Столичный доктор. Том V

Глава 9

В назначенный час я сидел в специальной комнате на почтамте. Рядом, возле своего прибора, копошился телеграфист. Меня до сих пор удивляет, что я ничего не понимаю в работе элементарных, казалось бы, механизмов. Ну да, в детстве еще понял, что железяки — не мое, после того как разобрал будильник и не смог вернуть его в первоначальное состояние. А ведь честно записывал, что за чем снимал, раскладывал шестеренки в нужном порядке. Правда, потом их оказалось на три меньше. Они улетели, но обещали вернуться. Наверное, после этого стал искать работу, где плюс минус пара сантиметров в сторону значения не имеют.

Пока ждали настройки прямой связи с Вюрцбургом, попросил послать телеграмму в Леверкузен.

— Генеральному директору компании Байер. Текст следующий: «Решен вопрос стабилизации ацетилсалициловой кислоты тчк отличные жаропонижающий и обезболивающий эффект тчк готов к переговорам в Петербурге тчк князь Баталов».

Зачем я так сделал? Почему не Келеру? А вот потому, что у Байера наши великие князья не оттяпают препарат с военно-патриотическими отмазками. Где гарантия, что и патент, и всё остальное не попадет в их длинные ручки? Похлопают по плечу, сунут еще один дворец, и радуйся. А мне, если честно, и одного много. А не захотят немцы, так можно и с швейцарцами замутить. Правильно будет не складывать все яйца в одну корзину.

— Сей момент — произнес телеграфист, молодой парень с красивыми вьющимися волосами и высоким грассирующим голосом, будто он изображал французский акцент — Сейчас свяжусь с центральным телеграфом и уточню адрес. Возможно, в компании есть свой аппарат.

Так и оказалось. Ну вот, ход сделан, Рубикон перейден.

— Готово, ваше сиятельство, прямая линия с Вюрцбургом. Можем начинать.

Процедуру мне объяснили — я диктую, он печатает. Немецкий он знает, так что проблем быть не должно. А вот интересно, у них в телеграфистах знатоки разных языков есть? Хотя как раз с немецким сейчас проще — наверное, самая многочисленная диаспора в Петербурге. Или одна из. Делят с финнами и поляками места с второе по четвертое. Тюрьма народов, куда ж деться?

Телеграфный аппарат застрекотал и выдал узенькую полоску белого серпантина. Наверное, проверочное что-то, потому как кусочек был отрезан и небрежно отброшен в сторону. И сразу вылез следующий. Этот отдали мне. Ну очевидное «Что случилось?». Конечно, такое мероприятие ради сведений о погоде не затевают. И я ответил так, чтобы понятно было только получателю. А то вроде телеграфисты — народ надежный, и тайну блюдут, но в этом деле чем больше паранойи, тем спокойнее.

Ну и так далее, «как здоровье», поздравления с получением титула князя. В конце обсудили надо ли вносить в связи с последними обстоятельствами изменения в наш брачный договор. В общем, пообщались.

— Ответ из Леверкузена, ваше сиятельство, — вдруг сказал телеграфист и подал мне длинную полоску:

Тут-то я и охренел. У меня же нет никакого аспирина! И что, такая шишка выезжает по первому зову к любому, кто пошутит про новое лекарство? Или только к изобретателю стрептоцида?

— А долго идет поезд из Леверкузена в Питер? — спросил я телеграфиста.

— Не могу знать-с, ваше сиятельство. Но можно уточнить у начальника почтамта. Он работал на железной дороге.

Конечно, парень, наверное, за всю жизнь дальше Царского Села не выезжал, для него что Марс, что Леверкузен — всё едино.

— Уж будь любезен, — я протянул рубль. Который мгновенно исчез в кармане.

Спустя десять минут звонков и уточнений я стал обладателем информации — поезд Экспресс-Норд, через сорок часов будет в Питере. А это значит, что у меня немногим более суток, чтобы на коленке сделать аспирин, а к нему хоть какие-то документы. Горю синим пламенем! Антонова нет, заместители Славки вместе с ним в Тамбове… И что делать? А вот что. Срочно ехать к Склифософскому, проситься в химическую лабораторию. Да еще и ходатайствовать о помощи местных специалистов.

Я заторопился, телеграфисты тоже. Получив на руки распечатанные диалоги в виде наклеенных на бланки ленточек, я пожаловал в кассу. Да уж. Тарифы здесь… Будто в девяностые по сотовому звонить из роуминга в Сингапуре. Но для меня сумма ни разу не критичная. Главное, быстренько разобрался с Гамачеками, успокоил.

Новость номер один: лаборатория химическая в институте есть, хорошая. Новость два: Николай Васильевич отбыл в Киев, читать лекции, вернется через неделю. К кому обращаться, я не знаю. То есть я здесь человек вроде и не чужой, но что сделать для соблюдения интимности процесса — о том ведал некто, мне неизвестный. И вместо того, чтобы ходить и отвлекать занятых людей, я поехал к тому, что знал эту кухню гораздо лучше. Я ведь помню, как Склифосовский на меня ногами топал, бил кулаком по столу и кричал, что не простит сманивания уникального сотрудника. Неделю потом не разговаривал.

— Дмитрий Леонидович, срочно нужна помощь, — сказал я вместо приветствия, входя в кабинет.

— Чаю хоть попить успеем? — улыбнулся Романовский.

— Да там дело лучше проводить в вечернее и ночное время, чтобы не мешал никто.

— Идем грабить купеческий банк? У меня нет черной повязки на лицо, я не могу.

— Хуже. Нужна лаборатория, толковый лаборант и небольшая помощь. Надо проверить одну идею.

— «Велика беда, не спорю. Но могу помочь я горю. Оттого беда твоя, что не слушался меня. Но, сказать тебе по дружбе, это службишка, не служба», — продекламировал Дмитрий Леонидович.

— Я так понимаю, дети сейчас Ершова в твоем исполнении слушают.

— Да. Телефонируем нужному человеку, он к нам приедет, и вы договоритесь.

— Сколько дать ему? Рублей пятьдесят достаточно?

— Ты эти миллионерские замашки брось. А то скоро начнешь половых горчицей мазать, как загулявший купец. Десятки за глаза хватит, и Ковисто долго будет вспоминать твою щедрость.

Мы успели попить чаю, обсудить Ельцину, решить, что она достойна взвалить на себя бремя ответственности за питерское отделение «Российского медика», побеседовать с Зинаидой Яковлевной и обрадовать ее повышением. Так как я сидел подальше, то в опасности быть расцелованными оказались штиблеты Романовского. Очень уж радостным получилось повышение жалования. Я вспомнил, что на шее у докторицы куча нахлебников, а потому слегка понизил градус веселья, повторив пункт договора о финансовой дисциплине и штрафе совсем уж космических размеров для руководящих лиц.

И только после этого прибыл искомый Ковисто. Звали чухонца Иван Николаевич, был он тучен, рыж и высок. Викинг с внешностью лорда Байрона, только с кавалерийскими усами и чуть постарше. Чуть не с порога спросил, что понадобится из реактивов. С некоторым недоверием и настороженностью. Но услышав, что кроме салициловой кислоты и уксусного ангидрида нам потребуется только стандартная химическая посуда, облегченно вздохнул. Он что, думал, мы там взрывчатку творить собрались? Реагенты обещал обеспечить, договорились на восемь вечера. Десятку я выдал ему авансом, стараясь не замечать осуждающего взгляда Романовского.

Соучредитель «Российского медика» заманил меня на ужин. Нормальный врач ест дома, а не в ресторанах — таков был лозунг. А я разве против? Опять же, Лидию Михайловну давно не видел. По дороге заехали в кондитерскую и набрали всяких сладостей в количествах, по оценке Романовского, способных вызвать многократное слипание задниц у всех трех отпрысков и у благоверной вместе с ними.

Хороший ужин, вот такой, наверное, и я хотел бы каждый день. Чтобы любящая жена, дети, и дом, в который хочется возвращаться. Верю, что и у меня будет так. И хрен бы с ними, высшими сферами. Но для начала надо заработать немного на комфортную жизнь.

Ковисто ждал. Хорошая лаборатория, чисто, всё на своих местах стоит, никаких стаканов с недопитым чаем и недоеденных пирогов с роящимися над ними мухами. Стопка бумаги с карандашами на свободном месте, чтобы можно сразу записи делать, грифельная доска вытерта до блеска.

— Вот, ваше сиятельство, как и говорили — кислота и ангидрид. С последним пришлось повозиться, провел дегидратацию. Но это так, небольшая заминка. Препараты химически чистые, я проверил.

Может, переманить этого чухонца? Ишь, чешет как по-писаному, элементарные операции, наверное, без участия коры головного мозга делает, на одних рефлексах. Но Склифосовский ведь и убить может за воровство подходящих кадров — Романовского я и так у него уже «подрезал»… Лучше в других местах поискать.

— Смешиваем кислоту с ангидридом в соотношении примерно десять к двенадцати весовых частей.

Через двадцать минут пришлось признать, что реакция вялая и толку пока никакого. Блин, вот же голова садовая!

— Давайте на водяную баню, шестьдесят градусов.

И снова взвешивание, подготовка воды, вливание одного в другое. И ожидание. Да, немного бодрее, но никакой кристаллизации и через полчаса нет. Но я ведь помню, что лабораторку закончил за один академический час — сорок пять минут!

— Катализатора не хватает, — обронил Романовский.

Вот кто сидел с поистине олимпийским спокойствием. В отличие от меня Дмитрий Леонидович в лабораториях чуть не треть жизни провел. Как подумаешь, сквозь какие дебри они продирались методом проб и ошибок при разработке способа окрашивания, состоящего из нескольких стадий, оторопь берет. Это тебе не с третьего раза ацетилирование зафигачить с заведомо известным результатом. Я бы не смог, терпения не хватит.

Прикрыл глаза, попытался еще раз вспомнить ту отработку. Залил уксус, и на баню? Нет, добавил из пипетки пять капель, Тёма Савельев пошутил еще, что титровать в таких количествах лучше другие вещества. И закрыл емкость, над которой парил легкий туман. Да!!!

— Концентрированная серная кислота. Пяти капель достаточно, наверное.

Иван Николаевич кивнул и вытащил из шкафа склянку темного стекла с аккуратно приклеенной бирочкой «Oleum».

Пока Ковисто «колдовал», Дмитрий Леонидович тихо, на ухо спросил:

— Откуда сей рецепт? Позвольте полюбопытствовать.

— Архив Талля — также тихо ответил я — Профессор очень близко подошел к стабилизации кислоты.

Спустя двадцать минут содержимое колбы остудили, добавили для верности ледяной воды, и на дно осели совсем невзрачные с виду кристаллики.

— И что у нас получилось? — задал наконец мучивший всех вопрос Романовский.

— Как всегда, слава, деньги и почет, — ответил я. — Эффективное жаропонижающее и обезболивающее средство. Иван Николаевич, кристаллики промыть, провести рекристаллизацию этанолом. Премию получите, — я посмотрел на часы, — сегодня же.

А я думал, он улыбаться совсем не умеет — серьезный, сосредоточенный. А как про дополнительную оплату услышал, так сразу и радость на лице. Рублей пятьсот выдам, такое дело провернули!

— Я, с вашего позволения, домой. Спать хочется, хоть спички вставляй, чтобы веки не закрывались, — встал Дмитрий Леонидович и смачно потянулся, до хруста в суставах.

И в этот самый момент громко треснула колба, которую оставили возле горелки. Испортили Романовскому всю малину, не дали завершить упражнение. Хорошая точка получилась.

После этого «забега», я вернулся домой и сразу лег спать. Сил уже не было даже принять ванну. Едва закрыв глаза, я оказался в странном месте, похожем на гигантскую библиотеку. Бесконечные ряды книжных полок уходили вверх, теряясь в темноте. Все это здорово напоминало мне зал библиотеки Клементинум в Праге, оформленный в великолепном барочном стиле. Когда-то, совсем давно, в прошлой жизни я там был на экскурсии. И поразился невероятной красоте.

Сейчас же я стоял на странной узкой платформе… парящей в воздухе! Нет, такого в Клементинуме точно не было. Наверное, так выглядит Вавилонская библиотека, описанная Борхесом.

Вдруг я услышал мяуканье. Обернувшись, я увидел очень знакомую морду. Мейн-кун по кличке Барсик. Та самая зверюга, что улегшись на моей груди, отправила меня в прошлое. Но это не был тот Барсик, которого я помнил. Мой был дымчато-серым, у этого шерсть переливалась всеми цветами радуги, а глаза светились, как два маленьких прожектора.

— Привет, — произнес мейн-кун человеческим голосом. Приятный такой мужской баритон. В опере петь можно — Я твой гид в мире снов. Следуй за мной.

— Ты умеешь говорить?? Белый кролик тебе не родственник случайно?

— Иди за мной!

Барсик прыгнул на соседнюю платформу. Потом еще на одну. Я последовал за ним, перескакивая с одной платформы на другую. Каждый прыжок казался невероятно длинным, но я почему-то не боялся упасть.

— Куда мы идем? — спросил я мейн-куна.

— Мы ищем книгу твоей жизни, — ответила шерстяной. — Она где-то здесь, среди миллионов других.

— А зачем она нужна?

— Ты заблудился. Книга поможет тебе найти правильный путь.

И сейчас я проснусь в своей старой больничной койке с БАСом и прочими прелестями! Пожалуйста, нет!

Тем временем мы продолжали прыгать по платформам, пока не оказались перед огромной черной книгой размером с дверь. Барсик прыгнул на нее и начала царапать обложку.

— Открой ее, — произнес мейн-кун.

Я засомневался, даже попытался шагнуть назад, но как это часто бывает во сне, не смог сдвинуться с места.

— Ну же, быстрее!

И что делать? Черт с ним, будь что будет! Я потянул за обложку, и книга раскрылась. Внутри оказался не текст, а движущиеся картинки — сцены из моей жизни. Я увидел себя ребенком, подростком, взрослым. Смог посмотреть, как умираю, придавленный мейн-куном. То еще зрелище…

— Теперь ты можешь изменить любую страницу своей жизни, — сказал Барсик. — И найти свой путь в новой жизни. Но помни, каждое изменение повлечет за собой последствия!

Я задумался. Было так много моментов, которые хотелось изменить. Но стоит ли?

Пока я размышлял, мейн-кун вдруг начал расти. Он становился все больше и больше, пока не превратился в огромного тигра с радужной шерстью.

— Время истекает, — прорычал он. — Выбирай!

Я в панике начал листать страницы книги, но они теперь двигались сами по себе, как в ускоренной перемотке. Картинки мелькали так быстро, что я не мог ничего разобрать. Наконец, меня это достало и я захлопнул обложку.

— Не буду!

Тигр-Барсик зарычал так громко, что платформы вокруг нас начали рушиться.

— Выбирай!

— Нет!

— Хорошо. Но помни! Кто хочет, того судьба ведёт, кто не хочет, того тащит.

Тут я проснулся, открыл глаза. Посмотрел вправо, влево. Фу… я все еще в девятнадцатом веке!

Сереет уже за окном. Можно, конечно, попытаться уснуть. Но с утра надо вызвать присяжного поверенного, подать заявку на привилегию, чтобы к разговору с немцами хоть что-то на руках было. Телеграфировать Келеру, об изменении планов на пенициллин… Ничего страшного не случилось, пока они там достроят, у нас уже инсулин…

Нет, встану и поработаю.

Ни хрена я не потерялся, Барсик. Еще повоюем.