Странная фотография

Глава 11 МАМИН ВЫБОР

Все-таки эти двое сорванцов смылись из дому, прихватив с собой папин фотоаппарат — приспичило им, понимаете ли, добыть фото «Призрачного стекольщика», а на остальное плевать. Вот гады!

Мама с папой страшно поцапались, мама даже тарелку разбила и потом горевала ужасно: под руку ей попалась не простая тарелка, а знаменитый Кузнецовский фарфор с нежными голубыми цветочками… Папа лег спать на диване в гостиной, мама заперлась в ванной и долго там плакала — Сеня слышала, и ей было ужасно жаль маму. И папу тоже — он был весь такой белый, жалкий, худой, у него даже руки тряслись — Сеня видела… Его, как говорится, заклинило — ни в какую не хотел уступать, хотя, наверно, мама права: разве стоят какие-то там фотографии покоя семьи? Ведь эти уроды всей семье угрожали! Правда, папа считал, что не в фотографиях дело, а в принципе… Сеня решила, что в своей семье ни за что не пойдет на принцип всем от этого плохо, и папе — первому…

Перед сном мама заглянула к дочери.

— Не спишь?

— Читаю… — Сеня отложила книжку и села в кровати. — Мам, ну как ты?

— Да, так себе… Похоже, нам отсюда придется переезжать: эти из комиссии сказали, что дом аварийный, в фундаменте трещина и перекрытия кое-где проседают… Так что наша история со стояком — это ещё цветочки, они говорят, всех заливает! Весело, да? Оказывается, наш дом уже года два, как выселять хотели, все руки до нас не доходили, а сейчас вроде что-то в высших инстанциях стронулось, вот они и ходят по квартирам, жалобы собирают, чтобы дело ускорить.

— И что будет?

— Дом поставят на капитальный ремонт, а мы переедем.

— Куда? — насторожилась Сеня.

— В этом все дело. По закону, если квартира приватизирована, то не могут выселить в другой район и должны предоставить равноценную площадь в своем районе. Но у нас закон — это ж фикция, плюнуть и растереть, поди доказывай свое право…

— И что, нас могут выселить куда-нибудь к черту на куличики?

— Будем биться! Наше право, не захотим ехать в Тьмутаракань, будем тут сидеть до победного… Правда хорошего мало: ведь в таких случаях и воду отключают, и электричество, так что это уж будет война самая настоящая… Долго такой жизни не выдержишь!

— Мам, а может нам с тетей Маргошей объединиться?

— В смысле?

— Ну, она же одна осталась в трехкомнатной после смерти бабушки Дины, ей там ужасно грустно и одиноко… А если ей предложить съехаться? Ну, эту нашу квартиру или то, что нам за неё дадут, соединить с Маргошиной? Сменять на какую-нибудь шикарную в центре? Интересно, сколько комнат может из этого получиться?

— Много, но дело не в этом. Захочет ли Маргарита? И отец… они ведь с ней не слишком-то ладят.

— Ой, по-моему все это ерунда! — горячо запротестовала Сеня. — Они приживутся и… ой, как это я сказала, как будто они растения!

— Вот именно, они из разных семейств, отец наш нежный и редкий цикламен, а Марго — сущий эхинокактус. Она боится холодов, он — жары!

— Мам, а почему ты так о папе сказала… что он нежный и редкий. Он, что, изнеженный по-твоему? А по-моему совсем нет.

— Не в этом дело, — мама в задумчивости глядела в окно: занавески Сеня ещё не задернула, и яркая круглая луна висела в чернильной густой пустоте… — Просто он из редкой породы мужчин, умудрившихся сохранить свой юношеский максимализм. Романтик! Не выносит, когда локтями толкаются, лезут по трупам… всей этой возни, понимаешь, без которой мужик ну никак не может, если у него честолюбие. А у папы на первом месте не честолюбие, а охи и ахи, духовные ценности и прочая требуха… Ох, Сенька, это я так со злости говорю, я это в нем ужасно ценю… и люблю его, ты же знаешь… Но вот уперся, что твой верблюд, ни тпру, ни ну! Это ж очень опасно! Но, как видно, Бог мужчину обидел, обделив его гибкостью, сдохнет, а с места не сойдет! Что ж нам делать, а?! Ума не приложу…

— Мам, не волнуйся, все обойдется! — Сеня прижалась к маме, крепко-крепко обвила шею руками…

— Ой, задушишь! — мама смеется, а в глазах — растерянность, грусть… — Ладно, милая, пора спать, утро вечера мудренее. Прорвемся, как думаешь?

— Конечно, прорвемся, мамочка, все будет хорошо, вот увидишь. Я… мне знаешь что пришло в голову? — и Сеня кинулась к своей коричневой мыши, преспокойно висевшей на стене. — Мам, негативы-то у меня! Просто папа отнес в редакцию мои снимки, потому что его пленка оказалась засвеченной. И выдал их за свои. Он сказал, у меня здорово получилось! Снимки отнес, а негативы отдал мне. Вот, возьми их.

Она расстегнула молнию на пузике мыши, вынула круглую белую пластиковую коробочку и протянула мама. Та взяла, задумчиво повертела в пальцах…

— Я все думаю, Ксенечка, отчего мы так плохо живем? Ну, не плохо, а… непутево как-то. Ссоримся, суетимся, места себе не находим. И в душе — мало радости. Может оттого, что без веры? Живем точно тяжкую повинность отбываем… И многие так. А у других не так — у них глаза светятся. А ведь те же тяготы, те же заботы… Замечала ты?

— Замечала, — вздохнула Сеня. — Я сама об этом иногда думаю.

— Ну вот, значит ты меня поймешь! — обрадовалась мама. — Это взрослый разговор, но ты уже выросла, девочка, я хочу, чтоб ты знала… — мама продолжала внимательно изучать маленький футляр от пленки. — Я об этом думала — ну, чтоб пленку потихоньку от папы забрать и самой связаться с этими… деятелями. И поняла: да, по логике так и надо было бы сделать, я должна уберечь семью. Если у отца в голове что-то заклинило, значит, мне и карты в руки! Но подумала и решила — ни за что! Пускай нам всем будет плохо… в конце концов, не убьют же нас! А между нами с отцом сломается что-то. Порвется ниточка. Такая тонкая, хрупкая, сразу и не разглядишь, а на этой нити все держится. Это ж обман, предательство! Пусть с моей точки зрения он не прав — для него-то это важно, это его жизненный принцип, то, на чем он стоит! Пускай стоит он на шаткой, неверной почве, придуманной…

— Ох, мам! — Сеня затаила дыхание.

— И потом, я тут все наш с тобой разговор вспоминала… ну, о вере. Худо мне без нее. Ищу, ищу, а не знаю, где искать, как искать… в общем, подумала, нужно самой сделать шаг. К Богу, к вере. Сделать что-то такое… что в привычные рамки логики не укладывается. Понимаешь?

— Ага!

Сеня сидела на кровати и во все глаза глядела на маму. Мама впервые говорила с ней о таком…. как со взрослой. И это было так хорошо! Трудно и хорошо.

— Вот я и решила: не буду я эту проклятую пленку брать, пускай будет, что будет. Не стану я своевольничать и творить, что хочу, пусть исполнится воля Божья. Сказано ведь: «Да будет воля Твоя!» — вот я и буду молится и просить Господа, чтобы помог, защитил…

— Ой, мамочка, — восхищенно Сеня. — Какая ты…

— Что, глупая, да? — мама краешком простыни утирала слезы, выступившие на глазах.

— Нет, что ты! Ты умная. Нет, не то… ты по-моему нашла ту дорожку, о которой мечтала. И у тебя все получится! Я бы вот поступила по-своему, а ты — нет. И раз ты идешь поперек нормальной житейской логики, все будет хорошо, мам, Бог услышит тебя, я знаю! — она прошептала это тихо-тихо, но для обеих эти слова прозвучали так громко, что, казалось, их слышит весь дом.

— Да, понимаешь, в этом все дело, — завелась мама, — живем, как хотим, делаем, что хотим, а потом удивляемся, что не жизнь, а кошмар получается. Сплошная путаница! А сказано между прочим, что жена должна мужу уступать, терпеть его, какой бы он ни был. Сама ведь выбрала, так что ж потом верещать — терпи, голубушка!

— Но терпеть так трудно! Конечно, проще все делать, как хочется… и проще и приятнее. Но получается, что это неправильно, да?

— Я где-то читала, что современный человек в рабстве у разума. И это страшно далеко увело его от небесного Иерусалима с его верой в возможность невозможного. И нужно спасаться верой — забыть о всяких привычных правилах, о том, что очевидно с точки зрения обыденной логики… подняться над этим.

— Ой, мам а где ты это читала? Кто написал? — завопила Сеня и в испуге зажала рот ладошкой. — Я тоже хочу прочитать. У меня все время вертится что-то в голове, а ухватить не могу. Только жить по этим самым убогим правилам мне чего-то совсем не хочется!

— Значит тоже ищи свой путь, говорят, он у каждого свой. А кто написал… не помню. Но вспомню, поищу и тебе дам прочесть. Обязательно! Там ещё говорилось… — мама поднялась и с улыбкой взглянула на дочь, чтобы вознестись, надо потерять почву под ногами… Хорошо, да?

— Вот ты и теряешь? — Сеня взяла мамину руку в свои и прижалась щекой.

— Пробую… — кивнула мама. — Заболтались мы с тобой! — она поцеловала девочку в нос. — Поздно уже, пойду, а то прямо с ног валюсь. Костик не спит, не знаешь?

— Спит, спит давно, он уже полчаса назад засопел, я слышала! — Сеня поспешила прикрыть брата, которого давно след простыл…

— Ну ладно, спи, детка! Спокойной ночи!

И мама прикрыла дверь. А Сеня все не спала, все думала… Как ей хотелось, чтобы мамины молитвы исполнились! Чтобы они оказались под покровом высшей защиты… Чтоб никто не ссорился, не нервничал, и в доме воцарился мир и покой…

Какая же мама смелая! Вот так понадеяться на высшую помощь — на журавля в небе и отпустить синицу в руках… Она представила себе, как мама мучилась, сколько ей пришлось пережить, прежде чем решиться, сделать шаг… И она отважилась. Шагнула в неизвестность. В пустоту… Стоит на ветру одна-одинешенька с открытой душой и просит о помощи, не зная, ответят ей или нет… Не зная, что станет с мужем, с детьми… Их собственная судьба будет ответом: услышал её Бог, или там, в небесах, пустота…

А вдруг надо не молиться, а действовать? Решительно, смело, — может, только в этом и есть дерзновение?! История с фото — не шутка! И что будет завтра? Ведь эти бандиты, люди банкира или депутата, кто там их разберет, всерьез угрожают папе, его семье, а такие не шутят! Только ночью, в темноте, после всех волнений отшумевшего дня, она поняла, насколько все это серьезно. Прямо как в гангстерском фильме! Да, они играют с огнем!

Странно, отчего вдруг сомнения в маминой правоте её одолели. Ведь как ей хотелось, чтобы неверующий папа, узнал обо всем, что знает она, его дочь, — узнал и ожил, поверил в царство небесное, в бессмертье души, чтоб он не боялся смерти… А мама без всяких подсказок, без всякого домового к Богу пошла. Зажмурилась, протянула руки и пошла… на ощупь, одна, в темноте.

И надо за неё радоваться, так отчего ж дочь не рада? Нет, рада, конечно, только… боится за маму. А вдруг мама разочаруется, вдруг с кем-то случится беда, ведь мама себе не простит! Говорят, пережить можно всякое, вот только как жить потом, когда знаешь, что все надежды напрасны и ТАМ ничего нет… Это убьет её.

«Господи, пожалуйста, помоги маме! — молила она, стоя перед не занавешенным окном, сложив руки и глядя в темное грозное небо. — Она так хочет поверить, что Ты хранишь нас, что Ты ей ответишь… немо, без слов. Она ждет ответа, а для неё он в том, что вся эта заварушка с фотографией как-то сама с собой рассосется. Но это же чудо — если так будет! Одно из малых чудес, каких не счесть на земле, они каждый день, каждый миг приключаются, только не все это понимают. А я уже поняла. И тоже жду, Господи! И все это на моей совести, потому что из-за меня в доме у нас водворился Проша и выгнал старого домового вон… Вот дура-то! Тайн ей захотелось! Чудес…»

Сеня вздохнула и неумело перекрестилась. Молитва её окончена, это ведь уже не молитва, когда злишься на себя и ехидно себя подкалываешь!

— Будут тебе тайны, когда с кем-то из нас что-то случится! — бормотала она, забираясь в постель. — Мало тебе, ведь уж побывала в заложницах, так понравилось, что решила повторить, да?! Идиотка! Кретинка проклятая! Что теперь делать, как семью спасать?!

Теперь, когда Сеня осталась одна, ей страшно хотелось поверить, что мама права, что Бог им поможет, но страх и сомнения грызли сердце. Она мучилась, не зная кто прав, а кто виноват и дошла до того, что пожалела о встрече с Прошей.

Эти мысли всю ночь молотом стучали у неё в голове, бедняга заснула только под утро, когда уже стало светать… Заснула и приснился ей сон.

Баба Дина с улыбкой шла ей навстречу по Миусскому скверу. Уселась на лавочку и жестом предложила внучке рядом присесть. Сеня присела, глядит — а местность вокруг совсем другая какая-то, незнакомая. Церковь, рядом старинные плиты надгробные, а вокруг никого… чуть поодаль длинное деревянное строение вроде барака. Ветхое, хлипкое, окошечки махонькие, в палисаднике на ветру белье на веревке полощется. Бабушка стоит, запрокинув голову, на небо глядит. Плывут облака…

«Здесь хорошо, — говорит баба Дина. — Хорошо! Я тут подругу встретила. Говорим с ней и не наговоримся. Приходи сюда к ней. Она тебе тоже расскажет… Надо же, я здесь прежде никогда не бывала. Самый центр, а кажется, будто ты далеко, далеко…»

Звонок будильника оборвал её сон.