Трим счастия искал ползком и тихомолком;
Нашел — и грудь вперед, нос вздернул, весь иной
Кто втерся в чин лисой,
Тот в чине будет волком.
Едва лишь что сказать удастся мне счастливо,
Как Древность заворчит с досадой: «Что за диво
Я то же до тебя сказала, и давно!»
Смешна беззубая! Вольно
Ей после не прийти к невежде!
Тогда б сказал я то же прежде.
Ты сердишься за то, приятель мой Гарпас,
Что сын твой по ночам сундук твой посещает!
И философия издревле учит нас,
Что скупость воровство рождает.
«Скажи, чтоб там потише были! —
Кричал повытчику судья,—
Уже с десяток дел решили,
А ни единого из них не слышал я!»
Дидона! как тобой рука судьбы играла!
Каких любовников тебе она дала!
Один скончался — ты бежала;
Другой бежал — ты умерла!
Бомбастофил, творец трагических уродов,
Из смерти Брутовой трагедию создал.
«Не правда ли, мой друг, — Тиманту он сказал,
Что этот Брут дойдет и до чужих народов?»
«Избави бог! Твой Брут — примерный
патриот
В отечестве умрет!»
Мирон схватил перо, надулся, пишет, пишет
И под собой земли не слышит!
«Пожарский! Филарет! отечества отец!»
Поставил точку — и конец!
Напрасно я, друг милый, говорил,
Что супостат, как вешний лед, растает!..
Увы! грядущего никто, никто не знает!
Ведь не растаял он — застыл!
Под камнем сим Бибрис лежит;
Он на земле в таком раздоре был с водою,
Что нам и из земли кричит:
Не плачьте надо мною!
Здесь Буквин-грамотей. Но что ж об нем сказать?
Был сердцем добр; имел смиренные желанья
И чести правила старался наблюдать,
Как правила правописанья!
Где всемогущие владыки,
Опустошители земли?
Их повелительные лики
Смирились в гробовой пыли!
И мир надменных забывает,
И время с их гробов стирает
Последний титул их и след,
Слова ничтожные: их нет!
Здесь кончил век Памфил, без толку од певец!
Сей грешный человек — прости ему творец! —
По смерти жить сбирался,
Но заживо скончался!
Демид, под одою своей, боясь Зоила,
Ты имени ее не подписал!
Но глупость за тебя к ней руку приложила;
И свет тебя узнал!