Стюардесса

Глава 21

Уже на следующий день экипаж доукомплектовали и поставили в рейс. После небольших перетасовок им выпало лететь в Париж. Из резерва вызвали второго пилота и стюардессу, Костя занял место Антона, стал Командиром экипажа.

Его назначение встретили скептически, а первое, что он сделал в качестве командира, — отрядил Сашеньку и Олега Петровича проведать в больнице Антона и Наталью. Соки и апельсины купили вскладчину.

Посланцы вернулись с неутешительными вестями. К Антону их не пустили, только передачу взяли. А вот Наташке даже фрукты передать отказались. Сашенька со слезами на глазах рассказала, что Наташка в коме и питают ее через трубочки в венах.

Стюардесса, пришедшая на смену Наталье, была странной. Ширококостная, мужеподобная, со скуластым лицом, она никак не вписывалась в «международные стандарты». Говорили, что она недавно переехала из глубинки и в штат ее взяли из жалости — до пенсии чуть-чуть осталось. Но многие уточняли, что жалость тут ни при чем, а просто одним из замов командира авиаотряда был младший брат этой странной стюардессы. И имя у нее было странным: Евлампия.

— Ева, — представилась она, ткнув всем по очереди грубую ладонь для знакомства.

Большего несоответствия между именем и внешним видом трудно было себе представить.

Евлампия-Ева молча курила, а потом буркнула хриплым голосом:

— Ну и бардак у вас тут, прости господи! Гниль!

— Это еще почему? — повернулась к ней Сашенька.

— А потому, что у нас, если б с кем такое случилось, все в больнице дневали бы и ночевали, кровь отдали. А вы сразу в рейс соскакиваете, денег срубить!

— Где это — у вас? — не вытерпел Олег Петрович.

— В Хабаровском авиаотряде.

— Может, вам в Хабаровске делать нечего или врачи неграмотные, — парировал Сашка. — А у нас нет надобности под окнами сидеть, и кровь им не нужна.

Новый второй пилот тоже не произвел приятного впечатления. Седой, весь сморщенный, как печеной яблоко, взгляд какой-то стальной. Он окинул Костю оценивающим взглядом и процедил:

— Ну-ну.

Больше от него никто слова не услышал.

Игорь Игоревич Петраков, самый старший в экипаже, когда-то в молодости летал с назначенным в их экипаж вторым пилотом Ильей Андреевичем Елисеевым.

Радист Петраков прекрасно помнил, как молодой тогда Илья Елисеев собирал вокруг себя сопливых девчонок и рассказывал им, как тренировался в отряде космонавтов. Все знали, что из отряда его отчислили за злостное нарушение режима и дисциплины, но тогда, когда страна знала своих космонавтов в лицо, почетно было хотя бы оказаться чуть-чуть причастным к их славе.

Слишком заносчивым был тогда Елисеев, самоуверенным. Чужая слава вскружила ему голову. Слишком легко брал он на себя ответственность за чужие жизни…

Когда их самолет рухнул за краем взлетной полосы, едва успев от нее оторваться, почти все остались живы. Почти все. Погибла только бортпроводница Ирочка Петракова, молодая жена радиста Игоря.

Он долго не мог смириться, что эта трагедия произошла только потому, что самовлюбленный командир экипажа отдал команду на взлет, не сделав поправку на сильный боковой ветер. Не выполнив элементарных требований, не соблюдая азов, понадеявшись на русский авось…

А Илья Елисеев тогда уверенно доказывал комиссии, что у него внезапно заглох левый двигатель, перекладывая свою вину на механика.

Если бы были в чести дуэли, то Игорь давно бы вызвал Елисеева и отвел душу справедливым возмездием. Но гуманный советский суд судил по другим законам. Постоянный боковой ветер в сводках превратился во внезапный порыв, и получалось, что авария произошла не из-за ошибки командира, а из-за стихийных сил природы, которые наказать невозможно.

Игорь Петраков понимал, что никому не хочется портить отчетность, но отстранение от полетов и понижение в звании для Елисеева было слишком мягким наказанием. После аварии командир перевелся в другой отряд, и Игорь до сегодняшнего дня его не видел.

Невысокий седой господин аккуратно снял черное пальто и передал его Евлампии:

— Будьте добры, повесьте, пожалуйста.

Он занял свое место в первом салоне бизнес-класса, откинул столик, положил на него портфель, вынул какие-то бумаги и принялся их просматривать.

Типичный бизнесмен или высокопоставленный чиновник.

— Будьте добры, кофе, — остановил он пробегавшую мимо Сашеньку.

— Как только взлетим, — пообещала она.

— А нельзя ли… — Седой господин указал глазами на сидящего рядом полного итальянца, который с интересом косил глазом в его бумаги.

— Сейчас все устроим, — улыбнулась Сашенька, безошибочным чутьем угадав, что этот пассажир привык получать все, чего хочет. — Ева, пересади вон того товарища.

Она специально поручила объяснение с итальянцем Евлампии. Пусть проявит свое блистательное знание английского. У них там в Хабаровске все, поди, полиглоты…

Ева начала фразу на сносном английском, но пассажир замотал головой: не понимаю. Тогда, к Сашиному удивлению, Ева легко перешла на итальянский, чем совершенно пленила толстяка. Через минуту он послушно поднялся и пошел вслед за Евлампией в переднюю часть салона.

— У нас сошлось, — заглянула в бизнес-класс Динка.

— У нас тоже. — Сашенька понизила голос: — Прикинь, эта мымра на двух языках чешет. Вот класс, а?!

— Никогда бы не подумала! — ахнула Динка.

Освобожденный от назойливого соседа, седой господин повернулся к Сашеньке и вежливо сказал:

— Очень вам благодарен.

Он мельком скользнул взглядом по Динке и отвернулся, но и этой секунды было достаточно.

…Костя устроился в командирском кресле, отрегулировал шлемофон, осмотрелся. Непривычно как-то. Хотя он много раз представлял себя на месте Антона, но все же не думал, что так скоро сможет занять его. И хотя машину он знал как свои пять пальцев, его колотил легкий мандраж.

Особенно смущал второй пилот. Костя знал о нем только то, что Илья Елисеев сам был командиром экипажа, а потом за какую-то провинность его понизили в должности.

Он покосился на Елисеева. Тот устраивался основательно: передвинул поудобнее кресло, опустил спинку чуть назад, попробовал локтями, не мешают ли подлокотники. Как ни странно, это Косте понравилось. В работе он уважал обстоятельность.

Все шло как обычно. Штурман Олег Петрович Васин доложил готовность. Бортинженер Саша Смирнов еще до объявления посадки проверил все узлы и механизмы, а теперь пощелкал тумблерами и буркнул:

— Нормалек.

Радист Игорь Игоревич Петраков надел шлемофон, проверил связь и исподлобья наблюдал из своей рубки за работой остальных.

— Не смотри, дырку прожжешь, — не оборачиваясь, бросил ему Елисеев.

— За тобой глаз да глаз, — процедил сквозь зубы Петраков.

В кабину заглянула Сашенька. Она исполняла обязанности старшей стюардессы и очень этим гордилась.

— Подсчет пассажиров окончен, — доложила она. — На борту сто двадцать три человека. Данные совпадают с регистрационной ведомостью.

— Очень хорошо, — кивнул Костя. Он откашлялся и сказал в микрофон: — Борт сто двенадцать — шесть — два вызывает диспетчера.

— Борт сто двенадцать — шесть — два, диспетчер слушает, сообщите готовность.

— Готов, — сказал Олег Петрович.

— Готов, — подтвердил Сашка.

А второй пилот что-то буркнул себе под нос.

— Прошу разрешения на запуск первого двигателя.

— Запуск разрешаю.

Первый из четырех реактивных двухконтурных двигателей Д-30КУ взревел. Ровно, мощно, без пере боев.

— Второй, — кивнул Сашка.

— Разрешите запуск второго двигателя…

Костя уже внутренне успокоился — все идет привычно, по раз и навсегда заведенному распорядку, вдруг дверь кабины распахнулась и к ним ворвалась Динка. Она была какая-то взъерошенная, глаза неестественно округлены.

— Там… там… — выдохнула она. — Отмените взлет! У нас на борту бомба!

— Спокойно, — процедил сквозь зубы Костя. — Выводите пассажиров. Никакой паники, улыбайтесь как ни в чем не бывало.

Он первым осмотрел подозрительный пакет, обнаруженный Динкой. Сверток, замотанный в целлофановый кулек, лежал в углублении ниши для верхней одежды и ручной клади, как раз неподалеку от правого винта.

Если рванет, прикинул Костя, то волна пойдет как раз вправо. Корпус может разломиться, двигатели выйдут из строя… А если сдетонирует горючее?! Даже представить страшно: на борту шестьдесят тонн…

— Руки! — прикрикнул он на Динку, которая потянулась пальцем к свертку. — Не трогать!

По виду в пакете находилось не меньше полукилограмма пластита.

Костя нагнулся и осторожно приблизил ухо к свертку. Внутри что-то отчетливо тикало. Механизм мерно отсчитывал последние минуты до взрыва.

Вернувшись в кабину, он доложил диспетчеру об остановке двигателей и сообщил о ЧП.

Лайнер все еще стоял рядом с терминалом. При немедленном сильном взрыве могло пострадать и здание аэропорта, особенно посадочная галерея на втором этаже. Да что там говорить: пожар, в котором загорятся шестьдесят тонн горючего, даже представить сложно.

— Я дал команду эвакуировать пассажиров, жду подтверждения.

— Погоди, сто двенадцать — шесть — два. Откатывай от терминала на крайнюю стоянку, — перебил его диспетчер.

— Как — откатывай? — не понял Костя. — У нас бомба с часовым механизмом. Нам надо высадить людей.

— Ты меня понял? — повысил голос диспетчер. — Здесь тоже люди. Ты знаешь, когда рванет? А если прямо сейчас? Здесь всю стену снесет на фиг!

— А если мы не успеем?

— Слушай, я тебе по-русски объясняю! — взорвался диспетчер и действительно перешел на доходчивый и емкий русский мат. — На крайнюю стоянку. Немедленно! Туда подадим трап. Пассажиров — на поле и отводите подальше. Спецбригада сейчас прибудет.

— Ясненько, — нехорошо усмехнулся второй пилот. — Пусть лучше полтораста человек грохнутся на дальней стоянке, чем переполох перед фасадом.

Костя чертыхнулся и принялся аккуратно откатывать лайнер от терминала. Он вел его по бетону плавно, как по маслу, боясь ненароком встряхнуть на выбоинах.

Елисеев напряженно смотрел вперед. К ним медленно приближалась полоска стыка бетонной рулежной площади и крайней правой ВПП. Чтобы добраться до дальней стоянки, следовало пересечь правую крайнюю. В нормальных условиях, на обычной рулежной скорости, этот стык был почти незаметен. Но сейчас, когда они опасались каждого толчка, стык становился крайне опасен.

Самое паршивое было то, что из высокой кабины можно было смотреть только вдаль. То, что вблизи, уже не попадало в поле зрения. А необходимо было рассчитать момент прохождения колес шасси по стыку.

— Скорость постоянная, — велел Костя.

— Держу.

Елисеев не отрывал глаз от полосы. Теперь стыка уже не было видно, он ушел под нос лайнера, и Костя судорожно прикидывал, когда с ним поравняется шасси.

— Четыре… три… два… — шевельнул губами Елисеев. — Первое колесо прошло…

— Держи.

— Держу… И…

Их еле заметно тряхнуло, совсем мягко, и оба одновременно с облегчением выдохнули:

— Фу… Ешкин кот!

— Уважаемые пассажиры, — без выражения бубнила Евлампия, — просим вас на время покинуть салон нашего лайнера. Сейчас вам будет подан трап.

— А что случилось? — заволновались пассажиры.

— После того как вы покинете борт нашего самолета, сразу же отходите от него как можно дальше. Бортпроводницы укажут вам, в какую сторону следует двигаться.

Но ее уже не слушали. На нескольких языках одновременно по салону разнеслось одно слово: бомба! Пассажиры повскакивали с мест и сгрудились у выхода.

Танька Шохина, бледная как полотно, пыталась перекричать галдящую толпу:

— Господа! Спокойно! Выходим организованно!

Лайнер замер на крайней стоянке, вдали от здания аэропорта. Оно едва различалось отсюда. За бортом было пустынно и страшно. Границу полосы освещали только сигнальные лампы на бордюре, а по оголенному пространству со свистом гулял ветер.

Едва лайнер остановился, к нему одновременно подъехал автокар с трапом и несколько машин, из которых резво выпрыгнули молодцы в пятнистой униформе.

— Может, открыть аварийные выходы? — спросила Сашенька.

Но Евлампия уже откатила тяжелую дверь, проверила стыковку трапа и встала на выходе, сдерживая рвущихся наружу, напирающих сзади пассажиров своим мощным, плотным телом.

Дина с Танькой организовывали выход из второй двери. В считанные минуты пассажиры были уже на земле, а по трапам вверх взлетели фээсбэшники.

— Где?

— Вон там, я покажу, — засуетилась Динка.

— Брысь! — рявкнул на нее Костя. — Что встали? Бегом отсюда! Ваше место с пассажирами!

Танька схватила Динку за руку и потащила за собой.

Евлампия была уже на поле. Она, как наседка, собрала перепуганных пассажиров вокруг себя и организованно отводила в сторону пятой ВПП.

— Надо объявление сделать, — сказала, подходя к ним, Сашенька.

— Какое?

— Чтобы пассажиры взяли в зубы паспорта. Тогда легче будет при опознании.

— Очень смешно, — не оценила юмор Танька.

Сашенька обиженно пожала плечами.

У Сашеньки руки были заняты грудой пальто и курток. Евлампия умудрилась захватить одежду успевших раздеться пассажиров. И правильно сделала. Было очень холодно.

Стюардессы выскочили наружу в фасонных кителях и тонких колготках, и теперь коленки моментально покраснели, в них словно впивались тысячи иголок. Ветер задувал под короткие юбки, забирался за пазуху.

Евлампия же словно не чувствовала холода. Она раздавала пальто и куртки, и ее со всех сторон благодарили на разных языках.

— Сибирячка, блин! — буркнула Танька.

У нее уже зуб на зуб не попадал. Даже задорные конопушки побледнели от холода. Седой господин принял из рук Евлампии свое черное пальто, подошел к Таньке и накинул ей на плечи.

— Вы замерзли. Так недолго и простудиться.

— Спасибо, — расцвела она. — А вы?

— Я вполне морозоустойчив. — Он улыбнулся. — Вы не скажете мне, что случилось? Или это государственная тайна?

— Да какая там тайна! — фыркнула Танька. — Все уже догадались. У нас бомба на борту.

— Очень любопытно! — сказал седовласый.

Они отошли от лайнера на приличное расстояние и теперь наблюдали издали, как сначала по трапу спустился экипаж, потом взбежал вверх парень с овчаркой на поводке, потом в салон втащили какой-то прибор.

— Что они делают? — почему-то шепотом спросила Танька.

— Собака найдет взрывчатку, — принялся тихонько объяснять ей седой. — А это робот-манипулятор. Он будет работать с бомбой вместо сапера.

— Ой, я боюсь… — невольно прижалась к нему Танька. — Не дай бог, рванет…

— Будем надеяться… А кто обнаружил бомбу?

— Я не знаю, — растерялась Танька. — Кажется, Костя… Командир экипажа. Я видела, как он салон осматривал.

— Да, сейчас нужна особая бдительность, — кивнул седой.

— Вы думаете, они опять дома будут взрывать? — в ужасе поежилась Танька. — У меня мама до сих пор спать боится. Мы на Варшавке живем.

— Конечно, будут, — кивнул седой. — Причем обязательно в Москве. Периферия не имеет такого резонанса. Ведь нужны оправдания для продолжения войны.

— Но войну начали в ответ на терроризм! — возразила Танька.

— Или террор для начала войны? — вздохнул седовласый. — Эх, милая девушка, все мы заложники политических игр.

Он напрягся, вытянул шею и прищурился. По продолговатому желобу, проложенному поверх трапа, из лайнера медленно съезжал вниз робот-манипулятор.

— У вас глаза помоложе, — сказал Таньке седой. — Что это они делают?

— Я не понимаю. Кажется, этот робот что-то держит… Нет, показалось.

Динка благоразумно отступила за широкую спину Евлампии и оттуда наблюдала за манипуляциями около лайнера.

Сбежал вниз парень с овчаркой. Робота погрузили в машину. Молодцы в пятнистой униформе сняли оцепление вокруг самолета. По пустой полосе к толпе пассажиров, согнувшись, побежал Сашка Смирнов.

Фээсбэшники расселись по машинам и уехали, а навстречу им от здания аэропорта приближались пассажирские автобусы. Они успели подъехать раньше, чем подбежал Сашка, и он замахал руками, чтобы подождали.

Пассажиры набились в автобусы плотной толпой, Динка с Евлампией едва втиснулись последними.

— Куда нас? В аэропорт?

Но автобусы свернули к самолету.

Танька Шохина и седой джентльмен оказались рядом с Сашкой, который громогласно объявлял по-английски:

— Все в порядке, господа! Ложная тревога. Обычные антитеррористические учения. Наш экипаж приносит извинения за доставленные неудобства, но вы сами понимаете, что такие репетиции необходимы в целях вашей же безопасности.

Послушные иностранцы согласно кивали головами. Возмущались только наши:

— Хороши учения! Людей на мороз да ветер! Вас бы так подержать! О людях вообще не думаете, вам лишь бы галочку поставить!

А Сашка нагнулся к Танькиному уху и возбужденно зашептал:

— Там такая бомба! Закачаешься! Целая пачка баксов, икона и будильник! Просто будильник, чтоб тикал! Умора!

— Что вы говорите? — перегнулся к нему через Танькино плечо седой. — Не было бомбы?

— Пошутил кто-то, — ответил Сашка. — Я сам видел, как полковник грины считал. Все по сотне. Вот такая пачка! — Он щедро отмерил пальцами расстояние.

— Вы сказали, там была икона? — уточнил седой.

— Да, Богородица. Маленькая такая, старая, — сказал Сашка.

Видно было, что икона волновала его гораздо меньше, чем немереное количество бумажек с портретом американского президента.

Автобусы остановились около трапов, и пассажиры начали подниматься в самолет. Только седой господин отошел в сторонку и обратился к Таньке:

— Вы извините, но что-то я передумал лететь этим рейсом.

— Да, я понимаю, — согласилась она.

— Что мне надо сделать, чтобы сдать билет?

— Вообще-то вы уже прошли регистрацию и таможню, — задумалась Танька. — И мы сведения сообщили… Но, с другой стороны, такие непредвиденные обстоятельства…

— Что вы там застряли? — крикнула им сверху Сашенька.

— Да вот товарищ лететь передумал.

— Садись с ним в автобус, — велела Таньке Сашенька. — Сдашь дежурному и возвращайся. Он сам разберется, что с ним делать. Только пусть тебе регистрационную ведомость исправит!

Ил-62М со ста двадцатью двумя пассажирами на борту наконец оторвался от взлетно-посадочной полосы аэропорта Шереметьево-2 и взял курс на Париж. Казалось, все неприятности уже позади и все, что могло случиться, уже случилось.