Столичный доктор. Том V

Глава 10

Уже утром присяжный поверенный Давид Лазаревич Слонимский — пожилой, лысый выкрест в очках — провел срочную юридическую консультацию о новинках патентного законодательства. Оказывается, весной еще было принято «Положение о привилегиях на изобретения и усовершенствования», в котором русским по белому всем желающим сообщали, что лекарственные препараты, а также способы и аппараты, служащие для изготовления последних, патентованию не подлежат. Там еще большой список был. Блин, даже куцая по времени привилегия, которая в прошлом действовала и хоть как-то права защищала, пропала. А с другой стороны германский патент в этом смысле гораздо приятнее. Потому что он есть хотя бы.

Кстати, Давид Лазаревич даже денег за визит брать не захотел, никак не подтверждая стереотипы о ведении дел его соплеменниками.

— Видите ли, ваше сиятельство, — сказал в ответ на вопрос о гонораре, — я знаю, кто вы, и что сделали для страдающих от сифилиса. Считайте это выражением моей личной к вам симпатии.

Он кивнул на окно, под которым эти самые пациенты терпеливо ждали в очереди своего довольно болезненного избавления от чумы девятнадцатого века. Неужели у Слонимского тоже кто-то подхватил?

— Ну давайте оформим привилегию на способ определения беременности на ранних сроках, — я вдруг вспомнил, что так и не рассказал профессору Соловьеву историю о жабках.

— Научно обоснованный? — Слонимский снял очки в золотой оправе и начал тщательно протирать стекла бархоткой.

— Самый что ни есть. Проверено, точность практически стопроцентная.

— Надо же, чего только ученые не придумают, — вздохнул Давид Лазаревич.

— Поверьте, они скоро изобретут даже таблетки от беременности.

— Вот так номер! — удивился поверенный. — Это же какое попрание патриархального строя случится! Женщины начнут тайком пить такие таблетки, и что же…

— Чье тело — того и дело, — не очень удачно пошутил я.

Давид Лазаревич даже не улыбнулся. Феминистские лозунги сейчас понимания не находят ни в каком виде.

— Мало нам абортов, так еще и это… Сколько деток не родится!

— Ну а сейчас сколько рождается и брошенные умирают, становятся бездомными побирушками?

— Что же… Такая логика мне тоже понятна. Давайте ваш метод, оформим в лучшем виде!

А немец решил брать быка за рога сразу. Хотя метафора так себе, получается, растительность на лбу у меня, что ли? Короче, мне телефонировали о желании господ Беттингера и Дуйсберга пообщаться утром после прибытия поезда Норд-Экспресс. Наверное, посчитали, что ночью всё же не с руки. Прибыть просили в гостиницу «Европейская», угол Невского и Михайловской, если я вдруг не знаю, где это. Интересно, они затраты на вояж потом спишут из налогов на представительские расходы? Надо как-нибудь узнать, а то я до сих пор на свои катаюсь. И место для переговоров пафосное, сказать нечего. Если бы не мой особняк на Сергиевской, так и вовсе можно ослепнуть на время от интерьеров.

Насчет понтов «Европейская» даст сто очков форы всем остальным вместе взятым. Тут прямо с порога в глаза лезло настоящее цыганское счастье в виде золоченой лепнины, люстр трехметрового высоты и и мраморных лестниц с ковровыми дорожками.

Господа из «Байера» отнеслись к моему появлению со всем уважением. Встали, руку жали, стрептоцидом и серой восхищались. Кофе нам принесли на серебряном подносе, в фарфоровой посуде. Короче, сразу возникла деловая и конструктивная атмосфера. Даже светские беседы заняли минимум времени. Так, обозначили про разницу в погоде, жаркое европейское лето и майнские вина, к которым я имею уже почти родственное отношение. Минут десять, не более.

Я почему-то Карла Дуйсберга чуть старше себе представлял, а он оказался мужчиной средних лет, чуть за тридцать. Черты лица аккуратные, высокий лоб, волосы стрижены совсем коротко, очки с не очень большими диоптриями, в модной тонкой оправе. Лицо с довольно строгим выражением, наверное, из-за усов. Короче, перспективный европейский руководитель. Генри-Теодор Беттингер, который по должности старше, как раз попроще выглядел. Максимум на мелкого фабриканта тянул, но никак не на члена совета директоров такой большой компании. Да пусть хоть извозчиком выглядит, лишь бы договор правильный заключили.

— Так что же за способ получения ацетилсалициловой кислоты вы хотели нам предложить? — начал расспросы Дуйсберг.

— Как только мы придем к взаимовыгодному соглашению, я вам сразу всё и расскажу. Хочу заметить, что в лабораторных условиях процесс занимает не более пары часов и довольно прост. И не дорог, что сильно удешевит продукт при промышленном производстве.

В принципе, уже из этого можно было извлечь подсказки, так что я сроки сознательно исказил.

— И что же вы хотите за сведения об этом способе? Мы готовы заплатить двести тысяч марок, — обозначил начало переговоров Беттингер.

— Это шутка такая? Извините, мой немецкий не настолько совершенен, чтобы понимать столь тонкий юмор. Девяносто процентов прибыли от продаж и патентных отчислений. Бессрочно, с передачей прав моим потомкам.

— О таких условиях не может быть и речи. Максимум — триста тысяч марок, — продолжил Генри-Теодор.

— Господин Беттингер, я за столь мизерные выплаты даже пальцем не пошевелю. Если такова ваша позиция, то я прошу прощения за доставленные неудобства и напрасно потраченное время. Всего вам хорошего, господа. Рекомендую пообедать в ресторане «Донон». Отличная кухня и винный погреб всем на зависть. А я, пожалуй, обращусь к господину Сандозу, он предлагал лучшие условия на любые мои разработки. Знакомы с ним?

Судя по кислым лицам, слышали. Про конкурентов настоящие бизнесмены знают лучше, чем про собственных жен.

Мне собраться — что голому подпоясаться. Шляпу надел — и готов. Так что представители противной стороны и опомниться не успели. Замедлять шаг даже и не думал. Но сам с собой поспорил, что на улицу мне выйти не дадут. С третьего этажа на лифте только инвалиды и пьяные ездят. Я по лестнице пошел. Топот ботинок Беттингера услышал на втором этаже. Что ж, Евгений Александрович, поздравляю с успешным началом переговоров. «Байер» дал слабины и показал, что им мой способ нужен. Значит, главный — я.

— Ваше сиятельство!

Ого, а русский у него вполне на уровне. Акцент слышен, не без этого, но титул у него затруднений не вызвал.

— Господин Беттингер, неужели я что-то забыл у вас в номере? Простите мою рассеянность! — и я протянул руку, будто и вправду верил в свои слова.

— Нет, вы ничего не оставили. Но я предлагаю вернуться к переговорам. Мы готовы… сблизить позиции. Не стоит горячиться.

Всё-таки слова подбирает, но из уважения к статусу на немецкий не переходит, ждет моей реакции.

— Хорошо, давайте возобновим нашу беседу, — продолжил я уже на немецком. И даже мудреное слово «fortzusetzen» произнес без запинки. Хотя можно было выпендриться и процесс продолжить на родном языке. Думаю, я их и на хохдойче додавлю. Потому что у меня есть то, чего нет у них.

Сошлись на паритетных пятидесяти процентах только мне, или на тридцать шесть лет моим потомкам, если я умру раньше. Ну, жуки! Я вспотел даже. Производство в России тоже пополам — половина у Келера на новых мощностях, столько же — тоже в Москве, на фабрике анилиновых и ализариновых красок Столярова, которая принадлежит… Генри-Теодору. Купил по случаю три года назад.

Ну и всё, подготовка договора. Я снова позвал Слонимского, пусть борется за меня, если такой симпатией проникся. Немцы своего привезли, и он появился на сцене в нужную минуту. С Дуйсбергом, откровенно скучавшим во время торга, договорились встретиться позже, когда лаборатория готова будет. И никакого тет-а-тета, в присутствии присяжных поверенных, чтобы факт новизны засвидетельствовали. Работы — непочатый край еще, можно сказать, только основы заложили.

Почти сразу я поехал в институт великой княгини Елены Павловны. Во-первых, отдать премию Ковисто. Извелся, поди, в ожидании. Думаю, конвертик его порадует. И поможет организовать показ для немцев. Это во-вторых. И можно будет считать день хорошо закончившимся.

В само здание я с парадного входа решил не заходить. Зачем людей лишний раз возбуждать? Начнут всякие «ходоки» цепляться, словно репей. Просто экзальтированные барышни. Я лучше как все нормальные — с бокового. В смысле для сотрудников. Это как в театре служебный вход для господ артистов и прочих причастных, чтобы чужие не мешались.

Зайдя, тут же нарвался на небольшой перерывчик у группы скоропомощников. Я эту компанию хорошо знаю, общались. А потому не прошел мимо, поздоровался, полюбопытствовал, как оно работается и учится.

— Тут у нас уже свои легенды начали создаваться, Евгений Александрович, — похвастался доктор Петров, мы с ним в первое дежурство как раз встречались.

— Быстро вы, однако, — улыбнулся я. — И в чем суть события?

— Скорая помощь в Питере нынче в моде. Уже пятнадцать бригад на линии в каждую смену. И вот повадилась одна дама, купеческая вдова, каждый день по три раза вызывать. По часам прямо, хоть проверяй. То голова у нее болит, то в груди что-то шевелится, то в поясницу вступит. Сын ее всё оплачивает, никаких претензий. Но сами понимаете, быстро все устали от такой пациентки. И дети тоже видят, что мама не в порядке. Очень просили что-то сделать, чтобы она успокоилась немного. Фельдшер наш, Никодимов, придумал. Приехали утром на вызов, он перед нами заходит с гармошкой, играет плясовую с минуту, и назад. А мы будто ни в чем не бывало, начинаем давление мерить с температурой вместе. Вдова сразу: что за музыканты? А мы все смотрим на нее, говорим, не было ничего. Днем поехали — та же история. Тут уже и сын с нами заодно, подтверждает, ничего не было, привиделось, наверное. А вечером уже не вызвала. Отвадили.

— Это хорошо, что инициатива не ваша была, — вставил я, отсмеявшись. — И претензий никаких.

Ковисто премии был несказанно рад. Не знаю, сколько у него тут жалования в год выходит, но вряд ли миллионы. Ему эти пять сотен, видать, много проблем решили. Взрослый мужик, а руки полез целовать, земные поклоны бить повадился. Сказал, что будет ждать меня столько надо. Всё подготовит и проведет на высшем уровне.

Вернулся в «Европейскую». Там уже работа вовсю кипела — законники что-то вещали друг другу на юридическом языке. Впрочем, мирно, без мордобоя. Я предложил для начала пообедать — вроде и время подошло уже, а потом поехать на представление. Но терпения у Дуйсберга в запасе оказалось крайне мало. Будущий глава международной корпорации хотел увидеть всё и сразу. А мне что? Если денежки уплачены, так можно и позже приступить к приему пищи. Мы не гордые.

Иван Николаевич не подвел. Показал класс. Нужные вещества у него как из воздуха появлялись, отмеривались в необходимых количествах с первой попытки и помещались куда надо. Создавалось впечатление, что он это самое ацетилирование с детства каждый день по три раза проводил.

Тут немцы ролями поменялись. Беттингер сзади отсиживался, а Дуйсберг интересовался деталями — видимо и сам в молодости поработал в лаборатории. Мне же доставило поистине огромнейшее удовольствие его лицо, на котором быстро кончилась уверенность в себе. Да и на мир он смотрел уже не как хозяин жизни, а больше изображал школяра, которого тычут носом в невыученное домашнее задание. Усы даже потеряли форму и превратились в щетку под носом. А как же, тут и гимназист справится с процессом, ничего сложного, а уж исследовательский отдел крупной компании должен после такого год в трауре ходить.

— Вот, собственно, и всё, — сказал я, когда Иван Николаевич продемонстрировал вещество, промыв его холодной водой. — Останется рекристаллизация, хотя бы этанолом, и очистка. Вы удовлетворены, господа?

— Да, — чуть вразнобой выдавили из себя Карл и Генри-Теодор, и это прозвучало для меня просто-таки райской музыкой.

На этой радостной ноте я пригласил теперь уже партнеров на обед в тот самый рекомендованный мною «Додон». Пока там окончательно согласуют текст договора, можно всем и отдохнуть. Нашлось для нас место на свежем воздухе, под сенью деревьев. Красота, да и только. Официант притащил меню размером с атлас топографической анатомии, к которому неслабым довеском прилагалась винная карта. В качестве аперитива нам порекомендовали самый модный в этом сезоне коктейль — «Кровавая Мэри».

— А мне как автору рецепта отчисления когда начнут платить? — огорошил я официанта.

Тот даже управляющего позвал. Пришлось рассказывать о пикнике у Великого князя, чем я вогнал всех в ступор.

— Впрочем, у нас сегодня праздник, — махнул я рукой. — Считайте этот рецепт моим подарком. А сейчас я хочу предложить своим гостям кое-что новое. Зовите сюда буфетчика!

— Слушаю, ваше благородие, — склонился в поклоне искомый сотрудник через минуту.

— У вас есть текила? Или мескаль?

— В «Додоне» есть всё! — с гордостью заявил буфетчик и умчался.

Вернулся он довольно скоро, и тащил с собой невзрачную коричневую бутылку. На этикетке и в самом деле было написано «Jose Cuervo Tequila». И название знакомое.

— Это оставь здесь, принеси шейкер, мерный стакан, ликер «Куантро» и лимоны. Лед, конечно, тоже. Бокалы… Есть что-нибудь, похожее на креманки? И блюдце с солью. Давай, мухой!

Наверное, в больших ресторанах ко всему привыкли. Хочет посетитель смешать коктейль по собственному рецепту? Да пожалуйста, это всё же тише купеческих загулов с цыганами, медведями и всяким другим непотребством.

Дуйсберг с Беттингером давно перестали листать меню и о чем-то тихо переговаривались. Может, разрабатывали план, как сбежать отсюда, пока их еще не успели отравить.

Буфетчик оказался опытным, инструкции по приготовлению выполнил, креманки солью помазал, лимоны выдавил. Да, знаю, сок лайма предпочтительнее, но хорошо хоть текила нашлась, этот кактусовый самогон вообще непонятно как до Питера добрался.

Первым попробовал я. И остался живым.

— Недурно вышло. Пожалуй, лимонного сока можно и одну часть, а не две, но это уже на любителя. Угощайтесь, господа, — пригласил немцев. — Это и вправду очень вкусно.

Первая порция улетела вмиг. Потребовали добавки. Буфетчик и сам попробовал после второго раунда, и оценил напиток по достоинству.

— Ваше благородие, а каково же название?

— Да пусть будет «Маргарита». Сочинишь потом какую-нибудь байку про даму с таким именем.

Вечером приехал Жиган, и сразу пришел на доклад. Мне бы после такого обильного во всех смыслах обеда отдохнуть, но я решил узнать о результатах поездки немедленно. Да, мне тоже хотелось прокатиться на автомобиле, хоть и таком.

— Привез, ваше сиятельство. Как вы и велели, два экипажа, в лучшей отделке. Сказал, чтобы на Сергиевскую отвезли, я их там в каретный сарай поставлю пока. Пойду сейчас встречать. Их на ломовых телегах пока еще довезут.

— Всё в порядке там? Как прошло? Рассказывай!

— Мне, ваше сиятельство, Юлий Александрович всё как есть объяснил! Там, понимаете… да нет, это видеть надо! Это ж… Вы разрешите мне научиться на этой повозке ездить? Поверьте, я смогу! Ничего не испорчу!

Пропал, как есть пропал. Вот так, жил себе, бандитствовал понемногу, с огнем баловался — всякое было. И сподобился. Ведь не пацан уже, а глаза горят, руки трясутся. Мечту обрел человек. С большой буквы. Всем бы такую!