Глава третья Древо разумное

Людогощинский крест 1359 (1360) г

Совершенно исключительную ценность для познания стригольнического движения середины XIV в. представляет знаменитый Людогощинский крест (рис. 9), давно известный науке и много раз опубликованный как образец русской скульптурной резьбы. Деревянный крест высотою в морскую сажень (183 см) и шириной около половины «великой косой» сажени (130 см) сохранился в Новгороде в церкви Флора и Лавра на Людогощей улице, в западной части Софийской стороны города.


Рис. 9. Общий вид Людогощинского креста 1359/60 г. в XIX в. (в интерьере церкви Флора и Лавра на Людогощей улице Новгорода Великого).


По всей вероятности, это вторичное местонахождение креста. Он был предназначен для того, чтобы быть не внутри церкви, а вне церкви, «на всяком месте», как явствует из надписи, вырезанной на нем. Каменные кресты могли стоять просто под открытым небом, но деревянные кресты требовали какого-то покрытия, навеса (рис. 10). Таковы многочисленные сооружения на четырех столбах с пирамидальной крышей, под которой стоит деревянная статуя Иисуса Христа или какого-либо святого, дожившие до наших дней в Польше.


Рис. 10. Вид Людогощинского креста после реставрации.


Полная необработанность людогощинского креста с обратной стороны говорит о том, что сооружение для защиты креста от дождей должно было находиться у какой-то стены с тем, чтобы эта задняя сторона не была видна богомольцам.

Крест был раскрашен в древности в духе средневековой деревянной скульптуры треченто-кватроченте. Реставраторы в 1947–1949 гг. уловили лишь красочные слои XVI и XVII вв., но эта роспись, по всей вероятности, лишь повторяла первоначальную. В пользу того, что крест изначально был расписан, говорит то, что сам художник, испрашивая у бога помилования, употребляет форму: «…и мне написавшему»; речь идет не о надписи; а об изготовлении креста в целом — ведь крест представал перед зрителем, полихромным живописным произведением.

Лицевая сторона людогощинского креста сплошь покрыта резьбой плоского рельефа: 18 медальонов с изображениями библейских и евангельских сюжетов и сплошной (главным образом растительный) узор на всем кресте в промежутках между медальонами. На цилиндрической основе креста тщательно изготовлена обронная (выпуклая) надпись. Надписями снабжены и пять медальонов.

После раскрытия титл и расшифровки тайнописи, скрывающей имя художника, надпись выглядит так (см. рис. 11):

В ЛѢТО 6867 ИНДИКТА 12

ПОСТАВЛЕНЪ БЫСТЪ КРЕСТЪ СН(Й)

ГОСПОДИ ИИСУСЕ ХРИСТЕ, ПОМИЛУЙ ВСЯ ХРИСТЬЯНЫ

НА ВСЯКОМЪ МѢСТѢ МОЛЯЩАСЯ ТОБѢ

ВѢРОЮ ЧИСТЫМЬ СЕРДЦЕМЬ И РАБОМЪ БОЖИИМЪ

ПОМОЗИ ПОСТАВИВШИМЪ КРЕСТЬ СИ

ЛЮДГОЩИЧАМЪ И МНѢ НАПИСАВШЕМУ

ЯКОВУ СЫНУ ФЕДОСОВУ + [аминь?]


Рис. 11. Надпись на кресте (фото и прорись).


В Новгороде в середине XIV в. применялся мартовский счет лет. Точная дата — 6867 год от сотворения мира — соответствует сроку от 1 марта до 31 декабря 1359 г. и январю и февралю 1360 года от рождества Христова[176].

Автор надписи хорошо грамотен, знаком с двумя видами тайнописи (см. ниже) и достаточно образован для того, чтобы правильно поставить греческий индикт и пересказать слова апостола Павла:

Хощу убо, да молитвы творят мужие на всяцем месте, воздеюще преподобные руки без гнева и размышления…[177]

Имя художника было зашифровано тайностью и так густо покрыто многовековыми слоями краски, что долгое время расшифровать ее было невозможно. Только реставраторы Государственного Исторического музея в Москве в 1949 г. полностью освободили крест от всех наслоений, и мне представилась возможность заняться расшифровкой.

Система тайнописи — использование цифрового значения букв и изображение одной буквы при помощи двух букв, сумма цифровых значений которых равна значению изображаемой. Например, нужно зашифровать букву Д, означающую цифру 4; для этого дважды пишется буква В (= 2) и получается 2 + 2 = 4. Если цифра нечетная, то она делится на две неравные части: например, если нужно изобразить букву О (=70), то для этого пишутся Л (=30) и М (= 40)[178]. Если мы для облегчения проверки расставим буквы попарно, то получим следующее:

ФУ-II-МЛ-АА-СС РР-ЛК-СС ТС-ГВ-ВВ-МЛ-РР-МЛ-АА-СС

ѦКОВУ СНУ ФЕДОСОВУ[179]

В самом конце надписи должно было быть слово «аминь», но эта часть креста повреждена и достоверно читается только одна буква Р. Этого достаточно для того, чтобы предполагать, что здесь тоже применена тайнопись, но другой системы — «простая литорея», при которой все согласные буквы делятся на два ряда; нижний ряд пишется справа налево, и при письме буквы одного ряда заменяются буквами другого:

Б В Г Д Ж З К Л М Н

Щ Ш У Ц Х Ф Т С Р П

слово АМИНЬ писалось так: АРИПЬ.

Примеров простой литореи много[180].

Надпись на кресте, сделанная от имени уличан Людогощей (Легощей) улицы, дана вполне в духе стригольнического учения, отрицавшего монополию церкви и утверждавшего право всех христиан обращаться непосредственно к богу, к небу как к местопребыванию божества.

Стефан Пермский убеждал новгородцев в 1386 г.:

… всякого тщеславия и высокоумия убежати не молитися на распутиях [на перекрестках дорог или улиц] и на ширинах градных [городских площадях] ни выситися словесы книжными…

В надписи Якова Федосова все это есть: крест предназначен не для помещения в церкви, а для «всякого места», в том числе и для установки на многолюдных площадях, где могло производиться, например, «предисловие — проповедь честного покаяния». Полихромия и щедрая орнаментация креста действительно позволяют говорить об известном тщеславии автора и заказчиков, а знание канонической литературы и знакомство с двумя системами средневековой тайнописи давали возможность автору «высится словесы книжными».

Стефан Пермский был в Новгороде по стригольническим делам спустя два десятка лет после установки креста на Людогощей улице. Попытаемся восстановить облик этого уникального памятника в том виде, в каком он предстал перед взором епископа, приехавшего сюда спорить со стригольниками.


* * *

Общий вид Людогощинского креста необычайно своеобразен: Яков Федосов придал ему скульптурной формой обработки облик невысокого дерева с коротким круглым (цилиндрическим) стволом и пышной, раскидистой кроной. Это достигалось, во-первых, тем, что в плоскости изделия было сделано четыре больших круглых прорези (по 20–25 см), а от округлой основы (плоскость диаметром в 95 см) отходило во все стороны более 13 (верх утрачен) массивных отростков-завитков по 10–20 см в длину.

Кроме того, упомянутые большие прорези, а также весь периметр изделия украшены 26 выступающими вставными крестиками, которые усиливают впечатление ажурности «кроны».

Во-вторых, почти вся поверхность кроны сплошь покрыта резным растительным (кудрявым) узором; только около одного (самого большого) медальона характер узора несколько меняется и передает идеограмму воды, что, как увидим, связано с сюжетом медальона.

Если учитывать первоначальную полихромность креста, то, конечно, 9/10 плоскости и завитков должны были быть окрашены в зеленоватые тона, а одна десятая могла быть в гамме «морской воды».

Третий вопрос — как могли быть окрашены 18 медальонов? Поскольку все изображения в них связаны с библейскими и евангельскими (даже если они основаны на апокрифах) сюжетами, то мы должны взять за образец иконную живопись того времени. В XIV в. существовал особый разряд краснофонных икон, которые по своему подбору и трактовке отвечают стригольническому движению (см. главу V). По всей вероятности, людогощинские медальоны тоже имели красный фон. Нимбы святых должны были быть золотистыми, такими же могли быть и кольцевые обрамления каждого медальона. Лики и одежды святых, а также фигуры животных могли сочетать желтые тона с коричневыми, зелеными (тела драконов) и др., как это мы видим в иконописи того времени. В трех местах «кроны» Яков Федосов поместил резные изображения двенадцатиконечных крестов, вплетенных в круг (см. рис. 12), которые могли символизировать как идею повсеместности — конечные крестики обращены «во все четыре стороны», — так и идею движения времени (12 месяцев года?). Размещены они по сторонам Иисуса Христа, сидящего на троне (в самом центре всего изделия) и у основания «кроны».


Рис. 12. Предположительный облик креста-«древа» в его первоначальной окраске райского дерева с медальонами-«яблоками» (расшифровку см. на с. 131).


Судя по позднейшей раскраске XVII в., эти символические кресты тоже, как и обрамления медальонов, были выделены светлой краской. Поэтому в зрительное восприятие Людогощинского креста в целом мы должны включить не только 18 медальонов, но и эти три круго-креста.

В целом после росписи вид всего изделия Якова Федосова был очень близок к облику ветвистого дерева, а учитывая предполагаемую краску медальонов, напоминал плодоносящее дерево с красно-золотистыми крупными плодами. Цилиндрическая основа креста — ствол — был коричневым. Всем 18 иконкам придана круглая форма, а преобладание красно-желтых тонов в их расцветке говорит в пользу спелости плодов.

Епископ Стефан, приехав в Новгород в 1386 г., начинает свое обращение к новгородцам вообще и к стригольникам в частности со слов о библейском древе познания добра и зла:

Егда сотвори бог Адама и Евгу и заповеда ему от единаго древа не ясти и рече ему: «Аще снеси [съешь] от древа разумного — смертью умреши; аще ли не снеси — жив будеши в веки…»

Эти слова были как бы эпиграфом ко всему поучению Стефана. Далее епископ переходит к теме таинства причащения у священников и снова возвращается к легенде о древе, помещенной в самом начале Книги Бытия:

Стригольник же [имеется в виду сам Карп] противно Христу повелевает, яко от древа животного [древа жизни] — от причащения — удалятися.

Яко древо разумное показая им [своим последователям] писание книжное, еже и списа на помощь ереси своей[181].

Епископ укорял Карпа за то, что из двух деревьев, находившихся в середине библейского рая, стригольники почитали не древо жизни, а древо познания, «разумное древо», плоды которого бог запретил есть Адаму и Еве, а дьявол хитроумно соблазнил их.

Разумное древо, нарушение запрета на его волшебные плоды определило с позиций Библии всю дальнейшую судьбу человечества, и, начиная свое поучение с этого эпизода, епископ Стефан поднимал полемику со стригольниками на значительную теологическую высоту.

Из слов Стефана мы узнаем, что Карп сделал какие-то выписки из священных книг, обосновывающие почитание именно разумного древа.

Воздвижение на одной из бойких новгородских площадей креста с надписью, утверждающей, что истинно верующим молиться можно на всяком месте, было открытым провозглашением отказа от непременного посредничества церкви во взаимоотношениях людей с богом.

Людогощинский крест, открыто поставленный уличанами, т. е. целым приходом Загородского конца, предстает перед нами в качестве знамени какого-то нового учения, обличать которое в Новгород приехал владыка другой епархии. У меня складывается впечатление, что Стефан не только мог видеть, но и видел в натуре это овеществленное «разумное древо» стригольников и преднамеренно построил свое поучение с развенчания этого реального древообразного креста, позволявшего ему сразу бросить своим оппонентам упрек в пособничестве дьяволу, использовавшему в свое время плоды «разумного древа» для погибели человечества. Это был хороший ораторский прием — начать не с книжных дебрей, а с наглядного воплощения определенных идей, хорошо знакомого всем новгородцам. Такое допущение сделано сейчас мной предварительно, на основе первичного соприкосновения с крестом 1359/60 г.; предстоит еще дальнейший анализ.

Ценность сведений Стефана о почитании в Новгороде «древа разумного» состоит не только в том, что дает нам возможность толковать Людогощинский крест как подобие какого-то мифического дерева вообще, а в том, что среди стригольников почиталось только одно «разумное древо». Элементы некоторой неприязни к церкви, отмеченные в надписи на кресте-древе, позволяют более уверенно связывать его не с «животным древом», а именно с «разумным», почитаемым стригольниками.

Епископ, рассуждая о райских деревьях, ошибся в двух пунктах: во-первых, он упрекал стригольников в отказе от причастия, даруемого «животным древом». Однако, как мы видели в предыдущей главе, стригольники признавали исповедь, но исповедь особую, непосредственно богу, у загородного каменного креста. Во-вторых, епископ не разъяснил, каким образом райское древо жизни связано с таинством причащения — ведь между разговором бога с Адамом по поводу двух деревьев и появлением новозаветной идеи причастия («тайная вечеря») лежит по христианскому счету пять тысячелетий (точнее, 5041 год).

Прежде чем перейти к рассмотрению содержания скульптурно-живописных изображений в медальонах Людогощинского древо-креста, разрешим возникшее недоумение, связанное с культом «разумного древа» у стригольников. В Книге Бытия сам бог предостерегает Адама от пользования его плодами; в XIV в., в 6894 г. от сотворения мира, образованный епископ, выполняя волю патриарха и московского митрополита, говорит о стригольниках (возможно, в их присутствии) как о почитателях этого «разумного древа». Стефан даже употребил такое выражение:

Тати и разбойницы убивают человекы оружием, а вы, стригольницы, убиваете человекы разумною смертию, удаления ради от пречистых тайн тела и крови Христовы[182].

В данном контексте нескладное выражение «разумная смерть» может означать только одно: лишение вечной жизни в результате доверия к розыскам в христианской книжности, в книжной премудрости, о которых упомянул Стефан.

В эту пору, церковно-стригольнического противостояния, книги с каноническими и апокрифическими сюжетами были полны противоречий и уже на протяжении более тысячи лет вооружали сторонников разных прочтений. Книги, «древо разумное», становились оружием в полемике и в борьбе. В самый разгар событий, за двенадцать лет до посещения Новгорода Стефаном Пермским, один новгородский писец, составлявший родословие русских князей, оборвал его на событии 26 ноября 1374 г. (рождение у Дмитрия Донского сына Юрия) и поместил на последнем листе слово о книгах, приписанное святому Ефрему:

Брате! егда ти найдет лукавый помысл извлеци сий мечь, еже есть помянути страх божий и посеци всю силу вражью. Имей в утробе место [внутри себя] книги божественныя, тацим же образом труба, въпиющи, съзывает ны, воины. Тако божественныя книги чтомы [когда их читают] збирают помыслы на страх божий и паки, тацим же объразом въпиющи труба во время рати невегласа [в данном случае: неоповещенного] въставить прилежати на супротивныя. Тако и святыя книги въставлять ти ум, прилежа ти на благое и укрепят тя на страсти… Да получим истинный разум писания почитанием [чтением][183].

Это было написано за несколько месяцев до расправы с Карпом, составителем «словес книжных, яже суть сладка слышати хрестьяном» (Стефан Пермский), но которые «убивают человекы разумною смертию». Понятия «книги» и «древо разумное» неотделимы одно от другого.

В напряженной обстановке 1360-1370-х годов книги становились главным оружием. Книги — меч, рубящий вражью силу; книги — воинская труба, созывающая на рать «нас, воинов» и поднимающая в бой тех, кто еще не оповещен; книги зовут к добру и укрепляют тех, кому грозят казни и страсти за борьбу со злом… Неудивительно, что древовидный крест, великолепное создание Якова Федосова, был воздвигнут как символ новой мысли, как образ «древа разумного».

Как же произошел такой крутой поворот в отношении к архаичной ветхозаветной легенде о вредоносности древа познания добра и зла? На чем основывал Карп и его «стригольниковы ученики» свое новое учение о пользе разумной веры или веры в разумное? Нам придется заглянуть в основу основ — в Библию.

Библейское повествование о жизни Адама и Евы в раю записано в двух вариантах, противоречащих один другому:

Вариант 1. «Бытие», глава 1.

Сотворение мира в шесть дней.

Сотворены Адам и Ева. В пищу им указаны «травы, сеющие семя» и плоды деревьев. Адаму и Еве Бог сказал, благословив их: «плодитесь и размножайтесь и наполняйте землю и обладайте ею». Вариант, считающий семена растений главной пищей человечества, создан, очевидно, в эпоху знакомства с земледелием. Шестым днем кончается творение мира и всего живого. Обратим внимание на то, что здесь нет конфликта, нет изгнания из рая, нет табуированного дерева.

Вариант 2. «Бытие», главы 2–4. День седьмой.

Снова бог создает человека, так как «не было человека для возделывания земли» (гл. 2, § 5). Бог «насадил рай» и поместил там человека [Адама]. «И произрастил господь бог из земли всякое дерево, приятное на вид и хорошее для пищи. И дерево жизни посреди рая и дерево познания добра и зла» (§ 9). «И заповедал господь бог человеку, говоря: „От всякого дерева в саду ты будешь есть (§ 16), а от дерева познания добра и зла не ешь от него! Ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертию умрешь“» (§ 17). Стефан Пермский, как мы видели, довольно точно цитировал это место.

Далее подробно говорится о создании Евы, о соблазнителе Змее, который объяснил причину запрета: «…в день, в который вы вкусите их (плоды древа познания. — Б.Р.) — откроются глаза ваши и вы будете как боги, знающие добро и зло» (гл. 3, § 5).

Бог был испуган приобщением Адама к разумению тайн: «Вот Адам стал как один из нас, зная добро и зло; как бы не простер он руки своей и не взял также от древа жизни и не вкусил и не стал жить вечно» (§ 22). Прародители были изгнаны из земного рая, и у входа бог поставил херувима, «чтобы охранять путь к дереву жизни» (§ 24).


Если мы соотнесем второй вариант начальной истории человечества по Ветхому завету с данными науки, то получим для райского периода жизни Адама и Евы эпоху раннего палеолита: теплый субтропический климат, голые или полуголые люди; источник жизни — собирательство плодов; возникло понятие табу. Потом появились одежды из звериных шкур (гл. 3, § 21). Завершается ранняя первобытность эпохой познания — формируется Homo sapiens ледникового времени. Одновременно растет в человечестве зло. «И раскаялся господь, что сотворил человека на земле… И сказал Господь: „Истреблю с лица земли человеков, которых я сотворил“» (гл. 6, §§ 6, 7). «Я наведу на землю потоп водный, чтобы истребить всякую плоть, в которой есть дух жизни под небесами!» (§ 17).

Вода затопила всю землю, и горы оказались на 15 локтей от поверхности воды…

В этих текстах, возможно, отразилась эпоха таяния ледника (мезолит), оставившая кости вымерших «допотопных» мамонтов и носорогов, породившие библейскую легенду об «исполинах» (гл. 6, § 4)[184].

Здесь, как видим, греховность людей преодолевается только волей разгневанного и разочаровавшегося бога-демиурга. Перелом в осмыслении прошлых и будущих судеб человечества был связан с распространением христианства в первые века нашей эры: новое понимание загробного мира, идея его дуалистического членения на рай и ад, а самое главное — идея искупления всех прошлых грехов всего человечества от Ноя до Понтия Пилата добровольной (но предначертанной) смертью сына божьего. Теперь выступает на первый план не исступленное погружение всей плоскости Земли со всеми живыми существами в океанскую пучину, а обращение к духу, совести и разуму самих людей. Не повсеместная ветхозаветная казнь всего живого, а новозаветное предоставление каждому человеку возможности самому осознать свои поступки, признать их перед богом и покаяться в них. Кому покаяться, от кого получить отпущение грехов, предание их забвению? Ответы получались различные: исповедоваться следует в церкви, священнику; можно исповедоваться в Святой Земле перед древними святынями; исповедоваться следует самому вездесущему и всеведующему богу, следящему за судьбой каждого существа…

Цель исповеди и покаяния — не только прощение совершенных проступков, но и спасение от вечных мук ада, получение права на вечную жизнь в век будущий. Так и было написано на стригольнических покаянных крестах:

Господи! Спаси и помилуй раба своего… Дай, господи, ему здравье и спасенье, отданье грехов, а в будущий век — жизнь вечнуя!

Райское ветхозаветное «древо животное» обеспечивало вечную жизнь только двум голым дикарям, созерцателям великолепия созданного богом мира. Накануне изгнания Адам овладел разумом, полученным от древа познания, а потом, спустя 5500 с лишним лет, Христос указал его потомкам путь к получению вечной жизни в «будущий век». Однако обилие и разномыслие христианской литературы, особенно начиная с эпохи вселенских соборов, затрудняло поиск истинного пути к возвращению в рай, к вечной жизни рядом с богом. Древо жизни было уже бесполезно в этом поиске, так как, во-первых, оно осталось в недоступном живым людям раю, а во-вторых, конечная цель совершенствующегося человечества — вечная жизнь — стала теперь, после искупительной жертвы Христа, доступной для каждого праведно жившего человека по окончании его земного пути. Это различие двух эпох хорошо ощущал митрополит Иларион, называя ветхозаветное время «законом», а христианскую эпоху — «благодатью». Однако поиск пути к благодати был затруднен «лживыми учителями», и люди средневековья хорошо осознавали, что преодолеть сопротивление темной и жадной до мирских утех части духовенства (резко осуждаемой и самыми церковными властями) можно было только при помощи критического рассмотрения противоречивой книжности, при помощи разумного отношения к литературному наследию, о котором писал в неугодных церкви сочинениях еще Климент Смолятич в середине XII столетия.

Татарское нашествие и тяжелое «измаилитское» иго, длившееся к моменту стригольнических выступлений уже более сотни лет, расценивалось новгородцами 1360-х годов как божья кара, воскрешавшая библейскую суровость, как наказание за непрекращающееся возрастание человеческой греховности. Проблема искреннего всеобщего покаяния самому «владыке всего мира» (надписи на покаянных крестах) становилась важнейшей и неотвратимо вела, прежде всего, к «древу разумному», к поиску истины среди многословия накопившейся за тысячу лет противоречивой канонической, еретической и апокрифической литературы.

Первопечатник Иван Федоров, печатая в Остроге свою знаменитую Библию в 1581 г., предпослал ей интересный эпиграф, созвучный тезисам стригольников:

Испытайте писания, яко вы мните в них имети живот вечный и та [писания] суть свидетельствующа о Мне [о боге][185].

Нас может удивить, что стригольники как будто (по словам их оппонента Стефана Пермского) отказались от почитания древа жизни, обеспечивавшего бессмертие, и обратились к запретному «древу разумному», лишившему Адами и Еву бессмертия. Но так могли понимать их позицию или те православные люди, которые плохо знали литературу и не вдумывались в канонические тексты, или же оппоненты, стремившиеся любым способом уязвить их.

Дело было в коренном изменении ситуации: по второму варианту библейского рассказа о жизни Адама в раю, древо жизни действовало только внутри рая и обеспечивало бессмертие только Адаму и Еве, пока они находились в раю.

Дальнейшая жизнь многотысячного потомства Адама шла уже без покровительства древа жизни, дерева непрерывного бессмертия. Учение Христа создавало новую концепцию приобретения бессмертия, но уже без всякого участия древа жизни: бессмертие отодвигалось в «век будущий» и завоевывалось каждым человеком для себя.

Русский книжник XII — начала XIII в. писал:

Человече! На торгу житейстем еще еси. Даже [пока] торг не разыидется — купи си [себе] милостынею нищих помилование от бога, смирением — вечную славу и правдою — житие нескончаемо…

О, человече! Геенны убоявся, возненавиди злаа дела, а царства небеснаго въжелав — возлюби добрая дела! А [если] ты ни злых дел останешися ни на добраа подвигнешися, а время твое течеть, аки речная быстрость…

Да блюдися с великим тщанием: не веси [ты не знаешь] бо в кий день солнце померкнеть [для тебя] и луна не дасть света своего — рекше живот твой скончается и душа из телеси изыйдеть. Уже не будет лзе [возможности] покаятися…[186]

Этот автор твердо убежден в том, что «житие нескончаемое» достигается личным активным самосовершенствованием и покаянием. О форме покаяния он умалчивает, но к XIV в. данный вопрос стал наиболее спорным и трудноразрешимым.

В спорах с официальными богословами, утверждавшими обязательность посредничества духовенства в деле отпущения грехов, стригольники, считавшие, что лучше получить прощение от самого бога, чем от его земных слуг, должны были искать контраргументы и тщательно анализировать обширную и противоречивую литературу, накопившуюся за целое тысячелетие. Для этого-то и требовалось обращение к книгам как к «древу разумному». Важное для Адама и Евы в их райском быту древо жизни утратило свое значение сразу после грехопадения, а то, что скрывалось за символом древа познания, уравнявшего в какой-то мере человечество с божественными силами, стало условием прогресса. Вечная жизнь стала пониматься как заслуженная награда за правильно прожитую в обществе жизнь отдельного человека; сама краткосрочная человеческая жизнь, текущая «аки речная быстрость», теперь рассматривается как недолгий экзамен перед началом бессмертия. Введение понятия ада, «геенны огненной» для не выдержавших жизненного экзамена, придавало особую контрастность представлениям о будущем веке, таком же двойственном, как и земная жизнь, в которой неразрывно переплетены добро и зло.

Именно этому дуализму, проникновению в сложную переплетенность добра и зла и посвящен такой символ, как «древо познания добра и зла», или, как его называли стригольники, «древо разумное», т. е. древо мудрости, которое должно указать пути к вечной жизни.

Явная древовидность Людогощинского креста может быть истолкована только в одном смысле: это — символ «разумного древа» стригольников, символ нового, рационального (в меру того, насколько «рациональное» приложимо к религии) отношения к Ветхому и Новому завету, к противоречиям и путанице в книгах, обрядах, во взаимоотношениях пастырей и пасомых.


* * *

Епископ Стефан Пермский прямо указал в своем обращении к новгородцам, что стригольники почитают «древо разумное», и добавил, что сам Карп подкреплял это особым писанием книжным. Единственный в своем роде крест-древо Якова Федосова может оказаться символом стригольнического «разумного древа», если 18 его «плодов» не опровергнут этого допущения.

Разбросанные по всей «кроне» креста, эти медальоны не дают какой-либо ясной общей тематики. Здесь нет ни двунадесятых праздников, ни житийных клейм вокруг того или иного святого. Большинство медальонов представляет фигуры отдельных святых.

Первую попытку осмысления содержания изображений на Людогощинском кресте предприняли в 1954 г. В.Н. Лазарев и Н.Е. Мнева[187]. Статья снабжена почти исчерпывающим списком литературы и 15-ю фотографиями деталей креста. Авторы продолжили работу своих предшественников по атрибуции библейских и евангельских персонажей, но по отношению к общей системе выразились весьма пессимистически: «Изображения не образуют стройной теологической системы… По своему содержанию изображения распадаются на три группы:

1) тематика, связанная с Христом („Распятие“, „Деисус“);

2) ангелы-хранители;

3) популярные в Новгороде святые»[188].

Этого, разумеется, совершенно недостаточно для понимания креста-древа как целого. Ощущая это, Лазарев и Мнева обратились к Новгородской летописи, где под 1359 годом помещен подробный рассказ о внутренней смуте: «Бысть мятежь силен в Новегороде». Летописец, писавший на Торговой стороне, подробно описывает насильственную смену посадников в Славенском конце, «сечу» на Ярославовом дворище, на которую славляне пришли в доспехах и «заречан» (софийских) «бояр многых побили и полупили», и уход с кафедры архиепископа Моисея.

Перечислив события, авторы статьи о кресте пишут: «Как мы сейчас в этом убедимся, тематика его (креста. — Б.Р.) изображений самым недвусмысленным образом намекает на мятеж 1359 г.» (с. 162).

Далее приводятся такие основания: фигуры воинов около распятия рассматриваются как «убедительное и логичное толкование» того, что «это напоминание заречанам [жителям кремлевского берега] о том, что они опростоволосились во время побоища 1359 г.», когда пришли на вече без доспехов (с. 162).

Эпизод из жития Федора Тирона (святой освобождает свою мать, унесенную змеем) привел наших авторов к мысли, что «славляне, побившие и полупившие многих бояр Софийской стороны, не нашли спрятавшейся от них матери или близкой родственницы одного из бояр и последнему удалось ее спасти» (с. 162).

«Выбор отдельных святых несомненно (курсив мой. — Б.Р.) продиктован их соименностью заказчикам креста» (с. 163). Итоги подводятся следующим образом: «Жители Людогощей улицы, носившие имена Симеона, Никиты или Даниила (?), Ильи, Самсона, Федора, Георгия и Герасима, пожертвовали церкви Флора и Лавра крест в память тех знаменательных событий, которые приключились с ними в 1359 г., когда часть их была ранена, а один чудом спас от гибели свою родственницу» (с. 164).

На основании этой шаткой несомненности повторяется общий вывод: «Изображения не образуют никакой „системы“ и не подчинены никакому догматическому началу» (с. 164).

Прежде чем делать столь пессимистический вывод, избавляющий от дальнейшего исследования, авторам следовало убедиться в достоверности последовательности событий и показать, что крест действительно поставлен после «великого мятежа», который новейшие исследователи убедительно датируют весной 1360 г.[189]


* * *

В связи с важностью точной датировки и устранения путаницы, остановимся на этом подробнее.

Не вызывает сомнений дата, четко вырезанная на основе креста Яковом Федосовым:



Но следует напомнить, что средневековая Русь жила по мартовскому году, начинавшемуся с 1 марта и продолжавшемуся до 28/29 февраля следующего, по нашему счету, года; январь и февраль тогда не открывали, а завершали годичный цикл. Людогощинский крест не мог быть поставлен в январе-феврале 1359 г. по нашему январскому счету лет, но мог быть закончен в январе-феврале 1360 г.

Летописные даты менее четки и определенны. Средневековые хронисты нередко записывали события не тотчас по их совершении, иногда они объединяли в одной записи дела соседних лет, группировали их тематически или по степени их значимости, нарушая строгую последовательность. Наименее важные события нередко приписывались в конце годовой статьи. Опираясь на солидное исследование Н.Г. Бережкова, можно сделать вывод, что сражения новгородцев Торговой и Софийской стороны происходили весной 1360 г.[190], а судя по тому, что лед уже сошел и можно было разобрать мост, чтобы отрезать путь противнику, действие происходило не ранее конца марта или в апреле, когда уже шел 1360 мартовский год[191].

Следовательно, установка Людогощинского креста предшествовала бурным событиям весны 1360 г. и происходила не позднее 28 февраля 6867 = 1359/60 г. Необходимо сделать попытку уточнения даты установки креста. Здесь в нашем распоряжении есть две опорных точки: во-первых, определение того празднества или персонажа, которому художник или его заказчик отдавал явное предпочтение, и, во-вторых, уточнение календарного срока памяти этого праздника или святого.

Многовековой обычай требовал, чтобы закладка или освящение каждого сооружения производились в день памяти. Первая позиция определяется легко: из 18 резных медальонов своей необычной величиной резко выделяется медальон с изображением битвы Федора Тирона со Змеем. Два соседних посвящены освобождению матери святого и архангелу Михаилу, помогающему змееборцу. Все три медальона объединены содержанием резных надписей и совершенно особым (не растительным, а «водным») узором вокруг них (подробнее см. ниже).

Федор Тирон, герой письменных сказаний, апокрифов и фольклорных духовных стихов, был очень популярен в средние века почти наравне с Георгием Победоносцем — «Егорием Храбрым». Змей олицетворял на Руси южных кочевников, и схема жития Федора хорошо накладывалась на реальную историческую основу. Особую чувствительную ноту добавлял эпизод освобождения святым богатырем родной матери, плененной Змеем. Вероятно, поэтому на Руси появились сказания и духовные стихи, расширявшие и поле деятельности Федора, и круг событий, и хронологию событий. Духовные стихи дожили в народной и околоцерковной среде до XIX в.

Празднование дня Федора Тирона происходило в православной церкви двояко: один день был постоянным, «в числе», — 17 февраля, а другой был необычным, подвижным, входящим в пасхальный цикл и приходился на субботу «первой седмицы великого поста».

Это было сделано церковью за особые заслуги святого в тяжкую для христиан эпоху Юлиана Отступника. Почитание Федора Тирона уже в XI в. выразилось в том, что вся первая неделя великого поста именовалась «федоровской»[192]. В 6867 г. суббота на первой седмице приходилась на 22 февраля 1360 г.

Новгородские события 6867 г. мы можем, учитывая церковно-календарные даты[193], представить в следующем виде:



В 6867 г. оба дня Федора Тирона — и день «в числе» и суббота первой седмицы — пришлись на одну неделю: 17 февраля — на понедельник, а 22 февраля — на субботу. Торжественная постановка креста 22 февраля, в тот особенный, почетный день, определяемый по пасхалии, наиболее вероятна. А явное предпочтение Федора Тирона другим персонажам креста проявлено художником очень определенно.

Серьезным препятствием к установке такого «разумного древа», которое рекомендовало непосредственное обращение к Богу (подразумевалось — без духовенства) являлось наличие владыки Моисея, прославившегося гонением на еретиков.

Неожиданный уход Моисея (вторичный) устранял это препятствие и стригольники Софийской стороны получили большую свободу действий и могли выступить публично со своей мудрой и изощренной композицией, к которой было трудно придраться с формальной канонической стороны — каждая мысль, каждая аллегория имела опору в евангельских или ветхозаветных текстах. Недаром в точном центре «древа» находится раскрытая книга, источник мудрости.

Если это допущение будет принято, то следует учесть, что у Якова Федосова был очень небольшой промежуток времени для изготовления огромного резного и расписанного креста: от 25 января (уход Моисея в день своих именин) до 22 февраля (суббота первой великопостной недели) был неполный месяц. Если на резьбу основы, которую мы видим в настоящее время, отвести десять — двенадцать дней, то на роспись каждого медальона придется в среднем по одному дню.

Мастеру (а вероятнее, мастерам) приходилось торопиться. Быть может, именно по причине обусловленной спешки из 18 требовавшихся резных надписей было выполнено всего лишь 5. Никакой логичности в отборе надписей нет.

Козьма и Демьян подписаны,

Герасим в пустыне подписан,

Самсон Столпник подписан,

Флор и Лавр — нет,

Илья пророк — нет,

Безымянный столпник — нет.

Только поспешностью работы можно объяснить такую неоправданную неполноправность. Резными надписями, требовавшими кропотливой работы, не было подписано 13 верхних медальонов, где подписи могли быть сделаны красками. К сожалению, обновители креста в XVI в. содрали весь красочный слой XIV в. и расписали его заново.

Стоит отметить, что если Яков Федосов торопился завершить свое «древо» ко дню Федора Тирона, то понятно, почему с подписания именно федоровского цикла он и начал. Здесь обозначены резными надписями и архангел Михаил, и Федор, убивающий Змея у «кладезя» и освобождение матери Федора:

+ СВЯТЫЙ ФЕДОРЪ ТИРОН ШЕДЪ ВЪ

КЛАДЯЗЬ ПОБѢДИ ЗМИЯ

А БЛАГОСЛОВИЛЪ МИХАИЛЪ И

ОРУЖЪЕ ДАЛ

+ СВЯТЫЙ ФЕДОРЪ ВЕДЕТ МАТЕРЬ

ИЗ КЛАДЯЗЯ ОТ ЗМИЯ

Особое внимание Якова Федосова к циклу литературных и фольклорных змееборческих сказаний о Федоре Тироне не подлежит сомнению, но в системе всех аллегорических сюжетов «разумного древа» мы должны здесь, как и в других случаях, усматривать более глубокий, символический смысл.

В 1980 г. Людогощинскому кресту посвятил небольшой раздел своей книги «От символа к реальности» Г.К. Вагнер[194]. Г.К. Вагнер, как В.Н. Лазарев и Н.Е. Мнева, допускает, что крест 1359 г. связан с новгородской усобицей, но не углубляется в эту тему. Он сокращает перечень предполагаемых заказчиков креста до двух новгородских бояр — Георгия и Федора.

Содержанием креста с его 18 медальонами автор считает изображение микрокосма, где земная, человеческая часть представлена «особо любимыми новгородцами святыми» (с. 131). Однако здесь сразу же возникает ряд сомнений: почему нет Бориса и Глеба, Петра и Павла, Николы, которому посвящались специальные новгородские «братчины Никольщины», Софии, патронессы города, и др.? Небесная же часть Вселенной представлена, по мысли Вагнера, неким своеобразным деисусом «в чрезвычайно развернутом виде» (с. 128)[195]:



Это предположение встречает резкое несогласие. Деисус в его минимальном составе на Людогощинском кресте есть и занимает на нем срединное положение: в центре Иисус на троне; богородица «одесную» (влево от зрителя) и Иоанн Предтеча по левую руку, вправо от зрителя. Это четко замкнутый сюжет с минимальным числом персонажей. Медальоны по краям той горизонтали, которая продолжает линию деисуса (Илья на левом краю и Федор Тирон на правом) по своему содержанию никогда с деисусным рядом не связывались. Г.К. Вагнер и не строит свой предполагаемый деисус из одного горизонтального ряда, а произвольно привлекает в него медальоны из разных участков креста: и из вертикали (Флор и Лавр, Козьма и Демьян), и из разных мест периферийного окаймления: архангел из композиции с Федором Тироном, Симеон Столпник из далеко отстоящего медальона нижнего ряда; последнего святого, находящегося на «столпе», особенно трудно представить себе в ряду других персонажей предстоящих Иисусу (рис. 13).


Рис. 13. Срединная часть креста; в ее геометрическом центре — книга в руках Иисуса Христа.


Вызывает недоумение и другое: автор искусственно разъединил парные изображения таких святых, как Флор и Лавр, Козьма и Демьян. Вырезая этих святых на своем кресте попарно в одном медальоне, Яков Федосов определенно показал, что они предназначались не для деисусного чина, строившегося всегда на основе полной симметрии. В деисусе Вагнера (с. 128) симметрия нарушена и в другом отношении: по правую руку от Иисуса Христа — пять персонажей, а по левую — только четыре (см. схему).

Еще более искусственным мне представляется его «мысленный деисусный ряд» (с. 128), тоже набранный из разных мест Людогощинского креста (см. схему):



Наш крупный искусствовед, обогативший науку рядом ярких работ, и сам ощущал неубедительность своего построения. «Я не собираюсь настаивать, — пишет Г.К. Вагнер, — на том, что заказчики Людогощинского креста и его мастер Яков сын Федосов имели подобный замысел» (с. 128).

Итак, две попытки разгадать смысл сложного людогощинского комплекса, предпринятые В.Н. Лазаревым, Н.Е. Мневой и Г.К. Вагнером, не приблизили нас к пониманию общей идеи этого произведения, которому нарочито придана оригинальная форма райского «древа познания добра и зла», отягощенного плодами, делающими людей мудрыми и просвещенными. Назидательность, учительность, направленность пастырского руководства остались невыявленными.

Признание креста Якова Федосова памятным вкладом группы людогощинских уличан, уцелевших от сечи во время новгородского мятежа, возможно лишь при условии, если источниковедчески будет доказана предполагавшаяся ранее хронологическая первичность мятежа 1360 г. по отношению к кресту с несомненной датой — 1359 год. Но даже и в случае перестановки дат мы из гипотезы Лазарева-Мневой извлечем всего лишь имена каких-то жителей Людогощей улицы; связь с мятежом совершенно не документирована пространной надписью Якова Федосова, писавшего не о напастях, а о мирной жизни горожан, молящихся Христу чистым сердцем.

Гипотеза Г.К. Вагнера об отражении макрокосма в микрокосме Людогощинского креста в своей общей форме возражений не может вызывать, ведь любая икона подразумевает понятие Человечества, обращающегося к той или иной части небесных сил Вселенной, топографически (в представлении религиозных людей) размещенных вне Земли, в бесконечности небесного пространства. Но произведенная этим автором группировка всех изображений в два асимметричных (10 и 8 фигур) деисуса совершенно не раскрывает ни содержания, ни смысла этих произвольно набранных из разных частей креста комплексов. При таком механическом разделении почти всех (в эти деисусы не входит сцена распятия и столпник в навершии креста) изображений остается нераскрытым принцип их деления и религиозно-символический смысл как отдельных частей изделия Якова Федосова, так и всего креста в целом.

«Плоды» «разумного древа» при первом взгляде кажутся бессистемно разбросанными по всей его увитой резным растительным декором «кроне». Нам необходимо выяснить, была ли в размещении 18 медальонов какая-либо система, или такая задача вообще не ставилась художником.

На самых видных местах огромного резного креста Яков Федосов оставил нам три намека на основную схему всего «древа разумного», пренебречь которыми мы не имеем права (см. схему).

Это четырехконечный крест, вплетенный в окружность; выступающие за пределы окружности концы креста дополнительно перекрещены небольшими перекладинами. В результате получается двенадцатиконечный равносторонний крест, с которым нам и придется иметь дело при выявлении композиций, образованных из нескольких медальонов, расположенных скульптором на той или иной структурной единице креста, которая объединяет кажущиеся разрозненными отдельные медальоны. Такой крест — позднейшая модификация древней «идеограммы повсеместности», распространяемой «на все четыре стороны» благодати, жизненной силы[196].


Рис. 14. Схема расположения сюжетов на покаяльных крестах из окрестностей Новгорода.


Две символические идеограммы вырезаны скульптором по сторонам центрального медальона с Иисусом Христом на троне, а третья — в самом основании «кроны».

Если мы примем эту предназначенную зрителям подсказку Якова Федосова, то вычленение некоторых композиций на самом кресте обнаружится само собой.

Остальные конструктивные части креста подлежат — для проверки возникшей догадки — тщательному рассмотрению.

Для удобства рассмотрения всех сюжетов и образуемых ими композиций пронумеруем все 18 медальонов, группируя их по выделившимся частям креста, обозначив эти конструктивные части буквами (см. схему).

А. Верхняя горизонтальная перекладина креста № 1–3 (слева направо).

Б. Срединная горизонтальная перекладина № 4–6.

В. Левая вертикальная перекладина (сверху вниз) № 7–9.

Г. Правая вертикальная перекладина № 10–12.

Д. Срединная вертикаль, «ствол» древа. Здесь порядок номеров нарушен тремя поперечными перекладинами, № 13–15.

Е. Нижняя, замыкающая «крону» древа, горизонтальная перекладина, № 16–18.


Рассмотрение сюжетов по отдельным элементам большого креста Якова Федосова

Самый верхний медальон № 1 над верхним перекрестием с изображением столпника является как бы эпиграфом ко всему живописному комплексу «разумного древа», долженствующему просветить прихожан прихода Флора и Лавра.

Нацарапанная поздняя надпись IС ХС не отражает содержания: столпник (Даниил?) находится над капителью колонны, аканфовый орнамент которой четко обозначен на рельефе (рис. 15).


Рис. 15. Столпник в самой верхней части креста. Надпись IС ХС прочерчена позднее и является ошибочной.


Столпники в средние века всегда символизировали не столько удаление от суеты мира, сколько пример непосредственно общения человека праведной жизни с богом. А это, как мы знаем по литературе тех столетий, было главным содержанием полемики «еретиков» с духовенством. Непосредственность обращения к богу сопряжена с тем, что столпники-отшельники не посещали храма, не общались с духовенством, а молились уединенно, добровольно отрешая себя от всего мирского и замыкались «в столпе», т. е. в небольшой башенке, келье. В русском средневековом языке слово «столъпъ» придавало особый инфернальный характер столпничеству, так как означало не только «башенку», «однокамерный домик», но и погребальную «домовину» и саркофаг, как бы вводя затворника в жилище мертвых.


А. Казнь на Голгофе (№ 1–3).

Анализ трех медальонов, расположенных на верхней перекладине двенадцатиконечного креста начнем с медальона № 3, расположенного правее медальона с распятием № 2 (рис. 16).


Рис. 16. Композиция из трех медальонов — казнь на Голгофе. В центре — распятие; справа — сотник Лонгин удостоверяет, что скончался сын божий; слева — Иосиф Аримафейский скачет, опаздывая, к Голгофе.


Медальон № 3 изображает трех воинов, по поводу которых Лазарев и Мнева пишут следующее: «Даже если связывать эти фигуры с „распятием“, их расположение в отдельном медальоне не может не привлечь к себе внимания. Почему они оказались введенными в украшение Людогощинского креста? Если вспомнить слова летописца о том, что при побоище на Ярославовом дворище славляне были в доспехах, а жители Софийской стороны без доспехов и в силу этого были побеждены, то… изображение воинов получает убедительное и логичное толкование. Это напоминание заречанам (софьянам) … о том, как они „опростоволосились“ во время побоища 1359 г.»[197].

После выяснения того, что сеча славлян с «недоспешными» софьянами не имеет отношения к Людогощинскому кресту, это толкование можно не принимать во внимание. Воины на Голгофе, возглавляемые сотником Лонгином, — обычные персонажи и евангельского текста, и множества икон и фресок. Им, представителям враждебного мира, осудившею Иисуса на мучительную казнь, в евангелии отведена особая и очень важная роль первых провозвестников божественности Христа.

Римский центурион Лонгин был первым человеком из враждебного небольшой группе последователей Христа лагеря, который всенародно, при многочисленной толпе зрителей казни, признал божественность Иисуса.

Когда Иисус скончался на кресте, произнося свое знаменитое «Свершилось!..», Евангелие вкладывает в уста центуриона знаменательные слова:

Сотник, стоявший напротив Его, увидев, что Он, так возгласив, испустил дух, сказал: «Истинно, человек сей был Сын Божий!»

(Марк. Гл. 15–39)

На медальоне № 3 длиннокудрый безбородый сотник изображен с обнаженным мечом в левой руке; правой рукой он указывает на только что скончавшегося Христа, признанного им сыном божьим.

Сюжет медальона № 3 — римская стража — органически, неразрывно связан с событием на Голгофе и обычно изображается неотрывно от главной темы распятия. Яков же Федосов, преследуя цель изображения «древа разумного» с плодами (которые прямо упомянуты в Библии), расчленил композиции на отдельные медальоны-плоды, сохранив их композиционное или смысловое единство в рамках перекрестий А, Б, В, Г, Д. В силу этого некоторые отдельные сюжеты, лишенные надписей, определяются с трудом.

Примером может служить медальон № 1, расположенный на левом краю перекрестия А, на котором изображен всадник, мчащийся по направлению к Голгофе. Его почему-то и Лазарев, и Вагнер называют Федором Стратилатом[198].

В. старинных русских словарях-азбуковниках отражено правильное понимание этого эпитета: «стратилат-воевода»[199].

Ничего военного, тем более воеводского, у нашего всадника нет. У него нет ни доспеха, ни оружия, ни какого-либо символа власти. Это бородатый мужчина средних лет в длиннополом кафтане, он отмечен нимбом. Конь его в богатой сбруе скачет галопом по направлению к Голгофе; всадник, вытянув руку вперед, как бы указывает цель — вперед, к месту казни!

Три медальона этого перекрестия А содержат элемент симметрии: в центре — сцена распятия; справа от зрителя — центурион, указующий перстом на только что скончавшегося на кресте Иисуса, а слева — всадник, мчащийся по направлению к тому же кресту и тоже как бы указывающий направление к кресту. Но воины и сотник медальона № 3 неподвижно стоят на месте казни, они присутствуют, они слышат последний вздох распятого… Всадник же явно находится где-то за пределами этого небольшого пространства и еще только скачет к нему издалека.

Указующий жест Лонгина определяет точный хронологический момент — центурион воскликнул в минуты смерти Иисуса Христа.

Кто же из евангельских персонажей, удостоенных нимба, опоздал к этому печальному сроку? Ответ был дан всеми четырьмя евангелистами:

Когда же настал вечер, пришел богатый человек из Аримафеи, именем Иосиф, который также учился у Иисуса. Он, пришед к Пилату, просил тела Иисусова. Тогда Пилат приказал отдать тело

(Матфей. Гл. 27-57-58)

Иосиф — потаенный («иже страха ради иудейска» Иоанн. Гл. 62) ученик Иисуса, «благообразный советник», но не участвовавший в совете, осудившем Христа «не бе пристал совету и делу их» (Лука. Гл. 23).

Иосиф — владелец усадьбы в окрестностях Иерусалима (там был потом погребен Иисус) — судя по всем обстоятельствам, умышленно удалился из города, чтобы не участвовать в совете нечестивых, но, узнав о неожиданном повороте событий (Пилат долго не соглашался с Синедрионом и не хотел казни Иисуса), он поспешил к Голгофе, но опоздал, не застал учителя в живых и принял участие лишь в снятии тела с креста и погребении Иисуса.

Яков Федосов дал очень сильный, драматичный показ синхронности: когда Иисус произнес свое «Свершилось!..», когда римский сотник показал рукой на только что умершего и признал его сыном Бога, в это время тайный ученик Христа еще только скакал к Иерусалиму, простирая руку вперед, как бы указывая: «Там свершается!..»

В этом случае расчленение единой темы на три медальона давало определенный художественный эффект, так как позволяло показать как единовременность ситуации, так и пространственную отдаленность одного из эпизодов.


В. Подвиги Федора Тирона (№ 10–12).

Источники сведений о Федоре Тироне очень многообразны: это и житие святого, замученного во время знаменитых гонений на христиан «нечестивого царя Диоклетиана» (303–311 гг.), и апокрифические сказания, и русские духовные стихи, расцветившие греческую основу яркими фантастическими подробностями, наслаивавшимися друг на друга на протяжении столетий.

Один из мотивов — борьба со Змеем и его змеенышами, удерживающим у себя воду и требующим ежегодных человеческих жертв.

Второй мотив — Змей похищает мать Федора Тирона, пришедшую к колодцу, чтобы напоить сыновнего коня. В некоторых вариантах мать Федора представлена как знатная пленница Змея, одетая в золото и серебро.

Третий мотив — могучий поток воды, вытекшей из убитого Змея, «яко река велия», едва не потопившей Федора и его мать. По велению архангела Михаила вода ушла в землю; иногда сам Федор обращается к «Матери — сырой земле», и она поглощает грозный поток.

Четвертый мотив — война с каким-то иудейским царем (может быть, Хазария?); в результате победы кровь едва не затопила героя. Иногда кровь, заливающая победителя, является кровью самого Змея.

Пятый мотив — победа Федора над какими-то пещерными людьми. Иногда они оказываются сарацинами и пленными греками, содержащимися в пещерах. Шестой — переправа через море или морской пролив.

Седьмой мотив относится ко времени императора Юлиана Отступника (около 360 г.), когда давно умерший святой явился цареградскому архиепископу во сне по случаю вредоносных распоряжений императора-язычника: на первой неделе великого поста Юлиан приказал окропить идоложертвенною кровью все съестное на городском торгу. Архиепископ рекомендовал людям не покупать ничего на рынке, а есть вареную пшеницу с медом («коливо»).

Федор Тирон в духовных стихах считается сыном православного царя Константина Самойловича. Когда Федор после всех своих побед возвращается вместе с матерью в Царьград, то царь Константин устраивает ему торжественную встречу. Сын отклоняет пышность:

О, родимый ты мой батюшка, царь Константин Самойлович!

Не звоните в колокола благовестные, не подымайте иконы местные

Не встречайте меня в чистом поле, не служите вы молебны местные!

Поимейте вы, православные, первую неделю великого поста!

Кто поимеет первую неделю великого поста,

Того имя будет написано у самого господа во животных книгах (т. е. тот получит вечную жизнь в раю)[200].

Православная церковь вплоть до наших дней сохранила, как отмечалось, празднование великомученика Федора Тирона не только «в числе» (17 февраля), но и как переходящий в связи с пасхой день — субботу «первой седмицы» великого поста. В 1360 г. этот день приходился, как уже сказано, на 22 февраля. Напомню: вскоре после ухода с кафедры владыки Моисея.

Фольклорные произведения о подвигах Федора Тирона, как и о подвигах другого змееборца — Егория Храброго, создавались на протяжении многих столетий и в них переплеталось много разновременных сюжетов и имен.

Яков Федосов сосредоточил свое внимание на двух сюжетах: бой Федора с одноглавым Змеем и освобождение матери Федора, обвитой кольцами змеиного туловища; избавление от смертоносного потопа, хлынувшего на героев духовного стиха после гибели Змея[201]. Бой со Змеем Федор ведет пешим, но рядом изображен конь в богатой сбруе; мать Федора показана без одежды.

В середине медальона — огромное раскидистое дерево с подчеркнуто разветвленными корнями, что обычно служит для изображения плодоносящей силы земли. «Кладязь», упоминаемый в духовных стихах и здесь, в круговой надписи, на самом рельефе отсутствует.

Водная стихия, грозившая затопить Федора с матерью в пещере (труп убитого Змея завалил выход), изображена не внутри медальона, а на самом кресте вместо общего растительного орнамента. Идеограмма воды охватывает медальон с архангелом Михаилом, огромный медальон со сценой боя и доходит внизу до финальной сцены увода освобожденной матери Федором Тироном (см. схему).

В одном из вариантов стиха о Федоре избавление от потопа происходит так: Федор, держа в одной руке Евангелие, вонзает копье в землю: «Расступись, Мать-сыра земля на четыре стороны…» Поток поглощен.

В другом случае (бой в пещере) Федор молится богу и тот посылает архангела Михаила «и изыде вода, яко река велика»[202].

На Людогощинском кресте архангел Михаил в пышно орнаментированной одежде жестом повелевает воде прекратить течь, а в левой руке держит копье рожном вверх. Точно так же держит копье и Федор на нижнем медальоне, выводя за руку мать — враждебность водной стихии преодолена, копье уже не вонзается в землю.

Три медальона, составляющие единую композицию, ассоциируются со следующими идеями духовных стихов:

1) зло воплощается в Змее и в мощном потоке — реке;

2) Федор Тирянин побеждает Змея в бою;

3) Федор сам обращается к Мать-сырой земле, и она спасает от потопа;

4) Федор обращается к богу, и архангел укрощает поток;

5) Мать Федора в какой-то мере является символом родины, терпящей невзгоды и плен от налетов Змея и змеенышей.

Если пленение матери — естественная персонификация татарских наездов, столь частых в XIV в., то угроза водной стихии напоминает о жестоком библейском потопе, посланном богом не для устранения греховности человечества, а для истребления греховного человечества. Но здесь художник дает понять, что в христианское время есть надежда на спасение: следует обратиться к господу Иисусу Христу и помощь победителю зла (Змея) будет оказана.

Сам Яков Федосов придал очень большое значение этой композиции, выделив для главной сцены самый крупный «плод» и отделив все звенья композиции «водным потоком» от полутора десятков других сюжетов, расположенных на общем растительном орнаментальном фоне.


Г. Необычный деисус (№ 4–6).

На срединной горизонтали Людогощинского креста, на самом видном месте, Яков Федосов разместил деисус со стандартными персонажами (богородица и Иоанн Предтеча по сторонам Христа), но в совершенно нестандартных положениях — «предстоящие» не стоят рядом с Христом, а сидят на узорчатых стульцах, украшенных растительным орнаментом, подобно сидениям гусляров и русальцев XII в. на ритуальных браслетах, где такой узор, очевидно, изображает «леторасли» (весенние побеги деревьев, упоминаемые Кириллом Туровским).

Иисус Христос в крещатом нимбе сидит на троне, придерживая левой рукой книгу. Его правая рука, пожалуй, не столько благословляет, сколько указывает на эту книгу. По сторонам Иисуса вырезаны два двенадцатиконечных креста в кругах (рис. 17 и 18).


Рис. 17. Деисус. Необычность композиции состоит в том, что богородица и Иоанн Предтеча не «предстоят», а сидят.


Рис. 18. Композиция, посвященная подвигам Федора Тирона, победившего дракона и освободившего свою мать. Архангел Михаил дает оружие Федору.


Богородица и Предтеча сидят по сторонам Христа с условными жестами беседы (или удивления) — широко разведенными руками.

Никак не могу согласиться с В.Н. Лазаревым и Н.Е. Мневой, что на Людогощинском кресте изображен «традиционный» деисус[203]. В Новгороде мы такой традиционности «сидячего деисуса» не знаем.

Деисус Якова Федосова, так сильно отличающийся от всех известных нам вариантов, представляет собой не «моление» в смысле «прошения», а как бы собеседование равноправных персонажей между собой или, учитывая символику жестов, выражение почтительного удивления сидящих слушателей. Сам же Христос как бы привлекает внимание к книге, которую он придерживает у себя на груди.

В какой-то мере эта необычная и лишенная иерархической строгости композиция, может быть сближена с теми беседами на темы о разумном чтении священных книг, о проникновении в глубинный смысл писания, о котором в XII в. говорил Климент Смолятич, а в начале XIII в. — Авраамий Смоленский. Здесь может оказаться и намек на «предисловие честного покаяния» (не на сочинение, а на церемонию), когда мудрый книжник своей проповедью предварял исповедь и покаяние слушателей. С темой покаяния связан и образ Иоанна Крестителя в деисусе, так как он, проповедуя, говорил: «Покайтесь! Ибо приблизилось царство небесное… И крестились от него в Иордане, исповедуя грехи свои» (Еванг. от Матфея. Гл. 3–2, 6). Иоанн был предтечей и в обряде крещения, и в обряде покаяния. Эти слова о покаянии очень часто иконописцы помещали на свитке, который Иоанн Креститель держит в руке.

Центральная композиция Людогощинского креста в своих трех «плодах» «разумного дерева» содержала иную, неофициальную идею демократического деисуса, превращая моление-ходатайство в собеседование с мудрым проповедником-книжником, призывающим к познанию, к разуму, воплощенному в Евангелии и вместе с тем напоминающим о необходимости покаяния в своих грехах.

Все эти предположения прямо связывают крест 1360 г. со стригольниками и их предшественниками XIII в.


Е. Окружение деисуса. Добрые пастыри. Борьба со злом (№ 13, 14, и 15).

№ 13. На самой вершине креста, над распятием изображен святой — столпник, возвышающийся над капителью колонны.

№ 14. Прямо над фигурой Иисуса (в деисусе) изображены Флор и Лавр, получающие благословение с небес. Напомню, что Людогощинский крест несколько столетий находился в новгородской церкви Флора и Лавра на Людогощей улице и, очевидно, прямо связан с историей этого храма:

1348. …Той же осене загореся Фларевь (Флор и Лавр. — Б.Р.) на Люгощи улици и сгори церков едина в обед год[204].

То обстоятельство, что церковь могла сгореть в такой короткий срок, как обеденное время, свидетельствует, что тогдашний «Фларев» был, по всей вероятности, деревянным.

Каменная же церковь была воздвигнута только в 1379 г.:

Того же лета заложиша церковь камену святую богородицю на Михалице и другую церковь камену святую Флора и Лавра на Людгощи улице[205].

Крест, поставленный в 1360 г. уличанами Людогощей улицы, приходится на то промежуточное время 1348–1379 гг., когда он как бы подменял собою сгоревшую старую церковь. По всей вероятности, этот резной и расписной крест находится в какой-нибудь временной часовенке или подобии деревянного кивория, которые и до наших дней сохранились в Центральной Европе, как навесы над распятиями.

Наиболее вероятно, что крест Якова Федосова был установлен «на церковище», на месте сгоревшей церкви, а после 1379 г. перемещен в новопостроенный каменный храм, где и находился до XX в.

Помещение изображений Флора и Лавра на очень почтенном месте креста Якова Федосова рядом с Иисусом Христом и наличие благословляющего Христа «во облацех» на данном медальоне могло иметь и дополнительный смысл: эти святые были руководителями конских пастухов; новгородская иконопись знает большое количество икон с этим сюжетом. Имена конюхов в житии Флора и Лавра говорят о хороших, достойных коноводах:

Спевсипп — «ускоряющий бег коня»

Елевсипп — «гонящий коня»

Мелевсипп — «ухаживающей за конем»[206].

И добродетельные пастухи коней и начальствующие над ними Флор и Лавр находились под прямым покровительством архангела Михаила. Получалась целая иерархия «хороших пастухов» во главе с «воеводой небесных сил» Михаилом.

Распространенность этого сюжета в Новгороде XIV–XV вв. никак не может свидетельствовать о развитии коневодства, как считали когда-то искусствоведы-социологи, но, по всей вероятности, прямо связана со знакомым нам новгородским прогрессивным учением о «добрых пастырях», под которыми подразумевалось хорошее духовенство и хорошие «простецы»-проповедники.

Легенды о таких добрых пастырях, как Флор и Лавр, входили в полемический арсенал стригольников, люто обличавших «лживых учителей». Епископ Стефан Пермский, увидевший крест «чистых сердцем» людогощичей через 26 лет после его изготовления и через 7 лет после его установки в храме, не мог не понять намека Якова Федосова, изобразившего момент благословения добрых пастырей Иисусом Христом.

№ 15. Георгий Победоносец. Медальон помещен на срединной вертикали непосредственно под фигурой Иисуса Христа в деисусе. Святой змееборец изображен в яростной схватке с драконом. Здесь показан не тот вариант, когда царевна Елисава ведет укрощенного Змия на своем тонком поясочке, а бой всадника Георгия, вздыбившего коня почти вертикально и снизу вверх вонзающего свое копье в пасть Змея, поднявшегося высоко над землей, как бы «на дыбы». Победа добра над злом художником не показана; голова Змея еще не на земле, а высоко над землей, на одном уровне с головой святого Георгия. Зло поражено, ранено, но еще не повержено, не побеждено окончательно… Композиция полна динамики и глубокого смысла.

В новгородской иконографии Георгия подобной трактовки сюжета змееборства на других памятниках нет. Если учесть, что в момент изготовления креста враг стригольников архиепископ Моисей уже покидал кафедру, но еще был жив и после своего ухода с кафедры построил в 1362 г. еще одну церковь (Благовещение на Михайловой улице), то можно понять аллегорию художника — зло было ранено, но не уничтожено полностью.


Б. Библейские персонажи в непосредственном общении с богом (№ 7–9).

№ 7. Самсон и лев. Сомнения В.Н. Лазарева и Н.Е. Мневой в том, что здесь изображен Самсон[207], исчезают сразу при сопоставлении с библейским текстом: Самсон со своими родителями отправился к дому своей невесты: в пригородных виноградниках на него напал «молодой лев, рыкая» (Книга Судей. Гл. 14, 5). На медальоне изображен лев без каких бы то не было признаков гривы; значит, Яков Федосов хорошо знал Библию и изобразил именно молодого льва.

В библейской биографии Самсона приводится очень много примеров общения с богом, прямых обращений к богу как отца Самсона, так и его самого. Из эпического сказания о мстительном и жестоком богатыре (сожжение нив при помощи лисиц с зажженными хвостами, разрушение колонн дома, полного людей, и др.) Яков Федосов взял только один сюжет — возрастание богатырской силы Самсона в те моменты, когда «сошел на него дух господень» для поражения зла, олицетворенного хищником.

№ 8. Илья пророк в пустыне. № 9. Ангел. Пророк Илья был одной из наиболее красочных фигур ветхозаветной истории. Яков Федосов пренебрег воинственными и очень эффективными эпизодами библейской биографии пророка вроде божественного самовозгорания жертвенника или заклания Ильей нескольких сотен жрецов Ваала (3-я книга Царств. Гл. 18, § 22, 40), а отобрал два связанных с пребыванием в пустыне, в полном безлюдье (рис. 19). Здесь Илья Фезвитянин беседует с богом, обращается к нему и слышит его голос, его практические распоряжения:

И было к нему слово господне: «Пойди отсюда и обратись на восток и скройся у потока Хорафа, что против Иордана. Из этого потока ты будешь пить, а во́ронам я повелел кормить тебя там»… [Илья пошел и остался там]

И во́роны приносили ему хлеб и мясо…

(3-я Книга Царств. Гл. 17, 2, 6)


Рис. 19. Илья в пустыне; столпник Симеон; Герасим в пустыне вытаскивает заносу из лапы льва.


На кресте изображен Илья в нимбе, получающий хлебец от ворона. Левой рукой пророк отстраняет прядь своих волос, чтобы лучше слышать голос Бога. Скамеечка у ног Ильи — доказательство того, что он не странствует по пустыне, а живет в ней; такое лее седалище мы увидим у Герасима, жившего в пустыне (см. № 18).

Могут удивить невысокие деревья, но оказывается, что и они находят объяснение в дальнейшем библейском тексте, где говорится, что Илья в другой пустыне заснул «под садом»[208].

Здесь уже не сам Бог переговаривается с пророком, а через посланца-ангела:

И вот, ангел коснулся его и сказал ему: «Встань! Ешь»

И взглянул Илия и вот у изголовья его — печеная лепешка и кувшин воды. Он поел и напился и опять заснул

(3-я Книга Царств. Гл. 19, 5, 6)

В новом переводе «сад» заменен можжевеловым кустом.

Яков Федосов объединил два разновременных эпизода и изобразил Илью и ворона под деревьями сада, а ангелу выделил соседний медальон, обозначив у его ног неясный колобок. Здесь, как и в других случаях расчленения единого сюжета (Илья в саду и ангел), художник строго следует принятой им системе помещения наибольшего количества «плодов» на кресте-древе.

По местоположению на кресте медальон с самим Ильей занимает более важное место, чем медальон с ангелом, так как находится на средней горизонтали, рядом с деисусом, соотносясь тем самым с Федором Тироном на другом конце этой горизонтали.


Д. Христианские святые в общении с богом (№ 16–18).

На нижней перекладине большого двенадцатиконечного креста мы наблюдаем как бы сочетание двух принципов подбора сюжетов: во-первых, здесь завершается серия сюжетов, размещенных на срединной вертикале (на «стволе» древа) и тематически связанных с личностью и характером Иисуса Христа, а во-вторых, здесь продолжается тема непосредственного общения человека с богом. Ко второму разряду относится медальон № 17.

№ 17. Врачи-бессребреники Козьма и Дамиан. Медальон окружен надписью:

+ СВЯТАЯ БЄЗМѢЗДНИКА И ЧЮДОТВОРЦА

КУЗЬМА И ДАМЬЯНЪ ВРАЦА

В имени Демьяна допущена описка: вместо мягкого знака, еря, вырезана буква В. Это, как и отсутствие надписей на многих соседних медальонах, подтверждает гипотезу о спешной работе Якова Федосова. Написание «ВРАЦА» вместо «врача» (двойственное число) — явный новгородизм.

Братья-близнецы, Козьма и Дамиан, подобно Иисусу, были целителями, не взимавшими никакой мзды за свое врачевание. Врачи изображены со свитками в руках; у Козьмы свиток распущен до колен.

Деятельность братьев и чудеса, которые они творили, во многом повторяют евангельский перечень чудес Иисуса Христа.

Воспользуюсь интереснейшим памятником XIV в., хранящимся в Кракове[209] и представляющим, по всей вероятности, походную шкатулку средневекового медика для инструментов и снадобий. Этот медный вызолоченный ящик размером 43×12×9 см. На боковых гранях четко выгравированы 16 сцен из жития Козьмы и Дамиана. Братья исцеляли от «трясовицы», от слепоты и хромоты, зубной боли, они изгоняли бесов и змей и даже воскрешали умерших:

СВЯТАЯ ВРАЧА ВЪСКРѢШАЕТА

СЫНА ВДОВИЧА[210]

Последний, нижний медальон «ствола» древа, как и некоторые другие, помещенные на этой главной вертикали, иллюстрирует продолжение дел Иисуса Христа позднейшими христианами; в данном случае показаны те святые, которые исцеляли больных людей и возвращали им жизнь.

№ 16. СИМЕОН СТОЛПНИК.

Круговая надпись этого медальона такова:

+ СВЯТЫЙ СЕМЕОНЪ СТОЛПЬНИКЪ

20 ЛѢТ СТОЯШЕ НА СТОЛПЕ

Изображение двух столпников Яковом Федосовым на своем кресте (на самом верху — № 1 и внизу — № 16) отнюдь не является пропагандой монашества — оба столпника показаны без монашеских куколей. Внимание к теме столпничества говорит о стремлении художника показать целеустремленность человека праведной жизни, обращающегося непосредственно к богу не только из-за своей личной греховности, но и в качестве заступника за всех окружающих его людей.

№ 18. Герасим в пустыне и лев. Круговая надпись:

+ СВЯТЫЙ ГЕРАСИМЪ ЕМЛЕТЬ ТРОСТЬ (ЗАНОЗУ)

ОТ ЛЬВА ИЗ НОГѢ

А ПРИДЕ В ПУСТЫНЮ

Преподобный Герасим (ум. 475) был богатым человеком, но, став христианином, раздал все имение бедным и удалился в Иорданскую пустыню. Главная идея его жития — преодоление стяжательности и страха. Символом последнего является эпизод со львом, встреченным Герасимом на водопое. Лев был ранен — он занозил себе лапу; Герасим, преодолев страх, вытащил занозу, и лев стал жить вместе с пустынником и защищать его.

Н.С. Лесков в своей серии пересказов библейских легенд и апокрифов дал очень хороший очерк: «Лев старца Герасима»[211].

На Людогощинском кресте Герасим изображен сидящим на стуле, а лев — стоящим на задних лапах и лижущим пустынника. Стул вырезан на кресте не без смыла — художнику нужно было показать, что Герасим не просто проходил по пустыне, а что он имел здесь оседлость, мебель, был не путешественником, а настоящим пустынножителем, каким его и рисует житие.


* * *

Обзор восемнадцати отдельных медальонов, разбросанных по всей площади древообразного Людогощинского креста, завершен. Разбросанность и кажущаяся случайность подбора персонажей оказались обманчивыми. Самое простое первоначальное предположение, что изображенные здесь Федор, Герасим, Илья, Иваны, Кузьма, Фрол всего лишь патроны соименных им неведомых людогощичей XIV столетия, должно отпасть, так как ему противостоит стройная, тонко продуманная и изящно осуществленная система новгородского скульптора и живописца Якова Федосова.

Ключ к пониманию своей системы художник трижды изобразил на самых видных местах креста, вырезав небольшие двенадцатиконечные крестики, как бы вплетенные в круг. Если увеличенную схему такого двенадцатиконечного креста мы наложим на раскидистую и пеструю «крону» изделия Якова Федосова, то сразу же на малых перекрестиях обозначатся четыре замкнутые композиции из двух или трех медальонов:

А) смерть Иисуса Христа (№ 1–3);

Б) Илья в пустыне (№ 7, 8, 9);

В) Федор Тирон (№ 10, 11, 12);

Г) деисус (№ 4, 5, 6) на срединном перекрестии.


По большим теологическим темам «плоды» «разумного древа» распадаются так:

1) идея непосредственного обращения человека к Богу — 9 медальонов (№ 1, 7-10, 13, 16–18);

2) христологический цикл — 6 медальонов (№ 1–6);

3) праведные действия последователей Христа — 3 медальона (№ 14 — добрые пастыри, благословляемые Христом с небес; № 15 — победитель мирового зла; № 17 — целители-бессребреники).


Если вторая и третья темы занимают срединную позицию на главном перекрестии, то первая тема — непосредственное общение человека с богом — охватывает как бы кольцом центральный христологический цикл и тему последователей Христа (см. схему).

Как художник, Яков Федосов проявил много вкуса и знания литературы. Чего, например, стоит изображение скачущего Иосифа Аримафейского, опоздавшего к моменту смерти своего учителя. Как контрастны отношения персонажей креста к хищнику — льву: ветхозаветный Самсон уничтожает зверя, разорвав его пополам, а живущий по Новому завету благодати христианин Герасим лечит льва и делает его ручным.

В федоровском цикле художник с необычайной экспрессией изображает позорную тяжесть чужеземного плена: обнаженная мать Федора обвита кольцами змеиного хвоста, но герой уже вонзает свое копье в горло похитителя. А в соседнем медальоне эпический богатырь уже выводит освобожденную мать из места тягостного плена. С большой тонкостью мастер Яков показывает непобежденность другого Змея, с которым в ярой схватке бьется святой Георгий. Это предостерегает, мобилизует…

Но, может быть, самым интересным и неожиданным является необычный деисус в середине «разумного древа». Где происходит действие? Почему предстоящие (богородица и Предтеча) не стоят, а сидят на каких-то стульцах или лесных пеньках с «летораслями»? Иисус, сидя на троне, держит у груди книгу в орнаментированном переплете, которая, как уже говорилось, является геометрическим центром всего сооружения, что, очевидно, не случайно.

Напомню, что фигуры и жесты Марии и Иоанна не выражают просительности, «моления»; вся композиция скорее говорит о беседе, о собеседовании с мудрым книжником. Быть может, нас приблизит к разгадке федоровский цикл всех трех медальонов правого вертикального перекрестия Г. Средний медальон (№ 11) превосходит по своим размерам все остальные семнадцать. Здесь дана самая сложная композиция (Федор, его мать, конь, Змей, дерево).

Федоровский цикл, основанный на литературных и фольклорных источниках, можно трактовать и как идею освобождения русской церкви от опутывающего ее зла; золото на матери-пленнице, кормление ею змеенышей — все это могло входить в аллегорию греховной церкви, грехи которой смыты потоком воды, пущенным архангелом по просьбе Федора.

Место Федора Тирона в системе годового богослужения было значительно — вся первая неделя великого предпасхального поста называлась «федоровской» уже в XI в. День памяти Федора отмечался, как уже выяснилось выше, дважды в году: один раз «в числе» (17 февраля), как у всех святых, а другой раз он был включен в пасхальный цикл и перемещался в зависимости от срока пасхи. Такое исключение было сделано и для другого людогощинского персонажа — Иосифа Аримафейского. Почетным подвижным днем Федора Тирона (после его посмертного чуда при Юлиане Отступнике) стала «суббота первой седмицы великого поста».

В 6867 г. (1359/60) обе памятные даты сошлись, как мы помним, на одной неделе: в понедельник 17 февраля был обычный именной день Федора Тирона, а в субботу той же недели, 22 февраля 1360 г., отмечалось празднование памяти Федора Тирона как избавителя народа от идоложертвенной пищи при императоре-ренегате. Поэтому первая великопостная седмица в интересующем нас году была как бы дважды федоровской.

Мной уже было высказано предположение, что Людогощинский крест с его гиперболизированным федоровским циклом был поставлен в торжественный момент Федора Тирона.

В православной русской церкви сорокадневной великий пост был временем покаяния и как бы подготовкой к главной исповеди года для каждого человека в великий четверг на страстной неделе.

Церковная служба в федоровскую седмицу была очень строга; только что была отпразднована масленица с ее карнавальным полуязыческим разгулом, прощеное воскресенье было отречением от этой шумной суеты, а уже во вторник начинался интереснейший цикл «мефимонов», когда в процессе богослужения читался великий канон Андрея Критского, в котором давался широкий исторический обзор ветхозаветных и евангельских событий.

Такая конструкция богослужения в федоровскую неделю (понедельник, вторник, среда, четверг) давала основание не только для повторения уже известного, но и для изложения той или иной новой концепции или для сомнений и толкований по поводу услышанного. Книжникам, искавшим глубины разума, «древо разумное» с его мудро подобранными «плодами», подобное Людогощинскому, могло служить хорошим подспорьем, своего рода наглядным пособием, в котором почти все было канонично, все персонажи были взяты из Библии или патриотической литературы и в то же время ощущалось особое отношение к духовенству: на кресте изображены (не считая Христа) двадцать два человека, четыре ангела, два коня, два льва, два Змия и ни одного епископа или простого священника. Умолчание могло быть преднамеренным.

Тонкий, продуманный подбор сюжетов, иной раз даже второстепенных, требовавших для рядового прихожанина специальных разъяснений, прославлял Иисуса Христа (но не Троицу), в качестве примера для подражания указывал на добрых пастырей, целителей, подобно Христу воскрешавших людей, заставлял восхищаться героическими подвигами Георгия и Федора Тирона. В последнем случае, возможно, идет речь о спасении православной церкви, матери христиан, от овладевшего ею зла, олицетворенного в виде того Змия, который еще в раю соблазнил Еву. Половина всех сюжетов посвящена основной стригольнической теме — возможности для людей всех времен, от далеких ветхозаветных веков «закона» до последующих времен «благодати», обращаться к господу «на всяком месте, чистым сердцем».

Автор этой грандиозной и совершенно новой композиции скромен: он смело подписал свое творение, но рядом со священными изображениями он не поставил напоказ молящимся своего имени, а зашифровал его декоративной тайнописью.

Демократический «сидячей деисус» заставляет вспомнить возникший еще до стригольников на рубеже XII–XIII вв. и недостаточно ясный для нас обряд «честного покаяния», требовавший произнесения особого, не всем священникам доступного предварительного «Предъсловия».

Все это очень хорошо увязывается и с действиями и мыслями стригольников, и с той «Федоровой седмицей», когда всенародно вспоминалась история взаимоотношений Бога и Человечества от сотворения рая до всемирного потопа, поглотившего грешников, от потопа до времен императора Тиберия, когда сын божий взял на себя новые людские грехи, и от Христа до тех новых дней, когда вновь накопились человеческие прегрешения.

Людогощинский крест Якова Федосова для простых прихожан был непонятен; он требовал пояснений ученого книжника и вместе с тем он облегчал такому книжнику (священнику или «простецу-покаяльнику») рассказ на историко-церковную тему, делал его красочнее и убедительнее.

Верхний медальон со столпником, праведником, постоянно обращающимся к богу, служил своего рода предварительной молитвой. Верхнее перекрестие, где на голгофском распятии Пилат приказал прикрепить насмешливую надпись: «Се есть Иисус, царь иудейский» (Матф. 27–37), Яков Федосов отвел изображению того момента, когда римский центурион признал казненного сыном божьим, когда все прошлые грехи человечества были прощены.

На срединной горизонтали креста с одной стороны дан Илья Фезвитянин — пророк, заколовший языческих жрецов, а с другой — Федор Тирон, преодолевающий мировое зло (и, может быть, освобождающий мать-церковь от власти зла). В середине же креста показана беседа Христа с самыми близкими к нему людьми. Художник уравнял людей — Марию Богородицу и Иоанна, крестившего Иисуса, — с уже вознесшимся в небеса Господом Иисусом Христом, посадив их по сторонам трона…

Предисловие честного покаяния не являлось частью богослужения; слушатели во время этой особой проповеди, возможно, имели право сидеть (?). Не навеян ли «сидячей деисус» Якова Федосова новгородской практикой?

Календарным сроком такой проповеди естественнее всего признать конец «федоровской седмицы», когда уже был завершен цикл исторических припоминаний и в день, следующий за днем Федора Тирона, праздновалось «торжество православия», установленное в IX в. по поводу победы над иконоборцами. День Федора Тирона в субботу «федоровской седмицы» после длительного ознакомления с предысторией и историей христианства (канун Андрея Критского) и накануне «торжества православия» был логически наиболее подходящим для специальной темы и предстоящем великопостном покаянии.

«Разумное древо» новгородских людогощичей, помещенное в церкви «добрых пастырей» Флора и Лавра, выражало основные идеи стригольников, которые враждовали с «лихими пастухами», а самих себя, «простецов» и «покаяльников», полагали добрыми пастырями. Интерес к обычаю произнесения особой проповеди перед приступом к длительному покаянию в годы создания Людогощинского креста подтверждается тем, что около 1380 г. во Пскове были переписаны в одном сборнике и «Слово и лживых учителях», и «Предъсловие честнаго покаяния».

Людогощинское «разумное древо» с его многочисленными плодами было задумано Яковым Федосовым таким образом, что один только комментарий к хитроумно отобранным библейским и евангельским сюжетам представлял собой программу серьезного и глубокого «предъсловия» — проповеди, каноничной по форме, стригольнической по существу.

Неудивительно, что Стефан Пермский, прибывший в Новгород для вразумления стригольников через 7 лет после водружения Людогощинского креста в церкви Флора и Лавра и вскоре после воссоздания рукописи «Предъсловия честнаго покаяния», в самых первых фразах своего обращения к новгородцам обрушился на них именно за почитание «древа разумного». Умный и начитанный епископ по достоинству оценил яркий и оригинальный труд Якова Федосова и ту опасность, которую он представлял для горожан, «ищущих ума». Однако твердые в своих убеждениях новгородцы сумели уберечь свое древо на протяжении шести столетий.


ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги