Стоиеновая певичка, или Райский ангел

Действие седьмое МУТНЫЙ ОСАДОК СНОВ

Представляешь, Ринка, оказывается, большой дебют Кэндзиро уже не за горами. Говорят, на той неделе его будут показывать по телеку.

— Да ты что? Не может быть! Неужели это правда, Кахо?

В первом этаже нашего дома в Хигаси-Кавагути помещается супермаркет. Приходя сюда за покупками, я часто встречаю Кахо.

После того как от неё сбежал Кэндзиро, она, чтобы не чувствовать себя совсем одинокой, перебралась в наш дом и теперь живёт в квартире над нами. Она уже больше не работает в сфере интимных услуг и преисполнена решимости вернуться на стезю пения. Однако выступать ей пока что негде, и она начала потихоньку проедать деньги, отложенные на свой дебют. Конечно, это тяжело — остаться одной, и я вполне разделяю её мысль о том, что друзья должны поддерживать друг друга в беде.

И всё же, как ни стыдно в этом сознаться, в последнее время Кахо внушает мне жуткую неприязнь. Я уже даже не помню, с чего всё началось. Но виновата во всём она. После разрыва с Кэндзиро Кахо изменилась до неузнаваемости. Порой с её толстых губ слетают такие высказывания, что впору затыкать уши. Как-то она меня попросила:

— Послушай, ты не могла бы принести парочку своих аранжировок? Я хочу с тобой проконсультироваться.

Естественно, я сразу сбегала за нотами. Она тут же подхватила их и помчалась к установленному в магазине копировальному аппарату.

— По… погоди! Ты куда?

— А что такого? Я хотела, чтобы ты продиктовала мне слова нескольких песен, так, чем писать, я лучше сниму для себя копии.

— Вот оно что!

Я сразу всё поняла.

Слова песен, которые она якобы хотела переписать под мою диктовку, — всего лишь предлог. На самом деле ей нужны мои аранжировки.

— Стой! — крикнула я и схватила её за руку.

Вокруг нас мигом собрались любопытные кумушки-покупательницы. Я отпустила руку Кахо.

— Как прикажешь всё это понимать? — спросила я, изо всех сил стукнув ладонями по татами.

Передо мной лежала стопка моих нотных записей. Я привела Кахо к себе в квартиру, где мы могли спокойно поговорить. Пора наконец с ней объясниться.

— Так ведь если бы я тебя по-честному попросила, ты бы не сделала для меня копий. Поэтому… Знаешь, мне тоже несладко приходится. Жить-то на что-то надо.

— В таком случае ты — воровка!

Аранжировка стоит больших денег, и для исполнителя без имени эта сумма оказывается совершенно запредельной. Но именно поэтому певец тщательно отбирает свой репертуар, и аранжировка делается в той тональности, которая максимально соответствует регистру и тембру его голоса. Можно сказать, аранжировка для певца — это всё.

Тем не менее существуют горе-исполнители, которые предпочитают пользоваться чужими нотами, а сэкономленные таким образом средства тратят на сценические наряды. Ориентируясь на этих плутов, иные алчные оркестранты самочинно снимают копии с нот, принадлежащих тому или иному певцу, и потом за небольшую мзду загоняют их другим исполнителям. Такая практика получила широкое распространение, поэтому неудивительно, что в глазах публики все безвестные певцы выглядят проходимцами.

— Но ведь все эти нотные записи достались тебе бесплатно. Не думай, Ринка, я всё знаю. Про старого развратника, который к тебе неровно дышит и поэтому ничего с тебя не берёт, хотя другие платят ему, как миленькие. Пользуясь этим, ты нахапала у него аранжировок почти на миллион иен, разве не так?

Желая припереть меня к стенке, Кахо не стеснялась в словах. Да, действительно, аранжировки достались мне даром. И композитор Тэруо Хикари даёт мне уроки вокала бесплатно. Но любовная связь тут вовсе ни при чём. Между людьми могут существовать и иные отношения, например духовная близость. Впрочем, объяснять такие сложные вещи теперешней Кахо бесполезно — она всё равно не поймёт.

Изо всех сил стараясь приглушить в себе неприязнь к распоясавшейся Кахо, я говорила с ней спокойным тоном, но слёзы досады против воли катились по моему бесстрастному лицу.

— Хорошо, предположим, всё, о чём ты говоришь, — правда. Но тебе-то самой не стыдно снимать копию с нот, которые, как ты с презрением утверждаешь, достались мне нечестным путём?

— Уж кому-кому, а не тебе меня упрекать! — огрызнулась Кахо.

— Да и вообще, зачем тебе мои ноты? Ведь я пою только энка. Ну, получишь ты эти аранжировки, а дальше-то что?

— С энка легче найти работу. В оздоровительных центрах джазовой певице делать нечего. Эти песенки мне нужны только для заработка, а джазом я буду заниматься параллельно. Настоящее искусство должно оставаться свободным от всякой меркантильности. А чтобы петь энка, мне вполне достаточно твоих копий.

— Но ведь это — надругательство над музыкой!

— Какое ещё надругательство? Я же говорила: ради джаза мне умереть не жалко. Что, скажешь, не говорила?

— Это — твоё дело. Можешь хоть удавиться со своим джазом. Но зачем же превращать энка в орудие для достижения корыстных целей?

— Ты уж извини, Ринка, но меня с души воротит от твоих энка.

— Скажите, пожалуйста! А вот для меня в музыке не существует нелюбимых жанров. Есть только отдельные нелюбимые произведения. И вообще, Кахо, знаешь, кто ты такая? Жалкая зелёная гусеница! Слабаки вроде тебя не способны сохранить свою человеческую суть. Всё, с меня довольно. Я не желаю тебя больше знать. Нашей дружбе конец!

«Как-то это по-детски прозвучало: "Нашей дружбе конец!" — подумала я. — Похоже, мои благие намерения потерпели крах».

Выставив Кахо вон, я изо всех сил захлопнула за ней дверь.

— Жадина! — прокричала она мне с лестничной площадки и, цокая каблуками, рванулась по ступеням вверх.

Я прислонилась к двери и закрыла глаза. Мне было грустно.

А ведь я считала её своей подругой, единомышленницей.

Кахо изменилась. Стала типичной вымогательницей. Всё-то она норовит получить даром — ноты, уроки, пятое, десятое. Только и знает, что клянчить: познакомь меня с тем-то, уступи мне то-то, заплати за меня, дай, дай, дай. Противно!

Куда же подевалась прежняя гордячка, которая не пожелала принять от меня милостыню и с вызовом вернула протянутую ей купюру, высморкавшись в неё? Человек — хрупкое существо, его легко сломать. Вот и Кахо, та, какой она была в день нашего знакомства, сломалась. От прежней Кахо осталась одна лишь видимость, повадками же она напоминает свинью. Хрю-хрю, чем бы тут у вас поживиться? Не найдётся ли какой халявы? Я тоже хочу! Хрю-хрю. Вот так она и тычется пятачком в землю, выискивая, что бы ещё урвать. Не человек, а пылесос какой-то. Ещё одно уродливое порождение нашей среды. Гомо свинтус.

Я невольно хихикнула, радуясь точности найденного определения. Милая Хрюшка, ты — из породы слабаков. Такие, как ты, неспособны бороться за осуществление своей мечты. Сгинь! Мне противно на тебя смотреть.

Ну вот, и сегодня всё то же!

Борьба между мечтой и хлебом насущным.

Нотные знаки можно написать лишь на чистом листе бумаги.

Убить в себе подлинную, человеческую суть невозможно.

Куда я еду?

Меня носит и носит по морю, не ведающему приливов, и я не могу прибиться к берегу.

И набрать ракушек тоже не могу.

Я качаюсь на волнах подобно медузе…

Как хорошо спится, когда едешь в автобусе! Но на душе у меня всё ещё тяжело от вчерашней ссоры с Кахо.

— Праздник осенних листьев… — мечтательно произносит моя соседка, и улыбка озаряет её лицо.

Эта совсем ещё юная девушка подвизается на поприще энка, и её короткая стрижка не слишком вяжется с этим амплуа, но личико у неё симпатичное, почти как у фотомодели, так что в целом смотрится она весьма эффектно. Особенно хорош изящный, правильной формы носик. Для меня, вечно комплексующей по поводу своего приплюснутого носа, это — большое достоинство, и я украдкой любуюсь её профилем.

Как видно, поймав на себе мой взгляд, девочка прыскает, и я поспешно отвожу глаза.

— Что тебя так рассмешило?

— Так ведь странно: вы всю дорогу спите.

Её зовут Сиоми Гэнкайнада. Несмотря на свои шестнадцать лет, она уже вошла в мир эстрады. С детства участвовала в конкурсах самодеятельности, неизменно завоёвывая призовые места. Настоящего профессионального дебюта у неё пока ещё не было; по замыслу её матери (в прошлом — певицы), для начала она должна поездить по стране с концертами. Выступления Сиоми пользуются успехом благодаря искренней, простодушной манере исполнения.

Мы едем в Одзэ на осенний фестиваль, который будет проходить под открытым небом на специально сооружённой по этому случаю сцене. Гвоздём программы будет Сиоми, ну а все остальные — я, Хироси Юмэкава, артисты-двойники и труппа театра обезьян, состоящая из руководителя-дрессировщика и пятерых «артистов», — образуем, так сказать, вспомогательный состав.

— Ринка-сан, вы такая хорошая, — простодушно замечает Сиоми и хихикает. Я понимаю, что она имеет в виду. В одном автобусе с нами едут и наши старшие товарищи, и начальство: импресарио, эстрадные агенты и т. д. Стараясь соблюсти дистанцию, каждый чувствует себя скованно.

— Вы уже проснулись? — спрашивает меня Хирата, директор агентства «Цурукамэ». С баночкой горячего чая он втискивается на сидение между мной и Хироси Юмэкавой. — Эх, приятно в кои веки расслабиться…

Хирату как будто подменили. Прежде он не снисходил до того, чтобы выслушать меня, а теперь вдруг стал необычайно любезен. Причиной этой перемены послужила открытка, которую я ни с того ни с сего решила послать ему из Нагой, где выступала с концертами на горячих источниках. «Надеюсь, — писала я, — Вы здоровы и всё у Вас благополучно. Собственно, я уверена, что так оно и есть, поскольку на днях разговаривала с Вами по телефону. А здесь уже деревья понемногу окрашиваются в осенние тона… Прошу Вас за обилием дел не забывать о себе». Короче, самое, что ни на есть банальное письмецо.

Но Хирата признался, что до сих пор ни разу ни от кого из своих подопечных ничего подобного не получал.

Люди меняются.

Точно так же, как в зависимости от времени года меняется природа — горы, деревья, ветер. Даже на высохшем голом пне с приходом весны появляются свежие молодые побеги.

«Без сомнения, — мысленно шептала я, — такие же благотворные перемены произойдут и с Кахо, и она из свинтуса превратится в прежнюю отчаянную и открытую девушку».

За окном мелькали алые, будто охваченные пламенем кроны деревьев. Даже горы, и те сплошь покрыты осенним багрянцем. Какая могучая жизненная энергия заключена в природе! Любуясь окрестным пейзажем, я по-прежнему размышляла о Кахо. «Пусть она станет прежней», — твердила я про себя, как твердят слова молитвы. Но, если быть до конца честной, в то же время я думала: «Сейчас мне не до того, чтобы тебе помогать. Ты уж как-нибудь попробуй справиться сама».

А я в молодые годы был очень даже симпатичным парнем, — проговорил Хирата со смущённой улыбкой и, вынув из записной книжки старую фотографию, протянул мне. На снимке был запечатлён красивый молодой человек с гитарой, — он стоял перед микрофоном и улыбался. Настоящая эстрадная звезда!

— Хирата-сан! — воскликнула я. — Так вы были певцом?

В ответ директор слегка покраснел и, сконфуженно хихикнув, признался, что в своё время даже записал пластинку.

— Знаете ли, в моё время было так: человек, одержавший победу на конкурсе самодеятельности, мог сразу же выпустить собственный диск. Это сейчас певцам стало трудно пробиться.

— Вот именно, — поддакнул сидящий за ним немолодой плотно сбитый мужчина. В прошлом он работал поваром в сусичной, а в марте нынешнего года, в возрасте пятидесяти пяти лет, дебютировал с песенкой «Тунец и жизнь моя неразделимы». В компании исполнителей энка он новичок. — По нынешним временам выпустить пластинку в какой-нибудь фирме звукозаписи невозможно даже за деньги. Ха-ха-ха.

— Именно поэтому нам с вами имеет смысл подсуетиться, — шепнул Хироси Юмэкава и подмигнул мне. — А я всё ждал вашего звонка. Неужто вы задумали меня погубить? — Звуки этого низкого, вкрадчивого голоса были способны повергнуть в трепет сердце любой женщины. Я просто обалдела. — Мне без вас так одиноко!

Юмэкава метнул в мою сторону быстрый взгляд, однако случилось так, что сидевший рядом с ним Хирата ненароком перехватил его и страшно растерялся, приняв эти слова на свой счёт. Глаза его стали совершенно круглыми.

— Я давно уже слыхал, что вы неравнодушны к женскому полу, — сказал Хирата, — но, похоже, мужчины вас тоже интересуют?

— Н-ничего подобного! Вы ошибаетесь! — энергично, даже с некоторой аффектацией возразил Юмэкава, чем весьма развеселил Хирату, заметившего, что делать из этого тайну вовсе ни к чему.

— Хоть вы и сотрудничаете с другим агентством, — продолжал он, — я — давний поклонник вашего таланта. Так вот, значит, откуда проистекает ваш шарм? Вы же у нас настоящий секс-символ. Да, не зря вам дали прозвище «сэнд гай» — «знойный покоритель дюн».

— Как вы сказали? — переспросила я Хирату. — Я не совсем поняла.

Не обращая внимания на покрывшегося холодной испариной Юмэкаву, Хирата торжественно произнёс:

— Вы, Ринка-сан, ещё молоды и, наверное, не знаете, что когда-то киноконцерн «Никкацу» принёс славу многим актёрам, например Юдзиро Исихаре, которого прозвали «найс гай» — «славным малым». Акира Кобаяси получил прозвище «майт гай» — «силач», а Дзё Сисидо — «таф гай» — «крепкий орешек». Вот так же и Юмэкава за свою мужественную внешность…

— Будет вам, господин Хирата! Вы совсем меня задразнили, — перебил его вконец смущённый Юмэкава, беспокойно ёрзая на своём сидении. По всему было видно, что он стыдится прозвища, которым его наградили в эстрадном агентстве.

— Загадочный и обаятельный парень из Тоттори! Знойный покоритель дюн! Отлично сказано!

— Право же, префектура Тоттори ничем не знаменита. Разве что только своими песками, — жалобно простонал Юмэкава и уткнулся лицом в колени.

Сзади послышался смех. Там сидели двое комиков, исполнителей шуточных диалогов.

— Браво, Юмэкава-сан! — воскликнул один из них.

— Похоже, у нас появился серьёзный конкурент, — отозвался другой. — Этак мы останемся без работы.

Пассажиры отреагировали на их реплики дружным хохотом.

— А вообще ты бы постеснялся отпускать шуточки по его адресу. Посмотри на свою тупую физиономию! Юмэкава-сан — малый не промах, а ты — промах, причём не малый.

— Известное дело: с тобой поведёшься — кругом промахнёшься!

— Ну всё, потешились — и будет!

Эта словесная перепалка была встречена новым взрывом смеха и аплодисментами. Двое никому не известных комиков своей импровизацией разрядили атмосферу, и теперь наш автобус напоминал ту самую кастрюлю с булькающим варевом, о которой мечтает любой артист. Наступил тот самый долгожданный миг, когда с неба вам в руки сваливается увесистый кусок масла.

Естественно, все остальные подхватили эстафету. Кто-то поднялся с места и исполнил песню из своего оригинального репертуара, кто-то показал фокус со шляпой, извлекая из неё бесконечную череду платочков. Даже обезьянки вошли в раж и с криком принялись прыгать с одной занавески на другую.

Сиоми Гэнкайнада тоже приняла участие в импровизированном концерте, исполнив одну из своих энка. Хотя на ней было не эффектное мужское кимоно, в котором она, скорее всего, выйдет на сцену, а обыкновенные джинсы и свитер, мне понравилось её пение. До этого я только раз слышала её голос на пластинке, и теперь, прозвучав «вживую», он произвёл на меня более благоприятное впечатление. Тогда, в записи, чувствовалось, что она хорошо выучила мелодию, но сама песня ещё не созрела.

В автобусе, превратившемся в сценические подмостки, царило необычайное оживление. Вслед за Сиоми поднялась её дородная матушка, состоящая при ней в роли импресарио, и исполнила песню, покачиваясь в такт мелодии. Каждый стремился внести свою лепту в атмосферу всеобщего энтузиазма.

Одна только я оказалась в стороне.

Никогда ещё мне так страстно не хотелось выступить с песней, созданной специально для меня. Мой репертуар состоит из чужих песен. А мне нужна такая, про которую я могла бы с гордостью сказать: «Это моя и только моя песня».

Дайте, дайте мне такую песню!

Я украдкой взглянула на Хироси Юмэкаву.

Нет, дуэт мне не подходит.

Я хочу царить одна. Я хочу, чтобы и мелодия, и слова переворачивали мне душу и заставляли позабыть обо всём на свете. Ради такой песни я готова бросить и родителей, и любимого человека. Необходимо что-то предпринять! Так подсказывало мне моё разгорячённое воображение.

Прибыв на место, мы сразу же направились к подмосткам, сооружённым по случаю праздника, и по очереди начали репетировать. Несмотря на значительную удалённость от цивилизации, здесь в ожидании бесплатного зрелища, бесплатной выпивки и бесплатной закуски уже собралось около двухсот человек — в основном туристов и представителей местного начальства. Все они с жадностью наблюдали за тем, как мы работаем.

— Спасибо, что приехали! — крикнул какой-то старичок и бросился к сцене, желая обменяться рукопожатием с «телепатом» Окадой, который сосредоточенно репетировал свой фокус. Тот растерялся, поскольку обе руки у него были заняты. Артисты, наблюдавшие эту сценку из-за кулис, громко расхохотались.

— Какие интересные сегодня зрители!

— Давайте пустим их на сцену для поднятия боевого духа.

Все принялись дурачиться — и комики, и певцы, — придумывая девизы для сегодняшнего зрелища. Я тоже веселилась. А что? — если совместными усилиями превратить зрительный зал и сцену в единое целое, получится отменное жаркое!

— Итак, даёшь рагу из разных видов искусств!

— Зададим жару, ребята!

— Наварим себе чаевых!

Наконец наступил мой черёд репетировать. Я стояла за кулисой, дожидаясь своего выхода на сцену, украшенную праздничным полотнищем в красно-белую полосу. Как только прозвучало музыкальное вступление, Хирата хлопнул меня по спине и по-родственному вытолкнул вперёд:

— Ну, давай!

Я грациозно выпорхнула на сцену и защебетала:

— Меня зовут Ринка Кадзуки. Я сотрудничаю с фирмой «Болидор рэкордс». Мне двадцать два года. Это фурисодэ я впервые надела в позапрошлом году по случаю своего совершеннолетия.

Из-за кулис послышались смешки. Видимо, блеф про двадцать два года не прошёл. Но зрители сидят далеко от сцены и, кажется, приняли мои слова за чистую монету. Итак, вперёд!

Я пела отпадно, вытворяя голосом немыслимые выкрутасы, принимая эффектные позы, гримасничая и общаясь с залом в духе новомодных эстрадных кумиров. Низкие звуки обретали у меня глубокую, утробную окраску, высокие были чисты, как голос ангела.

И награда не заставила себя ждать.

Хотя это была всего лишь репетиция, зрители поднесли мне целых семь тысяч чаевых! За кулисами раздавались недоуменные возгласы моих коллег. Я была счастлива. Ради таких вот мгновений я и работаю…

Сам концерт тоже прошёл гладко, как по маслу. Мероприятие под названием «Праздник осенних листьев» завершилось с огромным успехом. Под скамейками, на которых сидели зрители, валялись остатки недоеденных бэнто, детский башмачок, смятые программки. На сцене, помимо следов наших ног, остались отлетевшие от чьего-то концертного платья блёстки, чья-то серёжка со стразами, выпавшие из чьего-то украшения перья. Молодые люди в одинаковых рабочих куртках сноровисто приводили её в порядок посреди вихрящейся на ветру пыли и опавшей листвы.

На обратном пути наш автобус сотрясался от дружного раскатистого храпа. Артисты, импресарио, эстрадные агенты спали с открытыми ртами, обмякнув на своих сидениях. Лишь кое-где пассажиры тихонько переговаривались между собой. А если в нашей среде разговоры ведутся вполголоса, это означает, что обсуждаются серьёзные проблемы щепетильного свойства.

Артисты-двойники, работающие под звёзд эстрады (она — под Сэйко Мацуда, а он — под Хироми Го), сетовали друг другу на отвратительный послеоперационный уход в клинике. Эти люди в силу своей специфической профессии пускаются во все тяжкие, лишь бы достигнуть максимального сходства с оригиналом, будь то лицо или причёска. Они постоянно совершенствуют своё мастерство и меняются вместе со своими реальными прототипами.

Это — высшая степень профессионализма.

Притворившись спящей, я с волнением вслушивалась в их разговор.

У нас, певцов, по крайней мере, всегда есть возможность изменить свою жизнь. А у этих людей? Для них путь к отступлению навсегда отрезан. Как для бойцов штурмового отряда специального назначения. Они — аутсайдеры, лишённые понимания со стороны окружающих. Украдкой поглядывая на перешёптывающуюся парочку, я невольно восхищалась тем, как превосходно они смотрятся.

— Послушайте, Ринка, так вы обдумали моё предложение? — тихонько, чтобы было слышно мне одной, спросил сидевший позади меня Юмэкава. По соседству со мной громко храпел Хирата. — А то, признаться, я уже начинаю терять терпение.

— Неужели на мне свет клином сошёлся? Если уж делать пластинку, то я хотела бы солировать. Так что не обессудьте.

— Что ж, очень жаль. Дело, по-моему, стоящее. К тому же мне хотелось выступить в тандеме с вами. Но если у вас иные планы, я не смею настаивать.

— Да нет, никаких особых планов у меня нет. Просто не лежит душа.

— А-а, вот оно что? Кстати, а спонсор у вас есть? А то ведь на одном таланте далеко не уедешь. Гораздо важнее найти какого-нибудь богатенького старичка. Если хотите, могу познакомить.

Сиоми Гэнкайнада, слышавшая наш разговор, ошеломлённо ахнула.

— Лучше бы мне не знать об этом, — тихонько проговорила она. Рядом с ней, раскинувшись в кресле своим огромным, как у морского льва, телом, почивала её мамаша и шумно дышала во сне. — Неужели все так делают? — снова шепнула Сиоми.

Юмэкава оставил её слова без ответа. Я тоже промолчала, не зная, что на это возразить.

За окнами моросил мелкий дождик, и красные листья клёнов липли к влажному стеклу, образуя подобие аппликации. Усыпанный палой листвой мокрый асфальт поблёскивал в свете уходящего дня, и казалось, что наш автобус движется по какому-то роскошному ковру.

Почему вокруг такая красота, когда на душе так мерзко? — с горечью подумала я. Никакие разумные слова так и не приходили мне на ум. По автобусу по-прежнему разносился храп спящих людей.

Сиоми Гэнкайнада открыла баночку колы и, выгнув свою белую, по-детски тонкую шейку, с какой-то отчаянной жадностью принялась поглощать шипящий напиток.

— У-уф…

Опорожнив банку, Сиоми улыбнулась, а потом засмеялась в полный голос. В этом смехе было что-то откровенно нарочитое. Пронзительно ясные глаза девушки устремились к Юмэкаве. Тот сразу же отвёл взгляд.

Отучившись с грехом пополам в школе, Сиоми вступила во взрослый мир. Жизнь в этом мире подчинена определённым законам. Однако, помимо этих законов, существуют ещё и некие правила, не зафиксированные на бумаге. То и дело приходится слышать:

«Ну вот, опять! Не надоело строить из себя святую невинность?»

Или:

«Она не понимает специфики шоу-бизнеса».

Люди без конца апеллируют к неписаным правилам.

Должно быть, произнесённая Юмэкавой фраза — всего лишь «вершина айсберга». Но у меня не тот характер, чтобы слепо верить словам, да и вряд ли я сумела бы извлечь из них какую-нибудь пользу для себя. Правда, только что я получила некоторое представление о том, как завязывается «любовь по расчёту» в низших сферах шоу-бизнеса. Юмэкава и Сиоми… Воображаю, с каким энтузиазмом все вокруг восприняли бы эту историю, увидев в ней подтверждение общего правила. Мир шоу-бизнеса построен на зависти, поэтому каждому хочется верить, что добиться успеха, предварительно не вывалявшись в грязи, невозможно. При этом неудачницы рассуждают так: «Кого из звёзд ни возьми, все они запятнали себя каким-нибудь неблаговидным поступком. Только я осталась чистенькой, оттого и не преуспела».

Для охочих до «клубнички» совратителей неписаные правила нашего мира служат своего рода индульгенцией: дескать, ничего не поделаешь, такова жизнь. Совращаемым же остаётся лишь послушно кивать: ну, раз жизнь такова…

На это я могу сказать только одно. Если вас устраивает подобная логика, — пожалуйста. Если вам хочется так жить, — живите. Я лично считаю неправильным следовать принципу: «все так делают». Но люди в большинстве своём именно так и поступают. При том, что существует сотня разных способов погони за призраками.

Когда я добралась до дома, было уже семь вечера. Я ещё не ужинала. Позвонила Дайки на мобильный, — он сказал, что договорился с ребятами пойти куда-нибудь выпить. В телефоне слышался грохот стройки. Поскольку сегодня у меня было дневное выступление, он настроен более благодушно, чем в те дни, когда я возвращаюсь после вечерних концертов. Видимо, мужчины всё же беспокоятся, если их подруги шастают где-то по ночам.

Я стала думать, куда бы отправиться поесть, ведь заведений, где женщине прилично появиться одной, не так уж много. За размышлениями я протирала салфеткой колёсики своей «громыхалки». Это — первое, что необходимо сделать, вернувшись домой. Пока везёшь чемодан по улице, на него налипает не меньше грязи, чем на подмётки. В таком виде его не занесёшь в комнату. Прежде надо хорошенько обтереть колёсики.

Вскоре после нашего знакомства у меня с Дайки произошла ссора. Банальная ссора из тех, что ставят отношения между мужчиной и женщиной на грань разрыва. Когда до этого он потребовал, чтобы я оставила работу в клубе, я повиновалась, и это было нормально, потому что его требование совпадало с моим собственным желанием. Но теперь он дал мне понять, что я должна отказаться ещё и от любимого занятия — пения. Меня это разозлило, тем более что прямо он об этом не говорил, а, видимо, сам того не замечая, ограничивался одними экивоками. И я взорвалась:

«Почему ты не желаешь просто и ясно изложить свою позицию?»

На это он ответил:

«Я и сам до конца не понимаю, чем мне так не нравится твоя работа. К тому же, если я открыто в этом признаюсь, получится, что я не мужик, а дерьмо».

Этой туманной фразой Дайки только подлил масла в огонь. И с тех пор всякий раз, когда он заводил разговор на эту тему, я с победоносным видом спешила расставить все точки над «i».

«Ты самый настоящий трус, — кипятилась я. — Ты опасаешься, как бы в ответ на твои запреты я не потребовала, чтобы ты взял меня на содержание. С самого начала ты твердил мне про свою любовь и прочее, но ни разу не выразил готовности заботиться обо мне».

Вспоминая сейчас наши ссоры, я вновь испытывала раскаяние. Не надо мне было говорить эти вздорные слова. Даже салфетка в моих руках стала двигаться медленнее.

Дайки немного подумал, а потом произнёс, кажется, такую фразу:

«Не знаю, поверишь ты мне или нет, но я действительно хочу, чтобы мы были вместе. Больших денег я не зарабатываю, но уж прокормить тебя как-нибудь смогу. Единственное только, я боюсь, что, перейдя ко мне на содержание, ты перестанешь быть собой. Не знаю, как лучше это выразить, но я действительно так считаю. И поэтому не хочу на тебя давить. Так что кое-какие слова мне приходится держать при себе».

Я всё тру и тру колёсики. Хорошо. Хорошо, что мы тогда выяснили отношения. После этого нам обоим оставалось лишь одно — бороться со своими эмоциями. Пока что у меня есть для этого силы. Я ведь люблю создавать себе трудности.

— Ну всё. Теперь, кажется, чисто, — с удовлетворением проговорила я и, хлопнув рукой по чемодану, бросила почерневшую от грязи салфетку в мусорное ведро.

Эти салфетки я умыкаю каждый раз из караоке, куда хожу, чтобы распеться. Я пускаю их на домашние нужды: на первом этапе вытираю ими со стола, затем использую в качестве половых тряпок, ну, а под конец протираю ими колёсики чемодана и сразу же выкидываю. Это очень удобно.

— Вот что. Пойду-ка я в «Хиродзуси».

Представив себе улыбающееся лицо старичка сусичника, оказавшегося ко всему прочему ещё и заядлым драчуном, я сразу же повеселела.

— А, Ринка-тян? Давненько не заглядывали! — бодро приветствовал меня хозяин. — Небось, пришли после концерта? А у меня сегодня отличные крабы.

В тесном зальчике сидело человек восемь посетителей; среди них, судя по виду, были и представители нашей братии. Я заняла место в самом конце стойки и первым делом заказала себе пива. До сих пор мне ещё ни разу не случалось приходить сюда одной. Решив, что вскоре ко мне присоединится Дайки, старик хозяин поставил ещё один стакан перед пустующим местом рядом со мной.

— К пиву я попрошу вяленых моллюсков и маринованную рыбку. Ну а потом пусть будут крабы, — уверенным тоном произнесла я, подражая всегдашней манере Дайки, но сердце у меня при этом колотилось от волнения.

— Будет сделано, — отозвался хозяин, и на душе у меня сразу полегчало. Улыбаясь, я налила себе в стакан пива.

— Добрый вечер, — послышалось вскоре у входа.

«Тьфу ты пропасть!» — подумала я, потому что из-за висящей над дверью шторки возникла Хрюшка, то бишь Кахо. Как назло, она тоже была одна.

— А, и ты здесь? Отлично! — воскликнула она и плюхнулась на свободное сидение рядом со мной.

Подумав, что мы заранее условились с ней о встрече, сусичник одарил нас обеих улыбкой.

— Кажется, мне наконец светит работа, — затараторила Кахо. — А что у тебя? По-прежнему крутишься, успешно обходясь без финансовых вливаний?

Не спрашивая у меня разрешения, она плеснула себе пива из моей бутылки и пожелала со мной чокнуться. Нет уж, обойдёшься. Взяв со стойки графинчик с соевым соусом, я легонько прикоснулась им к её стакану, после чего с отсутствующим видом уставилась в телевизор. Но Хрюшка, судя по всему, не заметила моего недружелюбия. «Ой, до чего же я проголодалась!» — сообщила она и принялась с аппетитом поглощать закуску с моей тарелки. Пересилив себя, я всё же решила поддержать с ней беседу.

— Хирата-сан, наш директор, необычайно подобрел, — начала я и рассказала, что после случая с открыткой между нами установились по-настоящему сердечные отношения.

Интересно, как отреагирует на это Кахо? Сперва она скривила губы в подозрительной ухмылке, но потом выражение её лица несколько смягчилось.

— Ринка, ты молодец. Умеешь найти подход к людям. Честное слово, молодчина. Да-а, устраиваются же некоторые…

Если подольше с ней поговорить, возможно, Хрюшку ещё и удастся отмыть добела, и она станет прежней Кахо. Меняя темы, как меняют воду в ведре, и отчаянно жестикулируя, я пыталась говорить с ней исключительно о вещах приятных. Но каждый раз после очередной процедуры полоскания-отжимания я чувствовала себя совершенно измочаленной. Слушая меня, Кахо за обе щёки уписывала свои суси. А где же награда за моё усердие? Может быть, эта мысль пришла мне потому, что я не люблю Кахо? Нет, дело не в этом.

Просто я не могу простить ей душевной лени. У неё нет сил даже для того, чтобы по-настоящему себя любить. Только и знает, что повторять: я, мол, живу ради своей мечты, — и нисколько этого не стыдится.

— Да, кстати, я говорила тебе, что Кэна должны показывать по телеку? Так вот, эту программу будут транслировать сегодня. Приходи ко мне, вместе посмотрим. Надо же, после того, как он от меня сбежал, это будет наше первое свидание, правда, через экран.

Наверное, любить другого человека просто. Ведь в любой момент в этой любви можно поставить точку. Другое дело — любить себя, тут нельзя сделать паузу ни на минуту. Как только человек перестаёт себя любить, он становится уязвимым для всякой отравы.

— Ой, слушай, Ринка! У меня отличные новости. Представляешь, есть возможность на постоянной основе, причём гарантированно, выступать с концертами по нескольку раз в месяц. Потрясающе! Что ты на это скажешь?

Я покачала головой. Не иначе, это какая-нибудь очередная афёра.

— Прости меня, но если речь идёт о работе, то благодаря господину Хирате с этим у меня всё в порядке. Конечно, сейчас с выступлениями негусто. Из-за экономического спада кабаре сплошь и рядом закрываются. Тем не менее у меня бывает по пять концертов в месяц, а то и больше. Так что положение не безнадёжно.

— Хирата — само собой. Но если есть возможность подсуетиться где-то ещё, почему этим не воспользоваться?

— Видишь ли, я терпеть не могу двурушников. По мне, чем хватать работу где-то ещё, выступать под другим именем и устраивать себе нервотрёпку, опасаясь, что рано или поздно тайное станет явным, лучше держаться за своё агентство и строить с его руководителем отношения, основанные на взаимном доверии.

— Так ведь я вовсе и не говорю о другом агентстве. Нужно всего лишь подписаться вот на эту газету.

Кахо сунула мне какую-то газетёнку, издаваемую одной из новоиспечённых религиозных сект. Вот уж этого я никак не ожидала.

— Послушай! — воскликнула я. — Неужели в своём стремлении получить работу ты готова пойти на всё?! Это же религиозное издание. С каких это пор ты стала верующей?!

Хрюшка снисходительно улыбнулась:

— Дурочка! Не торопись с выводами. Никакая я не верующая. Это всего лишь уловка. Надо же как-то устраивать свою жизнь. — Она развернула передо мной газету и принялась тыкать пальцем в помещённые в ней фотографии знаменитостей. — Гляди, вот твой любимый музыкант X, а это актёр Y. Тоже члены этой самой секты. Уж не знаю, верующие они или нет. Может, снялись просто так, для вида. Во всяком случае, пухнуть с голоду они не будут. Потому что в эту секту входит немало влиятельных людей из разных эстрадных агентств. Что ни говори, люди должны помогать друг другу. Тебе ведь тоже помогают.

Да, конечно, аранжировки песен достаются мне даром, и уроки пения я беру бесплатно. Зрители преподносят мне подарки, в том числе и одежду. Главным источником моих доходов служат чаевые. Я скрываю свой истинный возраст и без всякого на то права примазываюсь к известным фирмам звукозаписи. Одним словом, всячески мухлюю. И, тем не менее, пора, наконец, высказаться начистоту.

— Знаешь, Кахо, отныне я не желаю иметь с тобой ничего общего. Может быть, меня и трудно отнести к разряду порядочных людей, но твоя непорядочность мне претит.

Побагровев, Кахо негодующе воскликнула:

— Ах, вот оно что! Чем же это я такая непорядочная? Человек из самых добрых побуждений подсказывает ей путь к дополнительным заработкам, а она…

— Это ложь! — не дрогнув, прокричала в ответ я. Старик сусичник, разделывавший на доске кальмара, испуганно посмотрел в нашу сторону. — На самом деле ты прекрасно понимаешь, что эта затея дурно пахнет. Но проворачивать сомнительное дельце в одиночку тебе боязно, вот ты и решила привлечь на свою сторону кого-то ещё. Разве не так?

Хрюшка замолчала. Вероятно, я попала в точку. Но она с видом оскорблённой добродетели обхватила голову руками. Несколько посетителей, устав от нашей перебранки, попросили счёт. Остальные с тревогой ждали, что будет дальше. Я спиной чувствовала их взгляды.

— Ничего не понимаю! — растерянно произнесла Хрюшка и разрыдалась. — Все вокруг творят сплошные мерзости… Почему же только я одна оказываюсь виноватой?! Чего ты ко мне придираешься? Хочешь мне помешать? Ну конечно, ты боишься, как бы я не оттеснила тебя от корыта. Всё дело в этом. В твоих рассуждениях нет никакой логики!

Выпалив эту тираду, она злобно вцепилась мне в плечо. Я с силой сбросила её руку и закричала:

— Заткнись! Кому надо, тот поймёт. It's the dosa spirit! Дух кочевого братства!

За спиной у меня послышались аплодисменты. Обернувшись, я увидела компанию из нескольких усталых немолодых мужчин и среди них одну женщину. Поскольку все они были в будничной одежде, я не сразу их узнала, — кажется, это была группа фокусников, выступавших сегодня вместе со мной на осеннем празднике.

С трудом одолев лестничный марш, я шагнула в тёмную прихожую и, не зажигая света, прошла в комнату. Дайки ещё не вернулся. В полном изнеможении я рухнула на диван и тихонько заплакала. Давешняя ссора с Кахо комком грязи лежала у меня на сердце. Я хочу быть доброй. Как, наверное, хорошо тем, кто умеет прощать! Они избавляют себя от страданий.

Но для того, чтобы оставаться в ладах с собственной совестью, иногда приходится кого-то от себя отстранять. Рядом с Кахо я сразу же заболеваю, словно мне передаётся от неё какая-то зараза…

Зазвонил телефон.

Может быть, это Дайки? Вскочив с дивана, я кинулась к аппарату. Алло! Голос мой прозвучал на две октавы выше, чем обычно: мне не хотелось выдавать своих слёз.

— Привет, это я, — послышалось в трубке.

Кэндзиро! Вот кто в своё время прекрасно понимал, что значит дух кочевого братства! Я была на седьмом небе — от радости, от нежности, оттого, что он позвонил в отсутствие Дайки.

Кэн-тян! Откуда ты звонишь? Как у тебя дела? Ну же, рассказывай скорее!!

— До чего же ты смешная! Пищишь, совсем как цуцик. В скором времени я надеюсь с тобой повидаться. А пока что смотри меня по телеку — сегодня, в одиннадцать вечера.

Кэндзиро позвонил для того, чтобы сообщить мне эту новость. С его исчезновения не прошло и двух месяцев, pi вот уже он выступает по телевизору. Какой стремительный взлёт! Видимо, тут не обошлось без пресловутой «любви по расчёту». Мне захотелось выведать у него кое-какие подробности, но я не знала как лучше спросить. Пока я мялась, он сам заговорил на эту тему.

— Представляешь, у меня сейчас роман с такой обалденной тёткой! Ей сорок шесть лет, столько же, сколько моей матери!

Спонсирующая Кэндзиро дама возглавляет крупное эстрадное агентство и одновременно является продюсером. Она уже дала путёвку в жизнь нескольким звёздам. Видимо, Кэндзиро сумел завоевать её расположение.

— Кэн-тян, можно задать тебе нескромный вопрос? — сказала я, понизив голос. Кэндзиро принуждённо хихикнул и ответил: «Ну, валяй». — Ты любишь эту женщину?

Я и сама понимала, что задаю глупый вопрос. Но меня интересовала его реакция. Возможно, он скажет: «Да ты что? При чём тут любовь? Я просто тяну из неё денежки». И тогда, наверное, я его возненавижу. А может быть, и нет. И это уже само по себе доставит мне радость. Но, как ни странно, его ответ прозвучал весьма благородно:

— Я хотел бы её полюбить.

Сдержанно усмехнувшись, Кэндзиро с полной уверенностью в голосе добавил:

— Увидев меня по телевизору, ты сама поймёшь, какая это потрясная тётка. Она каким-то образом ухитряется вытащить наружу всё лучшее, что во мне есть. У неё колоссальные возможности, и всё, что она ни задумает, сразу же воплощается в жизнь. Теперь для меня каждый день — всё равно что праздник!

— Правда? Замечательно, что у тебя всё так здорово складывается.

Кэндзиро ни чуточки не изменился. И я была этому рада.

В общем, прошу любить и жаловать.

Я вдруг вспомнила фразу, которую он на полном серьёзе произнёс тогда, в лав-отеле. Всё-таки он отличный парень. Я его люблю.

— Только не смей меня ревновать. Моё сердце давно уже принадлежит тебе. Я люблю одну тебя! Слышишь, Ринка?

При чём тут это? Видимо, он меня неправильно понял.

— П-послушай, скоро вернётся Дайки. Я обязательно включу телевизор. Пока! Да, скажи, как с тобой связаться?

Кэндзиро продиктовал мне номер своего нового мобильного телефона, и я повесила трубку. Внизу остановилась машина, — похоже, это и в самом деле вернулся Дайки.

— Что это ты сидишь без света?

Войдя в прихожую, мистер Уайлд с грохотом поставил на пол свою сумку. Бросившись на этот звук, я налетела в темноте на монументальную фигуру Дайки и упала, но тут же поднялась и, привстав на цыпочки, повисла у него на шее.

— Ха-ха-ха! Что это с тобой? Ты будто цуцик какой-то.

Примерно то же самое сказал мне и Кэндзиро. Я почувствовала себя виноватой перед Дайки за наш телефонный разговор. Мне стало неловко.

Дайки сбросил грязную рубаху и сказал:

Да, кстати, сегодня опять звонили из кредитной компании. У тебя на счету денег — кот наплакал, и они не смогли снять необходимую сумму. О чём ты только думаешь?

Ой, прости. Я получила уведомление и как раз собиралась заплатить. Надо же, какие они настырные, донимают клиентов по телефону.

Я постоянно задерживаю ежемесячные выплаты по ссуде. Вернее, тяну с ними до последнего, — это моя принципиальная установка. А что такого? В конце концов, добиваться от клиента погашения задолженности входит в круг их обязанностей. Ведь и нам, певцам, порой достаётся от слушателей, которые улюлюкают из зала. Так что кредиторов можно и поманежить.

— Всё-то ты мудришь, пытаясь свести концы с концами, — проворчал Дайки. — Люди порядочные так не поступают. Но раз тебе так нравится, я молчу.

Дайки закрыл за собой дверь в ванную, и последняя часть его отповеди долетела до меня уже в виде эха. Вскоре послышался звук льющейся из крана воды. Я снова осталась в одиночестве.

Ой, уже одиннадцать часов!

Вспомнив про выступление Кэндзиро, я срочно отыскала пультик и включила канал, по которому должны были передавать программу «Азиатские старты».

Погодите, да ведь это, кажется, какой-то конкурс! А Кэндзиро, насколько я поняла, уже вышел в разряд профессионалов. Неужели он и вправду будет выступать в этой передаче?

Вступительная часть программы была посвящена знакомству с шестерыми финалистами, отобранными по итогам конкурса, проводившегося по всей Азии, и в их числе был Кэндзиро. Судя по всему, сегодня должен был определиться победитель.

Затаив дыхание, я уставилась в телевизор, как будто речь шла о моём собственном выступлении.