Стигма ворона 2

Глава 11

В зиккурате пахло старыми сырыми стенами и ароматной смолой. Тяжелые потемневшие подсвечники освещали непривычное для Эша внутреннее убранство — здесь все выглядело несколько иначе, чем в новых святилищах. От самого низа вверх вдоль стен, извиваясь пружиной, поднималась лестница, освещенная свечами. Седобородый тощий жрец в белой тоге медленно спускался по ней, поправляя огонь там, где его задул сквозняк.

А в вышине светился солнечным светом, как окошко в небо, крошечный квадратный выход на верхнюю площадку, где и располагалось сердце зиккурата. Правда, какая сила могла наполнять камень, установленный там, Эш не мог даже предположить. В центре нижней части в виде резной ладьи располагалось место для коленопреклонений. Парчовая подушка, на которую вставали люди для благословения или клятвы, порядком истерлась от множества колен. Но каким-то чудом все еще оставалась безукоризненно белой.

Но больше всего Эша удивили росписи, которые покрывали древние стены. Без сомнения, рисунки были не намного моложе самого строения. Сотни кровавых сцен сражения сплетались в огромную панораму великой войны, в которой люди сражались с различными монстрами. Полуобнаженные фигуры воинов, выполненные почти в человеческий рост, тускло поблескивали потемневшей бронзовой краской. И это были не просто символические изображения каких-то условных людей, потому что все лица мастера изобразили удивительно реалистично, и каждое из них обладало индивидуальностью. У некоторых над головами виднелся грубо выписанный золотой венец со знаком орла — судя по всему, их дорисовали позднее, и куда менее талантливой рукой. Вот одетый в доспехи молодой красавец с длинной косицей на затылке, выбритыми висками и рыжеватой курчавой бородой. Следом за ним — полуобнаженный однорукий великан с широким простым лицом и крупным носом со сломанной переносицей. На груди у него была перевязанная рана.

Перевязка. Точно, перевязка! Пока у Эша нет денег на хорошую одежду из шкуры одержимой твари, он может прятать метку дингира под бинты, при этом полностью открывая стигму ворона!

Решение оказалось настолько простым и дешевым, что Эш удивился, отчего ему раньше не пришла в голову эта мысль.

А потом он еще раз взглянул на однорукого воина. Твою ж акаду, а ведь он тоже мог быть на самом деле дингиром!..

Дальше следовала фигура, у которой время отняло лицо и часть корпуса, превратив их в невнятный бронзовый отпечаток.

На обнаженных плечах и руках нарисованных воинов виднелись выцветшие вензеля стигм. Некоторые из них можно было даже прочитать: вот медведь, вот куница, олень.

Эш поднял голову. Изображения разворачивались, как свиток, поднимаясь наверх вместе с лестницей.

Как завороженный, Эш медленно побрел вдоль стены, разглядывая росписи…

Тут взгляд его упал на расположенный немного впереди почти квадратный, сильно размытый мужской силуэт с огромным копьем в руках, которым он поразил чудовище, похожее на огромного жука. Единственный глаз монстра испускал красные лучи, направленные прямо на воина.

Эш сначала замер, не веря своим глазам. А потом, перепрыгивая сразу через две ступеньки, устремился вперед, и через пару секунд он уже стоял напротив изображения ловчего.

Потому что это точно был он.

Кончиками пальцев Эш коснулся членистых лап чудовища. Похоже, тот, кто рисовал его, сам ловчего не видел, потому что ноги были нарисованы в точности как у настоящего жука. Но и красный глаз, и железный клюв, высунутый из черного зева, художник изобразил в точности, будто следуя подробному описанию.

Жаль только, что фигура воина, бившегося с ним, сохранилась так плохо.

Эш, всматриваясь в детали, посмотрел на стену еще дальше…

И остолбенел.

— Не может быть… — одними губами проговорил он.

В груди стало жарко. Пульс гулко забился в висках.

Мимо него к выходу прошли двое стигматиков, задев плечом, но он не посторонился и даже не обратил на это никакого внимания.

Медленно поднимая враз отяжелевшие ноги, Эш прошел еще пару десятков ступеней и остановился рядом со своим собственным портретом.

Сходство было настолько поразительным, что его не заметил бы только слепой. Те же широкие яркие брови вразлет, крупные голубые глаза, прямой нос и резкий подбородок. Вот только воин на стене выглядел лет на десять старше. Его длинные темные волосы были выбриты на висках и стянуты на затылке в косицу, а промеж бровей пролегла суровая морщина. Тело воина скрывала черная накидка, похожая на плащ. Ноги были обуты в странные короткие сапоги с высокой подошвой и шнурками.

В одной руке он держал над головой меч, а другой указывал на гору отрубленных голов у себя под ногами.

Гора отрубленных голов.

У Эша похолодели руки. Он вдруг вспомнил темницу и закованных в цепи заключенных, которым он отрезал голову одна за другой…

Сердцу стало тесно у Эша в груди, дыхание сбилось.

Откуда все это? Что это?..

— Уважаемый! — окликнул он жреца. — А что это за люди, изображенные на стенах?..

— Великие и незабвенные герои, на чьих плечах был построен мир двух кругов, — не оборачиваясь, ответил жрец неожиданно звучным и глубоким голосом для такого щуплого старика. — И каноничные, и отвергнутые каноном…

— Как это?..

— Так ведь не все древние герои были признаны достойными вечного восхваления, — тяжко вздохнул жрец, наклоняясь к догоревшей свече. — Как решил жреческий совет под руководством двенадцати колен, некоторые из них были рождены на свет вовсе не женщинами, а мечтами истерзанного войной народа… — сдавленно проговорил он, сухими пальцами отцепляя огарок вместе с большой восковой кляксой.

И, выпрямившись, добавил:

— А некоторые в конце своего великого пути пережили еще более великое падение, отчего именовать их героями отныне было не велено…

— А этот — кто? Как его имя? — спросил Эш, оборачиваясь к жрецу и указывая рукой на роспись.

Жрец повернулся к своему собеседнику — и его глаза округлились.

Тощая шея старика вытянулась, точно он пытался рассмотреть поближе то ли своего собеседника, то ли роспись. А может, их обоих сразу.

— Да, я немного похож на него, вот и стало интересно, — сделал дураковатое лицо Эш, чтобы как-то сгладить и упростить ситуацию.

— Немного похож? Немного?! — переспросил жрец. — Да если бы я не видел этой росписи еще в те времена, когда тебя на свете не было, я бы подумал, что кто-то посмел осквернить зиккурат глупой шуткой!..

Жрец спустился к Эшу, качая головой.

— Подумать только…

— Так кто он?..

Старик развел руками.

— К стыду своему, я должен признать, что не знаю его имени… — виновато проговорил он. — Он из неканоничных — видишь, над головой нет благословенного венца?.. А их ведь здесь сотни — разве упомнишь столько?.. Вот венценосных я всех знаю…

От огорчения у Эша засосало под ложечкой. Ну как же так!..

— Может, кто-нибудь другой из жрецов знает?.. — со слабой надеждой в голосе спросил он.

— Нет, не думаю, — покачал головой жрец. — Но в хранилищах зиккурата имеется подробная опись всего внутреннего убранства святилища. Насколько я помню, там было что-то и про росписи…

У Эша загорелись глаза.

— Ты можешь показать мне ее сейчас?..

Жрец лучисто улыбнулся всеми своими морщинками.

— Торопливая юность… Все-то вам нужно сейчас…

Тем временем в зиккурат энергичным шагом вошли два молодых стигматика.

— Эй, почтенный! Будь свидетелем клятвы! — не очень-то любезным тоном крикнул один из них жрецу.

— Да уж, нам очень надо, — уставившись на спутника маленькими злыми глазками, подтвердил второй.

— А ты все еще не веришь?! — возмутился первый.

— Прекратите! — голос жреца прозвучал в гулком зиккурате, как глас с неба. — Вы в святилище, купленном кровью ваших дедов, и их прадедов, и прадедов их прадедов! Выйдите прочь, и там скажите друг другу все ваши упреки. А потом войдите снова — с почтением, которое приличествует этому месту!..

Редкие посетители святилища невольно обернулись. У молодых стигматиков сразу как-то поубавилось прыти. Переглянувшись, они, потоптавшись на месте, нехотя вышли из зиккурата.

— Так что насчет книги?.. — не унимался Эш.

— Завтра приходи, — ответил ему старик, двинувшись по лестнице вниз. — Утром, до полуденного чтения гимнов…

— Хорошо, — кивнул парень. — Я приду рано, даже не сомневайся. А как звать-то тебя, уважаемый?..

— Я — старший жрец этого святилища, Атрас из Уршу, — назвался старик. — А ты, видимо, в городе совсем недавно, если еще не знаешь моего имени, — с тонкой улыбкой добавил он.

Попрощавшись с жрецом, Эш поспешил наружу.

После зиккурата залитая летним солнцем площадь обжигала глаза, набравший силу жар сделал воздух вокруг душным и влажным после стольких дождей.

Но хотя-бы стало по-настоящему тепло.

Солнце припекало сквозь плащ ему спину, и невольно захотелось устроиться где-нибудь в укромном месте, подставиться солнцу, как это делают уличные коты, и наконец-то просушиться и прогреться как следует.

А еще лучше — хорошенько помыться и выспаться на простынях в какой-нибудь таверне.

А потом на свежую голову уже и подумать.

Эш не сомневался — он смог увидеть то, что должен был.

Вот только вместо ответов он получил новый вопрос.

Взяв коня под уздцы, Эш снова вернулся к рынку, купил себе кое-что для фальшивой раны и уже направлялся к выходу, когда услышал мужской возглас.

— Что, попался, щенок?!.

— Дяденька, отпусти! — взвизгнул детский мальчишеский голос. — Я больше не буду, дяденька, честно, мамкой клянусь!..

— Конечно, не будешь — одной рукой-то красть не сподручно!..

Роняя бинты, Эш рванулся на звук голосов, и увидел уже знакомого мальчугана, ужом кружившего в руках рослого торговца с гладко выбритой головой.

— Эй, эй! Погоди! — вступился за паренька Эш, сам не понимая, зачем он это делает. Почему вообще его должна волновать судьба какого-то воришки-голодранца, который так и так вскоре окажется у палача?..

— Он у меня товар пытался украсть, чего мне годить-то?! — воскликнул торговец.

— Слышь, ну не украл же, — сказал ему Эш. Сунув руку в карман, он вытащил десяток медяков. — Возьми за хлопоты, — умиротворяющим тоном предложил Эш. — Отдай мелкого мне, и пусть тебя сегодня не оставляет удача…

Торговец деньги взял с готовностью, и хотя у него на лице было написано искреннее недоумение, тем не менее сообразил и потребовал добавить еще три.

Бросив ему в ладонь дополнительные монеты, Эш крепко схватил за предплечье мальчонку и поволок за собой прочь с рынка.

— Сказал же тебе — не умеешь, не берись!.. — процедил сквозь зубы Эш, злой и на торговца, и на голодранца, и на самого себя, выбросившего на ветер тринадцать медяков.

Потому что знал — если не сегодня, так завтра мальчишку опять поймают, и все закончится в лучшем случае клеймом на руке. В худшем — отрубят руку по локоть. А с такими метками на работу его никто не возьмет — кому охота пускать к себе проходимца? И он будет воровать снова и снова, и так до тех пор, пока все не кончится на виселице.

— Спасибо, дядь, — буркнул мальчишка.

Подтолкнув босяка к коновязи, Эш наклонился к нему и выпалил в лицо:

— Что ж ты, паскуда малолетняя, так на тот свет торопишься? Или кроме чужих карманов дохода другого нет? Иди в зиккурат за кормежку ступени скоблить, просись свинарники чистить, работай от зари до зари — и живи!

— Не могу я работать… От зари до зари… — пробормотал мальчишка дрожащими губами. — Не могу…

Эш от души влепил мальчонке затрещину.

— Что значит не можешь? Ты должен! Понимаешь? За жизнь бороться надо, зубами, когтями в нее вцепляться, а не спускать в отхожую яму еще до того, как даже бриться начал!..

— Так я и борюсь! — выкрикнул мальчик, не в силах удержать детских слез. — Не за свою только, понял?..

— А, еще скажи — за мамкину. Да? Ну, ты же ею клялся больше не воровать! — безжалостно продолжал давить Эш.

— Померла мамка, — хрипло ответил мальчик, волчонком глядя на Эша исподлобья. — А сейчас у меня сестра на руках, и она сама ни встать, ни попить не может, а я — мужик, а прокормить ее не умею!..

Эш подтянул мальчишку к себе за грудки и, не сводя с него недобрых глаз, проговорил:

— Сестра, значит? Ну что же, веди к сестре. Посмотреть хочу, отчего это она там у тебя помирать надумала.

Мальчик шмыгнул носом, недоверчиво покосился на Эша.

— А тебе зачем?..

— Затем, что если и сейчас ты мне соврал, то ты уже не ребенок, а паршивая мразь, и я притащу тебя сюда обратно и отдам торговцу, которого ты пытался обворовать. И денег своих назад не попрошу. Ты понял?

— Да понял я… — снова шмыгнул мальчишка, опустив голову. — Руку-то отпусти, сломаешь ведь… Рубить нечего будет, — буркнул он.

Эш отпустил паренька, забрал Полудурка, и они втроем двинулись в противоположную от рынка сторону.

Мальчик шел впереди, низко опустив голову и засунув руки в карманы. На пару шагов позади шел пешком Эш, держа за поводья коня. Паренек углублялся в город все дальше и дальше, и вскоре красивые чистые дома сменились убогими каменными лачугами с покосившимися ставнями. Некоторые явно стояли пустыми.

— Что это за место такое? — спросил Эш у своего маленького проводника, озираясь по сторонам.

— Улица обреченных, — бросил ему в ответ мальчик. — Тридцать домов, за которые город не берет подати. Кто уродом совсем приходит с той стороны, или заразу какую там подцепит — все здесь свои дни доживают. Вот тут вот, например, — паренек ткнул пальцем в дом с заколоченными окнами. — живет один здоровяк с тремя враждующими стигмами. Выглядит так, будто его волки пожевали и выплюнули. Ночами орет во всю глотку, если до беспамятства кто-нибудь из старых дружков не напоит. А все, как ты сказал, за жизнь зубами и когтями держится…

Эш удивленно посмотрел на мальчишку. Его разговор и набор сведений звучал как-то слишком по-взрослому для такого недоросля.

— Тебе лет-то сколько?.. — спросил вдруг Эш.

— Десять, — буркнул тот. — Знаю, что выгляжу на пять…

— Ну, не на пять, конечно… Но десять я бы тебе точно не дал, — признался тот.

— Никто не дает, — хмуро сказал мальчик. — Пришли мы…

Он остановился возле полуразрушенного дома с приставленной к дверному проему сломанной дверью и обгоревшими черными дырами окон. Следы сажи также виднелись и кое-где на стенах.

— Что здесь у вас случилось-то?..

— Не у нас, — ответил мальчик. — Прежний жилец здесь с ума спятил после трехнедельного эха, убивали его всем миром, как умели…

Паренек юркнул в узкую щель между краем дверного проема и самой дверью. Эшу пришлось немного ее отодвинуть в сторону, чтобы войти.

Комната походила на свалку старых вещей. Какие-то переломанные лавки, перевернутый стол, заброшенный почерневший от копоти очаг и кое-какая утварь на маленьком столе возле него. Пахло чем-то прогоркло-кислым, из углов серыми лохмотьями спускалась паутина.

Миновав главную комнату мальчик по узкому коридору дошел до единственной целой двери во всем доме и, предварительно стукнув в нее дважды, толкнул ее от себя.

В маленькой комнатушке было пыльно и сумеречно. Окно закрывал кусок темной ткани, и солнечный свет проникал сквозь зиявшую в ней дыру, как золотое копье. На большой тумбе у изголовья кровати стояла большая железная кружка. Рядом на стуле валялась женская исподняя рубашка.

А по несвежей постели огненным маревом разметались красно-рыжие волосы.

Еще никогда Эш не видел такого белого и нежного лица. Даже болезненная испарина, синие круги под глазами и бледные губы не могли его испортить.

Она была еще такой юной — едва ли старше шестнадцати лет. Но запах смерти уже впитался в ее кожу, в подушку под ее щекой, и вообще во все, что находилось в этой комнате.

Вцепившись тонкими пальцами во влажную простынь, которая прикрывала худые острые колени, она беспомощно натянула ее на себя до груди, пытаясь приподняться на локте, чуть выше которого Эш увидел размазанное, похожее на открытую рану пятно стигмы.

— Син?.. Син, это ты?.. — проговорила девушка, беспомощно уставившись огромными светло-серыми глазами в пустоту прямо перед собой. — Кто с тобой?..

Она протянула руку вперед, как будто блуждала в кромешной тьме.

Холод пробежал у Эша по спине.

Девушка была абсолютно слепа.