Стинг. Тайны жизни Гордона Самнера

Вино, женщины и песня

У звездности было много недостатков, но больше всего беспокоили Стинга фанаты, потерянные души, которые были так поглощены им, что временами это становилось пугающим. В 1986 году у Стинга было столкновение с такой поклонницей, как Ширли-Энн Коуден: она открыто набросилась на звезду под предлогом того, что она — его покинутая возлюбленная, после того как он направил ей официальное предупреждение, чтобы она оставила его в покое. Двадцатитрехлетняя Ширли была разгневана, потому что она настаивала, что не сделала ничего плохого. «Я намерена подать в суд, если я не получу от Стинга персонального извинения. Письмо, направленное мне, намекает на то, что у меня какие-то «серьезные личностные» проблемы и что я умственно нестабильна — и все это без медицинского доказательства. Я отвергаю это заявление». Ширли родом из местечка Каткарт в Гриноке, Шотландия. Впервые стала поклонницей группы, когда увидела «Полицию» в шоу 1981 года. Затем она встречала Стинга четыре раза и была даже сфотографирована на фоне его дома в Северном Лондоне. На концертах она видела его семнадцать раз.

Ширли утверждала, что Стинг убежал в последний раз, когда она увидела его, хотя ранее был совершенно дружелюбным. Его пресс-агент сказал в то время: «Мы очень озабочены относительно Ширли-Энн. Стинг не лишен доброты. Он просто чувствует, что для неё станет разочарованием его вмешательство в скандал».

Приблизительно в это время Стинг швырнул пять миллионов долларов на особняк, ранее принадлежавший Барбаре Стрейзанд, находящийся на курорте Малибу. Еще через полгода он истратил полмиллиона долларов на то, чтобы преобразовать его в настоящий дворец, оснащенный бассейном, гимнастическим залом и сауной. Он хотел купить что-то долговременное, а распад «Полиции» высвободил имевшиеся средства.

В декабре 1986 года Стинг был потрясен, когда узнал, что оба его родителя страдают от рака. Болезнь матери протекала тяжелей, что было особенно трагично для Стинга, так как он был очень с ней близок.

Одри всегда появлялась на концертах, которые Стинг давал в Ньюкасле, и была чрезвычайно горда достижениями сына. Стинг от всего сердца одобрял повторный брак Одри, который состоялся после очень тихого развода с Эрни несколько лет назад. Сестра Анджела объясняет: «Гордон означал для нас весь мир, и он был первым, кто признал, что семья означает для него весь мир. Мы все очень близки».

Теперь болезнь родителей стала для Стинга двойным ударом. Сразу же вспомнились годы самоанализа и внутренних сомнений. Однажды он заметил: «Моя жизнь не без боли. Но я думаю, что жизнь — это вовсе не обязательно счастье. Я не думаю, что мы здесь для того, чтобы быть счастливыми. Мы здесь, чтобы учиться».

Таким образом, Рождество не было счастливым для Стинга и его семьи. Он поехал в Ньюкасл, чтобы помочь, но это было трудно. Его родители теперь жили в разных частях города и между ними, Одри, пятидесяти четырех лет, и Эрни, пятидесяти семи лет, было мало контактов, так что Стингу приходилось разъезжать между двумя домами на протяжении всего периода Рождества.

Брат Стинга Фил подвел итог ситуации: «Мама в худшем состоянии, чем папа. Папа ходит туда-сюда в больницу на лечение и сам не знает, насколько плохо его состояние. Все, что мы можем сделать, так это держать пальцы скрещенными в надежде, что им поможет лечение и они пойдут на поправку».

Стинг вернулся в Лондон после рождественских каникул, зная, что пока ему просто надо продолжать жить своей жизнью. Будущее его родителей совершенно не зависело от него.

В середине 1987 года Стинг выпустил своей второй сольный альбом с названием «Nothing Like The Sun» («Ничего подобного солнцу»). Он потратил три месяца, чтобы написать его, и большинство этих песен были сочинены в его нью-йоркских апартаментах. Он поддерживал тесную связь с семьей в Ньюкасле и старался продолжать работу, но было ужасно трудно сконцентрироваться.

Стинг даже отправил Труди и детей, чтобы завершить альбом. Иногда ему удавалось выскакивать в ночные клубы Нью-Йорка, такие, как «Неллз», но большую часть времени он проводил в апартаментах. Он установил себе изматывающий графика каждый день: занятия в гимнастическом зале, за которыми незамедлительно следовали его одинокие репетиции и сочинение новых песен. Он также успевал заниматься игрой на фортепьяно и посещать класс танцев.

В том же году Стинг снялся в фильме «Джулия и Джулия» с Кэтлин Тернер в главной роли. Фильм был выпущен в следующем году и был встречен не очень одобрительными откликами. Стинг не исправил положение: фильм не удался. Описывая свою роль (когда он корчился и извивался абсолютно голый с Тернер и «ни в малейшей степени не возбужденный»), он рассуждал: «Вы играете. Это трудная работа. Вы думаете, в чем смысл моего персонажа? Что я тут делаю? Есть ряд вещей, которые вы не можете проделать в постели с женщиной, если вы с нею исполняете роль. Я имею в виду… она замужняя женщина!».

В дипломатическом отступлении Стинг сказал одному коллеге: «Кетлин Тернер — кинозвезда в настоящем смысле. Она естественная и она невероятно оживленная. Все движется вокруг Кетлин». (Это, пожалуй, означает, что Стинга заставили почувствовать во время съемок «Джулии и Джулии», что он исполнитель не столь значительный.)

Критики в целом не были впечатлены «Джулией и Джулией». Нью-йоркская «Дейли Ньюс» описала картину как «нереалистичную, безнадежно глупую стряпню», а «Таймс» объявила ее третьеразрядной картиной.

Оказалось, что и музыка Стинга больше не вызывает со стороны критиков единодушного одобрения. Недавно выпущенный альбом «Нет ничего подобного солнцу» привел исполнителя к тому, что один из критиков обвинил Стинга в том, что он — человек, «живущий в тени своего собственного «я». Однако Стинг отразил все удары, и его вера в этот альбом нашла поддержку, когда он был по результату опроса признан Лучшей Британской Долгоиграющей Пластинкой во время присуждения наград Британской музыкальной индустрией в 1988 году.

…Во время путешествия в Австралию после завершения «Джулии и Джулии» три модели журнала «Пентхауз» утверждали, что певец разрешил им найти прибежище в своем гостиничном номере после того, как банда напившихся хулиганов напала на них в баре.

Одна из них — прекрасная модель Бобби Уоллбанк — сказала, что Стинг «самый сексуальный мужчина, которого она когда либо встречала» и добавила: «Он великолепно сложен и о нем можно только мечтать. Он источает сексуальную привлекательность». Все это, конечно же, попало на страницы желтой прессы.

Происшествие не было значительным. Главное — другое: возрастающий интерес Стинга к случайным поездкам на неизведанные территории проявлялся все чаще и чаще. Стингу, безусловно, нравилось связываться со странными характерами, с людьми, стоящими на самом краю цивилизованного мира.

Однако он утверждал, что его отношение к гулянкам и вечеринкам было таким: «Я провожу их почти что в лабораторных условиях. Это всегда определенное место для определенной цели. Я не выскочу однажды вечером без особой цели и по случайности не напьюсь где-то. Этого я не сделаю. Я не люблю терять контроль. В моей жизни присутствует необходимость контроля. И до определенной степени я преуспел в этом».

Все это звучит странно, в унисон с «яппи» восьмидесятых годов, которые были его самыми большими поклонниками до тех пор, пока Стинг не перевел дыхание и не произнёс: «Все, что вы действительно хотите знать, так это то, что я проделываю там, в постели. Конечно, я проделываю всё, что нужно».

Несколькими годами ранее у него бы не хватило смелости, чтобы добавить это последнее предложение.

Поклонницы продолжали оставаться постоянной проблемой, а приблизительно две дюжины их предприняли в то время наступательную кампанию около его дома в Северном Лондоне. Должно быть, учитель, сидящий в Стинге, заставлял его частично испытывать ответственность за этих школьниц.

Однажды он вышел из дома, чтобы сесть в поезд и отправиться на телеинтервью в Бирмингем, затем обнаружил, что все эти девочки были вместе с ним, в этом же поезде. «Они очень вежливы и, во всяком случае, я знаю, как обращаться со школьниками. Если убегать от них, когда они бегут к тебе, это значит привести их в состояние истерии. Самый лучший способ нормализовать это состояние и ситуацию в целом — твердо стоять на своем, сказать «привет» и раздать автографы».

К счастью, страсть Стинга к передвижению на мотоцикле делала весьма легким его передвижение по Лондону, оставляя его при этом неузнанным, благодаря шлему и солнцезащитному щитку.

Приблизительно тогда же Стинг сердито огрызнулся на журналиста, который осмелился спросить его о том, когда же он женится на Труди: «Конечно же, я не собираюсь жениться на ней».

Труди вовсе не была любительницей посидеть дома — не «домашним» типом женщины. Она не только продолжала играть на сцене, но пару раз даже запустила в Стинга банкой для красок, когда он особенно раздражал ее. Ни один союз (и их союз тоже) не является совершенным, но во многих случаях встряска делает его более здоровым.

Труди также утверждала, что она не возражает против того, чтобы жить, не регистрируя отношений: «Я не настолько необеспеченна, чтобы мне было необходимо постоянное подтверждение того, что он хочет быть со мной». Затем она добавила с дерзкой искрой в глазах: «Я полагаю, что он мог бы уйти с кем-то еще, но в конце концов я бы тоже могла».

Хотя Труди знала, что она не могла находиться со Стингом на протяжении большинства его заграничных турне, она делала попытки стараться видеть его как можно чаще. Она даже брала детей, чтобы повидать его за границей. «Я думаю, это важно, чтобы они видели своего папу в рабочей обстановке, и понимали, почему он так подолгу отсутствует».

Труди также ввела жесткое правило: как бы она и Стинг ни были заняты, дети никогда не должны оставаться одни с их няней более чем на десять дней подряд. Часто Стинг фрахтовал частный самолет, чтобы вырваться к семье из какого-нибудь далекого места на несколько часов и побыть в покое и безопасности.

Однажды Труди позвонила ему со съемочной площадки, где она снималась в фильме, и спросила, не возьмет ли Стинг детей на месяц, потому что она очень устала от работы. Он немедленно забрал их в Вест-Индию, где в это время записывал новый альбом.

Тем временем Труди создавала себе имидж жесткой леди. Журналисты все еще не забыли, как она улыбалась, когда пресса фотографировала ее со Стингом, когда он еще был женат. Она также строила актерскую карьеру, играя «плохих» девчонок.

«Все эти образы, изображающие меня в качестве плохой девчонки, правдивы, и мне наплевать, — сказала она, — я могу быть плохой. Я была плохой и я полагаю, что вскоре снова стану плохой. Сука, корова, любовница — все эти слова использовались по отношению ко мне, чтобы описать меня. Боже мой, мне действительно наплевать, что думают или говорят обо мне другие люди: они бросают в меня камни уже два с половиной года. Я бы предпочла более интересные описания меня самой, такие, как «открыто неповинующаяся». Но я и в самом деле не ожидаю многого ни от кого. Я многому научилась».

Летом 1986 года Стинг начал работу над ролью, о которой можно было мечтать, в фильме под названием «Бурный понедельник». Большая часть происходящего в фильме должна была иметь место в Ньюкасле, и он обнаружил, что одним из постановщиков будет другой такой же, как и он сам, «Джоди», режиссер Майк Фиджис, который впервые встретил Стинга почти двадцать лет назад. Майк был тромбонистом в тех же самых джаз-клубах, что и Стинг.

За шесть недель съемок Стинг вошёл в образ владельца ночных клубов с гангстерскими связями. Это была первая роль, создаваемая чуть ли не в идеальных условиях: почва для размышлений — благоприятнейшая. Куда бы он ни ходил, везде все было связано с воспоминаниями его детства, которые вновь накатились на него.

«К примеру, я делал одну сцену на автобусной остановке, на которой провел несколько лет моей жизни в ожидании автобуса, чтобы добраться до школы, — объяснял Стинг. — Я помню, как ждал автобус по утрам и думал, что же мне делать со своей жизнью. Если бы я знал двадцать лет назад, что я вернусь сюда, чтобы сниматься в кино, со мной бы просто случился обморок.»

Стинг был преисполнен благоговения, играя вместе с Томми Ли Джонсом, который стал внезапно знаменитым после картины о казненном убийце Гэри Гилморе, поставленной по одной из самых любимых книг Стинга «Песня палача», написанной Норманом Мейлером.

Другой звездой в фильме «Бурный понедельник» была актриса Мелани Гриффит, бывшая жена звезды фильма «Порок Майами» Дона Джонсона. Гриффит вела себя в стиле и духе голливудских звезд сороковых и пятидесятых годов, которые, бывало, тянули за собой вереницы лимузинов и трейлеров. Эти двое не стали особенно близкими друг другу, и Стинг жаловался, что Гриффит абсолютно не может расслабиться, после того как камеры прекращают работать.

Один член съемочной группы вспоминал позже: «Стинг и Мелани были полными противоположностями. У нее был огромный трейлер, в то время как Стинг был более чем счастлив потолкаться со всеми вместе. Ей в трейлер приносили особую пищу, а он сидел со всей группой и дружески болтал за завтраком.

Когда Стинг предположил, что Мелани стоит присоединиться к нему за завтраком, чтобы разделить пищу, привезенную специальным грузовиком, вся съемочная группа видела, как она повернулась к Стингу и сказала: «Я так не думаю». И порывисто удалилась.

Кроме тёплых чувств при посещении мест, знакомых с детства, Стинг испытывал тревогу и озабоченность. Он нанёс визиты во все школы, которые посещал подростком. «Я въехал в ворота моей классической школы и испытал то же самое противоречивое чувство, которое у меня было, когда я, бывало, опаздывал или не делал домашнего задания», — вспоминал Стинг позже.

Он также регулярно посещал больную мать. Она была уже на пороге смерти от рака, который изрешетил все ее тело, но продолжала бороться с ним, как только могла. Каким-то образом Стингу удалось создать прекрасную актерскую игру, несмотря на эмоциональное смятение, вызванное зрелищем постепенного угасания матери.

«Бурный понедельник» многим напоминал другой шумно встреченный британский фильм о гангстерах всех времен — «Долгая добрая пятница» с Бобом Хоскинсом и Хелен Миррен в главных ролях.

Стинг пояснял тогда: «Одной из тем нашей картины является попытка совершить насилие над городом всякими дельцами и спекулянтами, что фактически уже произошло в Ньюкасле».

В фильме Стинг говорит с сильным акцентом «Джоди». «Я делал историю жизни для человека, которого играю, так что я чувствовал, что знаю его. Я надеюсь, что совершенствуюсь в актерском мастерстве, потому что играю с хорошими людьми. Я думаю, что роль сработала, но я не смотрю на нее как на свою карьеру, чтобы играть только тип «Джоди». Я определенно не хочу стать профессиональным «Джоди»».

Во время одной встречи с репортером с целью рекламы «Бурного понедельника» Стинг сделал интригующее замечание, когда его спросили, как же он умудрился поддерживать свою карьеру рок-звезды на столь высоком уровне и в то же время быть актером: «Я устал, но я нахожусь в хорошей форме. Я не думаю, что есть какая-то альтернатива этому образу жизни, кроме смерти».

Во время съемок «Бурного понедельника» Стинг обнаружил себя в знакомой обстановке ночного клуба Джулис», после того как позвонил своему старому другу «Джоди» Джону Харкеру и устроил там встречу за стаканчиком спиртного. Харкер был удивлен, увидев мультимиллионера, рок-звезду среди всех этих неизвестных личностей в баре стоящим в очереди целых полчаса, чтобы попасть вовнутрь. И только позже он понял, что все это было, вероятно, важной подготовкой Стинга к роли в фильме.

Стинг был на Монсеррат, записывал свой новый альбом, когда умерла его горячо любимая мать Одри. Он как раз почти закончил партию в бильярд с одним из коллег, когда раздался звонок; звонил его брат Фил. «Сейчас уже все в порядке, действительно это так. Ей уже больше не больно», — он пытался успокоить своего потерявшего от горя рассудок брата, но оба разразились рыданиями по телефону.

Стинг положил трубку и пошел к себе в комнату, где просидел несколько часов на кровати, размышляя. Никто не осмелился побеспокоить его.

…После того как ей сказали, что ей остался только месяц жизни, Одри боролась с болезнью два года. Она никогда не теряла присущего ей чувства юмора, и в глазах Стинга она оставалась блистательной женщиной до самого конца. Позже Стинг пытался объяснить влияние своей матери, говоря: «Я в буквальном смысле получил музыку от моей матери. Это она поощряла меня играть на гитаре, это она слушала мою игру».

Затем он добавил: «И в то же время именно она делала мою жизнь напряжённой. Я был первым ребенком, и я думаю, что первому ребенку мужского пола приходится нести большую психологическую нагрузку — больше, чем другим детям, потому что это как бы любовной роман».

Спустя годы Стинг написал «Прокаженное сердце» специально для своей матери. Эта песня пришла к нему после еще одного странного сна, во время которого он почувствовал, что она разрезает его ножом.

«Она была очень сильной в символическом смысле — «очень фрейдистской» матерью. Я всегда ощущаю ее присутствие. Я чувствую близость к ней как никогда раньше. Она была втиснута в это тело, которое было для нее бесполезным в течение последних двух лет, а у нее был такой свободный дух, что смерть стала для нее избавлением».

С некоторых пор Стинг стал более избирательным по отношению к своим ролям в кино. Например, отказался от картины, потому что сам ее сценарий (сниматься она должна была в Зимбабве) не занял достаточно жесткой позиции против апартеида. Певец должен был сниматься в «Испорченном уикенде» с женой Спилберга — Эми Ирвинг.

В июле 1987 года Стинга пригласили поучаствовать в ежегодном умбрийском джазовом фестивале, почётным гостем которого был известный семидесятипятилетний композитор, пианист и аранжировщик Гил Эванс.

Это приглашение, без сомнения, заставило кое-кого из приверженцев чистого джаза в удивлении поднять брови: здесь находились Майлз Дэвис, Кэб Колловей и Винтон Марсалис. Эванс попросил Стинга присоединиться к нему, после того как они встретились за кулисами в легендарном клубе «Ронни Скотт» в Сохо, в Лондоне.

Громовые аплодисменты тридцати пяти тысяч человек раздались в адрес Стинга и его наиболее известных композиций, и затем продолжали поддерживать его, словно мощная ритмическая линия на ударных. Это был вечер, который он никогда не забудет. Он оставил печаль о матери где-то позади себя и играл для удовольствия и успокоения собственного сердца.

Стинг и Труди появились на кинематографическом фестивале в Каннах в 1987 году, хотя у него и не было каких-то особенных картин для участия в конкурсе. Их близкий друг Дебора Коен присоединилась к ним на несколько дней, и все трое были приглашены на яхту магната индустрии грамзаписи Роберта Стингвуда на очень закрытый «интимный» обед.

На следующий вечер проворный молодой бельгиец по имени Жан-Пьер Дютелье представился Стингу и Труди в баре отеля «Альбион», где остановился певец. Он сказал им, что только что был выдвинут на получение «Оскара» за документальный фильм, который он сделал о положении индейцев в тропических лесах Бразилии. Стинг не выказал ничего, кроме более чем мимолетного вежливого интереса к тому, что сказал Дютелье, хотя тот заявил, что он близкий друг Стюарта Копленда.

На следующий день молодой бельгиец начал бомбить телефонными звонками Стинга, и последнему пришлось сказать, чтобы их прекратили соединять. Однако Дютелье, который описывал себя как авантюриста, не собирался сдаваться так легко. Он рассматривал Стинга как прекрасную кандидатуру для грандиозной программы, которую он создавал в течение многих лет с целью спасения земли индейцев.

Стинг и Труди пробыли в Каннах три дня, и Стинг улетел к своему помощнику, которому полностью доверял, Дэвиду Фоксу, на специальный ланч по поводу празднования тридцатидевятилетия Фокса. Стинг также умудрился найти время присутствовать на строгом деловом обеде с боссом «А&М» Джерри Моссом.

На протяжении всей этой поездки Стинга преследовал образ больного отца. Во время своего последнего посещения госпиталя он подумал, что его направили не к той кровати, потому что болезнь так сильно сказалась на его отце, что долгое время он не мог узнать его.

Стинг был особенно обескуражен тем фактом, что ему оказалось очень трудно разговаривать с умирающим отцом. В конце концов он взял Эрни за руку и сказал ему, что у них одинаковые руки. Эрни согласился, слабо улыбнулся и сказал, что своим рукам Стинг нашел куда более лучшее применение, чем он…

В конце лета 1988 года Стинг вместе с Трейси Чапмэн, Питером Габриэлем и Брюсом Спрингстином принял участие в гастролях под лозунгом «Немедленно! Международная Амнистия Прав Человека», которые должны были пройти в Лондоне, Нью-Йорке, Филадельфии, Лос-Анджелесе, Окленде, Калифорнии, Японии, Зимбабве, Бразилии и Аргентине.

Каждого из присутствующих на выступлениях просили подписать петицию Декларации прав человека; это осуществлялось при входе на каждый концерт. Питер Габриеэль подвел итог размышлениям об этих гастролях, когда сказал, что было «важно, ведь простые люди смогли наглядно продемонстрировать, что у них есть реальная сила, чтобы влиять на общество». Это высказывание эхом отдалось в словах Спрингстина, обращенных к публике в Филадельфии: «Это в ваших руках».

Критики этих выступлений сказали, что при всех хороших намерениях, публика не была проникнута идеей получасового фильма, показанного между отделениями, который продемонстрировал тридцать прав человека согласно ООН. Присутствующие начинали кряхтеть и стонать уже к тому моменту, когда программа добиралась только до пятнадцатого пункта. Однако Стинг верил, что понимание прав человека добавило смысла его жизни, и он надеялся посеять семя, которое прорастет и даст плоды в следующих поколениях.

Споров не возникло относительно развлекательной части, предоставленной Стингом во время этих гастролей. Хотя его преданность самой идее не ставилась под сомнение, было ясно: сами гастроли, как таковые, являются для него хорошей рекламой. Лондонский рок-критик Маркус Беркман написал в «Дейли Мейл»: «Вечер, несомненно, принадлежал Стингу. Каждый раз, когда я вижу его, я все больше восхищаюсь яркостью и виртуозностью его группы».

Мировое турне «Амнистии» также ознаменовало развитие тесной дружбы Стинга и рок-идола, Брюса Спрингстина.

Брюс сначала просто заскочил на шоу Стинга, как раз до того, как начались гастроли «Амнистии». А в дальнейшем они укрепили свою дружбу, когда Брюс присоединился к Стингу в песне «Каждое твое дыхание», и Стинг ответил ему тем же в песне «Река» во время их первого американского выступления на этих гастролях.

На одной из регулярных пресс-конференций «Амнистии», которые проводились перед каждым выступлением, Брюс и Стинг обменивались шутками, которые ломали очень официальную атмосферу и заставляли журналистов преклоняться перед ними.

Когда один шутник спросил «американских исполнителей», не дадут ли они урок другим, как завоевать американскую аудиторию, Брюс вмешался в разговор с ухмылкой на лице: «Вы когда-нибудь пытались спросить Стинга о чем-нибудь подобном?» В другой момент он сказал собравшимся музыкальным писакам: «Я играю мои песни, а между действиями Стинг читает мне лекции о том, что в них было не так».

Все рассмеялись, когда Стинг ответил с серьезным лицом: «Я собираюсь узнать тебя получше, Брюс».

Журналист Дэвид Хинкли из нью-йоркской «Дейли Ньюс» считал в то время: «Это особого рода товарищество слишком хорошо, чтобы считать его основанным лишь на чистом профессиональном взаимном уважении. Вспомните этих исполнителей. Стинг — человек, который обычно считался таким высокомерным и спокойным, что мы все должны покидать его шоу с волосами, покрытыми инеем. Брюс — голос шевроле, жаркий, как дикие летние ночи на берегу. Этого не должно происходить? Это великолепно. Что там было сказано о Джинджер Роджерс и Фреде Астере? Она давала ему секс, а он давал ей класс? Хорошо, но это в реальности не столь просто. Стинг неплохо вооружен хорошим чувством юмора. Брюс сам знает несколько многосложных слов».

Хинкли был абсолютно прав. Стинг и Брюс стали большими друзьями и поддерживали контакт начиная с первого визита в квартиру Брюса в Нью-Йорке. Они даже провели вместе отпуск на роскошной яхте в Средиземном море летом 1995 года.

Один из друзей объясняет: «Не только Брюс и Стинг прекрасно ладили, но Труди и Пэтти также оказались родственными душами, а рядом с ними всегда были кучи детей».

В конце концов Стинг обнаружил себя в «горячей воде» Южной Америки, когда он расстроил правительство как Чили, так и Аргентины, проведя концерт, на котором исполнялась песня «Они танцуют одни».

Даже считалось, что он косвенно помогает чилийской оппозиции в их усилиях сместить в стране военного диктатора президента Пиночета.

Стинг появился в пятнадцатиминутной телевизионной программе, показанной оппозицией во время однопартийных выборов в стране за Пиночета, который оставался на еще один восьмилетний срок. В программе шла песня «Они танцуют одни», которую Стинг написал ранее — специально для родственников «исчезнувших» политических заключенных. В ней были такие слова: одинокая женщина исполняет па традиционного народного танца в пустом зале.

Концерт передавался по радио в Чили, где эта песня была посвящена тысячам замученных узников, которые исчезли с момента прихода к власти жестокого генерала Пиночета и утверждения его режима.

В Чили Стинг играл перед тридцатью тысячами молодых людей. Организация «Международная Амнистия» дала ему записку на испанском языке, в которой говорилось: «Следующая песня для Исчезнувших». Глядя на автоматы, которые были у вооруженной полиции, расставленной вокруг места выступления, Стинг решил не читать это сообщение. «Что мы взяли в Чили — музыкальную идею, во всяком случае, достаточно бунтарскую. Это как распространение памфлетов, но более тонкое», — сказал он позже.

Во время широко разрекламированного визита в Чили в рамках гастролей «Амнистии» Стинг столкнулся со своим старым другом Германом Роджасом, работником чилийской студии грамзаписи, который впервые встретил Стинга еще на заре звёздного восхождения «Полиции».

Роджас пришел за кулисы с прекрасной девушкой по имени Карла, которая отчаянно хотела познакомиться со Стингом и даже называла его «Эль Мино» (жеребец), потому что она была одержима идеей улечься с ним в постель. Но она никогда не приблизилась к нему настолько близко, чтобы попробовать это.

Тем временем Стинг сообщил на пресс-конференции, транслируемой по всему миру, что на него оказала сильное воздействия эта ситуация: «Мысль о скорбящих женщинах, которым отказано в справедливости по отношению к их детям, мужьям и отцам, символизирует сам поиск правды и справедливости».

Позже Стинг стоял позади этих самых матерей на пресс-конференции вместе с такими звездами, как Шинед О'Коннор и Питер Габриэль. Роджас наблюдал, как Стинг выходит в шоу на сцену и заметил, что Майлз Копленд делает то же самое, что он делал почти десять лет назад: «Он отгонял молодежь от края сцены, если она слишком близко приближалась к Стингу. Вряд ли стоило так себя вести на концерте в поддержку мира».

Один из чилийцев был отброшен назад Майлзом Коплендом, он повернулся и закричал менеджеру Стинга: «Что ты делаешь, парень? Это, черт возьми, наша страна».

Роджас мрачно добавляет: «Не удивлюсь, если кое-кто этим вечером на концерте захочет убить Майлза Копленда. Он действительно может испортить отношения между публикой и Стингом».

Как раз перед Рождеством 1988 года в прессе всплыло чрезвычайно интересное сообщение, утверждающее, что Стинг объединил усилия с ловким политиком-консерватором, писателем Джеффри Арчером, чтобы представить переработанную Артуром Миллером версию антифашистской пьесы Ибсена «Враг народа» в театре «Плейхаус», который принадлежал Арчеру. Позже выяснилось, что Стинг вложил собственных двадцать тысяч фунтов, чтобы поставить пьесу.