Страсть за кадром

Глава 27

После их первой встречи Джефри прислал Барбаре цветы с запиской, в которой он благодарил ее за отведенное ему время и очаровательную компанию.

Барбара давно не получала от мужчин таких роскошных букетов и была взволнована его жестом. Когда она позвонила, чтобы поблагодарить, Джефри предложил ей в будущем ему не звонить: он сам будет это делать. Он пригласил ее пообедать в ресторане по ее выбору. Манеры и стиль поведения Джефри произвели на нее такое впечатление, что Барбара захотела показать его своим друзьям, поэтому предложила «Ле Кирке». Джефри подходил ее выбор, так как это был не тот ресторан, который он обычно посещал, где бы его могли увидеть в обществе такой женщины.

Восхищение и ожидание настоящего свидания толкнули Барбару на тщательную и мучительную подготовку. Заметив, что стиль Джефри был классическим, она заказала несколько шелковых платьев в «Марте» в счет только что оплаченного векселя и провела день в «Элизабет Арден». Она приехала в восемь и занялась массажем, педикюром, маникюром и прической. После всех этих приготовлений она почувствовала себя помолодевшей на несколько лет.

Потом Джефри звонил каждый день и вытаскивал ее из дома по три-четыре раза в неделю. Барбара наслаждалась его вниманием. Она даже села на жесткую диету.

Сегодня они шли к Мортимеру, любимое место Барбары для обеда. Здесь она обычно предпочитала и ленч — в это время было побольше народу. Но Джефри так редко был свободен днем, что она была благодарна за обед в кафе. Она тщательно оделась. На ней было темно-синее облегающее платье, дополненное длинной ниткой жемчуга. Она посмотрелась в зеркало и осталась довольна: десять фунтов, которые она сбросила, были заметны. Ей очень хотелось понравиться Джефри. «Это человек, который хочет помочь мне», — думала она.

Джефри сделал ей комплимент. Естественно, что это было неискренне. Хотя она и сбросила свою тучность, его раздражала ее бледная желтоватая кожа — результат таблеток. Как такая женщина могла дать жизнь Бретт, такой красивой и трепетной? Правда, Джефри видел фотографии Барбары в молодости, и на них она была довольно красива.

Для Джефри все средства были хороши. Он даже не помнил, когда в последний раз был близок с женщиной. У него, конечно, не было физического влечения к Барбаре или какой-либо другой женщине, и если честно, даже к Бретт. У него никогда не было его, даже тогда, когда он входил в пору созревания, и все ребята военной академии вокруг волочились за женщинами. Даже когда он заканчивал школу, все его время и энергия тратились на страстное желание мести. Наверное, было бы проще переспать с Бретт, чем с этим бесхребетным куском мяса, но он решил, что должен завести роман с Барбарой, если хочет получить побольше сведений о ней.

Миниатюрный диктофон был его постоянным компаньоном на всех встречах с Барбарой, и он понимал, что приближается к раскрытию тайной причины ее ненависти к отцу. Он осторожно подстрекал ее на уничтожение Свена собственными едкими замечаниями о нем. Эти манипуляции давали ему новые сведения, но он чувствовал, что было что-то еще. Прошлой ночью после обеда у Барбары она начала вспоминать о своем детстве под руководством тяжелой руки отца. Она рассказала, как одиноко ей жилось в богатом, но изолированном от мира доме на окраине Расина. Почти все в доме было сделано из темного дерева, выкрашено в коричневый цвет, а тяжелые бархатные шторы открывались только тогда, когда Свена не было дома.

— Он никогда ни слова не говорил мне о моей матери, — рассказывала Барбара. — Только иногда он вдруг останавливал на мне задумчивый взгляд и называл ее именем. Потом он брал себя в руки и спрашивал, вымыла ли я руки перед обедом. Понимаешь, это было единственное время, когда мне разрешалось разговаривать с ним. Он отвозил меня в школу и забирал каждый раз ровно в три, и у меня никогда не было возможности поиграть со своими сверстниками на школьном дворе. Он приезжал на большом черном «паккарде», и дети дразнили меня, говорили, что я должна ездить на катафалке, а мой отец могильщик. Думаю, что они боялись его… многие люди его боялись. Но он запрещал мне разговаривать. Я не могла даже задавать вопросы относительно моих домашних заданий. Он говорил:

«Я думаю о нашем бизнесе. Все остальное может подождать до пяти тридцати». И весь остальной отрезок пути он ехал с каменным лицом. Каждый день мы обедали в пять тридцать.

Она помолчала, заинтересовавшись зрелищем за окном, и несколько минут смотрела на парк. Джефри, испугавшись, что она больше не вернется к этому разговору, налил ей еще виски и, протягивая бокал, нежно погладил по спине.

Сначала Барбара напряглась, ее бросало то в жар, то в холод, потом расслабилась, склонила голову набок и поцеловала его руку. Джефри приготовился было зайти так далеко, как собирался, но успокоился, когда она продолжила воспоминания.

— Я не могла приглашать друзей и сама ходить к ним в гости. Отец говорил, что они отбросы общества. У него был друг, или я думала, что он был другом, у которого был маленький ребенок, но я не могла поиграть даже с ней — или это был он? — не помню, наверное, мне было пять или шесть лет тогда. Я обычно спрашивала Карла, друга отца, о его ребенке, но никогда не видела его.

Барбара последовала за Джефри на диван, и он поцеловал ей руку.

— Это, должно быть, было ужасно. Нельзя девочке расти в такой обстановке, — сказал он, подстрекая ее продолжать.

— Когда я поступила в высшую школу, у меня появилась возможность наблюдать, как мальчики играли в бейсбол, и он не мог запретить мне этого. Только я должна была быть на месте в три часа. Наконец, он перестал приходить за мной. Он злился, но все было бесполезно. Это все было так давно, — наконец сказала она.

— Да, давно, и хотя время проходит, но воспоминания никогда не оставляют нас, — заметил Джефри.

Он понял, что сегодня больше ничего не узнает. Воспоминания постоянно захлестывали ее, возвращая в прошлое, но он ждал другого.

Джефри проник достаточно близко к тому, что было у нее внутри, и надеялся, что уже скоро под верхним слоем сырости и мерзости покажется мертвечина, давно похороненная под ним.

— Мне действительно пора, — сказал он.

— Ты на самом деле должен идти? — спросила Барбара, поглаживая его бедра. — Мы могли бы провести какое-то время, которое оба вспоминали бы с наслаждением.

— Как насчет завтра? У тебя есть какие-нибудь планы? — спросил он, зная, что никаких.

— Никаких, я не буду изменять хорошему человеку. Ты хороший человек, Джефри? — кокетничала она и, провожая его до дверей, приподнялась и поцеловала, пытаясь своим языком раскрыть его губы.

— Наверно, я не самый лучший судья себе, — сказал Джефри, пытаясь сдержаться. — Спокойной ночи, Барбара.

Как только закрылись двери лифта, он достал из кармана пиджака носовой платок и вытер рот. Он положил его назад и выключил диктофон. «Может, я не должен?» — Джефри содрогнулся от своей мысли.

Но теперь, когда они сидели в Мортимере, Барбара под столом заигрывала с ним ногой, и он боялся, что этой ночью ему не открутиться и придется удовлетворить и другие ее аппетиты.

Предчувствие не обмануло его. Как только они вернулись, Барбара обняла его за талию и, прижавшись, потерлась своим телом, как мартовская кошка.

— Джефри, как долго ты будешь заставлять меня ждать? — спросила она. Джефри изобразил улыбку.

— Ни секунды, — сказал он и последовал за ней в спальню.

Комната его поразила. Кровать с пологом, стулья с кружевными оборками и кресло-качалка, салфетки, украшавшие комнату, — все это, казалось, принадлежало пятнадцатилетней девочке из очень привилегированной семьи. Там были куклы и плющевые игрушки, а кипы веселых журналов лежали на прикроватном столике.

Барбара извинилась и удалилась, а Джефри разделся и, аккуратно сложив вещи и направив диктофон на постель, быстро нырнул под одеяло. Когда она тихо выплыла из ванной, на ней была белая с атласным воротником ночная сорочка в стиле девятнадцатого столетия. Она смыла краску с лица и подвязала волосы шелковым шнурком. «А она совсем неплохо сохранилась», — подумал он.

— Пожалуйста, будь со мной терпимей, — сказала она, робко взбираясь на постель в состоянии почти транса.

«Что за отвратительная игра?» — удивился он.

Он слышал о людях, которые придумывали различные сексуальные фантазии, а потом претворяли их в жизнь, но он никогда не принимал участия в таком эксперименте.

— Конечно, — сказал он.

Ему было интересно: привычное ли это ее поведение или он возбудил в ней что-то, что толкало ее на это.

— Я знаю, ты не обидишь меня. Я тебе доверяю.

Ее голос потерял свой обычный сильный грудной тембр, и она поцеловала его на этот раз с нежной, почти девичьей, невинностью. Джефри развязал воротник ее сорочки и расстегнул перламутровые пуговицы. Затем он приступил к выполнению своих обязанностей. Губы, груди, живот — он делал все, что, как полагал, следовало делать в таких случаях, и даже довел Барбару до высшей точки возбуждения, или, по крайней мере, так думал, однако сам он ничего не испытал. Барбара посмотрела на него и сказала:

— Спасибо, это было таким наслаждением, Майкл. — И сразу уснула.

«Какой, к черту, Майкл?» — удивился Джефри, лежа рядом и наблюдая, как ее грудь опускается и поднимается под белым хлопковым покровом ее одежды.

Когда Барбара, проспав двадцать минут, проснулась, она спокойно, почти безмятежно посмотрела на Джефри.

— Я действительно тебя люблю, Джефри, и доверяю тебе. У меня было не слишком много мужчин, но могу сказать, что ты отличаешься от всех них. Ты не хочешь меня, потому что считаешь, что я слишком богата. Но ты же знаешь, что я почти разорена.

Она потянулась и положила свои руки на его.

— Уверен, что многие мужчины хотели бы быть с тобой просто, чтобы заботиться о тебе, ведь ты — красивая женщина, — сказал Джефри.

— Я была ею. И не больше. И… когда-то был человек, который любил меня, но мой отец отнял его у меня.

«Это то! Я должен быть осторожным и не давить на нее слишком сильно», — злорадно подумал Джефри.

— Как же Свен мог отнять кого-то у тебя? — спросил он, изобразив полное недоумение.

— Он убил его. Или, чтобы быть совсем точной, он, должно быть, убил его.

— Это несерьезно, — сказал Джефри. Это было лучшее, что он мог вообразить. Теперь он обладал Свеном Ларсеном, обладал так, как хотел.

— Извини, — сказал он, перегибаясь через нее, чтобы подтянуть к себе пиджак. — Мне кажется, я сейчас чихну.

Он сделал вид, что копается в кармане, доставая носовой платок, хотя на самом деле ему надо было удостовериться, что диктофон включен. Он положил пиджак на стул.

— Очень серьезно. Моего мужа убили.

Барбара лежала тихо. Она была даже более спокойной, чем всегда.

— Это, наверное, слишком тяжело, чтобы носить в себе почти двадцать пять лет, сказал он, думая о грузе, который он сам носил столько же лет.

— Я устала от этого. — Она посмотрела в голубые глаза Джефри. — И я подумала, что ты хочешь помочь мне вынести это.

— Конечно, — искренне сказал Джефри.

Она уставилась на полог, словно вся история была заключена там.

Свен был собственником своей дочери. Он поступал с ней таким образом, как будто она заменяла ему жену, которую он потерял. Барбара получила разрешение уехать, чтобы поступить в колледж, обещая по окончании вернуться домой. Но в первый же год учебы в Бернарде она познакомилась и влюбилась в Майкла Флинна — организатора борьбы за мир. Майкл не был богат, его заработки были скудными, и хотя у Барбары было много денег, он не брал их у нее.

Из-за неуверенности Свена в том, что университетский дом будет достаточно безопасным и удобным для его дочери, он заставил ее переехать из общежития в квартиру на Саттонплас. И там Барбара и Майкл вместе проводили много приятных часов. Барбара сама стирала и готовила — Майкл об этом даже не задумывался. Когда они наконец решили пожениться, она знала, что отец будет вне себя от гнева. Так и было. Он угрожал, что не даст ей ни цента, если она немедленно не вернется домой. Но как бы то ни было, Барбара и Майкл поженились.

Однажды вечером, вернувшись домой, Барбара и Майкл обнаружили, что замки в квартире заменены. Тогда они без сожаления переехали в крохотную квартирку на пятом этаже с проходными комнатами на Сто четырнадцатой улице, недалеко от Бродвея. Их две комнаты с душем на кухне были убогими по сравнению с их прежним шикарным жилищем, и они больше походили на университетское общежитие.

Сразу после Дня Валентина Барбара поняла, что беременна. Она убеждала себя, что внук заставит ее отца смягчиться и стать менее враждебным, и она позвонила ему в Висконсин, чтобы сообщить эту новость.

Свен был непреклонен и сказал, что, так как она замужем за бездельником, она для него не существует. Барбара была в состоянии полного отчаяния. Несмотря ни на что, она любила своего отца. Майкл, понимавший ее, сказал, что уверен в том, что Свен передумает, как только родится малыш.

В конце июля Барбара вернулась домой после еженедельных занятий по керамике, спеша показать Майклу крошечную чашечку, слепленную из хлебной керамики для их будущего ребенка.

Подъем на пятый этаж был для нее изнуряющим. Она была уже на седьмом месяце, но хорошее настроение придавало ей силы. Дверь была не заперта: детская чашка выпала у нее из рук. Майкл лежал в луже крови на кухне, все окружающее напоминало место бойни. На ее крик сбежались соседи, потом она потеряла сознание. Очнулась в соседней квартире, полиция уже прибыла, ей задавали вопросы, но она не смогла сообщить ничего вразумительного.

Официальное расследование также не добавило ничего нового, и она, убитая горем, беременная и разбитая, позвонила отцу. Он послал за ней свой личный самолет и приветствовал дома с распростертыми объятиями. Свен был полон сочувствия, деликатен, даже снисходителен. Он сразу же переоборудовал одну из спален под детскую и сидел вечерами с Барбарой, строя планы на их совместное будущее.

Из-за пережитого стресса она отправилась в роддом на месяц раньше. Когда Бретт привезли из больницы, Свена было не узнать. У него появился второй шанс в семье, и он обожал свою внучку.

Первый раз в жизни его поведение пробудило в Барбаре мысли о матери. Но она боялась, что, если станет расспрашивать отца о ней, он снова вернется в прежнее состояние, и решила сама покопаться в вещах матери и собрать воедино свои воспоминания. В кабинете Свена Барбара нашла старый альбом и там фотографию матери в день свадьбы. Рассматривая фотографии, она забыла о том, что отец может вернуться, пока не услышала, что он разговаривает с кем-то о своих планах относительно «Холмунд Метал Веке», компании, которой владел его друг Карл. По возвращении в Расин она узнала, что все разработки были закрыты, Холмунды покинули город. Не понимая смысла разговора и перестав прислушиваться к нему, она достала шкатулку с драгоценностями и забрала ее к себе в комнату.

Той же ночью, уложив малышку спать, Барбара открыла обтянутую изнутри сатином шкатулку. Камея ее матери, которая была на свадебной фотографии, лежала сверху вместе с нитками жемчуга различной длины. Она открыла отделение, в котором хранились кольца, и надела одно из них — с массивным рубином и бриллиантами.

Свен подарил это кольцо Ингрид, когда она наконец согласилась стать его женой. Свен сказал, что это единственная вещь, которую он смог найти и которая была такой же пламенной, как его невеста.

Первый раз, когда он увидел молодую красивую актрису, он был сражен. Он сопровождал ее на все спектакли в Мидвесте и после выступлений постоянно появлялся в ее уборной с цветами и предложениями выйти за него замуж. Упорная настойчивость молодого человека и абсолютная преданность победили сердце Ингрид, и они поженились против воли ее старого, с консервативными взглядами отца.

Барбара задержала взгляд на горящем камне, затем положила его в коробку и возобновила знакомство с содержимым. На дне лежали браслеты, под золотым ободом с сапфирами и изумрудами она заметила небольшую выпуклость под сатином. Она подняла полинявшую ткань и нашла кольцо с печаткой, которое сразу же узнала. Оно принадлежало Майклу. Она достала пилочку для ногтей, раскрыла серебряную погремушку Бретт и спрятала в нее кольцо. Затем ногтем загладила края, погремела ею и положила в колыбельку Бретт.

В смятении она бросилась в комнату отца, мрачное убежище, в котором никто не бывал, за исключением прислуги. Сначала Свен отрицал ее обвинения, обзывая ее истеричкой и уверяя, что она заблуждается. Он угрожал Барбаре, что отнимет у нее Бретт, а ее отправит в сумасшедший дом. Когда Барбара сказала, что спрятала кольцо и он никогда не найдет его, Свен взбесился. Он носился по дому, переворачивая мебель, выбрасывая содержимое ящиков на пол, даже поднимая паркетные доски в комнате Барбары. Она схватила ребенка, сбежала вниз и забилась в угол гостиной, прижимая к груди плачущую малышку.

Успокоившись, в расстегнутой рубашке и разорванных брюках, Свен угрожающе возник перед ней. Барбара думала, что он убьет ее, но вместо этого он стал уверять и убеждать, что смерть Майкла была несчастным случаем. Предполагалось совершить кражу со взломом, чтобы напугать Барбару и тем самым оторвать ее от Майкла. Но Майкл пришел домой раньше, удивился незваным гостям и был всего лишь ранен при борьбе с ними.

Барбара не поверила и, вспомнив подслушанный ею недавний разговор отца, сказала, что догадывается, что в отношении Карла он совершил что-то нехорошее, и, если он не оставит ее в покое, она сообщит и об этом.

Тогда Свен напомнил ей, что если с ним что-то случится, то некому будет позаботиться о ней и ее ребенке. Осмелев, Барбара ответила ему, что никогда не чувствовала его заботы, за исключением денег, которые он давал. Подавленная и испуганная, она хотела заявить в полицию. Но Барбара верила, что была ребенком, несшим на себе бремя греха — ее рождение стало причиной смерти ее матери, — и наивно рассудила, что ее молчание может быть воздаянием долга перед отцом. Но она не сказала ему об этом. Она попросила у него денег на дальнейшее свое содержание и обещание навсегда уйти из ее жизни и жизни ее ребенка.

Когда она попыталась уйти, Свен резко остановил ее. Его глаза горели яростью, он толкнул ее к стене и вернулся к событиям двадцатиоднолетней давности. Он выпустил наружу весь свой гнев, прижав к стене со всей силы. Он что-то кричал по поводу смерти Ингрид, покинувшей его так рано. Упрекал Барбару, что она бросила его, когда должен был родиться ребенок, и это могло утешить его. Барбара была в ужасе, она пыталась вырваться из его железных объятий. Не зная, как защитить себя, она массивным подсвечником разбила витрину с коллекцией старинных ножей и схватила один из них с перламутровой ручкой. Когда Свен отскочил к двери и попытался ее закрыть за собой, она вонзила ему нож в руку, потом еще раз и еще, до тех пор, пока рука не стала похожа на кусок мяса, а фаланга пальца не упала на деревянную панель.

«Вот что, оказывается, с его пальцами», — подумал Джефри, когда Барбара закончила свою исповедь и повернулась к нему.

— Я сделала это за Майкла и за себя тоже. У меня до сих пор хранится это кольцо. Ты знаешь, Бретт была очень похожа на Майкла. Думаю, она и сейчас похожа, — прибавила она тихо.

«Что мне делать теперь?» — размышлял Джефри. Ему не терпелось уйти, чтобы еще раз прокрутить пленку, которая поможет свалить Ларсена. Он взглянул на Барбару, но с удивлением заметил, что она спит.

Подождав несколько минут, он вылез из постели и, взяв вещи, направился в ванную. Не желая пачкать одежду запахом прелюбодеяния, он тщательно вымылся.

В конце лестницы он надел ботинки и вышел. Теперь у него были свидетельские показания, чтобы прижать Ларсена к ногтю. Но Джефри хотел большего. «Он убил моего отца и лишил меня наследства. Он мне обязан своим богатством и всем», — размышлял он. И пока шел пешком два квартала до своего дома, думал о Бретт.

— Некоторые из них необычайно красивы, а некоторые ординарны, — сказала Натали Корбет Бретт.

— Удивительно, ведь они все из одного агентства, — согласилась с ней Бретт.

Они сидели у Бретт в студии, уставшие после двухдневного отбора моделей. На столе перед ними лежала кипа карточек. За последние два месяца Бретт и Натали встречались много раз, чтобы обсудить съемку Бретт для американского отделения «Вуаля!». Натали решила в первом выпуске журнала поместить только непримелькавшиеся лица моделей, хотя понимала, что было бы надежнее использовать уже известных пламенных девочек и не рисковать, но в новом журнале она хотела видеть и новые лица.

Начинать издательскую деятельность в Нью-Йорке было достаточно сложно, даже при полном портфеле заказов, полученных Натали от французских издателей.

Опыт показал, что лицо журнала определяет художественный вкус редактора, поэтому она хотела побыстрей выйти из стандартных рамок с чем-то особенным, никому не известным. Для внесения свежей струи она не могла положиться только на моду из-за того, что она безнадежно повторяется.

Натали и Бретт наметили потратить три дня на просмотр моделей и очень переживали, что остался один день. Они рассчитывали за это время просмотреть около шестисот девушек.

— Что ты думаешь о Тоне? — спросила Бретт.

— Это которая?

Натали даже и не пыталась запоминать имена, а просто откладывала карточки тех, кто ей понравился.

— Темная девушка из агентства «Ай Моделз». Вот, — сказала Бретт, вынимая карточку из пачки, отложенной Натали.

— А, да, она действительно необычная, словно из сказки. Мы могли бы предложить ей пробу для обложки.

— Мне она тоже кажется довольно необыкновенной.

Этот разговор прервала Тереза, позвавшая Бретт к телефону по срочному делу. Подходя к аппарату, Бретт попыталась успокоиться.

— Говорит Бретт Ларсен. Чем могу быть вам полезной?

— Ты теперь тетушка Бретт, — радостно сообщил Джо. — Родились мальчик и девочка. Представляешь, как здорово!