Страсть за кадром

Глава 13

— Черт возьми! Где она? — Бретт мерила шагами мастерскую. — Она уже опаздывает на три часа! Тереза, позвони в агентство еще раз, потом набери ее домашний номер.

Тереза, новый менеджер студии Бретт, вернулась с той же информацией, которую ей выдавали все предыдущие шесть раз: Рэндл сейчас занята и приедет немного позже.

— Немного позже!

— Может, что-то случилось… какой-нибудь несчастный случай? — предположила Тереза.

Как раз в то время, когда Бретт перестала маршировать, размышляя о том, что могло случиться, в студию вплыла Рэндл.

— Всем привет! — сказала она как ни в чем не бывало.

— Рэндл! Где ты, к черту, пропадала? Мы же договорились на девять утра, а сейчас уже час дня! — кипела Бретт.

— Тогда я вовремя, моя радость. Все знают, что я всегда опаздываю. Еще больше, чем сегодня.

— Но ты же заставляешь всех этих людей ждать тебя! — сказала Бретт, показывая на гримерную.

— Ну они выпили на чашечку больше кофе. Что за шум? До шести мы все закончим.

И действительно. Рэндл была профессиональной моделью: от гримера, парикмахера до гардероба и общего вида. Она была деловой, быстрой и творческой. Ассистент Бретт включил музыку Генделя «Музыка любви», и, вдохновленная этой мелодией, Рэндл превращала каждый из шести предметов, которые она надевала, в «моду». Она раскрывала в каждой вещи свою индивидуальность. Когда Бретт работала с ней три года назад, гипнотизм Рэндл перед камерой состоял только в детском выражении ее лица, теперь оно уже повзрослело.

После окончания съемки Бретт нашла Рэндл в уборной.

— Ты была волшебницей, но это не значит, что то, что ты натворила, правильно.

— Это и верно и неверно. Это то, что я делаю. Когда я впервые пришла к старому Пари два года назад, то сразу дала им понять, что действительно проворная. Я должна была выделиться как-то, чтобы они поняли — я мустанг, а не часть стада.

— Рэндл, я могла бы тебя убить утром!

— Девочка, я всегда знаю, что тебе надо расслабиться. Вспомни мой первый приезд сюда. Я чуть было не сошла с ума в попытке понять, что происходит вокруг. Вокруг все выглядело так, будто они приложили пистолет к карте Парижа и поставили мастерские в любой дырке, полученной от пули при выстреле. Я не знала двух слов по-французски, и, когда я обращалась к парижанам на английском языке, они воспринимали это как насмешку, и поэтому я вечно опаздывала и действительно ужасно психовала. Но однажды я подслушала разговор с одним фотографом, который сказал, что он лучше будет работать со мной, вечно опаздывающей, чем с десятью другими, приходящими вовремя. Итак, я выделилась — а они пусть ждут! Я даю им представление каждый раз, как я бываю здесь, и, моя радость, они любят меня! Я — человек не злобный и не тяжелый, как другие девицы, которые ведут себя так, будто ад раскрывается перед ними и постоянно ссорятся с ними. Я таким же образом веду себя с мужчинами.

— О чем ты говоришь? — спросила Бретт, очарованная философскими рассуждениями Рэндл.

— Возьми Марселя. Он мой любовник вот уже год. Он — вице-президент ювелирной компании. Это его фамильный бизнес. Они торгуют бриллиантами. Он нанял меня для рекламы его изделий, и я опоздала, как обычно, ну и потом, как ты думаешь, что он сделал? Пригласил на обед! Бретт, я всегда заставляю ждать этого человека, и ему нравится это. — Разговаривая, Рэндл поднимала вещи одну за другой с пола, где она их оставила, и одевалась.

— Я бы никогда не смогла поступать так. — Бретт потянулась к белой стойке с макияжем.

— Ты что — ребенок? Я синею от злости, если он опаздывает, но это и удерживает их, если ты не относишься к ним серьезно. Как только ты меняешь свое отношение, они тут же начинают думать, что ты обязана им или что-то в этом роде, — сказала Рэндл.

— Нет, если вы на самом деле заботитесь друг о друге. Когда я познакомилась с Лоренсом Чапином…

— Редактором «Вуаля!»? Ты поймала крупную рыбку, радость моя! — Рэндл похлопала ее по спине.

— Это не так. На самом деле мы предприняли все, чтобы не быть вместе. Единственное, чего я добивалась, — поймать клиента. Но он уважает мою работу и тот факт, что мое время очень лимитировано, и я не могу с ним видеться каждый день.

— Уверена, он — хороший парень, но если он не отличается от тех мужчин, которых я встречала, ему, возможно, нравится твоя занятость делом, потому что это дает ему время порезвиться в курятнике. Это я говорю серьезно, я уверена в этом так же твердо, как и в том, что Марсель никогда не женится на мне. Его родители подобрали девчонку из их круга. Этим союзом они предполагают объединить семейный бизнес. В любом случае, он говорит, что, что бы ни случилось, он будет оплачивать мои наряды в «Ритце» и мою квартиру в Нью-Йорке. Это, конечно, лакомый кусочек, но он хорош, пока существует. Когда его не станет, будет что-нибудь другое. И спорю на мешок муки, что я не единственная печенинка, которую он оставляет себе на десерт в полночь, но меня это не интересует. Он уже подарил мне столько украшений, что, если королева Елизавета узнает, она позеленеет. Я смотрю на них и утешаю себя, когда он уходит.

— Но у тебя нет необходимости в его деньгах. Ты сама зарабатываешь очень много, — сказала Бретт.

— И это то, на чем я хочу стоять, — это мои деньги! Я не всегда буду выглядеть таким новым обворожительным ребенком на сцене и планирую иметь определенный счет в банке, чтобы жить с удовольствием, когда моя карьера закончится. Когда-нибудь я, может быть, захочу осесть с хорошим мужчиной. Я подумываю купить ранчо, может быть, в районе Идахо, где небо действительно такое, что хочется думать будто жизнь вечна, но сейчас я должна позаботиться о себе! Моя мама отдала папочке свое сердце, а он бросил ее. Он даже из приличия не сообщил ей о своем решении.

Думаю, что я смогу себя обеспечить.

— Но как ты можешь быть рядом с кем-то, если он тебе действительно безразличен? — недоверчиво спросила Бретт.

— Потому что он веселый и не занимает слишком много времени, и если я не рядом с ним, ты думаешь, он сидит дома и смотрит телевизор? Кроме того, я собираю разные истории, которые буду рассказывать в старости! Они обе рассмеялись. Бретт не могла налюбоваться на Рэндл; ее теплота была заразительной. «Но я никогда не буду такой меркантильной по отношению к мужчинам», — подумала Бретт. Она понимала, что не все мужчины порядочные, и, как у Рэндл, у нее был отец, который бросил ее, но из-за проступков одного мужчины она не будет клясть каждого, кого встретит. Иногда она чувствовала: Лоренс пришел к ней зализать свои раны и избавиться от заброшенности — то, чем она страдала в юности.

— Ты там, Бретт? — позвал Джо Таит.

— Да, в уборной, — ответила Бретт. Джо вошел с большим пакетом на плече, завернутым в коричневую бумагу, который он осторожно поставил на стойку.

— Привет, путешественница! — Он поднял и закружил Бретт по комнате.

— И тебе привет! Когда ты вернулся?

— Два дня назад. Я потратил столько времени, чтобы понять, что это был за город и что это было за время, — ответил он.

— Эй, сладкий! Меня зовут Рэндл. А как тебя зовут, кроме «большой» и «красивый»? — спросила Рэндл, рассматривая его и стараясь определить, есть ли у него деньги.

Джо назвался, и Бретт представила его как модель и скульптора в одном лице. Рэндл одобрительно кивнула.

— Лизи шлет тебе свою любовь, — ответил Джо. — Мы встретились в Нью-Йорке и провели пару дней вместе. Она как шаровая молния. Было здорово!

— Я очень рада. Лизи такая веселая! — Бретт подумала позвонить своей подруге, которая также была рада звонкам Джо, как и она сама.

— Я привез тебе кое-что для мастерской, но ты можешь это вскрыть только после того, как я все осмотрю.

Бретт показала ему еще до сих пор не законченное помещение. Оно было покрашено в кипенно-белый цвет, а двери были полированы и ярко блестели. На всех окнах тонкая ткань искусно закрывала толстые брусы мореного дуба, сообщая пространству эфемерную легкость, а также служившая фильтром света, позволяя и не позволяя проникать лучам света.

— Волнистая стена стеклянных кирпичей отделяла кухню, матово-хромные принадлежности уже были установлены, но красные лакированные шкафы все еще лежали в другом конце студии.

— Я сражен, — одобрительно сказал Джо.

— Я напугана, но это другая история, — ограничилась Бретт.

— Ну, а теперь она может открыть пакет? — спросила Рэндл.

— Я раскрою его только ради вас. — Джо встал на колени перед пакетом и развязал ленту со словами:

— Это тебе будет напоминанием, что в жизни и в природе есть приливы и отливы. Не теряй мужества от кратковременных неудач, потому что они только холмы по сравнению с равниной. — Он развернул свою скульптуру песочных дюн.

Бретт была тронута таким подарком.

— А теперь как я влетел, я так же должен улететь, — объяснил Джо, — обед с клиентом.

— Ты поедешь на такси? — спросила Рэндл.

— Да. По направлению к Ля Хейлз, — ответил он.

— Тогда почему бы мне не разделить с тобой дорогу? Я еду в том же направлении. — Рэндл захотела познакомиться поближе с Джо. — Бретт, прости, если я тебя расстроила, но в следующий раз ты будешь знать, чего ожидать. — Она поцеловала Бретт в щеку. — Давай соберемся и куда-нибудь сходим. Я позвоню тебе.

И Джо с Рэндл, взявшись за руки, вышли из мастерской.

— Давай, Бретт. Сегодня пятница, и ты только что сказала, что у тебя нет никаких планов, — обхаживала ее Рэндл.

— Я не знаю. Я собираюсь поработать в темноте, — возражала Бретт.

— Подумай, я на самом деле хочу познакомить тебя с Марселем, и ты увидишь сама, что он не о двух головах! Я была бы очень рада, если бы мистер «Вуаля!» смог прийти тоже, но если он занят, это не значит, что ты должна проводить время в темной комнате. Ты можешь выйти без него? — спросила Рэндл.

— Не глупи, конечно, могу, — сказала Бретт.

— Тогда пошли с нами. Мы создадим целую ночь из этого вечера — естественно, за счет Марселя.

— Ладно, ладно. Если я не соглашусь, ты же больше не разрешишь мне позвонить. Когда я должна встретиться с вами?

— Ты что, сумасшедшая? Мы заедем за тобой около половины десятого. Нам надо будет прийти в студию?

— Да, я буду здесь.

— Хорошо, мы приедем вовремя, потому что я сказала Марселю, что буду готова в восемь. Он подождет часок, а потом за полчаса мы доедем до тебя!

— Рэндл, ты действительно нечто! Бретт вернулась к пленке, которую она подправляла, когда Рэндл позвонила. Теперь, когда установили душ в мастерской, она могла помыться и сменить одежду, а потом до их приезда продолжать работать. Она сложила последнюю пленку в пластиковый пакет и набрала домашний телефон Лоренса. После гудка автоответчика сказала:

— Хи, это я. Сегодня вечером я гуляю с бешеной Рэндл. Не уверена, где мы закончим, но если я отправлюсь домой не очень поздно, позвоню тебе и, может быть, заеду. Надеюсь, что твоя встреча не была очень ужасной. Я люблю тебя.

Любовь к Лоренсу, казалось, была неотъемлемой частью ее жизни. «Он готов сделать меня счастливой», — думала она.

По дороге в Райт Бэнк Рэндл болтала без передышки, обсуждая все, вплоть до критики Марселя в умении водить машину, и у Бретт была большая возможность исследовать лысину на его голове. Она была так занята, наблюдая за ним, что не заметила названия клуба, в который они наконец вошли, но едкий запах сигаретного дыма шокировал ее сразу. Лампы горели тускло, с зеленым оттенком, как будто проникали сквозь бутылочное стекло, и резкая музыка из музыкальной шкатулки была слышна в приглушенном гуле заполненной людьми комнаты.

— Какого черта мы приехали сюда? — воскликнула Рэндл, не видя прохода к их местам. Она бросилась вперед и, натыкаясь на посетителей и официантов, ворковала:

— Прости, сладкий, — или, — извини, радость моя. — Бретт и Марсель хвостом следовали за ней.

Когда уселись, Бретт вблизи посмотрела на Марселя, пытаясь оценить его привлекательность. Иногда она думала, что он выглядел бы красивым и очаровательным в парике, но единственно, как могла его охарактеризовать Бретт, это — ординарный.

Как только поставили на стол их напитки, прожектор осветил крохотную сцену, и маленькая темноволосая женщина подошла к микрофону.

— Добрый вечер, мои дорогие. Я — Моник. Добро пожаловать в Бачимонт. Сегодня я имею удовольствие представить вам восходящую звезду джаза из Нью-Орлеана, господина Уинтона Марсалиса.

Когда Марсалис начал исполнять свою вторую мелодию, Бретт открыла глаза и нашла Рэндл и Марселя, занятых разговором. Она оглядела людей, слушающих представление. Бретт нравилось наблюдать, и она поняла, что ее лучшая идея для съемки — это простое внимание к поведению людей. Она посмотрела на возвращающихся на свои места музыкантов, которых слушала закрыв глаза.

Затем Бретт взглянула в сторону Моник, стоящей в узком проходе, ведущем к кулисам. Она склонилась к высокому мужчине, находившемуся рядом с ней, и они оба слегка покачивались в такт музыке. Ее руки сплелись у него на груди, а его — комфортно отдыхали на ее талии, и он стоял отвернувшись от публики, поглаживая щекой ее волосы. Моник что-то ему сказала, и он поднял голову, чтобы ответить.

Вдруг в глазах Бретт помутилось, потом потемнело, за исключением головокружительного водоворота розовых точек на ярко-красном и зеленом фоне, и звуков музыки, замирающих в забвении. Она вспыхнула в горячке и затряслась в ознобе, а комната распалась, как карточный домик. Тот мужчина был — Лоренс.

Бретт ухватилась за угол стола. Она хотела кричать, бежать, но не могла ни того, ни другого. Ее глаза горели злыми горькими слезами обиды от предательства. Она пыталась внушить себе, что обозналась, что этот человек был просто очень похож на Лоренса, но Бретт знала это лицо так хорошо, что невозможно было ошибиться.

— Радость моя, все нормально? Ты выглядишь ужасно, — зашептала Рэндл. — Бретт? С тобой все в порядке? — Рэндл нежно положила руку на руку Бретт.

Прикосновение Рэндл было похоже на ожог раскаленным металлом. Она посмотрела на свою руку, пытаясь найти слово, врезавшееся в ее тело и так напугавшее ее.

— Нет… Да… Мне хорошо. Мне надо уйти.

— Радость моя, если ты заболела, мы отвезем тебя домой.

Бретт не слышала Рэндл. Она вскочила из-за стола и бросилась через толпу. Комната вытягивалась перед ней, безжалостно и лабиринтообразно, и выход, казалось, удалялся на мили. Она наткнулась на официанта, балансирующего с подносом бокалов. Звук разбитого стекла был раздражающим на фоне жалобного завывания трубы. Посетители, испуганные неожиданным прерыванием их музыкальных грез, подняли головы и стали искать причину. Среди них был и Лоренс.

Он увидел ее как раз в тот момент, когда она была в дверях. Его бросило в жар, сердце стучало в висках. «Не может быть, что это Бретт», — подумал он, но, увидев боль и гнев в ее лице, понял, что это была она. Несколько секунд он стоял пригвожденный к полу. Этого не могло быть. Он вел двойную жизнь почти год. Теперь они смешались в одну, и удар был ни на что не похож, и он инстинктивно прикрыл лицо от удара.

Моник все поняла. Она увидела его реакцию, когда молодая женщина кинулась из комнаты, и ничего не сказала, когда он бросился за ней. «Теперь он должен решиться», — подумала она.

Лоренс увидел Бретт, останавливающую такси.

— Бретт, подожди! — кричал он. Ей не надо было оглядываться через плечо — звук его голоса, зовущий ее по имени, ворвался в тихую ночь, как сирена, а в ее сердце — как кинжал. Она села в такси и хлопнула дверцей.

Лоренс гнался за машиной вдоль улицы, крича водителю, чтобы тот остановился. Он подскочил к ним, когда машина притормозила на светофоре.

— Мне необходимо поговорить с тобой! — умолял он, задыхаясь и падая на закрытые двери. Бретт отказывалась смотреть в его сторону, тогда он лег на капот машины, блокируя движение на узкой улице с односторонним движением. — Я не уйду, пока ты не поговоришь со мной! — кричал он.

У водителя росло раздражение и нетерпение, Бретт ничего не оставалось делать, как выйти из машины.

— Ты чего-то недоделал? Теперь хочешь разыграть сцену! — шипела Бретт.

Ее всегда шокировали сцены, устраиваемые Барбарой. Сейчас она была на грани подобного, и это усиливало ее гнев.

— Но мне надо поговорить с тобой, объяснить, — сказал он. Они свернули на пустынную улицу. Лоренс с развязанным и развевающимся по ветру галстуком, опущенными плечами и безвольно повисшими руками, смотрел виновато и подавленно. Боль Бретт постепенно стала перерастать в злобу. Ее глаза сверкали негодованием, руки в ярости сжимались в кулаки.

— Тебе надо? А как насчет того, что мне надо? Ты хочешь объяснить мне — так? Почему сейчас, Лоренс? Потому что я увидела? Прежде ты никогда не чувствовал необходимости объяснить мне что-нибудь! Скажи мне, это я была другой женщиной или она?

— Все это не так. Я никогда о тебе так не думал. Я люблю тебя, Бретт, — бессвязно говорил Лоренс.

— Ты негодяй! Это поэтому ты не собирался влюбляться в меня? Значит, я была чем-то вроде «изюминки»?

Бретт ощущала себя избитой чемпионом тяжелого веса, но не упала. Это должно было быть победой в очках, а не нокаутом.

— Я оставлю ее, — трагическим тоном сказал Лоренс.

— Оставишь ее! Она тебе жена.

— Нет, но Монки и я — я имею в виду Моник и я — были вместе очень долго. С тех пор как я впервые приехал в Париж.

— И ты оставишь ее из-за меня? Тогда из-за кого же ты бросишь меня? Как ты смеешь говорить такое? Почти год ты обманывал меня и обманывал ее!

По реакции Лоренса Бретт ощутила, что Моник знала о ней. Но с другой стороны, как она могла не знать? Бретт и Лоренс везде бывали вместе, их фотографии пестрели во всех журналах.

— Хорошо, ты обманывал меня. Или думаешь, что не делал этого потому, что никогда не говорил мне, что у тебя никого нет, а я была такой наивной, чтобы спрашивать об этом? Я тебе скажу кое-что, Лоренс. Может быть, я молода и недостаточно испорчена, и еще не стала скептиком, чтобы играть с большими мальчиками, но я не так глупа и не хочу занимать второе место. Мне не нужно и первое, если я знаю, что есть кто-то еще. Держу пари, ты думаешь, что это очень жестоко.

Представление в Бачимонте закончилось, и улица наполнилась пешеходами. Они проходили мимо Бретт и Лоренса, не замечая их. В конце концов любовные ссоры были в порядке вещей на парижских улицах.

— Бретт, пожалуйста, дай мне шанс. Я очень тебя люблю, — попросил Лоренс.

— Лоренс, если бы ты сказал мне об этом в самом начале, может быть, мы смогли бы что-то предпринять, а может, и нет. Но теперь я чувствую себя испачканной и использованной, и я больше не хочу тебя видеть. Никогда.

В субботу и воскресенье телефон звонил постоянно, но Бретт включила автоответчик. Она не стала даже прослушивать пленку. Она знала, что это Лоренс и что ему нечего сказать. Бретт не думала, что может чувствовать себя такой наивной. Перед глазами стояла та ночь. Она не могла ни есть, ни спать. Она считала, что ключом к обману Лоренса было его решение бросить ее. Его отпуск и ее поездка в Стокгольм не были случайностью, а были хорошо запланированной уловкой. Она затрепетала от своей глупости, когда вспомнила, как необычайно обрадовалась, узнав, что взамен сможет провести с ним уик-энд в Риме. Потом вспомнила ненавистную кошку Лоренса по кличке Монки. Она спрашивала его, почему он назвал одно животное разновидностью другого животного, и он сказал, что это длинная история. Вретт вспомнила свой разговор с Лизи, и как она разозлилась, когда Лизи высказала свое недоверие Лоренсу. Может, Рэндл права, что хранит свое сердце вдали от серьезных отношений: когда оно не чувствует, оно не болит.

В воскресенье ночью Бретт заглянула в записную книжку и поняла, что не подготовилась к понедельнику. Мысль о том, что придется выслушивать пустую бесполезную болтовню моделей, волнующихся о том, набрали ли они лишние два фунта за время уик-энда, было выше того, что она могла вынести в таком состоянии. Бретт никогда не отказывалась от работы, но сейчас она набрала домашний номер телефона Терезы и сказала, что заболела и всю неделю не сможет быть в студии.

Бретт была счастлива иметь такого компетентного менеджера у себя в мастерской. Выбор Джефри Андервуда пал на нескольких кандидатов, но Тереза показала наибольший потенциал, даже невзирая на то, что у нее нет образования в области фотографии. Она училась на продавца для одного из самых известных магазинов одежды, но потом поняла, что жизнь в торговом зале слишком скучна и подконтрольна, и подыскивала маленькое приключение. Она имела огромный опыт работы с моделями и клиентами, и поэтому Бретт решила сыграть на этом. У нее не было беспокойства, она знала, что ее дело в надежных руках.

Во вторник утром Бретт разбудил громкий звонок в дверь. Она выскочила из постели и схватила старый банный халат.

— Радость моя, ты выглядишь будто кошка влетела. Нет, ты выглядишь хуже этого — ты бледная, как полотно! — воскликнула Рэндл.

— Я заболела. Я же сказала тебе в ту ночь в пятницу, — сказала Бретт.

— Ты болеешь из-за того мужчины. Я видела его тогда. Было похоже, что он увидел нечто. Он выбегал оттуда так, будто у него горел хвост, потом я сложила одно с другим и получила третье.

— Рэндл, я не хочу говорить об этом.

— Знаю, что не хочешь, радость моя, но ты будешь, и, когда ты соберешься, позвони мне. Я буду в Нью-Йорке две недели, но потом вернусь. Ты забыла вот это в ту ночь. — Рэндл протянула ей сумочку-кошелек. Она никогда раньше не теряла ее.

— Спасибо, — пробормотала Бретт. Она прижала сумку к груди, и слезы потекли по ее щекам.

Рэндл обняла ее.

— Вот это уже лучше, радость моя. Считай, что это самое худшее. Позвоню тебе, когда вернусь.

Она исчезла на лестнице.

Бретт приняла душ и вымыла голову в первый раз за четыре дня. Она поняла, что должна собраться и выйти на улицу, для начала хотя бы погулять по рынку Буси. Сквозь гул фена она снова услышала стук в дверь. «Кто еще в это время?» — удивилась она, раздосадованная вторжением. Она открыла дверь почтальону в форме, протягивающему ей телеграмму. «Лоренс действительно далеко зашел», — подумала она и бросила нераскрытый конверт на стол в вестибюле. Она оделась и причесалась. Потом, подумав, взяла телеграмму. Телеграмма была из Нью-Йорка. Ее руки тряслись, когда она читала: «Старалась дозвониться. Оставляла несколько записей автоответчику. Миссис Кокс положили в больницу в Нью-Йорке. Я хотела, чтобы ты знала». Телеграмма была подписана Хильдой, служанкой тети Лилиан.

Телеграмма упала на пол, когда Бретт бросилась к телефону. Она позвонила Хильде и узнала, что ее тетю в это утро выписали из больницы и сейчас она отдыхает. Лилиан поставили диагноз — ангина, которая, Бретт знала, могла привести к сердечному приступу. «Она должна бросить курить эти чертовы сигареты», — подумала Бретт, заказывая билет на Конкорд.

Рэндл была не права — были вещи и по хуже.