Стюардесса

Глава 26

Сколько рыжая маленькая Танька хранила свою тайну, свой страшный секрет? Как она ходила по салону, улыбалась, хихикала, отпускала шуточки, когда сердце замирало от парализующего волю страха?

Она никогда не смотрела в иллюминатор, ни под каким предлогом. Она полностью сосредотачивалась на салоне, уговаривая себя, что это всего лишь автобус, и мчится он не по небу, а по шоссе…

Но еще больше, чем высоты, она боялась, что об этой ее тайне кто-то узнает. Где еще она сумеет так заработать? В ее годы, с ее куцей специальностью и с ребенком на руках… Для своих двадцати Танька считала себя обеспеченным и вполне самостоятельным человеком. И эту обеспеченность и самостоятельность дала ей авиация.

И она надевала на лицо свою привычную улыбочку, смешно морщила носик, так что конопушки разбегались к кудряшкам… и никто на свете не догадался бы, что она сейчас чувствует…

Динка обнимала подругу и думала о том, какая она взрослая и маленькая одновременно… Как мамин пирог «зебра», в котором разводы шоколадного бисквита перемешаны с обычным. Она боится разбиться, но хочет посмотреть Париж…

— Борт сто двенадцать — шесть — два, ответьте руководителю полетов.

— Борт сто двенадцать — шесть — два слушает.

— Через десять минут пожарные машины и «скорая помощь» будут в аэропорту. Мы готовим вам полосу семь-два.

— Спроси, сколько метров, — велел Костя.

— Сообщите длину полосы.

— Костя, — повернулся к нему Олег Петрович, — я помню семь-два. Она короткая.

— Борт сто двенадцать — шесть — два, износ полосы сорок процентов, но при северо-западном ветре вам удобнее планировать в этом направлении.

— Угол подлета, — бросил штурману Костя.

— Сто пятнадцать.

Костя и Елисеев переглянулись. Оба ясно понимали, что приземляться на короткую изношенную полосу слишком рискованно. Но остальные расположены в другом направлении, с наветренной стороны, и при заходе на посадку трудно будет избежать крена и погасить скорость. А чем больше скорость, тем выше сила трения, тем реальнее угроза пожара или даже взрыва.

— Весело, — буркнул Елисеев. — И так не эдак, и эдак не так.

— При подлете к семь-два ваш курс не будет пересекаться с основными эшелонами, — сообщил руководитель полетов. — Ваше решение?

— Командир, — вдруг позвал Елисеев.

Костя повернулся, и тот указал ему глазами вниз. Под крылом самолета плавно изгибалась Сена…

Костя поправил микрофон, помолчал и решился:

— Просим сообщить нам возможность посадки на воду. Повторяю: наше решение — садиться на воду.

— Мне нужны координаты акватории шириной не менее пятидесяти метров, — сказал штурман.

— Борт сто двенадцать — шесть — два, посадка на воду, запрос акватории шириной полета, — повторил руководитель полетов и добавил: — Вы… хорошо подумали? У нас здесь шесть пожарных машин…

— Да, мы решили, — ответил Костя.

— Вы… знаете статистику таких посадок? — Диспетчер был ошарашен услышанным.

— Знаем. — Костя оглядел свой экипаж и вдруг улыбнулся: — Бог не выдаст, свинья не съест.

— А! — понял диспетчер. — Русский авось?

Конечно, все сидящие в кабине лайнера Ил-62М и все ведущие его полет из контрольно-диспетчерского пункта аэропорта Орли знали статистику. Более того, каждый из случаев таких аварийных посадок в истории мировой авиации потом тщательно анализировался летным составом во всех странах мира.

А статистика была неутешительной.

При посадке на пену взрывом лайнера оканчивался каждый второй случай. Половина остальных — разломом корпуса. И только в четверти случаев все проходило более-менее успешно. Более-менее, потому что пена только гасила трение, но не давала достаточной амортизации — и большая часть пассажиров гибла при ударе. Особенно опасна такая посадка была для пилотов — нос лайнера первым принимал на себя удар: полградуса ошибка при снижении — и все.

Но это все-таки был шанс выжить. При том решении, которое принял Костя, таких шансов, если следовать статистике, не было вовсе.

Идея приводнения при неисправности шасси давно волновала авиаторов. Заманчиво. Все же это совсем не то же самое, что падать брюхом на бетон. Вода мягче, к тому же сразу естественным путем охлаждает корпус, трение не так опасно, вероятность пожара меньше.

Но все попытки оканчивались крахом. Лайнер взрывался, едва коснувшись воды, или же от удара корпус стальной махины разламывался пополам. И экипаж, и пассажиры при этом неминуемо гибли… Пока, наконец, в конце шестидесятых у одного из лайнеров нашего Аэрофлота при подлете к ленинградскому аэропорту Пулково не заклинило шасси.

И наши летчики — гордитесь? — чудом умудрились посадить лайнер на воду. Они приземли… приводнились прямо в городе, на Неве, неподалеку от набережной. И машина, и все люди остались целы и невредимы.

Весь мир обошли кадры, как пассажиров выводят из самолета по плавучим мосткам прямо на городскую набережную!

Правда, самолет недолго продержался на плаву и затонул посреди реки, но всех людей, и все вещи, и всю ценную аппаратуру до этого успели снять с борта.

Этот беспрецедентный случай долго вдохновлял всех, попавших в такую же аварийную ситуацию… Но постепенно энтузиазм сошел на нет. Больше никто и никогда не повторил успеха наших пилотов.

Взрыв, разлом корпуса, гибель людей. За исключением одного-единственного питерского случая — стопроцентная смертность.

— Русский авось! — усмехнулся Костя. — Все со мной согласны? Или надо голосовать?

— Ты командир, тебе решать, — сказал Елисеев.

— Но вы «за»?

— Кто не рискует, тот не пьет шампанского, — ответил второй пилот. — А я еще свою дозу не выпил.

Олег Петрович склонился над картой. Для удачной посадки первым условием было то, чтобы крылья лайнера не задели парапеты набережной или близлежащие постройки. Им нужна была широкая, длинная и глубокая акватория, на которой мог бы приводниться лайнер весом около ста тонн и с размахом крыльев сорок три метра.

— Борт сто двенадцать — шесть — два, ответьте руководителю полетов. Мы запросили мэрию о возможности посадки на реку. Ждем решения. Сейчас сообщаем, что рекомендованные координаты: один — тридцать пять — двадцать. Угол захода: сто сорок два норд-норд-вест.

— Вас понял, сто сорок два норд-норд-вест. Ждем решение мэрии, — ответил Костя.

— Нам дали координаты северо-восточного пригорода, — сказал штурман. — Судя по отметкам, это самое глубокое место, но вот ширина всего сорок пять…

— Впритык, — заметил Елисеев. — Придется строго соблюдать центровку. Пара метров в сторону — и ломаем крыло.

— Значит, сядем строго по центру, — пожал плечами Костя.

— А сумеешь?

— Раз надо, — нахмурился он, — то придется суметь.

— Высота парапета не бывает больше десяти метров, а у нас крылья высотой двенадцать с половиной, — вставил Сашка Смирнов. — Так что, может, пронесет… И потом, существеннее глубина. Важно, чтобы больше было сопротивление.

— Это понятно… Сколько у нас осталось топлива?

— Пять тонн.

— Ну что ж, — вздохнул Костя. — Надеюсь, за полчаса мэрия успеет дать ответ.

Сашенька Тарасова никак не могла расстаться с туалетом. Евлампия злилась, но ничего не могла поделать. У девчонки истерика перешла в медвежью болезнь. Но уж лучше пусть отсиживается, чем утомляет ее и нервирует пассажиров своими дурацкими шуточками.

Ведь, услышав команду пристегнуть ремни, Сашенька закатилась нервным хохотом:

— Ага, а то тех, кто не пристегнулся, по стенке размажет. А кто пристегнулся, как живые сидеть будут!

— Заткнись, — строго велела ей Евлампия и для убедительности поднесла к носу крепкий, обветренный кулачок.

Не ровен час, услышат русские пассажиры, как тогда гасить панику? А Ева по опыту знала, что на борту это самое страшное. При любых ситуациях задача стюардессы не допустить волнений, хождений, вскакивания с мест. Нагрузка внутри лайнера в критической ситуации должна быть постоянной и равномерной, чтобы пилоты могли учитывать это при маневре.

Но у Сашеньки после крутого пике еще и икота началась. Хороша стюардесса! Что за экипаж!

Евлампия заглянула в третий салон. К ее удивлению, в экономклассе все было спокойно. Все пристегнуты, по салону разносится легкий запах валерьянки. Девочки молодцы, со всем уже справились.

Динка разносила кофе и закуски, а зареванная Танька Шохина, с красным носом и упрямо сжатыми губами, быстро резала колбасу на бутерброды. Правильно. Они кружили над Парижем уже второй час, сжигали топливо, и люди успели проголодаться.

Динка нашла, чем отвлечь Таньку. Пятилетняя девчушка, очнувшись от обморока, сначала захотела пить, потом есть, и Динка решила перепоручить ее Танькиным заботам.

И верно, Танька тут же сумела взять себя в руки, едва увидела еще более беззащитного, чем она, ребенка. Сработал ее сильно развитый материнский инстинкт, и через минуту она уже деятельно хлопотала вокруг девочки, разводила для нее сладкий «Несквик» и предлагала оставшиеся пирожные.

— Дин, — отозвала она в сторонку Динку, — наверное, мы будем садиться на воду.

Динка тихо охнула и зажала рот ладошкой.

— Тише, — Евлампия сурово посмотрела на нее. — Справитесь?

Динка кивнула и выдохнула:

— Когда?

— Видимо, через полчаса. Командир сообщит. Вы пока приготовьте аптечку. Бинты, шины, анальгетики, чтоб все под рукой. До берега там метров тридцать, пока доберутся…

— Я поняла, — сказала Динка. — Не волнуйся.

Почему-то визит Евлампии вселил в нее уверенность.

Ил-62М получил разрешение на посадку в северо-восточном пригороде Парижа, в акватории реки Сены. С места предполагаемой посадки российского лайнера срочно были отведены все теплоходы, к набережной направлялись машины «скорой помощи», а в воздухе неподалеку завис вертолет спасательной службы.

Горючее было на нуле, и теперь экипаж должен был рассчитать посадку так, чтобы не заходить на второй круг.

Все были предельно сосредоточены. Водная гладь приближалась, уже стали различимы серые волны с грязной шапкой пены, бьющиеся о парапет набережной.

— Ну, с Богом! — выдохнул Костя и отжал рукоятку руля.

— Пристегнитесь, пожалуйста, мы сейчас совершим посадку, — с милой улыбочкой говорила Динка. — Мы вынуждены садиться на воду, поэтому я повторю вам правила пользования спасательными жилетами. Они находятся у вас под сиденьями… Танюша, покажи.

Танька с готовностью продемонстрировала, как быстро надеть спасжилет. Движения у нее были отточенны и грациозны… и она тоже улыбалась. Словно манекенщица на подиуме. И, несмотря на трагичность момента, молодые мужчины смотрели на нее, не скрывая своего восхищения…

— А теперь обхватите головы руками, нагнитесь вперед, уприте лоб в колени и ждите толчка.

Динка глянула в иллюминатор, дернула Таньку за руку и посадила рядом с собой в проходе. Они тоже уперлись ногами в кресла и сгруппировались.

— Не бойся, сейчас все кончится, — шепнула подруге Динка.

Сейчас все кончится… Будет удар, мгновение боли — и вечный мрак… Страшнее всего готовить себя к неминуемой смерти, когда тебе всего чуть-чуть за двадцать.

Только об одном молила судьбу Динка: чтобы кончилось все сразу и навсегда. Чтобы не было мучений, неподвижности и жизни полутрупа… Когда тебе всего чуть-чуть за двадцать, это кажется еще страшнее смерти.

— Мне уже все равно… скорей бы… — ответила Танька.

Сотни глаз напряженно следили за тем, как над Сеной постепенно снижается российский лайнер. Последние секунды были самыми напряженными: каждая длиной в вечность…

— Четыре… три… два… — неслышно отсчитывали губы и тех, кто летел, и тех, кто ждал внизу.

— Раз!

Лайнер тяжело плюхнулся брюхом в воду, взметнув вокруг себя столб брызг, и на несколько мгновений его не было видно за стеной вытесненной его весом воды.

Все затаили дыхание, ожидая взрыва…

Но вот столб брызг опустился вниз, и стало видно, что лайнер скользит вперед, словно огромный теплоход… Еще минута — и он замер на месте, окутанный облаком пара.

— Вива! — со всех сторон раздались радостные крики. — Вива ля рюс! Браво, мастер!

Сели… Кажется, обошлось… За окном, метрах в тридцати, виднелся серый парапет набережной со стоящими наготове пожарными машинами и «скорой помощи».

Динка медленно поднялась, все еще не веря в то, что они остались живы, машинально отряхнула юбку и по привычке взяла в руки микрофон.

— Уважаемые пассажиры, — откашлявшись, сообщила она. — Наш лайнер совершил посадку в пригороде города Парижа. Температура за бортом неизвестна, о подаче трапа, или чего нам там дадут, будет объявлено дополнительно. Посадку произвел командир экипажа пилот первого класса Константин Акимов!

В ответ раздались сначала недоуменные, робкие смешки, которые перешли в громкий и радостный смех. И аплодисменты. Людям была необходима разрядка после напряжения и смертельного страха.

— А теперь возьмите ручную кладь и постройтесь у выхода, — велела Динка. — Как только я открою дверь, выходить будете быстро, вплотную друг к другу.

Теперь пассажиры уже спокойно следовали ее указаниям, самое страшное было позади.