ваши, мне понравились больше. В них больше, как сейчас скажут, драйва. Я бы сказал чувственности, влечения. И в тоже время они, конечно, романтические. Иначе это не заводящая эротика, а скучное порно. Но тут можно много говорить. Надо только время, огонь в камине, вечер и коньяк… Может быть, когда–нибудь, где–нибудь.

Я рад, что нашлось время прочитать и ответить на моё письмо. Спасибо. Если не против, мы ещё пообщаемся в библиотеке…

С ув. Серж.

08.04.08

Сергей, приветствую.

Да, да и ещё раз да! Человек должен оставаться ребёнком в душе. Думаю, что все проблемы, возникающие между поколениями, связаны именно с тем, что старшее поколение в основной своей массе порывает со своими детскими ощущениями, забывает о ребёнке внутри себя. Большинство людей начинает считать себя взрослыми, когда переступают через запретное «нечто» и вступают в сексуальных отношений: начали половую жизнь и тут же сочли себя взрослыми. Из–за этого вся каша в голове: сами ещё и двух слов связать не умеют, рассуждать не научились, но зато уже детей рожают.

Восторженность, чистая влюблённость, страсть (не сексуальная похоть, а страсть устремлений), романтика и открытость, обязательно открытость — вот душевные качества ребёнка. Умирают они — наступает старость. Никакие деньги, никакие философские учения не вернут молодость постаревшей душе.

Критику принимаю в любом количестве. Главное — чтобы была по делу, а не просто «да ну это на хрен, чушь какая–то»…

Про иллюстрации мне сейчас трудно говорить, потому что задумка давняя, вряд ли сумею нащупать те внутренние рычаги, которые побудили нарисовать картинки а-ля Бердслей. Была какая–то внутренняя причина. Наверное, хулиганская наглость. Я никогда не повешу эти рисунки на выставке, потому что не считаю их рисунками, не вижу в них самостоятельной ценности. Они — лишь составная часть этого издания (не повести, а именно книги как продукта). Они играют роль некоего раздражителя, усиливают восприятие довольно бесхитростного текста, подчёркивают несерьёзность книги.

Сравнивать эти рисунки с другими моими нельзя. Это шутка. Есть у меня серия рисунков, которые называются «Суть вопроса». Там мужчины во всевозможных исторических костюмах — графы, князья, солдаты. И у всех торчит здоровущий член. Суть вопроса. Наряжаются, играют важность, изображают значимость, а суть не меняется от костюмов — как были обезьянами, так и остались… Эти рисунки — тоже шутка. Относиться к ним серьёзно, разбирать их художественную ценность, наверное, будет нелепо. Так же обстоит дело и с иллюстрациями для «Фелимона Кучера».

Но понимаю, что у многих они вызовут как вопросы, так и протест.

Что ж, такова жизнь в творчестве. У меня нет ни одной книги, которая не вызвала бы у кого–нибудь возмущения. И это понятно. Ничто не бывает однозначно. Мир имеет миллиарды глаз, миллиарды ушей, миллиарды голов — и все они воспринимаю мир по–своему. Это хорошо. Мир делает мир многогранным.

Полагаю, мы ещё пообщаемся, конечно. И в библиотеке, и не в библиотеке, и за чаем, и за коньяком. Нашлось бы время…

Андрей Ветер

08.04.08

Андрей, а зачем разбирать ценность, той или иной вещи? В любом случае, её ценность прежде всего в уникальности, в том настрое, который она передает душе. Как можно рассчитать ценность восхода солнца, когда идёшь по заиндевевшему лугу, и вдруг за минуту иней на высохшей траве начинает сверкать как брильянт, раскладывая солнечный спектр на лучи радуги? Пройдёт несколько минут и очарование пропадёт. Всё. Солнце взошло выше, и нужный угол пропал… Как можно оценить радость, когда наклоняешься к потной конской шее, и ощущаешь настоящую жизнь, кровь под кожей лошади, её глубокое дыхание… Ты чувствуешь жизнь, её ритм, и кажется что понимаешь законы. Потом посылаешь лошадь вперед и думаешь только о том, чтобы никто тебя не обогнал на этом галопе, иначе комья земли из под копыт полетят уже в твою голову, ты приподнимаешься на стременах, опираешься коленями и слушаешь только свист ветра в ушах и дыхание коня… Как давно это было…

Сергей Юматов

09.04.08

Здравствуйте уважаемый, Андрей.

Я тот, который спрашивал в Вашей Гостевухе про более дешёвые Ваши книги. Спасибо за разрешение воспользоваться ими бесплатно. Скачал и распечатал «Случай», закончу читать скоро другую книгу и начну Вашу.

Удивлён Вашими малыми гонорарами, это просто беспредел и издевательство!

После трилогии, постараюсь прочитать «Тропу».

Извиняюсь, если отнял время.

С уважением. Денис.

Здравствуйте, Андрей.

Не могу успокоиться я с такой оплатой труда писателей!: Распечатываю я на своей фирме, так что бумага и чернила (не знаю что там в лазерных) — из налогов. У нас своя небольшая фирма, всё для кинопроката. Но отец (он директор) работает исключительно честно и по всем законам, ну и зарплата соответственно.

Плавно перехожу к тому что хотел сказать — Вашему интервью на сайте. «Я уже слышал упрёки в том, что главный герой — чересчур «невинный» мальчик и что таких будто бы в то время уже не было». И далее по тексту.

Я сам, начитавшись книжек и веря в добро, пошёл служить в милицию!

Ни разу не брал взятку, не шёл на сделку со своей совестью.

Может быть, высокопарно, но просто хочется подтвердить Ваши слова!

Правда, попал на милицейскую службу, когда уже рушилась империя и когда меня стали заставлять разгонять тех, кого ещё вчера я должен был защищать, я послал их. Но семь лет отслужил, от постового до следователя. На практике работал на Петровке в ОБОПе с Рушайло, когда они ещё не отделились в РУБОП.

Но до сих пор верю, что добро победит.

Спасибо Вам.

С уважением. Денис.

Здравствуйте, Андрей!

Пишу это сообщение уже третий раз. Просто кошмар! Постоянно вылетает интернет! Поверьте первые два варианта были очень красноречивым, но уже совсем нет времени весь текст опять набирать! Скажу коротко и по существу.

1. Вы великолепный режиссер (видела Ваши работы на youtube.com) и фотограф.

2. Удивлена тому, что Вы ещё и писатель! Уже заказала все Ваши книги. Их, оказывается, так много!

3. С какой книги порекомендуете начать знакомство с Вами, как с писателем? Есть ли строгая последовательность в знакомстве с Вашими произведениями?

4. Всё ещё хочу увидеть фильм «Юхаха»!

Лена Prosto

29.10.07

Здравствуйте, Лена.

Мне очень приятно читать Ваши слова.

Жаль, что мне не удалось прочитать всё то, что Вы хотели сказать мне. Писатели любят слушать, когда их хвалят. Режиссеры тоже любят. Художники всех мастей жаждут откликов публики, ибо эти отклики — свидетельство их ненапрасной жизни.

Все мы хотим жить не для «просто так». Все мы хотим БЫТЬ. Это означает, что мы хотим оставить след.

Вот уже который день подряд мне приходят письма от незнакомых людей, в которых я читаю одно и то же: кто–то купил ещё одну мою книгу, кто–то заказал несколько моих книг. Благодарю всех, кого интересует моё творчество, и повторяю, что Я ПИШУ ДЛЯ ЛЮДЕЙ. Пишу, чтобы общаться с вами. Мои книги — это мой способ разговора.

Мне трудно ответить на ваш вопрос — с какой книги лучше начать знакомство с моей литературой. Мне дорога каждая моя книга, даже самая первая («В поисках своего дома»), где много огрехов, много припаданий на одну ногу, много оглядываний через плечо… Но там я, делая первые мои шаги в большом произведении, замахнулся на самого себя, на мою любовь к романтике, хотя романтику не убил…

Но всё–таки начните с «Магистров» (две книги) и «Тропы».

«Юхаха»… Если Вы живёте в Москве, то мы можем встретиться. У Вас будет «Юхаха».

Мне очень интересно знать, кто — те люди, которым нравится то, что я делаю. Не могли бы Вы рассказать немного о себе?

Андрей Ветер

30.10.07

Добрый день, Андрей! Очень признательна Вам за то, что нашли время мне ответить. Очень тронута объёмом Вашего письма! Спасибо за доброе отношение к нам, простым читателям. СПАСИБО Вам за такой душевный и искренний ответ. Это очень поразило.

Если Вам действительно интересно моё мнение, то я с удовольствием буду с Вами им делиться. Только боюсь, что Ваше время будет уходить только на бесконечное чтение моих отзывов. Я слишком эмоциональный человек, рассказывать коротко, к сожалению, не умею. Да, и не хочу! Или быть искренней до конца, или свое мнение оставить при себе.

Ваши слова о том, что творческие люди живут не для «просто так»…

Бесспорно. Но почему–то хочется спросить: «А как же семья, дети, родные и близкие люди?» Я думаю, что ради них тоже стоит жить. А наши дети — это наш след, который мы оставляем после себя. По нашим детям, как и по нашему творчеству, можно судить о том, кем мы были и чем мы жили. Вы так не думаете? Может, я и немного банальна? А впрочем, эти мои совсем не нужные рассуждения — это лишь отклик моего сознания на Вашу книгу «Под сводами высокой лжи». Позавчера, не дожидаясь Вашего ответа, начала её читать. Очень тяжелое начало (имею в виду психологическое напряжение). Приходилось постоянно отрываться и «брать себя в руки».

Если честно, то жутко расплакалась. Очень сильно написано. Зацепило за самое сокровенное, за живое. Потеря близкого человека — это моя фобия. И хотя я и не Татьяна, и Юры нет, но было всё так жутко. По–настоящему. Пришла домой. Обняла родных. Сказала о том, как они мне дороги, как люблю их.

Простите, это Вам совсем не интересно.

Вы просили рассказать о себе? Я — разная, как и все женщины и девушки. Мне 24 года. Живу в Москве, очень люблю этот город. В Вашем творчестве меня, наверное, изначально заинтересовала наша какая–то похожесть. Мне интересны другие люди, их нравы, мечты.

Фильм «Индейцы» я периодически пересматриваю. Мне очень близко Ваше восприятие эротического и сексуального, поэтому я в восторге от «Его дыхание» и хочу увидеть «Юхаху». Мне нравятся все мелодии, которые Вы используете в кино. Очень чутко подобраны сюжеты и их музыкальное сопровождения. А я просто в восторге, когда всё в едином порыве гармонично развивается.

Прочла все Ваши интервью. Пришла к выводу, что и здесь наши представления о сексе и насилии, которое пропагандируют СМИ, о политических функциях современной церкви, о бессилии обыкновенного человека перед бюрократическим аппаратом, тоже одинаковые.

Уже слишком много написала. Боюсь, что утомила. Просто хочется сказать все и сразу. Хвалить режиссера, фотографа, художника и писателя Андрея Ветра буду в следующем письме. Не обижайтесь, просто времени уже нет. Хочется сделать это откровенно, а не наспех. Было очень приятно с Вами общаться. Спасибо Вам и Вашему уникальному таланту. Быть искренним с читателем, Боже, как мало авторов могут себе позволить такую роскошь!

Лена Prosto

Здравствуйте, Лена.

С интересом прочитал Ваше письмо. Рад, что Вам понравились «Своды лжи». Меня почему–то не оставляет ощущение, что этот роман не может быть «читаем». Наверное, из–за того, что на обложке поставлен подзаголовок: о российских спецслужбах. Мне кажется, что когда речь заходит о спецслужбах, это обычно вызывает у людей отторжение. Роман о спецслужбах? Звучит как–то идиотски. Роман о любви? Это сразу отбрасывает куда–то в сторону «женских» романов. Очень много всяких ярлыков появилось, за ярлыками не видишь ни художника, ни произведения.

Вы даже плакали? Невероятно!

Я довольно высоко ставлю мои книги, но всё–таки у меня и мысли не возникало, что этот роман способен вызвать такие эмоции. Знаю, что читатели плакали над повестью «Эон памяти», но про «Своды лжи» никто такого ещё не говорил.

Спасибо вам огромное за то, что Вы так горячо приняли мой роман.

Разлука?

Ой, как я всегда боялся этого! Самое ужасное в кино, в книгах и, конечно, в жизни была разлука с близким человеком. Страх этой разлуки. Мне всегда думалось, что в кино может развалиться под бомбами целый город, но только бы не разлучились двое влюблённых.

На Ваш закономерный вопрос о творчестве: а как же близкие и родные, неужели они не так важны, как само творчество…

Важны, очень важны. Но каждый человек делает важным для себя в первую очередь что–то одно — работа (как дело, сюда же относится и творчество), работа (как карьера, то есть война за своё место), любовь (жизнь рядом с кем–то и ради кого–то, то есть служение кому–то, если есть этот кто–то) и так далее.

Однако творчество для творческой натуры всегда выпирает на первый план, потому что оно — способ существования, способ построения своего мира, своей системы координат. Например, я ухожу, по–настоящему отрываюсь от окружающей меня действительности, когда погружаюсь в книгу. Я получаю возможность создавать жизнь по моему желанию, перемещаться в любое время, общаться с любыми людьми на любые темы. В реальной жизни ведь мы все ограничены в выборе собеседников, месте встреч, свободе поведения. Литература стала моей территорией абсолютной свободы.

Я всегда хотел снимать игровое кино, однако сейчас понимаю, что мне повезло, что жизнь сложилась иначе. В кино я, как режиссёр, завишу от многих факторов — от актёров, операторов, композиторов, финансов. Надо всех уговаривать, превращать в своих союзников или просто заставлять выполнять то, что мне нужно. А в книге я — Бог, единственный Творец. Если кому–то что–то не нравится, то меня это мало интересует. Я выворачиваю себя наизнанку, рассказываю о моих мечтах, перекрашиваю реальные события моей жизни в любой цвет, встречаюсь с любыми женщинами, страдаю и радуюсь столько, сколько мне угодно. Создавать книги — это увлекательная игра.

Главное — не превращать эту игру в профессию.

Ну вот, пожалуй, всё на этот раз.

Андрей

02.11.07

Здравствуйте, Андрей!

Прошу прощения, что не смогла во время Вам ответить! Приболела, не подходила к компьютеру. Сегодня стало лучше, открыла почту, а там письмо от Вас! Сразу как–то тепло на душе стало. Спасибо!

Хочу попросить Вас не обращаться ко мне на «Вы». Не люблю я этого, если честно. На работе все «выкают», а я воспринимаю это как нечто показное и лукавое. Я ещё достаточно маленький человечек, «Вы» — это не для меня.

Ваше мнение про «Своды лжи» меня, признаться, очень удивило. Да, я согласна с тем, что подзаголовок не совсем стандартен. Да, некоторых он, может, немного настораживает, но я считаю, что в этом и есть его изюминка. Хочу Вам напомнить, что я начала знакомство с Вашим творчеством именно с этого произведения, хотя у меня на полке лежат и все остальные Ваши книги, тихо ждут своей очереди. Меня заинтриговал подзаголовок, я никогда не встречала романа о спецслужбах. Именно это сочетание и стало решающим фактором в моём выборе! Если так подумать: ну, кто я такая — среднестатистический читатель, значит, я смело могу представлять мнение определённого круга потребителей печатной продукции. Так вот, со всей ответственностью заявляю: Вы всё сделали правильно! Я думаю, что тут дело не в подзаголовке, а в большинстве читателей. Люди покупают книги, как нечто позволяющее скоротать время (на работе, в поездке, в очереди). Может, для некоторых словосочетание «роман о спецслужбах» подразумевает собой не обычное лёгкое чтиво, а что–то более серьёзное, для прочтения которого, нужна обстановка позволяющая, как минимум, сосредоточиться, что невозможно сделать в транспорте, например. Не стоит забывать и о том, что этот подзаголовок прежде всего необычный и новый, а это большинство (всё–таки пока ещё) пугает. Люди стали очень консервативны и зажаты. Всевозможные рамки, принципы и ярлыки просто задушили индивидуальность в людях, они стали обычной серой массой с запрограммированными мыслями и поступками. Это ужасно! Все стали похожи на какое–то стадо. Бездумное и легкоуправляемое стадо дикарей. Вполне возможно, что слово «роман», действительно, настораживает мужскую часть читателей, а «спецслужбы» — женскую. Ну, не знаю, мне всё нравится.

А почему «невероятно, что Вы даже плакали»? В этой фразе есть еле уловимая, но такая необходимая, нотка неуверенности в своих силах. Вы до сих пор не осознали, что действительно очень талантливы? Индивидуальны, неповторимы, многогранны и восхитительны? Вот, что, действительно невероятно! У Вас настоящий дар. Просто призвание писать книги. Каждое слово на своём месте. Страшно начинать читать «Эон памяти», если даже Вы сами говорите, что повод расплакаться там найдётся. Мне нравится, что Вы ещё не заболели звёздной болезнью. Так много талантов сгубила эта беспощадная зараза. Очень многие остаются талантами, только пока это не осознают. Берегитесь!

Про отношение к родным людям — это Вы всё правильно написали. Каждый расставляет свои приоритеты по–своему. Когда–то лет восемь назад, я достаточно серьёзно увлекалась актёрским мастерством. Ходила в театральную студию при моем колледже, участвовала в различных городских конкурсах на эту тему. Тогда у меня, ведь и в правду, совсем не было личной жизни! Победа в очередном конкурсе чтецов была для меня смыслом жизни. Я уже и забыла про это! А сейчас читаю Ваше письмо, понимаю, что тогда была совсем такой же. И знаете, однажды я победила… Победила ВСЕХ, прошла ВСЕ этапы, получила самый–самый главный приз (зачисление в ГИТИС) и вдруг остановилась. Замерла. Мне стало жутко. Я так и не воспользовалась этим, когда–то таким заветным, подарком судьбы. Эту историю я уже давно забыла… Теперь сижу и перебираю события в памяти… Спасибо, что помогли вспомнить.

Да, я могу понять Вас, творческих людей. Свои приоритеты я тогда пересмотрела. До этой минуты, я ни разу не жалела об этом. Вы так вдохновенно рассказываете о мире, в который погружаетесь, создавая книгу! Я Вам завидую, Вы не разучились фантазировать, мечтать! Это так чудесно! Редко кто может этим похвастать. Далеко не многие могут себе это позволить! Вы творите свой мир в каждом произведении. И в правду, как Бог! Это здорово. На протяжении всей жизни я тоже очень любила и люблю мечтать, фантазировать. Перед сном, например, представляешь себе счастливое будущее, прорисовываешь его до малейшего камушка. Или переписываешь неприятную ситуацию, которая случилась днём. Подбираешь другие слова, интонации и вот, уже твой недавний обидчик наказан, а ты снова на коне. Это завораживает, успокаивает и, наверное, даже продлевает жизнь. Только с годами на это совсем не остаётся времени, сил, да, и по другому теперь смотрю на мир. Меня перестаёт, к сожалению, успокаивать перерисованная ситуация, я становлюсь более реалистична. А Вы такой молодец! Это так здорово, что Вы не разучились фантазировать! А то, как Вы это передаёте на лист бумаги — это Божий дар!

Я обожаю Ваш стиль. Иногда думаю, что некоторые события книги основаны на реальных переживаниях, пусть не на все 100 %, но хотя бы на 10. Это заставляет по–другому смотреть на многие события. Вы говорите, что главное не превращать игру в профессию… Несомненно. Так надоели эти штампованные авторы книг «на одно лицо». В Вас есть изюминка, нет избитых штампов. И это сразу выделяет Вас среди других. Вы представляетесь умным и мудрым мужчиной, со своим взглядом на время. Я думаю, что Вы немного романтик и философ, может, даже в каком–то смысле борец за правду и справедливость. Это удивительные качества, их так не хватает современным людям. Ещё так много хочу сказать, но ужасно болит голова, трудно сосредоточиться. В другой раз обязательно напишу про Вашу режиссуру.

Спасибо за терпение.

Лена.

08.11.07

Здравствуйте, Андрей!

До сих пор в шоке, что Вы мне ответили. Честно — не ожидала. Ведь Вы — знаменитый писатель, о книгах которого говорят многие в индеанистском (и не только) мире.

Спасибо огромное, это очень приятно!

Итак, о себе: в обычном мире моё имя звучит достаточно прозаично — Наташа. Такое имя носит каждая третья девушка в моём городе и это невесело, потому что энергетика имени, каким бы сильным оно ни было, просто рассеивается, как утренний туман под солнечными лучами. В нашем классе было восемь Наташ, в училище — пять, в институте где–то 2–3 на каждом факультете. В общем, согласитесь, не очень интересно.

Фамилия у меня русская — Дубовая, как у многих в нашем городе — до России рукой подать, и мои предки были оттуда, с Курской области. Остальные пришли из Полтавской, Харьковской и Хмельницкой областей. Живу я в городе Сумы, на Украине. В данный момент работаю инженером по научно–технической информации в одном НИИ, хоть это и не мой профиль. Но работы у нас сейчас не найти, а высокооплачиваемой и тем паче. Наоборот, сплошные сокращения да увольнения. Но по сравнению с работой медсестры, а я ею 13 лет была, очень даже неплохой вариант. А университет я закончила заочно по двум педагогическим специальностям — Биология и Английский язык.

Скажите, а как родился Ваш псевдоним? Вы ведь индеанист, по крайней мере я видела Вас в индейском костюме. Если судить по книге «Тропа», Вы неравнодушны к Лакотам.

Я пыталась заказать через издательство, но они, по–моему, не очень–то хотят связываться с украинцами — наши народы кто–то здорово разводит и ссорит между собой. Это очень грустно, потому что у меня есть родственники и в России и в Беларуси. Я с ними очень стараюсь поддерживать отношения, хоть это и очень дорого.

Да, здорово было бы получить книгу от самого автора, а с автографом — ещё круче! Но это уж как получится. Одна наша индеанистка из Киева, Огневая Пчёлка (Лена Осипова) собирается в Москву, принимает заказы. Не знаю, знакома ли она Вам и какие отношения, но пока у меня других вариантов нет. Ладно, извините за длинное письмо — это мой недостаток, сильно увлекаюсь.

Очень рада, что Вы откликнулись, приятно было пообщаться. У нас тут взахлёб читают и обсуждают «Тропу». И ещё есть какая–то у Вас книга, я название забыла, об освоении Сибири — тоже интересная тема! Теперь всё.

Наташа — Чёрная Волчица. г. Сумы, Украина.

8.09.2006

Наташа, приветствую Вас!

Тот факт, что Вы не можете найти моих книг на Украине, говорит лишь подтверждает мои подозрения, что издатели не очень–то обеспокоены вопросом распространения книг, хотя вслух и все хором они жалуются на плохую систему реализации, но в действительности не прилагают серьёзных усилий, чтобы их книги попадали в регионы и другие страны.

Насколько я помню, все мои «индейские» книги, выпущенные издательством «Детектив — Пресс» в 2001 году доползли до Новосибирска лишь три года спустя. А ведь это территория России, а не дальнее зарубежье.

Что я могу сказать про мой псевдоним…

Мечтаю сочинить какую–нибудь красивую легенду о том, как где–нибудь высоко в горах или глубоко в лесу мне было откровение — заговорил со мной олень или пичужка какая–нибудь и сообщили мне моё имя. Или, например, во время поездки по Америке я разговорился с индейским шаманом и от него получил имя, за которым стоят века печальной индейской истории. Но — увы! — ничего такого не было.

Имя Дремлющий Ветер я получил на одном из Пау под Питером. Подробности теперь уже вряд ли вспомнятся, но точно помню, что имя пришло одному человеку во сне: якобы была какая–то мистическая встреча на переправе через ручей, и духи будто бы сказали, что на этой переправе живёт ветер и что–то ещё и ещё в этом роде. Если выбросить все «вокруг да около», то духи велели передать мне, что меня зовут Дремлющий Ветер и что вскоре мне предстоит стряхнуть с себя дремоту и вот тогда–то…

Не знаю, наступило ли это «тогда–то», но на следующий год я написал «Тропу».

На вопрос — как мне удаётся собрать материал воедино — ответить трудно. Я баловался сочинительством с детства, но профессионально занялся литературой не так давно. «Тропа», «Хребет Мира» и в первую очередь «В поисках своего дома» — книги писателя–любителя. Я не выстраивал сюжеты, даже не догадывался, куда они заведут меня. Я просто погружался в атмосферу, обрастая какой–нибудь сценой, от которой можно было бы оттолкнуться, и понемногу начинал двигаться. А куда — Бог весть… Появлялись новые персонажи, о чём–то говорили, что–то делали. Когда их становилось много, они волей–неволей спутывались своими судьбами, и вот тогда–то я мог уже поиграть ими. Но важнее всего для меня было желание поделиться моими чувствами, переживаниями, сомнениями, родившимися по мере погружения в историю Дикого Запада. Попасть туда, примерить на себя то зло и добро, которое культивировалось в мире индейцев и трапперов — вот была задача. Поговорить о жизни и смерти, о любви и ненависти. Разумеется, огромное влияние на сюжет и краски моих книг оказывают этнографические подробности, которыми я буквально оброс во время изучения истории и этнографии степных индейцев. Они в прямом смысле слова давят на меня и требуют выхода. Поэтому их так много. Они правдивы, но случается, я позволяю себе добавить некоторые штрихи от себя или перебросить что–нибудь из одного племени на другое, если это «выгодно» для сюжета. Но это касается только конкретных персонажей, а не племён в целом. Я ни в коем случае не переиначиваю историю и не перекраиваю традиции народов.

То, о чём я позволяю себе рассуждать, и многие описываемые мной сцены нередко вызывали в среде индеанистов протест. Я наслушался всякого. И прежде всего, пикировки в мой адрес происходили в связи с тем, что я позволил себе прикоснуться к сексуальной жизни туземцев. Для многих эта область была табу, отсюда и резкость суждений. Но остался на своих позициях. Мне хочется, чтобы мир индейцев в моих книгах был не раскрашенной картонкой, а многогранным и живым, более многогранным и более интересным, чем наша «цивилизованная» жизнь, даже если на самом деле он гораздо скучнее и грязнее. Мне нравится создавать мир, в который читателю захотелось бы уйти.

Мне вообще нравится, когда перед людьми распахиваются двери в большие и разные миры. Сам обожаю уходить в них.

Вот, пожалуй, и всё, что могу рассказать на эту минуту.

Андрей Ветер

Здравствуйте, Андрей!

Так приятно было вас наконец–то услышать по телефону! Наверное, как человек не особо зрячий, я давно уже начала придавать значение голосам и интонациям, поэтому больше слушала. Это было приятно ещё и потому, что общались Вы со мной нормально, без всякой звёздности. Не обижайтесь, просто сталкивалась уже с такими — чуть брошюрка какая вышла — и уже нос воротят, своих не узнают.

Судя по всему, Вы произвели на нашего шефа неизгладимое впечатление — едва ли не большая часть его интервью о поездке в Москву была связана с Вами, честно — без лести! По–моему, он от вас в восторге и от подаренных Вами книг тоже. Он кое–что успел уже прочитать в поезде и взялся пересказывать сюжет. Очередь на прочтение уже увеличилась вдвое. В общем, в Сумах вас читают, поздравляю!

И я Вам очень благодарна за такой щедрый подарок — я даже не предполагала, что посылка будет такой большой! С меня причитается и не спорьте! Мне ещё никто не писал таких прекрасных слов, честно! А ещё мой начальник назвал Вас моим другом, и мне это было приятно. Конечно, Вы старше меня, но только настоящий друг может сделать то, что сделали сейчас Вы. Я этого не забуду!

Я Вам желаю всего самого наилучшего и поскорее дописать третью часть «Коридоров событий» на радость всем нам! Очень уж любопытно — что же будет дальше?

С уважением, Наташа Волчица.

01.05.07

Привет, Андрей!

Мне привезли твою книгу «Во власти мракобесия» (это всё, что было в книжной лавке на данный момент). Сразу скажу, это мой первый опыт читать что–то из художественной литературы, зная лично (хотя бы в детстве) автора. Это меняет восприятие и больше похоже на разговор, чем на чтение. Ты прав, можно разговаривать и таким образом. Только я не могу ответить так же.

Конечно, я бы хотел прочесть что–нибудь более художественное, ну скажем, философское или просто о жизни и любви… хотя атмосферу ты передал точно, я со всем этим соприкасался (на более низком уровне, конечно), поэтому всё знакомо.

В одном фильме (не помню, как называется) один слепой герой (его играл Аль Пачино) сказал, что есть люди просто хорошие, которые делают добро, потому что знают, что это хорошо, а есть люди целостные, которые делают добро, потому что не могут иначе… Вот мы и живем еще, пока такие люди рождаются…

Может, буду в Москве на Новый год, тогда сам найду и другие твои книги… Мне ужасно интересно…

Саня Болдин

15.11.07

Саша, здравствуй.

Извини, что не ответил сразу — тут какая–то непролазная суета вдруг образовалась (издатели, планы, развод с издателями, перекройка планов и т. п.)

Да, я согласен с тобой, что читать книгу, написанную знакомым человеком, — это накладывает особый отпечаток.

Если в двух словах о «Мракобесии» и вообще всей этой милицейской трилогии, написанной в соавторстве со Стрелецким, то она не совсем отражает мой стиль. С профессиональной точки зрения я с задачей справился, но у меня во многом были связаны руки, потому что главная сюжетная линия была строго оговорена. Ну и всякие мои интересы типа этнографии и эротики тоже не могли там найти своего места.

Ты говоришь о философии. Тут уж я даже перебрал, потому что главный упрёк в адрес этой трилогии был такой: ну разве менты умеют так рассуждать? Разве они читают Сенеку или Миллера? Так что приходилось сдерживать себя.

Если дойду у тебя руки до «Белого духа», то там ты найдёшь гораздо больше. И там уж я писал от души — от моей и только моей души.

Буду счастлив, если тебе понравится.

Буду рад увидеться с тобой, когда заглянешь в Москву.

Андрей

20.11.07

Здравствуй, Андрей.

Спасибо за письмо. Я тоже стараюсь отвечать сразу на письма, но иногда не получается, это верно. Если буду в Москве, то обязательно доберусь до твоего «Белого духа» и буду рад встретиться с тобой.

Индия и наша дружба, которая была наполнена каким–то творческим духом (благодаря тебе, ты же был старшим!), оставили неожиданно очень глубокий след в моей жизни и душе. Мне кажется, я всё помню в деталях. Читая на твоём сайте «Эон памяти», картины нашей там жизни оживают в памяти. Ты упоминаешь фамилии, шпионские дела (о которых известно было даже детям, это точно!), и я вновь там… Я уже не говорю о том, что я женился на девушке, с которой познакомился в Индии (в десять лет). Ты из другого мира, мира художников, а мне очень интересно увидеть мир другими глазами. Я лишь недавно, лет в сорок, понял, что одних глаз, ушей, головы мало, чтобы увидеть, услышать и понять… Художники (в широком смысле) имеют дар показать нам свой мир, и именно поэтому человека так тянет к художественному творчеству.

Так уж случилось, что большинство моих друзей, с кем я учился в школе и в институте, ушли в 90‑х в бизнес. Мы и сейчас работаем вместе, как большая семья. Я даже не могу сказать, что я вообще когда–либо работал. Но всё же это замкнутый мир. А время пришло, когда нужно открываться, появилась такая потребность… С помощью Одноклассников. ру я наткнулся на одноклассницу из театрально–телевизионного мира, и, должен сказать, мы с какой–то жадностью «набросились» друг на друга. Короче, столько хочется узнать и рассказать… и про заурядное бытие, и о философии, и о религии, и об эротике (это для меня особая тема тоже). Поэтому буду ждать встречи с твоими книгами и с тобой с нетерпением.

Саша.

21.11.07

Привет, Саня.

Знаешь, я, когда работал на TV, соприкасался с разными людьми, снимал разные сюжеты — от интервью с Чубайсом до рейда по нарколабораториям в подвалах Питера. Эпизод с клубом Мити — Кочерги («Во власти мракобесия») тоже взял из собственного опыта.

Разумеется, старался и с творческими людьми общаться. Но должен сказать тебе, что в большинстве своём они меня разочаровывали. Всякий раз я ждал от них того самого «особенного» мироощущения, которое должно было увести за собой в неведомые поэтические дали, однако наталкивался в основном на примитивных тусовщиков. Оказалось, что для большинства из них творчество — эпатаж, ничего «от себя» они не способны сказать, творить ничего не хотят да и не умеют.

Есть, конечно, и настоящие художники. Видел таких и с некоторыми был в очень хороших отношениях. От них напитывался творческой энергией. Обожаю талантливых людей. Обожаю талантливые произведения. И всегда чувствую себя рядом с ними бездарностью, потому что не сделал именно того, что сделали они, не сделал именно так, как сделали они. Про музыкантов вообще не говорю — тут я абсолютный ноль, а потому завидую им доброй завистью и восторгаюсь ими от всей души.

Последнее время я чувствую, что из меня что–то уходит. Что–то очень важное. Как раз сейчас, когда меня начинает узнавать всё больше и больше людей, когда я получаю всё больше и больше хвалебных писем, во мне начал угасать творческий огонь. То ли я не понимаю, зачем всё это нужно, то ли сказать больше нечего. И мне страшно спросить себя — как быть дальше. А вдруг я не захочу больше ничего написать?

Может, сказывается изолированность последних лет — я замкнулся в моём мире, нахожусь всё время один на один с компьютером, не вижу людей, не вижу окружающей жизни, а если и вижу, то лишь через телевизор — а там только грязь, коктейль отрицательных эмоций.

Вот появились Одноклассники. ру, и как–то на сердце чуток посветлело, повеяло надеждой на живое общение, правда, пока не встречался ни с кем.

В девяностые всех разбросало, всё изменилось очень быстро. Друзья исчезли, и я невольно задаюсь вопросом: а были ли они вообще? или раньше они только казались друзьями? Может, мы просто очень легко награждали этим званием тех, кто был лишь случайным знакомым?

Дружба — это почти любовь. Даже не почти, а любовь, только как–то иначе выраженная.

Напиши, чем ты занимаешься? Давно ли отпустил бороду? Я тебя с бородой не представляю (одна фотография не даёт пока моему воображению достаточно пищи). И вообще не представляю, какой ты, потому что помню только индийского тебя.

Сколько людей оттуда «вышло» — из Индии! И все вспоминают на городок. Кто ездил туда потом, непременно старались попасть на нашу территорию.

Кто же твоя жена? Кого ты приглядел в десятилетнем возрасте? Удивительно! Индийский след!

Андрей

21.11.07

Привет, Андрей.

Ты обозначил некие болевые точки (творчество, талант, угасание, изолированность), поэтому хочется бросить все дела и писать что–то… Но сначала о себе.

После Индии пошёл в спецшколу английскую по месту жительства (по английскому и русскому была твердая тройка…), потом в МИФИ, закончил с красным дипломом, попал в аспирантуру, защитил диссертацию в 1992 (с детства мечтал иметь ученую степень!) и всё,

научная деятельность закончилась по социально–экономическим причинам. Но 7 лет в МИФИ после окончания — это было прекрасно. У нас была замечательная лаборатория и гениальный шеф (от него зависели все «научные» чиновники, и нас не трогали), т. е. вокруг были талантливые люди, я жадно учился у них. Поездки на конференции в Бакуриани, Томск, постоянные споры, прокуренные кухни во время «мозговых штурмов», «пьянки» после защит в подвале радиоизотопной лаборатории. Это было как в кино… Моя детская мечта осуществлялась…Но когда в 1992 в нашу комнату стали складировать сахарный песок (по распоряжению завкафедрой), мой шеф сказал нам — уходите, науки больше не будет. Шеф ушёл поднимать ТВ, а мы вдвоём с моим коллегой присоединились к другим ребятам с нашей же кафедры и оказались у самого основания компьютерного бизнеса. Так уж получилось, что именно физики стали основателями ИТ (информационные технологии) бизнеса в России. Тогда — это была романтика…

Как видишь я не стал ни ученым, ни бизнесменом. Но боюсь, это и есть моя сущность — я просто романтик (но совсем не легкомысленный), мне интересно всё, что новое и красивое. В математике я любил выводить формулы, доказывать теоремы, строить изощрённые аналогии. Привлекала изящность и красота самих выводов. Сама цель была не так важна, именно поэтому я бы никогда не стал настоящим учёным. Мне не так нужна истина, как мне нравится к ней путь. В бизнесе привлекал новый мир, новые задачи, свободное общение с людьми из США, Великобритании, Германии, Тайваня, возможность путешествовать… Короче, свобода (это ведь были только 90‑е)! Теперь я оказался в изоляции, вдали от бурных бизнес процессов, все поставщики и переговоры уже давно в Москве… Я не творец, а больше созерцатель страстный и аналитик изощрённый. И пишу тебе об этом искренне, от души… как есть. Мне нечем похвастаться. Но всё же самое главное у меня есть друзья, которые меня любят, а я люблю их. Ты прав, дружба — это любовь, а без неё нет ничего. Любовь — это и есть тот святой дух. Но первым, кто обратил на это моё внимание, был мой самый юный друг, Наталья — «я не могу просто дружить, я хочу, чтоб меня любили…» Любовь — это и есть тот святой дух (об этом кто–то наверняка уже писал, но я дошёл до этого сам), который наполняет душу… Это основа моего мировоззрения.

А девушка, Ирина, которая стала моей женой, училась с тобой в одной школе (нелегальном 5-ом классе — в помещении клуба, ты был тогда в 6-ом). Такая как все, ты её не мог запомнить, но когда я её встретил в 1980, то она уже была красавица. Ну, пожалуй, всё о себе…

Пиши, когда сможешь.

Саня.

Андрей, когда же была эта встреча с женщиной–великаном?

Вы еще жили в доме 6 (я помню эту тёмную комнату, кожаные кресла и диван, и проигрыватель марки Dual), а ещё при мне всё замтогпреды переехали в специально построенные для них квартиры в доме 5 (там где я жил в кв 1), т. е. получается это могло быть, когда я ещё был там… Ты никогда не рассказывал… или это случилось, когда ты приезжал только летом, и мы уже не виделись.

Да, тебе повезло, я еще никогда не прикасался так близко к чему–то таинственному… Только во сне я часто бываю в реальных земных местах, которые, однако, никак не связаны с реальным миром… А рассказчик ты хороший, читается очень быстро — значит, нет лишних слов (из песни слова не выкинешь, как говорят). Для меня это важно, я читаю медленно и поэтому не могу читать просто так, если нет интереса. Каждая прочитанная страница должна толкать меня к следующей, если этого не происходит, то она, как правило, оказывается, последней из прочитанных.

Я люблю копаться в памяти, иногда пытаюсь восстановить картину в деталях, сам процесс увлекателен, но совсем не живу ими и тем более не плачу об ушедших годах. Ты прав, это не нужно делать, даже если они были лучшими, поскольку лучше пополнять память новыми впечатлениями и событиями, прошлое уже твоё, и его никто не отнимет…

Саня

Саня,

Начну с женщины–великана. Этот сон (или бред? или явь?) случился, когда я жил в доме № 6. Сейчас для меня это — из области того, чего не было. Наверное, потому, что я не последовало развития: я не поумнел, не поглупел и вообще никак не изменился после того видения. Да и вспомнилось оно как–то случайно, вроде без повода. Просто вспомнился тот огненный шар, а потом и остальное. Может, в каком–то сне пришло что–то, что напомнило о великанше.

Да, покопаться в прошлом я тоже люблю. И вспомнить ощущения. Они очень ценны для меня. Иногда удаётся восстановить в памяти (?) даже запахи.

Комната с чёрным кожаным диваном и креслами… Проигрыватель «Dual» и чёрный катушечный магнитофон «Sony»… И окно во дворик военного атташе…

Возвращаясь к теме работы и теме коллег. Могу только порадоваться за тебя. Моей жене тоже всегда везло на коллег — и профессионалы были, и люди хорошие. А вот мне с профессионалами не везло. Даже во ВГИКе мои мастера больше любили о жизни поговорить, а не режиссуре рассказать. Хотя встречались мне и высочайшие в своём деле профессионалы. Всегда хотелось, чтобы такие были рядом, чтобы можно было поспрашивать их, чтобы. Но чаще приходилось собирать всё по крохам — там и тут.

Мне кажется, что научное открытие (и просто удачный результат) в определённой мере сродни появлению произведения искусства. Учёные испытывают тот же восторг продвижения к своей цели, восторг ожидания, восторг осознания чего–то нового. А потом — рождение окончательного продукта.

Творчество — это суть жизни, в чём бы творчество ни проявлялось. Если нет творчества, то нет развития, нет настоящего познания. Ведь познание без осмысления превращается в банальное поглощение (как жратва). А осмысление предполагает выводы, выводы тянут за собой решения и действия. То есть происходит движение.

Что–то у меня сегодня мысли пляшут отдельно от меня.

Пожалуй, остановлюсь.

Андрей

23.11.07

Нет–нет, Андрей, все точно…

Движение (развитие) предполагает наличие Пространства или точнее Пространства — Времени (непрерывного множества точек–событий). В моем понимании (похожем на некоторые теософские построения) существует два Пространства: материальное, где движется материя, и духовное, где движутся мысли. Человек — это единственная связь или канал между ними, через который может происходить обмен или взаимодействие (а может и не происходить). Это взаимодействие и есть познание и творчество, если оно имеет место. Или по–другому, человек работает как теплообменник между двумя резервуарами. «Тепло» мыслей изменяет мир материальный, а «тепло» материи (творческая деятельность) двигает или развивает мысль.

Саня.

23.11.07

Привет, Саня.

Пожалуй, ты прав — насчёт нехватки времени.

Не столько даже его не хватает, сколько не хватает себя, чтобы заполнить время.

Закончил книгу и теперь нахожусь в раздрипанном состоянии: не могу найти себе применение. Надо браться за другую (есть вещи, которые начаты и висят в незавершённом виде), но, во–первых, мешает ощущение, что это ни хрена никому не нужно, во–вторых, надо ведь и деньги где–то добывать. Так что голова никак не может освободиться от денежной озабоченности (за книги совсем перестали платить) и целиком отдаться творчеству, как это бывало раньше.

Поэтому ты уж меня извини, что не сяду за письмо. Мне всё время кажется, что писать не о чем, рассказывать нечего (разве что кто–то спросит о чём–то); сам же я из–за моего какого–то рассыпанного состояния не могу предложить ни темы, ни даже задать вопрос (разве формально спросить: как дела?).

Вот встряхнусь немного, возьму себя в руки, утрамбую в голове очередную порцию самоубеждения, что всё у меня в полном порядке. И сяду за письма.

Но это не означает, что ты не можешь писать мне. Пиши. Мне нужны хорошие вопросы.

Андрей

14.12.07

Андрей,

Найти себе применение, быть кому–то нужным. Пожалуй, нет ничего важнее этого. Для меня это абсолютно важно. Я думал, творцы что–то делают, потому что не могут этого не делать и вовсе не задумываются над тем, нужно это кому–нибудь или нет. Ведь многие так и остаются невостребованными в своё отпущенное земное время, но, тем не менее, рисуют, пишут, снимают, создают… Мысли (идеи) толкают их к действию. Сейчас я готов делать что угодно, если чувствую, что это нужно кому–нибудь, и могу это делать лучше других. Хотя порой и ухожу в себя, в мир идей, незаконченных мыслей. Тогда процесс осмысления становится главным. К сожалению, правда, это уже не может стать содержанием моей жизни в полной мере. Меня почему–то тянет к людям всё сильнее…

Вряд ли я могу задать хороший вопрос, хотя где–то чувствую, что мысли, которые приходят тебе и мне, похожи, и мы идем параллельными курсами, хотя и на большом расстоянии. Даже прочитав одну твою книгу, я был удивлён, что многие «лирические» отступления (рассуждения героев) очень похожи на мои собственные мысли. Собственные — потому, что я не так много прочёл книг в своей жизни, чтобы у кого–нибудь их позаимствовать. Хотя вот это вот и может быть вопросом… но он настолько стар — существует ли мир идей, мысли рождаются разумом человека или существуют вне его? Почему они так похожи у людей? Опять возвращаться к Платону или ещё дальше… Наверно, не стоит. Меня сейчас другое вдохновляет на жизнь. Одна девушка (бывшая сотрудница) вдруг неожиданно поделилась со мной самым сокровенным, и этот необыкновенный уровень доверия, как прикосновение к чему–то очень нежному и хрупкому, привёл меня в такое блаженное состояние, вызвал чувство неземной прямо–таки радости. Почему?

Рад, что ты прислал несколько строчек. Когда будут мысли, пиши. Пиши, даже когда их нет, но писать хочется…

Саня.

15.12.07

Здравствуй, Андрей!

Честно говоря, не знаю, почему пишу это письмо. Может быть потому, что не хочу уходить по–английски, а может просто, потому что, как и всякому человеку, хочется говорить… Я не писатель, и мысли у меня с трудом ложатся на бумагу в виде слов, но все же есть две темы в твоём творчестве, которые мне очень близки. Это эротика и, как бы назвать её, религиозная метафизика, может быть. Но они для меня неразрывны.

Начнём с того, что я люблю чёрно–белую графику — музыку линий, и иногда мне кажется, что женщина в графике — это музыкальное произведение, это гармония линий, как гармония звуков… Когда женщина двигается, я не смотрю, а больше слушаю и боюсь, что появится фальшивая нота. Я люблю женское общество, оно меня заряжает, делает более живым. Дело даже не в сексуальных желаниях. Женщина обладает властью, которая простирается дальше материального мира, властелинами которого, может, мы, мужики, и являемся. С женщиной ассоциируется красота, любовь и жизнь. Поэтому для меня, бесспорно, женщина стоит в самом центре мировоззрения. Я долго живу в свободной Голландии, знаменитой своими красными фонарями, где почти всё побережье — это нудистский пляж, где, как и в Скандинавии, нет мужских и женских саун (есть женские дни, но нет мужских), и может поэтому, в частности, мне кажется средневековая христианская мораль, насаждаемая обществом, бесчеловечна. Ты прав, влечение к наживе, к богатству поощряется, а вот влечение к женщине объявляется грехом… А ведь могло быть всё иначе… Греки и другие народы никогда не прятали своего тела, а что собственно прятать (прятать нужно только заплывшие жиром безобразные тела)… Даже сам половой акт, это больше способ медитации, ведущей к потере контроля над своим телом, это желание раствориться в красоте, утонуть в этой музыке… Но в этом то и суть настоящей морали — сделать человека низменным вечно кающимся грешником, превращая красоту в средство наживы, заменяя прекрасное неким peepshow (2 евро/мин)… Приятным является тот факт, что у тебя бродят похожие мысли. Пока я не нашел лучшей опоры для своего мировоззрения, чем ту реальность, которой является истинная женщина, данная нам в ощущение в своем образе, звуках, движениях, реакциях, дающая тепло (душевное тепло–любовь) и смысл жизни. Именно отсюда я и строю (в голове) свою метафизику…

Возвращаясь к началу, скажу, что не знаю почему, но мне бы хотелось, чтобы ты знал об этом.

Пока! Саня.

03.04.08

Саня! Здравствуй, дружище!

Признаюсь, твои слова про «уход по–английски» меня поначалу напугали. Куда, думаю, ты собрался уходить? Прощание — вдруг и навсегда?

Потом решил, что это связано и с Одноклассниками, и с моим молчанием… Я‑то с Одноклассников удрал, потому что они (по большому счёту) не оправдали моих ожиданий. Передо мной, когда я увидел знакомые имена из юности и детства, сразу замаячили объятия друзей, поцелуи, долгие разговоры… Но никто ни к кому в объятия не бросился, завязавшиеся было переписки понемногу угасли. Поток первых бурных эмоций быстро иссяк. И у меня тоже… Началось какое–то подозрительное «приглядывание» к народу: кто о чём пишет, кто какие фотки вывешивает и чем похваляется. Оказалось, что почти все для меня — чужие. «Кто ты теперь? Где ты теперь? Сколько у тебя теперь?»… И всё.

Я всегда хотел, чтобы рядом (или в пределах досягаемости письма) были люди, с которыми можно разговаривать искренне и с которыми можно говорить об искусстве. Оказалось, что подавляющее число людей склонно говорить только о благосостоянии. Всё у них крутится только возле этой темы.

Мечты о возвращении друзей быстро рассыпались, потому что все мы теперь стали совсем другими. И я другой стал. Чрезмерно требователен к людям, категоричен, легко отворачиваюсь, если вижу невнимание к себе. Как писатель, я очень раним, и меня жутко задевает, когда самые близкие знакомые (теперь уж не скажу «друзья») меньше всего видят во мне то, что для меня было важнее всего в последнее время. Я имею в виду литературу. «Нет пророка в своём отечестве, не лечит доктор в своей деревне…» и так далее.

Раньше я держался за людей. Теперь — нет…

Но едва почувствую внимание к моему творчеству, я готов броситься к человеку на грудь. Мне не нужно, чтобы ценили меня (что я есть?), мне нужно, чтобы ценили плоды моего труда, потому что весь я вложен в мои книги… Я не нуждаюсь в похвале (на хрен она мне сдалась!), но я нуждаюсь в разговоре. Иногда готов сидеть в компании полудурков — лишь бы хоть кому–то вывернуть душу. Мои книги — это просто мои разговоры… Выговариваюсь, когда назреет…

Были бы в достатке собеседники по жизни — не было бы моих книг, весь ушёл бы в разговоры и споры. Но не оказалось в последние пятнадцать лет людей, с которыми можно общаться, поэтому я отдался бумаге. Она принимает меня без сопротивления. Она — стала ближайшим другом. Или просто гарантированным приёмником моих переживаний, размышлений, излияний… Иногда молчаливый слушатель важнее надёжного друга, который выручит из беды…

Ты стал писать мне письма, которых я ждал давно. Именно таких — писем изнутри я всегда хотел от других. Но почему–то переписка оборвалась. Пожалуй, причина во мне. Последние полгода у меня туго работает голова. Вернее, работает она прекрасно, но я дал себе какую–то непонятную установку, которая не позволяет мне размышлять «просто так». Я жду вопросов откуда–то и не могу написать ничего без этих вопросов. У меня из–за этого буксует очередная книга. Есть замысел, есть форма (новая для меня), есть и сюжет, но никто не спрашивает ни о чём, а самому себе отвечать на вопросы, которых нет, или убеждать себя в том, в чём меня убеждать не нужно, — это лишает меня сил.

Я даже стал опасаться, не умерло ли во мне творческое начало, не кончился ли я как писатель…

Так что ты прости мне моё долгое и почти хамское молчание.

Теперь о твоём письме. Вернее, о женщинах.

Магнетизм их природы мне непонятен. Женщины сильнее мужчин, потому что мы порой превращаемся в неуправляемых существ, когда мечтаем о женщине. Мужчина чаще становится рабом женщины, чем женщина рабыней мужчины.

Тут Создатель потрудился изрядно. Женские формы меня завораживают. И красота не в молодом теле, не в упругости кожи, не в длинных волосах. Нет, красота женщины (для меня) — тайна. Не случайно красивых женщин в средние века волокли на костёр, объявляя их ведьмами.

Бог сотворил эту красоту, а человек швырял её в костёр, потому что не мог устоять перед её чарами и боялся этой красоты…

Что такое форма — для меня до сих пор неразрешимая загадка. Иногда я вижу что–то (старое дерево, изогнувшуюся кошку, танцующую балерину…) и чувствую, как внутри у меня всё сворачивается от восторга. И когда прихожу в себя, пытаюсь «разъять» мои чувства на составляющие, проанализировать их, выстроить какую–то логическую схему, дабы понять, что же в только что увиденном повергло меня в удивительный шок. Линия? Движение? Совокупность их?

И не нахожу ответа.

Иногда я смотрю по ТВ балет и понимаю, что мне хочется схватить с экрана маленькую девичью фигурку, которая поместится у меня на ладони, и съесть её, потому что точёность её, красота её — сладостны на вкус. Именно сладостны. И я понимаю, что нет возможности выразить мой восторг.

С женщиной, когда испытываю такой восторг (очарованный её глазами ли, губами ли, ногами ли, голосом ли — совсем не обязательно, чтобы она вся нравилась), хочется заняться любовью. Не сексом, а любовью. То ласкать её, но максимально оттягивать момент проникновения в её тело. Войти в неё — это уже другое…

Мне кажется, что секс принижает состояние этого возвышенного восторга, потому что секс легко обрывается. Оргазм… и всё… Чем дольше его нет, тем дольше можно любоваться вздувшейся жилкой на Её шее, изгибом Её тела, движением Её глаз… Какие у женщин глаза в это время! В них бы нырнуть! В них бы раствориться! Вот где я был бы счастлив — в стихии женских глаз, наполненных взбудораженным любовным состоянием!

Помню, как в Дели мы жадно искали возможности прикоснуться к этому запретному для подростков миру. Журналы с голыми женщинами! Помнишь, ты нашёл дома, в тумбочке возле окна какой–то журнал? Как долго мы изучали его! А я отыскал у моего отца pocket–book с моделями «Playboy» и несколько журналов «Sexology». До сих помню запах той бумаги — типографская краска долго не выветривалась.

И вот мы прикоснулись…

И погрузились в необъяснимое и неутолимое… Недавно прочитал в одной книге, что состояние голода менее страшно, чем состояние влечения, потому что голод можно утолить, а влечение не утоляется… Должен согласиться с этой мыслью. Мы так и живём в состоянии влечения.

Про христианскую мораль ты вообще лучше не говори мне.

Она чудовищна, как чудовищно всё, что гонит человека прочь от свободы. Церковь — христианская и магометанская — затравила людей. Она заставила человека устыдиться своего естества! Что может быть ужаснее такого стыда? Только насилие над этим естеством, насилие над свободой человека. Другое дело, что разнузданность и чрезмерность быстро ломают человека. Но самодисциплина во всём — это должно быть личным выбором, а не принуждением извне, не следование церковным догмам.

Помнишь, как нам нравился в детстве Тарзан? Комиксов было много. И фильмы какие–то мы смотрели в городе. Наверное, тем они были привлекательны, что там мы невольно соприкасались с человеком в мире Природы. Дикие звери и голый Тарзан… Душа его дышала вольно! И моя душа сливалась с ним, глядя на его независимость… Свобода тела подразумевает свободу духа.

Андрей

03.04.08

Привет, Андрей.

Да, ты прав, мое письмо инициировано твоим уходом из Одноклассников, а мне не хотелось с тобой расставаться вот так, молча. Сам я перестал писать, поскольку хотел сначала прочитать твои книги и там найти ответы на вопросы. Одноклассники помогли найти старых друзей, вспомнить детство и молодость, вдохнули свежий воздух в рутину повседневной жизни, заставили о многом задуматься. Я был пассивен, никого не искал, но был рад, когда ко мне кто–нибудь заходил. Удивительно, но мне за несколько месяцев удалось встретиться виртуально почти со всеми, с кем когда–либо пересекались мои пути. Я даже встретился в феврале со своей одноклассницей здесь, в Амстердаме, просто пригласил, и она приехала, хотя мы не виделись с 1980 года. Её муж говорил, что она с ума сошла — ехать к незнакомому человеку, а она сказала, что уверена, что его знает и поехала. Я был рад, что интуиция не подвела ни меня, ни её — мы оказались совсем не чужими, хотя наши пути совсем не похожи. Она закончила театральный, работала диктором и журналистом на ТВ, т. е тусовки, встречи с известными людьми и т. п. Да, мы стали другими, но если на любом этапе жизни было «неупругое» столкновение (когда возбуждаются внутренние степени свободы), то люди уже никогда не будут чужими. Может, я и ошибаюсь, но пока моя практика доказывает именно это. Я благодарен Одноклассникам и за встречу с тобой. Нам было интересно вместе тогда, и я не думаю, что будет скучно и сейчас. Или лучше сказать, мы были нужны друг другу тогда, а сейчас может ещё больше… Как при вождeнии автомобиля главное смотреть как можно дальше, так в общении с людьми гораздо интереснее заглядывать как можно глубже. Видеть невидимое. То, что мы порой говорим, делаем, как ведём себя не должно смущать и обманывать, это часто лишь фон, нужно поймать ту главную частоту, на которой с тобой говорит человеческая душа. Самому надо, по–моему, вещать на своей частоте постоянно, тот, кто может и хочет, обязательно услышит. Способ или форма такого вещания, конечно, различны, но порой они выливаются в искусство, позволяющее услышать голос души многим. Поэтому искусство не может быть не интересно, поэтому о нем хочется говорить, оно не бывает скучным, если ты настроился на нужную частоту. Не всем дано найти способ вещания, доступный многим, это дар, но у всех есть шанс, что их кто–нибудь услышит. Немного сумбурно, но это я к тому, что общение на глубоком уровне, не менее интересно, чем любое искусство. И я очень дорожу людьми, которые открыты передо мной. Мне больше понятен язык музыки, она быстро захватывает меня. Обожаю

кино, где работа камеры, текст, игра актеров и звук сливаются в один образ. Мастера своего жанра умеют захватывать внимание с самого начала и не отпускать до конца. Вкус литературы я начал понимать не так уж давно, и, дай бог, мне хватит зрения и времени прочитать то, что упустил раньше. Я медленно читал, потому что, наверное, пытался читать художественную литературу как историческую, философскую или как научные книги, пытаясь понять какую–то идею сразу. Недооценивая, может быть, сам язык, я порой не слышал автора, и становилось скучно. Литература для меня оказалась самым сложным для восприятия искусством. Но потом я стал ловить себя на том, что иногда разговариваю с автором или точнее с его героем, что он становится для меня реальным собеседником.

Первый раз это случилось, когда я учил английский по книгам Ирвина Шоу. Кстати, твою книгу «Во власти мракобесия», которую мне привезли, я прочёл быстро, жадно пытаясь увидеть в ней тебя, хотя и понимал, что это будет трудно сделать в силу ее коммерческого характера (по содержанию). И узнал ведь! Прежде всего, твоё настроение. Мне было интересно. Но сначала я должен добраться до твоих «Магистров Времени», там я с тобой поговорю, надеюсь. Как ты прав, когда говоришь, что книга это разговор, и, причём, совсем не односторонний, я думаю. Может, это потому, что я привык разговаривать и спорить сам с собой. Форма, сюжет — это лишь полотно, на котором автор рисует свои мысли. Обычный детектив может оказаться путем к душе автора. Я стараюсь быть открытым, и в этом вижу свою свободу, и порой чувствую, что меня слышат, это приятно.

Очень рад, что ты написал.

Саня

04.04.08

Привет, Андрей! я не пропал…

На майские праздники мне привезли твоих «Магистров». Гости уехали (а их было много), и я не зная, какую надо было читать первой, уже прочёл одну книгу, «Белый дух». Удивительно, но прочёл очень быстро (для меня 2–3 вечера — это уже быстро). Я уже заметил, что твои книги отличает высокий темп. Это стиль или способ вовлечения читателя? Это мне нравится, хотя в таком жанре, где присутствует магия, может можно было и помедленнее. Хотя не знаю, жизнь человека в масштабе исторического времени — это мгновение. Я немного знаком с этой темой, читал Штайнера, да и старые книги из Индии (а моя жена читала Лазарева), по крайней мере, знаком с термином карма. Сразу скажу, я напрочь лишён способности верить, могу только знать, допускать и предполагать. Может, это моя беда, не дает покоя, слишком много вопросов, на которые нет ответа. Мне в этом плане очень близки твои «Записки сходящего с ума» (14 глава). Ведь, действительно, когда много думаешь, мысли выливаются как понос, не успеваешь их хватать, становится тошно, чувствуешь свое бессилие, и вообще мысли ли это или отходы мысленного процесса. Мне это глава очень понравилась, я даже представил себя на твоём месте, сидящим ночью за компьютером, выбивая слова и строки, прямо так как они приходят в голову. Хотя, может, это всё не так было… А посещение чужих снов — это прекрасная идея, я думаю ты уже должен был развить это направление в каких–либо своих книгах. Мистика сна всем знакома и интересна, здесь всё возможно, полная свобода… Читая книгу, я больше думал о мыслях, которыми ты живёшь или жил, чем о содержании. Есть фразы, как будто из моей головы. «А что может быть прекраснее, чем жизнь, свободная от страхов…» и прежде всего страха перед смертью. Сколько раз я об этом говорил своей жене (она всего боится). Влечение людей к магии, мистике, тайнам было и будет. В этом, по существу, проявляется религиозное сознание (в широком смысле) — стремление к освобождению от действительности, от материального мира. Очень хочется встать выше него, посмотреть со стороны. Научный метод — это слишком медленный способ познания, хочется откровения, раскрытия тайны немедленно. Наука, как метод, вынуждена наложить запрет на чудеса, у них слишком мало свидетелей, а воспроизводимость (масса свидетелей) результатов опыта — это её основа. Пусть к знанию очень тяжёлый. Истина проста, путь к ней сложен. Но когда речь идёт о человеке, его душе, взаимодействии душ, здесь литература, кино (для меня больше, чем театр) незаменимы, они могут заставить переживать, почувствовать, а это тоже познание. Эта мысль у тебя есть в книге. Думаю, каждый человек строит свою картину жизни, свои метафизические модели. У меня они тоже есть, недостроенные. Хочется знать, где находишься, чтобы не потеряться. Модель двух мировых пространств (или двух плоскостей, как пишут в индийских книгах) меня пока очень устраивает. Остаётся вопрос как их вплести друг в друга. Дерево Дух — Душа-Тело (в эзотерической литературе) — тоже неплохо, похожая концепция. Да, впрочем, корни, истоки у них одни, в этом у меня сомнения нет. Тебе об этом легче судить, ты больше знаешь, больше прочёл литературы. Я даже так скажу, всегда интересно читать авторов, которые сами много читали, критически пропустили через себя весь материал, когда фантазия опирается на фактический материал, и многие описания и детали точны. Ты безусловно к ним относишься. Я не могу судить о литературных достоинствах и недостатках любого автора. Но я прочёл твою книгу, мне было интересно.

Хочу ещё. И первые страницы второй книги интригуют…

Саня

28.05.08

Саня, приветствую тебя.

Было очень любопытно прочитать твои впечатления о «Белом Духе».

Теперь ты, наверное, одолел уже «Римский след» (на самом деле этот роман называется «Волки и волчицы») и понял, что принципиальной разницы нет — какую книгу читать первой. Но если говорить о том, что в каком порядке появилось, то сначала я написал «Волков», а потом уже «Белый Дух». Сейчас в издательстве лежит «Святой Грааль». Весь цикл (не знаю, сколько там будет ещё книг) называется «Коридоры событий».

Я не ставил перед собой никакой специальной задачи, не замахивался на то, чтобы заставить людей поверить в бесконечность нашего существования. Прежде всего мне интересно было поговорить с самим собой на некоторые темы. Возможно, хотел убедить себя в чём–то. Но скорее всего, когда касаюсь такого рода тем, мне хочется разобраться, почему я думаю так, а не иначе.

Разумеется, в «Коридорах событий» первоначально меня интересовала реинкарнация. Кто и как её понимает — это другой вопрос. Соответствует ли моя модель «переселения душ» тому, как её понимают буддисты или индуисты, меня мало интересует. Я верю в то, во что верю. Если говорить точнее, то я выстроил для себя определённую психологическую систему координат, в которой мне существовать удобнее. Голый материализм меня не устраивает хотя бы потому, что он лишён смысла. Смысл надо придумать. Его нет, но его надо придумать, потому что хотелось бы объяснить всё наше существование, а если не объяснить, то хотя бы оправдать его «бессмысленность» в наших глазах.

Наверное, я сейчас не очень внятно изъясняюсь, но эта тематический пласт очень велик (как внутри меня, так и вне меня), поэтому даже безостановочного разговора в течение суток не хватит, чтобы объяснить, как я пришёл к тем или иным выводам.

Меня не устраивает ни православие, ни католицизм, ни магометанство, ни реинкарнационный подход, основанный на индуистской карме. Всюду присутствует банальный человеческий страх перед наказанием. Всюду навязывается понятие греховности. И всюду всё построено на модели привычного нам мира человеческих страстей. Даже рай или ад существую в виде поощрения и наказания там, где не может быть ни поощрений, ни наказаний. Единого и вездесущего Бога расчленили надвое, противопоставив ему почему–то сатану и сделали этого сатану фактически столь же всемогущим, как Бог, чего быть не может. Словом, существующие мировые религии и всевозможные религиозные ответвления от них кажутся мне примитивными и ущербными. За этими школами стоят обыкновенные люди, но не Бог.

Я придерживаюсь того, что жизнь — это познание, приобретение определенного опыта. И ещё — это Игра. На мой взгляд, Бог занимается именно этим (не человекоподобное существо, а некая материя, наполненная каким–то высшим сознанием, которое присутствует в каждой единице нашего существа и вообще всего сущего). Всё вокруг нас является моделью этой Игры, этого приобретаемого опыта. Отсюда появился театр, отсюда художники, отсюда бесконечность в познании мира.

Про темп в моих книгах ничего не могу сказать. Конечно, я с некоторых пор держу в поле зрения читателя, помню о том, что мне надо захватить его внимание. Возможно, это принижает конечный результат. Возможно…

Но ведь не трактаты я пишу, а приключения. Нашёл удобную для себя форму поговорить о том, что мне интересно, и разговариваю вволю. Мне бы не хотелось превращать мои книги в сплошное морализаторство. Сюжет меня интересует, но он не является для меня важным. Иногда я стараюсь побыстрее проскочить через некоторые места, которые мне неинтересны, но необходимы для стройности повествования. Меня больше интересует ситуация, в каждой ситуации я могу копаться подолгу, а потом хочется поскорее перепрыгнуть в следующую, даже не упоминая о том, что их связывает. Я‑то знаю, как сложилась сюжетная линия, но читатель не знает этого, поэтому приходится ему кое–что рассказывать и поскорей–поскорей дальше — к диалогам, сексу, умиранию, видениям… Вероятно, отсюда и проистекает тот высокий темп, о котором ты упоминаешь.

Андрей

06.06.08

Андрей, привет! Всех проводил, жену в Краснодар, сына в университет, остался один… «Римский след» меня увлёк больше. Не знаю, толи потому, что живу сейчас на бывшей границе Римской империи (возле старого русла Рейна, рядом с городком Alphen aan den Rijn, где раскопали пограничное римское поселение), толи потому, что меня больше интересует этот исторический период, как некая прошлая жизнь современного западного мира. Но скорее всего мне больше понравились диалоги и монологи героев, разыгранные тобой ситуации. Меня также меньше интересует сюжетная линия, чем эпизоды, ситуации — акты столкновений в пространстве событий. Я сам обыгрываю в голове те или иные эпизоды своей жизни, которые были, или, которые могли бы или могут быть. Жизнь — игра азартная, потому что точно не знаешь, хотя и предполагаешь, какой будет отклик на твои действия. Одну версию проживаешь, другую проигрываешь в уме. Например, фильм Тарантино «Pulp Fiction» (как, впрочем, и другие) соткан из ситуаций и диалогов, их можно смотреть и слушать бесконечно. Сюжет прост, ситуации просты, вся прелесть в деталях. Обилие крови, жестокость и прочие штучки — всё это лишь способ выведения человека (зрителя) за пределы обычного бытия. Или взять ситуацию из «Римского следа». «…Первое, что донеслось до слуха, был женский смех, наполненный такими сексуальными красками, что…» и замечательная концовка «Да пошла ты! — проворчал Алексей с горечью». Всё просто, но именно такие эмоции и переживания реальны, поэтому ты их переживаешь, или, наоборот, их переживаешь, поэтому они реальны. Он говорит одно, чувствует другое — тебе это удалось передать! Не было бы этой последней фразы, и весь эпизод был бы испорчен. Или в главе «Смерть» размышления Гая перед смертью, они реальны, их также переживаешь. Ты пишешь честно про то, что в голове. Это не может быть не интересно! Еще раз вынужден признать, что приключения в форме путешествий по человеческим жизням, очень хорошая идея. Жду продолжения!!! В своём письме ты коснулся материализма, смысла и психологической системы координат. Не могу оставить это без комментариев. Я тоже не могу отнести свое мировоззрение к материализму, но скорее потому, что грань нематериального и материального слишком размыта. Что такое материя с точки зрения современных представлений, если для описания гравитации мы уже не можем рассматривать пространство и время вне материальных тел. «Материя указывает как

пространству гнуться, а пространство материи — как ей в нём двигаться». В истории физики очень часто вводились чисто математические понятия, которые потом приобретали самостоятельную физическую сущность. Другими словами, мышление без абстрагирования невозможно, а последнее, например, в математике, достигло такого изощрённого уровня, что такие абстракции как сознание, душа или дух больше не могут вызывать вопросов, т. е. в познании не столь важно имеют ли введенные понятия самостоятельный смысл или являются вспомогательными. Потом разберёмся. Если суть в достижении истины, то все пригодится, если помогает. И вот теперь о смысле. Я с тобой согласен, смысла, как цели существования, нет, его можно только придумать. Но не согласен с тем, что это нужно делать, что необходимо оправдывать «бессмысленность» существования. В физике научились вычислять интеграл по траекториям в мировом пространстве событий, который называется действием. Экстремальная траектория, минимизирующая эту величину, является истинной (принцип наименьшего действия). Всё просто, процесс идёт так, потому что не может происходить по–другому. Какой ещё нужен смысл. Наш организм требует пищи, как источника энергии для поддержания жизни клеток, наше сознание требует информации, знаний, чтобы мыслить. Может быть, мышление вообще необходимое условие жизни мозга — центральной нервной системы, не знаю, но факт, что познание — это такая же потребность как еда, страсть, которую нужно удовлетворять, получая при этом удовольствие.

Природа даёт нам ещё один урок, когда мы сейчас понимаем, что невозможно выбрать единую систему координат сразу для всего пространства, если оно кривое. А оно кривое! Локально мы можем построить любую систему, удобную для нас, но в удалённых точках они будут разными. И чтобы сравнить объекты (например, вектора), которые не зависят от выбора координат, в разных точках, нам нужно сначала переместить их в одну точку. Другими словами, одна и также истина в различных точках выглядит по–разному. Нельзя оценивать действия человека, не встав на его место. Такова народная мудрость, которая имеет свою аналогию в физике.

Безусловно, я всё намеренно упрощаю, беру предельный случай, первое приближение, чтобы оголить мысль о том, что может быть не надо искать какой–то глобальный смысл, замысел. Может, смысл локален даже в пределах одной жизни, может он в каждой минуте и вокруг нас.

Пишу это, потому что просто хочется написать, что вертится в голове. Хорошо, что есть такая возможность…

Саня

16.06.08