Лебединые юности трубы
В невозвратном поют далеке.
Не криви пересохшие губы,
О былом не гадай по руке.
И от глаз напряжением воли
Отгони невеселую тень.
Бесшабашно на Марсовом поле
Голубая бушует сирень.
Бушевала сирень. Бушевала
Даже смерти самой вопреки.
И стучали по плитам канала,
Спотыкаясь, твои каблуки.
Перемешанный с дымкой рассвета,
Поднимался сиреневый чад.
Каблуки из блокадного лета
Не по плитам — по сердцу стучат.
Две орбиты схлестнулись, и круто
Развернулись ракеты в рассвет.
Стала вечностью эта минута,
Ей ни смерти, ни времени нет.
Отпылили далекие марши.
Белой ночи рассеялся дым.
Я не стал ни моложе, ни старше.
Я остался все тем — молодым.
Я живу этим чудом рассвета,
И с восторгом в моей тишине
Из того невозвратного лета
Откликаются лебеди мне.
Я не был обнесен у жизни на пиру
Ни чашей мести и ни чашей чести.
Ты кончишься со мной иль я с тобой умру —
Не все ль равно: мы были в мире вместе.
Был белой ночи зыбкий облик тих.
Был только миг. И в этот миг мгновенный,
В миг озаренья, ради нас двоих
Часы остановились во вселенной.
Ты шла ко мне сквозь радость и печаль,
И горизонтам не было предела.
И за тобой в неведомую даль
С твоей душой моя душа летела.
Ах, Лебяжья канавка! По бережку,
По траве-мураве на весу
Я, в пригоршнях укрытую, бережно
Память — птицу-синицу — несу.
Ах, Лебяжья канавка! Не наши ли
Соловьи ликовали в ночи?
То, что было со мною, — не спрашивай.
То, что будет со мною, — молчи.
Ах, Лебяжья канавка! Под липами,
Над твоею над тонкой водой,
Мы пригубили счастья, да выпили,
Да запели душой молодой.
Ах, Лебяжья канавка! Из давности
Светлой страсти, кипевшей в бою,
Я несу тебе дань благодарности,
Ненасытную душу мою.
1964