Сеня шла на поправку. Конечно, это означало конец вольготного времяпровождения и начало ученья-мученья, но с другой стороны… уж больно хотелось на улицу! Так надоело сидеть в душной комнате, тем более, что на дворе такая теплынь, такая благодать… Последние погожие денечки стояли потом в холод и дождь ещё успеешь насидеться взаперти — а теперь надо было ловить каждый миг волшебства, ведь чародейка-осень просто преобразила Москву!
Город расслабился, разомлел в лучах солнца и, как кот, щурился и мурлыкал от удовольствия. Под чистым безоблачным небом земля улыбалась солнцу, от которого во все стороны били снопы света. Только свет этот, ложась на лица прохожих, на стены домов и кроны деревьев, становился мягким и приглушенным, будто теплел, будто хотел убаюкать и успокоить все, к чему прикасался… И всех, кто выходил на улицы города, убаюканные этим мягким прощальным светом, охватывало блаженное тепло — всех разморило, город как будто нежился в праздной неге, хоть по-прежнему на его улицах и бульварах царила обычая суета.
Сеня впервые ощутила на себе этот царственный прощальный покой ранней осени, когда в первый день после двухнедельного пребывания дома выбралась с мамой на улицу. Они медленно пробрались дворами к Тверской, пошли по ней вниз — к бульвару, свернули направо и двинулись к Никитским воротам. Сеню так разморило, что она едва передвигала ноги, мама с улыбкой поглядывала на нее, радуясь, что дочурка вновь на свободе и может наслаждаться всей этой красотой.
Они постояли возле особняка Рябушинского на углу Малой Никитской и Спиридоновки, разглядывая мозаичные орхидеи на его стенах и причудливую лепку оконных рам. Мама Леля рассказала Сене о стиле модерн — в этом стиле был выстроен особняк, один из самых совершенных архитектурных творений в Москве, — о художниках, живших в начале двадцатого века. Теперь век угас, но все, что создано было людьми, влюбленными в красоту, останется на долгие, долгие годы… Все, во что вкладываешь душу, никогда не исчезнет, а станет как бы частицей жизни твоего города, его атмосферой, душой, — так говорила мама. И Сеня глядела на изысканные орхидеи на стенах старого особняка, и чувствовала, что, глядя на них, у неё будто сил прибавляется… Словно мысль давно ушедшего архитектора, его любовь к жизни, к людям, ко всему миру вокруг, передалась и ей.
Она улыбнулась и тронула маму за руку.
— Давай войдем? Интересно, что там внутри? Ты говорила, теперь там музей, значит, мы можем войти?
— Можем, но не сегодня. На сегодня хватит с тебя впечатлений — вон, побледнела даже…
— Мам, но он такой красивый! Мы вернемся сюда?
— Конечно, вернемся. И если хочешь, начнем путешествовать по Москве ходить к ней в гости. Мы будем гулять, не спеша, и глядеть вокруг, и нам такое откроется… даже не представляешь! Город многое таит, но главное угадать его настроение. Тот неуловимый настрой души, который передается тебе — праздничный, волнующий, живой или загадочный, сумрачный… Тебя захватывает его ритм, завладевает, ведет, даже дышишь по-новому! Душа настраивается на особенное тонкое восприятие, и можно почувствовать то, что в обычном течении жизни никогда б не заметила. Вот как бывает!
— Ой, мамочка, давай начнем путешествовать по Москве! Я ужасно хочу и… я думала… — Сеня замялась.
— Что ты думала? — чуть насмешливо поглядела на неё мама Леля. — Что твоя мама занята только покупками, да кастрюльками и ничего другого просто не видит?
— Нет, конечно! — запротестовала Сеня, но в глубине души поразилась: какая же мама у неё проницательная, ведь именно об этом она подумала! — Я думала, что у тебя времени на это не хватит, — выкрутилась она.
— На все хватает времени, было бы желание. А теперь давай-ка домой для первой прогулки более чем достаточно.
Они ускорили шаг, быстро миновали Малую Никитскую, и возле антикварного магазинчика в арке проходного двора Сеня заметила Слона, Костиного приятеля. Он стоял, прислонясь спиной к стенке в глубокой задумчивости. Таким серьезным Сеня его не видела — Слон вечно трепался, не закрывая рта или, чавкая, жевал жвачку. А тут… он явно размышлял о чем-то до ужаса важном. Тень глубокой задумчивости легла на лицо, он совсем взрослым ей вдруг показался.
Сеня хотела окликнуть его, но застеснялась, а Слон вдруг очнулся и заметил её.
— Привет! — буркнул парень невесело. — Куда твой братец запропастился?
Сеня не успела ответить — мама чуть отвлеклась, разглядывая какую-то вещицу, выставленную в витрине, а потом нагнала Сеню, и Слон, заметив её, немедленно ретировался. Он терпеть не мог иметь дело со взрослыми! Но вдогонку Сеня успела крикнуть ему:
— У Кости какие-то неприятности! Заходи к нам!
— Это кто, Костин приятель? — поинтересовалась мама. — Кажется, я его на даче видела.
— Ну да, там мы и познакомились. Он ещё люки, которые Валерка стащил, помогал на место водворить, помнишь? У него такое смешное прозвище — Слон!
— А, как же, помню. Но по-моему, этот Слон — не самая лучшая для вас компания. Держитесь от него подальше.
И больше всю дорогу до дома мама не проронила ни слова. А Сеня не стала ей возражать — её силы в самом деле были уже на исходе.
Однако, эта встреча не прошла даром — поздно вечером, когда Сеня уже собиралась ложиться спать, в дверь раздался звонок. К Косте наведался Слон! Взрослые страшно возмутились таким поздним визитом, но Слона все же впустили, попросив больше так поздно не приходить. Комнатки брата с сестрой отделяла тонюсенькая перегородка: кажется, дунь на неё — и рассыплется! И Сене все было слышно — весь разговор, потому что первым делом она приникла ухом к перегородке и пребывала в таком положении до тех пор, пока Слон не ушел.
Слон сразу взял быка за рога и приступил к Косте с допросом.
— Ты чего, поехал? Я ж тебе два дня назад позвонил, сказал — новости офигенные, а ты того… дурью маешься! Что, зайти не мог? Или хоть позвонить? С чего это твоя сестра брякнула, что у тебя неприятности?
— Да, нет у меня никаких неприятностей. Я это… — мялся Костя, много уроков было.
— Ладно, проехали! Разозлился я на тебя охрененно, конечно, но от всех этих дел у самого чуть крыша не съехала. Если не скажу — лопну, просто всего распирает!
— Да, хватит трепаться — говори толком, что там у тебя за офигенные новости.
— Ну вот, слушай сюда. В общем, попалась мне статейка в газетенке одной дурацкой, «Ступени оракула» называется — бабка моя просто съехала на всякой мистике, с утра до ночи всякую такую фигню читает и по телику смотрит, а мне как-то делать было не фига, вот и пролистнул, не глядя… и споткнулся на этой статейке — зацепило меня, просекаешь? В общем, в статье говорится про какого-то «Призрачного стекольщика» — это штука такая типа полтергейста, когда творится что-то жуткое и непонятное… У нас и в Штатах всякие продвинутые ученые этим делом, ну, феноменом, занимаются: в Академии наук исследовательскую группу создали вместе со спецами из оборонки. Уфологи там всякие и все такое… Ну, типа «Секретных материалов», в общем, врубаешься?
— Пока не совсем… Так что это за «Стекольшик» такой?
— Это когда стекло дырявится, шумы всякие непонятные, вроде шагов или стука, и тоска на всех нападает. Чума, в общем!
— Ну? — без особого интереса буркнул Костя.
— Гну! И описываются там всякие случаи странные. Например, такой. Живут, значит люди в доме. Дом деревянный, ну, деревенский или типа того. Да, и они ещё спиритизмом увлекались, ты просекай, старик, это по-моему не просто так — это тут как-то сработало…
— И что?
— Ну и вот. Сидят себе они вечером, никого не трогают. Вдруг — стук в окно. Ну, пошла мать открывать — никого. И на снегу под окнами никаких следов, а дело зимой происходит, сечешь?
— Ну и что? Мало ли, что напишут! — хмыкнул Костя. — Чего-то я никак не врубаюсь, что тут за прикол особый такой. Ты, Слон, летом перегрелся по-моему… Ты б ещё газету «Тайная сила» почитал — там вообще, но это ж на бабулек рассчитано! Вот моя баба Инна — так её хлебом не корми — дай про страшное и про всякое потустороннее почитать!
— Погоди, сейчас врубишься! Ну вот, значит, женщина вернулась в дом, и тут — ба-бах! — стекло в окне взорвалось и в стекле дырка сделалась, такая круглая-круглая.
— Круглая, говоришь? — Костик так и подпрыгнул на месте, глаза округлились, а нос, кажется, даже вырос от возбуждения…
— Ну! И притом дырка только в наружном стекле, внутреннее целехонько, просекаешь? Но в нем, как раз напротив этой дырки, точно кто-то опилки насыпал черные. В общем, отпад! Но это ещё не все, они взяли и дырку эту сфотографировали.
— И чего?
— А того — дальше совсем интересно. На пленке показалось лицо старухи, которая как будто к ним в окошко заглядывает. А за ней — темнота. И никто из домашних её никогда не видел, эту старуху, ни один не узнал её, понимаешь? Значит, это призрак кого-то, кого они вызывали, они ж спиритизмом занимались, вот дух к ним и заглянул в окно и ещё стекло им попортил, чтоб, значит, больше не беспокоили… Я так прикидываю. А ты что думаешь?
— Я? Не знаю… Но это круто, конечно!
— Погоди, старик, это ещё не все! Я сначала подумал: заливает баба, ну, авторша-то, которая эту статейку состряпала. А потом… Потом подгребаю как-то к метро «Новослободская» — от тебя шел как раз, иду себе, по сторонам поглядываю… Гляжу, а в одном окне наверху в стекле — дырка.
— Круглая! — уже обо всем догадавшись, кивнул Костик.
— Как бублик! Ну, ваще, ты представляешь?! Я просто офонарел!
— Потряс! И, конечно, ты разглядел, что в другом стекле — в том, что внутри, чего-то насыпано так? И оно черное!
— В самую точку!
Какое-то время в комнате было тихо — видно Костик переваривал услышанное, а Слон наслаждался произведенным эффектом. Потом брат встал с дивана — тот заскрипел, заохал — Сене всегда было слышно, когда брат ложится или встает, — и заметался по комнате. Его широкие шаркающие шаги раздавались по всем углам.
— Слушай, и что ты про это думаешь? — волнуясь, спросил Костик.
— Я ни фига не понимаю! Но в этом деле надо разобраться, старик, как думаешь? Я так прикидываю, что в окне этот самый «Призрачный стекольщик» и есть. Сидит, гад! Мозги нам выкручивает!
— Ну, не знаю… Ладно, давай это дело разведаем. Ты статью ту принес?
— Что, разобрало? Вот-вот, я с этого дня вообще спать не могу — все это дело мерещится. А ты, дурак, зря два дня потерял со своими уроками. Только что-то вид у тебя какой-то не такой. Очень похоже, что дело тут не в уроках. Ты случайно не втюрился, а? Уж больно ты похож на чахлого этого, как его… на Ромео, который увидел, что Джульетта того — окочурилась!
— А, иди ты! Слушай, давай статью перечтем. Там ещё что-нибудь в ней говорится?
— До фига! Что такое было ещё с одним дядькой из Туапсе. Он почувствовал, что в квартире кто-то есть, стремительно оглянулся и краем глаза увидел за шторой какое-то движение… И ужас его такой обуял, что с места не смог сдвинуться, потом все-таки взял себя в руки, подошел к окну, занавеску отдернул… никого! А потом посреди комнаты половица: скрип! Потом ещё и еще… точно кто-то шел к двери. А он хочет догнать и не может — ноги к полу приросли! Шаги стихли в прихожей, он чуть-чуть оклемался и подумал, что наверно у него крыша съехала. А потом глядь — а в окне в стекле дырка круглая, сантиметров в пять. И ещё такое с одним пилотом было в Тюменской уласти, и куча случаев в Америке, когда стекла в машинах лопались, а в один день в апреле 1954 года в штате Огайо в целой куче городов разом стекла полопались. Ну, и ещё масса таких случаев, и валят это то на шаровую молнию, то на НЛО, в общем, полная неразбериха…
— А она что-нибудь объясняет, журналистка эта? Ну, что это за явление?
— Не, она только пишет, что, информация засекречена, и кто-то хочет все это свалить на проделки шаровой молнии, кто-то — на НЛО, но толком никто ничего не может понять.
— Понятно, — сказал Костик, хотя ясно было, что ничего не понятно. Слышь, Слон, ты давай газетку тащи, прочесть жутко охота.
— Да это-то не проблема, завтра и принесу. Проблема в другом.
— В чем?
— Ты мне скажи, будешь в это дело лезть или как? У меня план грандиозный созрел.
— Ну ты ваще, мы ж друзья!
— А чего ж ты не проявился, когда я тебе отзвонил? Чего в кустах отсиживался два дня? — ехидничал Слон. Ему, как видно, приятно было поиграть у друга на нервах.
— Ладно, кончай, что было — то прошло. Все, заметано, считай я уже в это въехал! С чего начнем?
— Я считаю, что надо нам это окошко с дыркой сфотографировать. И если там чего-то проявится, связаться с этой комиссией при Академии наук или ещё с какой, какие-то же сейчас существуют?! И надо два снимка сделать: и днем и ночью. На ночном, мне кажется, дух охотней проявится.
— Ночью? Ничего не выйдет. Сверхчувствительная пленка нужна и фотоаппарат профессиональный крутой, а откуда мы такой возьмем — он же кучу денег стоит! Не меньше тысячи баксов.
— Ну, положим, это ты загнул. Можно и подешевле найти. Но не в этом суть. Ты говорил, твой папан много снимает и камера у него профессиональная?
— Снимает-то он — снимает, даже начал кое-что в журналы потихоньку пристраивать. Говорят, у него уже уровень не любительский, а вполне профессиональный. Он даже с одним журналом, кажется, договор подписал. Ну, вроде как он теперь внештатный корреспондент и все такое…
— Классно! Возьмешь у него камеру потихоньку — нам и надо-то на один день и на одну ночь, он и не заметит.
— Не, я так не могу. Папа сейчас с утра до ночи в больнице у бабушки Дины — у матери своей пропадает, инсульт у нее. В общем, плохо. И я не могу… понимаешь, папа там, а я буду у него тырить камеру. Нехорошо это!
— Хорошо — не хорошо! — кипятился Слон. — А там эти духи, значит, пускай без нас окна бьют — мы будем ждать, когда у твоего папочки можно будет спросить позволения… Да, если хочешь знать, если съемка получится, мы ж ему первому её отдадим, пускай в журнал свой несет. Это ж будет сенсация! Фото московских призраков! «Призраки в переулках Москвы» — чуешь какой крутой заголовочек?! Да, твой папаша на весь мир прославится! Его фотки во всех самых крутых журналах печатать будут. «Нэншнл джеографик», «Плэй бой»… чего там еще? А нам ничего не надо — ни денег, ни славы — нам бы тайну разгадать. Приключение чтоб… Сечешь?
— Секу. Ладно, уговорил. Попробую фотоаппарат раздобыть — он у папы в комнате, а где — не знаю. Поискать надо.
— Так поищи, не развалишься! Зато кайф какой! Представляешь: ночью… с этой камерой… луна, звуки всякие… и потом: а-а-а!!! Фредди Крюгер из кустов вылезает!
— Ну ладно, кончай! Как договоримся?
— Завтра встреча на Миусах в той аллейке, где мы с тобой прошлый раз пиво пили — этот дом, где дырка в окне, неподалеку совсем…
— Да, знаю я… — протянул Костик.
Слон так и взвился.
— Знаешь?! А чего ж ты молчал? Э, старик, давай-ка, раскалывайся, чего ты знаешь и почему темнил до сих пор, дурика из себя строил…
— Слон, понимаешь, это такое совпадение… отпад! Я просто сам офигел сперва. И сейчас я тебе ещё не могу объяснить, ты не обижайся, старик, потому что это не со мной связано…
— Ага, точно, я угадал: ты втрескался!
— Слышь, кончай, хорош прикалываться!
— Ладно, завтра разберемся. Встретимся, скажем, часиков в пять. Я газетку прихвачу, а ты отроешь камеру — и ко мне.
— Погоди, так мы ж решили и ночью снимать?
— Ну?
— А кто ж меня ночью из дому выпустит?
— Блин, ну ты и рохля! Ты чё, всегда спрашиваешь разрешения?!
— Ладно, разберусь…
— Ну, тогда я пошел.
— Давай!
И друзья на этом расстались. А Сеня осталась лежать без сна с полной мешаниной в голове. Она сердцем чуяла, что мальчишкам недалеко до беды. Все эти дыры в стекле, черные стружки и точки — это проделки демонов, темных духов, никак не иначе! А иметь с ними дело, да ещё в самый глухой час ночи — это ж все равно, что добровольно лезть в преисподнюю! Да у них просто крыша поехала! Но с другой стороны парни не виноваты, что в этих вопросах не разбираются — поговорить-то не с кем, взрослые-то о таких вещах ни гу-гу! Парни ведь не знали всего, что знала она — девочка, чьим другом был домовой! А раз так — ей нужно спасать брата. И этого друга его — Слона! А без Прошиной помощи ей одной с ними не справиться — они просто пошлют её куда подальше… Ох, вот беда, так беда! И бабушке Дине все не становится лучше… Да, пить дать, темные силы на них ополчились. А что делать, чтоб от них отделаться, Сеня не знала. Она вообще не знала, что делать. Ни с духами, ни с людьми! Особенно с этой парочкой: Костиком и Слоном — с этими скудоумниками, как говаривал Проша, — подростками, то есть! Пока ей известно было только одно: она этого всего так не оставит!