Стинг. Тайны жизни Гордона Самнера

«Джоди» в среде

Легко быть проницательным в ретроспективе и говорить, что Стинг знал: «Однажды придет и его корабль». Естественно, когда он был тинэйджером, он был поглощен девушками и музыкой (именно в такой последовательности). Он видел себя Казановой-Джеком Брюсом из Норт Шилда. Его честолюбивое стремление покинуть этот район буквально прожигало дыру в его сердце, но пока на горизонте были другие приоритеты. Девушки улыбались ему на улицах, и он начал зарабатывать репутацию местного сердцееда.

«Однажды до меня дошло, что многие из моих подруг крутятся тут, распуская слюни из-за Гордона», — вспоминает его сестра Анжела. «Я думаю, Гордон это замечал. Действительно, не мог же он этого не видеть».

Дома стычки между родителями Стинга происходили все чаще и чаще. У них были постоянные финансовые проблемы, они надрывались, воспитывая и обеспечивая большую семью, и в конечном итоге срывались друг на друге. Стинг старался быть как можно чаще вне дома. Те немногие друзья, которые у него были, имели родителей-одиночек, и он начал завидовать приятелям. Их дома казались более спокойными, чем его собственный, где дети и взрослые большую часть времени проводили, бросая друг в друга разные оскорбления и даже предметы.

Крайняя нервозность семейной атмосферы продолжала вынуждать Стинга чувствовать все углубляющееся чувство изоляции: он не мог фактически даже поговорить со своими родителями из-за их непрекращающейся агрессивности по отношению друг к другу. Казалось, на него, его брата и сестер у родителей просто никогда нет времени. Он продолжал размышлять, почему вообще люди женятся и заводят семьи.

Стинг начал искать утешение в сексуальных встречах, которые становились для него спасением от несчастливой жизни дома. Было множество вариантов на одну ночь, когда он находил девушку в местном пабе, шел с нею на пляж, как-то неуклюже возился, прежде чем вступал с нею в связь, и затем исчезал домой, часто на следующий день ощущая робость от возможной встречи с этой девушкой на улице.

Вся эта мужская бравада была фактически защитой для чрезвычайно скованного подростка, подверженного приступам депрессии и перепадам настроения. Его друзья-мальчишки в действительности не знали, как с ним обращаться, а девушки находили его уязвимость интригующей. Они часто выступали инициаторами свидания, как бы предоставляя ему прекрасную возможность поплакать у кого-нибудь на плече. Пожалуй, они понимали его лучше. Несомненно, Стинг был сложным человеком, но он начал понимать, что сочувствие — это прекрасное душевное движение, которое следовало вызывать у симпатичных девчонок, даже «подцепленных» случайно.

Он пускал в ход всё своё красноречие, когда впервые встречался с девушкой. Безусловно, конечной целью было вступить с ней в сексуальную связь, но он получал больше удовольствия от общения и уговаривания, чем от чего-либо другого. Конечно же, он был не очень разборчив и чуть ли не бесцеремонен в сексе, но в конце шестидесятых годов, девушки ещё не напуганные СПИДом, были столь же любопытны в плане сексуального экспериментирования, как и юноши.

Стинг был иногда даже шокирован прямолинейностью некоторых девушек, которые ему попадались. По иронии судьбы, его социальная жизнь сделала полный круг и привела его к детям близлежащей местной средней школы — частично из-за того, что он жил слишком далеко от классической школы, но также и потому, что он ненавидел большинство «богатеньких» учеников. Однако Стинг вскоре разочаровался в том типе девушек, с которыми чаще всего сталкивался, потому что они, казалось, не особенно ценили тонкую игру его ума, при помощи которой он самоутверждался, чувствовал себя значительным.

Стинг пытался отбросить свои «умные» притязания и научиться подходить к девушке просто так — потому что у нее красивое лицо и тело. Он прекрасно понимал, что то окружение, пропитанное мужской бравадой, в котором он жил, не позволяло девушке оценить его интеллектуальность.

Он потерял свою девственность в возрасте пятнадцати лет с какой-то симпатичной брюнеткой такого же возраста, которая захватила его воображение в местном кафе и уговорила взять ее с собой в какое-нибудь уединенное место для секса. Она рассматривала это как необходимую часть своего развития, прежде чем будет скована браком и детьми. Стинг был удивлен, что девушка вообще может так обыденно относиться к любви и, что интересно, он был абсолютно неудовлетворен собственно самим половым сношением.

Однако в конце концов Стинг привык ожидать от секса того же, что и его остальные приятели, но, безусловно, была и оборотная сторона всех этих бесчисленных встреч на одну ночь. Презервативы не поощрялись. Истинная глубина чувства, с которой он начинал «новую жизнь», быстро исчезала, и ей на смену пришла бездушная невнимательность к здоровью девушки.

В нескольких случаях «беременные» девушки открыто говорили Стингу о своих опасениях и, хотя он и заверял, что не «поиграл и бросил», покупались бутылки джина с явной целью продлить отношения, чтобы впоследствии погасить все страхи перед возможной беременностью.

Несмотря на все эти сексуальные связи, он не отчаивался найти себе единственную подругу, которая действительно была бы ему близка. Он чувствовал, что ему нужна девушка из среднего класса с интеллектуальными способностями сродни его собственным, со схожими убеждениями и интересами. Его отношения с двумя его первыми «постоянными» подругами были особенно значительны, потому что именно они, скорее всего, изменили его личность: разрушитель превратился в созидателя. Первой была местная красавица, которая притягивала мечтательные взгляды на каждом перекрестке, почти как его мать всего лишь пару лет назад. Эта девушка была богиней, недоступной большинству поклонников. Она была безумно влюблена в Стинга и боготворила саму землю, по которой он ступал. Она была верной, преданной и благоговела перед ним, но была не очень сообразительна, и Стинг все больше разочаровывался: уже слишком долгие паузы наступали в их разговорах. В отчаянной попытке заняться повторным образованием своей подруги, Стинг постоянно пытался заставить ее читать книги вроде «Конец Говарда» Э. М. Форстера. Но на следующий день она приходила и говорила, что прочла первую страницу и нашла ее скучной. Ее любимыми изданиями были пустые журналы для подростков типа «Джеки» и «Бойфренд». Стинг ощущал по отношению к ней такое раздражение в эти моменты, что хотел бросить ее тут же, но ее ласковые взгляды и ненасытный аппетит к сексу заставляли его продолжать надоевшую связь.

Затем случилось неизбежное: она забеременела. Несмотря на его раздражительное отношение к тому, что у нее явно не хватало интеллекта, Стинг был очень внимательным. Он не знал, что делать, но ни разу не попытался заставить ее попробовать популярный тогда способ, она уже зашла слишком далеко, чтобы даже упоминать о бутылках джина. Беременность была реальностью и приводила в ужас обоих подростков. Возможность аборта даже не рассматривалась. Казалось, она уже решила оставить ребенка. Затем, когда прошло более трех месяцев беременности, у нее случился выкидыш. Неудивительно, что она была расстроена.

Спустя несколько месяцев после того, как она потеряла ребенка, Стинг продолжил с ней отношения, но скорее из жалости, чем из истинной любви. Он становился все менее и менее терпим к её недостаткам, хотя и чувствовал ответственность за то, что с ней произошло. В конце концов он прореагировал единственным способом, который смог найти, — убежал с другой девушкой. На этот раз он был убежден, что нашел того, кто равен ему по интеллекту.

Кэролайн действительно читала такие книги, как произведения Жана-Поля Сартра, и у Стинга закружилась голова. Это был как раз тот тип девушки, который он искал на протяжении всей своей юности.

А тем временем его экс-подруга, все еще с ноющим сердцем после выкидыша и разрыва отношений со Стингом, отчаянно умоляла его вернуться. Вскоре после этого ее мать заболела раком горла и умерла. Стинг пытался быть участливым и искренне разрывался на две части. Однако теперь он нашел новую девушку, с которой можно было играть в интеллектуальные игры.

Его первая подруга пошла работать в госпиталь для душевнобольных, но она была настолько подавлена смертью матери и выкидышем, что картины, которые она наблюдала в больнице, оказались для нее слишком «тяжелой ношей», и через год после разрыва отношений со Стингом она покончила жизнь самоубийством.

Стинг был потрясен, когда услышал это известие. Он не мог простить себе то, что произошло, и был убежден, что это его вина. Однако он знал, что если бы он остался с ней, то в конечном итоге поломал бы ее жизнь из-за своего честолюбивого стремления покинуть Северо-восток.

Новый роман с Кэролайн продолжался три года, но потом завершился столь ужасно, что Стинг до сих пор вспоминает то, что произошло тогда: Кэролайн оставила его и ушла к другому. Со Стингом этого ранее никогда не случалось, это он проделывал подобное с другими, и теперь ему пришлось попробовать вкус своего собственного лекарства, которое было еще более горьким от того, что он даже знал человека, к которому она ушла. Все это было унизительно, но где-то в глубине своей души он чувствовал, что заслуживает этого. Стинга долго не покидало «католическое» чувство вины.

Спустя годы Стинг выразил свои тогдашние чувства и ощущения в песнях вроде «Кровать слишком широка без тебя». Ему удавалось вернуться к своим чувствам всякий раз, когда ему надо было написать песню об отчаянии. Собственная жизнь стала опорой всего его творчества: какую бы песню он ни писал — находил в своём опыте нечто похожее, пережитое.

Стинг планировал поступить в университет после того, как окончит школу летом 1969 года, если, конечно, оценки уровня «А» будут достаточно высоки. Во время каникул он нашел себе работу кондуктора автобуса в Ньюкасле. Ему нравилась его новая роль, нравилось прохаживаться туда сюда вдоль прохода, улыбаться и шутить с каждым пассажиром, в особенности с симпатичными девушками. Конечно, были и драматические сцены с пьяными и «зайцами». Свою работу он тоже считал необходимым опытом, который ему пригодится.

Однако когда стали известны итоговые результаты его уровня «А», у него оказалось лишь заурядное «удовлетворительно» по географии, английскому и экономике. Его разочаровывающие результаты означали, что лишь горсточка колледжей примет его, включая два находящихся в Ковентри. После нескольких недель попыток найти решение своей проблемы и перескакивания из одного места в другое, пытаясь куда-нибудь пристроиться, Стинг сдался и вернулся назад домой, на Северо-восток. Он хотел чего-то, что действительно бы его интересовало, а идти в колледж в Ковентри никак не входило в планы. Его любовь к музыке никогда не угасала, и он продолжал занятия, но не знал никого, кто бы хоть чуть-чуть разделял его увлечение.

В действительности Стинг очень завидовал всем своим друзьям, которые закончили школу и нашли работу. Они обладали свободой делать все, что им хочется по вечерам и выходным дням. У них были деньги на модную одежду и мотоциклы, когда он все ещё слонялся в беспокойстве, размышляя о своей учебе. «Я был растерян. Совершенно растерян. Я решил, что это было не для меня. Я думал, что завершение учебы в школе означает отказ от формы. Я думал, что это означает свободу. В другой форме это было практически все то же самое. Итак, я решил оставить школу».

В этом и заключалась вся ирония. Все грандиозные мечты о том, чтобы вырваться из Джодилэнда были разбиты вдребезги потребностью иметь дом. Он вернулся, чтобы жить в доме своей семьи, не видя перспектив начать серьёзные занятия музыкой.

Во время этих первых трудных лет, последовавших за окончанием школы, Стинг работал на строительных площадках, периодически оказываясь в очередях за пособием по безработице. В конце концов он решил попробовать что-нибудь более респектабельное, надел свой единственный костюм и направился на собеседование по поводу должности сотрудника Управления налоговых сборов. Он получил это место, но продержался на нем всего несколько месяцев, пока скука не превратила его в еще одного сердитого молодого человека.

Затем он подал заявку на место в педагогический колледж Северного графства, который находился на окраине Ньюкасла, и был принят на осенний семестр 1971 года на курс бакалавров английского языка в области педагогики. В конечном итоге он перешел на более легкий курс английского языка и музыки для получения диплома учителя.

У Стинга было двоякое мнение о профессии учителя в целом. Он испытывал отвращение к школам, потому что они подчиняли себе детей, но у него было и истинное влечение к преподаванию и оказанию помощи другим в том, чтобы они не делали тех ошибок, которые делал он.

В это время Стинг появлялся в Уилтшире в Ньюкасле, в пабе, который, в основном, использовался традиционными джазовыми музыкантами для неформальных сходок. Здесь была и постоянная ударная группа, а бас-гитарист Эрни иногда разрешал Стингу поиграть за него, пока он отходил ненадолго чего-нибудь выпить.

«У него была большая двойная бас-гитара. Я бывало, вставал, играл пару номеров и получал волдыри, которые не проходили в течение трех недель. В конце концов я раскусил, как это делается, и научился играть», — вспоминает Стинг.

Однажды вечером Эрни не появился, и группа попросила Стинга сесть вместо него. Он принес с собой свою захудалую бас-гитару. «Группа словно ворвалась в тот вечер в современный мир. Они впервые играли вместе с инструментом, который работал от электричества. Они просто с ума посходили».

Вскоре после этого Стинг встретил человека в педагогическом колледже, который, вероятно, оказал наибольшее влияние на жизнь будущего музыканта и дальнейшее продвижение вверх.

Герри Ричардсон родился в Лидсе в 1950 году, и ему было предначертано стать музыкантом. Он пел в хоре, а играть на фортепиано его убедили школьные учителя, которые сами участвовали в джазовых концертах.

В Северном графстве Ричардсон шёл на курс впереди Стинга и изучал английский.

Северо-восток, и Ньюкасл в особенности, имели репутацию «цветника» музыкальной культуры начала и середины семидесятых годов. Музыка пабов Ньюкасла берет начало в Линдисфарне и от «Animals». Это была в основном гитарная музыка: жесткие блюзы, длинноволосые исполнители.

Напористое движение «новой волны», казалось, прижилось везде, но обошло город стороной. Возможно, новая волна музыкальной энергии подавлялась стереотипами клубов. Многие полагают, что новые таланты наверняка существовали, но не имели поддержки со стороны агентов, менеджеров, продюсеров, которые могли бы помочь развить новое начинание.

Герри Ричардсон играл на клавишных в джазовой группе. Однажды его вокалистка сказала ему о бас-гитаристе по имени Гордон Самнер, которого она приметила, исполняя баллады Джеймса Тейлора в местном клубе.

«Я шел своим путем и думал, что он (Стинг) неплох, — объяснял Герри, — но, честно говоря, я не особенно вспоминал об игре Стинга на бас-гитаре до тех пор, пока мы с ним не поговорили, и я не обнаружил, что он знает барабанщика, у которого есть вагончик и усилитель. Это то, что я хотел. Итак, я уволил моего бас-гитариста и ударника, и мы сформировали новую группу под названием «Эрсрайс».

На сцене Стинг пел довольно неохотно, и его единственным вокальным исполнением для группы было, когда он в сильной и выразительной манере спел популярную версию одного старого хита Эштона, Гарднера и Дайка. Стинг и Герри стали близкими друзьями и всегда пытались поразить аудиторию искрометной джазовой техникой исполнения, хотя у группы были ужасные духовые инструменты.

Иногда Герри играл с более известной группой традиционного джаза под названием «Феникс», в конце концов, Стингу дали шанс также присоединиться к этой группе. Более разросшаяся музыкальная группа «Феникс» имела свою собственную традицию — каждый член группы был известен своим прозвищем. Когда в первый день молодой Гордон Самнер вышел, одевшись в свитер с поперечными желтыми и черными полосами, тромбонист Гордон Соломэн подумал, что он похож на осу. И тогда ему пришла в голову мысль: «Эй, давайте звать его Стинг!» Прозвище приклеилось. Молодой Гордон был доволен, потому что свое имя он терпеть не мог.

Вскоре Стинг начал играть бас-мелодии таких мастеров Нью-Орлеанского джаза, как Сатчо и Кид Ори. Этот опыт был перенесен на новую почву. Очень быстро его начали замечать. Другая весьма уважаемая местная джаз-группа под названием «Ривер Сити Джазмен» попыталась присвоить его идеи. Тогда группа «Ньюкасл Биг Бэнд» убедила его прийти к ним на репетицию, но основатель и руководитель группы Энди Хадсон был не особенно впечатлен. «Начнем с того, что он не мог по-настоящему читать музыку», — объясняет Хадсон.

Саксофонист группы Найджел Стэнджер подошел к Хадсону и отрезал: «Я не могу играть с этим парнем. Избавься от него».

Однако Хадсон решил проигнорировать просьбу Стэнджера на том основании, что Стинг может принести пользу. «Стинг отличался особым энтузиазмом, особым желанием играть, которого ни у кого не было. Он прихватывал с собой партии домой, чтобы там разучивать. Еще одной отличительной чертой была его надежность. Он никогда не опаздывал. Это важно. Гении, которые появляются поздно, мне не нравились».

Энди Хадсон описывает себя в те дни как организатора — что-то вроде «фиксажа» группы («но у нас сначала не было руководителя»). Он объясняет, почему у него был самый большой процент гонорара: «Мне надо было вести дела. Я был лидером. Я руководил группой и иногда играл на клавишных». У группы была репутация отличающейся от всех остальных, частично из-за того, что у музыкантов была склонность начинать с одной мелодии, а затем вдруг соскальзывать к другому номеру. Музыка варьировалась — от «Джонни Дэнкворта» до «Эвридж Уайт Бэнд», и мы никогда не играли одну мелодию во второй раз так же, как в первый». Хадсон продолжал: «Мы действительно были стаей музыкантов-энтузиастов. Мы все чаще появлялись в баре театра Ньюкасла. Там было прекрасное артистическое окружение.

Группа была в действительности просто остаточным явлением после университета. Когда я вновь вспоминаю то время, то думаю: до чего ж мы были неотесанными, прямо барсучьи задницы. Но все, чего группе не хватало в технике, перекрывалось энтузиазмом. Вы могли бы сказать, что мы были схожи с «Animals» в шестидесятые. Стинг впервые появился на сцене, когда у нас возникли проблемы с местным бас-гитаристом. В то время я разрешил бы любому сесть и попробовать».

За три или четыре недели, которые он играл в группе, Стинг популяризировал свои идеи человека, стремящегося к совершенству. «Он начал говорить, что один из музыкантов был несколько резок, — объясняет Хадсон, — дела стали развиваться быстро, потому что он был так настроен на успех».

Стинг быстро усвоил законы шоу-бизнеса, а также принципы деятельности группы. Хадсон продолжает: «Мы, бывало, разыгрывали небольшую комедию, и он быстро воспринял сам дух этих вещей».

Однако не всегда группа получала хороший прием. Один раз музыканты были наняты оперным обществом Саус Шилдза, несмотря на то, что они предупредили, что их тип музыки может прийтись оперному обществу не по вкусу. Группа была освистана и выставлена со сцены через двадцать минут после появления — «потому что там все хотели песен Глена Миллера». Энди Хадсон объясняет: «Мы могли бы сыграть и их, но смотрелось бы это как «Блюз Бразерс» в каком-нибудь деревенском западном баре».

В это время Стинг жил в одной квартире с Герри Ричардсоном и его другом Тимом Арчером в районе Ньюкасла под названием Хитон. Вспоминает Энди Хадсон: «Это была неряшливая квартира холостяков, вонючие носки, беспорядок везде. Чашки и тарелки, полные мусора, — повсюду».

В педагогическом колледже Стинг достиг своеобразной «вершины» в отношениях с девушками: в то время у него было семь женщин. Он снова вернулся к своей привычке завязывать ни к чему не обязывающие сексуальные отношения.

Тем временем «Ньюкасл Биг Бэнд» стала центром внимания, выступая в обеденный перерыв в баре университетского театра, а Стинг вскоре обнаружил, что играет все — от Дюка Эллингтона до «Yesterday» («Вчера») «The Beatles». Однажды пришло так много людей, желающих послушать группу в один из дней их обычных выступлений в местном университете, что руководство приняло решение отложить выступление на следующую неделю, так как невозможно было справиться с толпой.

Хадсон был так разъярен, что он и группа решили играть скорее в университетском парке, чем разочаровать своих поклонников. Стинг подсоединил усилитель к батарее своего ржавого старого «ситроена», и группа выступала, к большому удовольствию необычайно большой толпы в более чем тысячу человек, до тех пор, пока не появилась полиция и не приказала им немедленно очистить территорию. Группа как раз начала исполнять свою собственную интерпретацию «Хей Джуд» «The Beatles».

Стинг никогда не забывал тех ощущений, которые он получил, впервые играя для целой толпы. Творчество сразу приобрело ценность, и он хотел повторения тех прекрасных мгновений.