Судебный дознаватель фараона

Глава 6

— Что за человек такой! Ни вином не угостил, ни ночлег не предложил! Скряга и хам! — пыхтел Анхатон, раскачиваясь в носилках, — А ведь мы из самой столицы притащились искать его дорогую дочурку и спасать его не менее дорогую задницу!

Гормери топал рядом по пыльной дороге, едва поспевая за четырьмя мускулистыми носильщиками. Ему то и дело приходилось отскакивать на обочину, пропуская встречных прохожих.

— Может и предложил бы. Если бы ты не затеял эту свою ревизию.

— А как без нее! Это, между прочим, твоя обязанность — проверить, на месте ли присланные из королевской сокровищницы ценные металлы, стекло и драгоценные камни.

— Я бы проверил дня через два. Когда он нас разместил бы в своем доме, — писец вздохнул.

Вопрос с проживанием оставался открытым. Ему выдали мешочек меди и совсем немного золота, но по меркам Ахетатона этого могло хватить на жизнь в лачуге и скромное одноразовое питание, состоящее из хлеба, лука и очень дешевого пива. Возможно ли что в Уадже все подешевле?

— Да не трясись ты так, парень, — каким-то образом Анхатон дотянулся до него и похлопал по плечу своей несоразмерно огромной лапищей, — Знаю я, где нам пристроиться!

— Знаешь? — он тут же заставил себя замолчать, потому что в голосе было столько надежды, что стало стыдно, а потому он сдвинул брови и отчеканил, — С чего ты взял, что я трясусь?

— Да у тебя на лице все написано, — хохотнул вредный карлик, — Впервые так далеко от дома! О, а теперь ты покраснел от досады! И как тебя в кебнет-то такого нервного приняли?

— Там не по лицу судят, а по делам.

— Ну да, ну да. Эй, парни, тащите меня в «Веселую лилию» — крикнул носильщикам Анхатон и скрылся за занавесями своих носилок.

— Что за название такое? Это гостевой дом?

— Это мой дом. Поэтому я и назвал его так, как мне нравится, — раздалось из-за занавесок. Карлик зевал.

— А у тебя есть тут дом⁈ — Гормери не знал, что его больше удивило, название поместья или то, что оно есть у человека, который живет в царском дворце.

— Я родился в этом городе, — вяло сообщил ему Анхатон, — Конечно у меня тут есть поместье. И угодья. Или, по-твоему, я должен был подарить все это староверам?

Гормери оглянулся, а потом спросил:

— Слушай, а где твоя свита? Как-то непривычно тихо без них.

Не то, чтобы он сильно переживал, передвигаясь по тесной и оживленной улочке без музыкального сопровождения. Но было странно, что надоедливые артисты еще на набережной словно растворились в толпе. А ведь он за оставшуюся ночь и полдня пути по реке так и не нашел ту гадалку, которая ввела его в транс.

— Не спрыгнула же она за борт! — возмущался он Анхатону.

А тот лишь посмеивался:

— Ну, почему же! От твоего свирепого взгляда даже крокодил улепетывал. Чего же ждать от слабой женщины?

Когда ладья капитана Ипу причалила к берегу Уаджа, Гормери пообещал себе выкинуть из сердца и гадалку, и камешек, и предсказание. Но вот не получилось. Знак, очевидно, преследовал его. Никто из домочадцев так и не смог внятно объяснить кто и почему нарисовал загадочный символ поверх непристойных фантазий ухажера Неферет. Как никто не знал и имени этого парня. Хепу так чуть ли не под потолок взвился, когда Гормери заикнулся о молодом человеке. Стало понятно, что он готов рассмотреть любую версию пропажи дочери, вплоть до той, в которой ее съел крокодил, но парней брать в расчёт не желает. Хоть в начале сам выдвигал предположение, что дочка бегает на свидания вместо работы в храме. Но оказывается одно дело рассматривать как возможный вариант и совсем другое найти доказательство своим подозрениям. Допрошенные с пристрастием дамы, проживающие в доме, ничего путного к рассказу темнокожей служанки не добавили. Неферет действительно зачитывала непристойные откровения со свитка, но при этом смеялась и говорила, что купила его в лавке. С чего бы она стала откровенничать с толстухой, не понятно. Может та и выдумала все. Надо бы еще раз проверить ее, чтобы не бегать за тенью несуществующего воздыхателя.

— Так где твои люди? — повторил вопрос Гормери, потому что обстоятельства снова толкали его на поиски гадалки.

Начавшийся было храп прервался на взлете и меж занавесок показалась недовольная физиономия карлика:

— Сдались тебе эти бездельники! Они же артисты! Раскинут шатры на окраине города. Или вон хоть в храме за забором.

— А их пустят?

— Кто же их выгонит? Теперь храмы никто не охраняет. Даже двери в воротах запирать некому.

Тут носилки неожиданно остановились перед воротами расписанными разноцветными лилиями. Очень красиво, хотя и против правил, потому что ни красных, ни желтых, ни тем более зеленых лилий в природе не встречается. Но Гормери уже успел уяснить, что Анхатон живет скорее вопреки, чем согласно правилам.

Один из передних носильщиков постучал кулаком, размером с голову среднего пса так, что двери задрожали, а со стен забора посыпалась штукатурка. Повторения не потребовалось. Их тут же впустили, даже не спросив, кто такие и зачем явились. Хотя, может быть, и носилки, и носильщиков тут хорошо знали. Дом был самым обыкновенным, двухэтажным, средних размеров. А после изысканного поместья ювелира казался каким-то несуразным. Гормери вспомнил свой дом и устыдился. Его семья ютилась в жилище меньше этого в два раза.

На территории он не увидел фруктовых или рожковых деревьев, только цветущие кустарники и клумбы.

Из плодов рожкового дерева древние египтяне получали сахарный сироп.

Меж них стояли скамьи с мягкими подушками и столики на тонких ножках. Как будто основное занятие Анхатона было пить в саду лежа. Впрочем, может так оно и было. Оказавшись на своей земле, карлик вылез из носилок и огляделся.

— Хорошо, — сообщил он, обозрев окрестности.

К ним спешила дама средних лет очень приятной наружности. Вместо парика на голове ее белел чепец, завязанный на затылке толстыми лентами.

— Господин, — она упала перед хозяином на колени, — Какое счастье видеть вас!

После чего ухватила пальцами край его рубахи и поднесла к губам. Гормери оторопел. Он, конечно, не знал порядков в царском дворце, но вот такое подобострастие экономки к хозяину было явным перебором.

— Хеси, милая, ты пугаешь моего гостя, — карлик легонько пнул женщину, — Давай, поднимись и устрой его как следует.

Она послушно вскочила на ноги и улыбнулась Гормери. Оглядела его с ног до головы. Он сделал то же самое. Женщина как женщина. Немолодая, худощавая, с узким лицом и большими глазами. В простом домашнем платье, но без передника. Наверное, поместье располагает набором слуг, и ей не приходится готовить или ходить за скотом. Руки у нее нежные, шея длинная. Эта дамочка не привыкла к физическому труду.

— Как тебя зовут, прекрасный юноша? — совсем другим, не подобострастным, а бархатным голосом поинтересовалась Хеси.

— Гормери его зовут. И давай без этих твоих любезностей, — довольно грубо ответил ей Анхатон и потопал к дому.

— Это что, дом наслаждений⁈ — вопрос был риторический, потому что в главной комнате, помимо стен, расписанных весьма откровенными сценами, на диванах в вальяжных позах расположились пять обнаженных девиц. Накрашенных, благоухающих, с медными поясками на талиях, украшенных бренчащими безделушками. Не то, чтобы Гормери был тонким ценителем подобных удовольствий, но бывать приходилось. Уж дом наслаждений от любого другого заведения нормальны мужчина 23-х лет от роду отличить может с первого взгляда.

— А что тебя смущает? — карлик подсел к первой попавшейся девице и потрепал ее за послушно подставленную щечку.

— Да все! Ты сказал, что это твой дом! Ты что, родился… вот тут⁈

— Надеюсь, теперь ты многое обо мне понял, — его мощная лапища соскользнула с девичьей щечки и сжала упругую грудь. Девчонка закусила губу. Гормери отвел взгляд. Который тут же уперся в похабную картинку, на которой нарисованный мужчина делал то же самое с нарисованной женщиной.

— Атон! — взвыл молодой писец.

— Только его здесь и не хватает, — хохотнул развратный карлик и прильнул губами к груди девицы. Та застонала так, как будто он из нее жизнь высасывал. Гормери скривился.

— Хеси!

— Да, господин!

— Определи этого ненормального в верхние покои. И отправь слуг в порт, чтобы они принесли наши вещи.

Все это Анхатон умудрился проговорить, не выпуская сосок изо рта. Гормери ринулся за Хеси с таким энтузиазмом, словно за его спиной начиналась не любовь, а война.

Комната оказалась такой, какой и должна быть в подобном заведении. По центру стояла огромная кровать. Собственно, на этом все. На светло-желтых стенах порхали разноцветные нарисованные бабочки. И в мерцающем свете больших напольных масляных ламп казалось, что крылышки их действительно шевелятся. На гладком полу из серой плитки раскиданы мягкие циновки. Тоже разноцветные. Комната полная любви и радости. И днем, и ночью.

— Хозяин приказал устроить вас наилучшим образом.

Гормери вздрогнул, он и забыл уже о женщине, которая его сюда привела. Так хотелось упасть на кровать, закрыть глаза и закончить этот сложный, полный разнообразных впечатлений день. Чужой огромный и суетный город давил на него. Все время хотелось вырваться, вдохнуть полной грудью. Но не получалось. Словно он метался по душной каморке с замурованным выходом.

Хеси протиснулась мимо него и, обойдя огромную кровать, жестом пригласила в проем, ведущий в смежные покои. Гормери быстро пошел следом, надеясь, что, показав ему все, она, наконец, уйдет. Он ожидал тесного коридора, ведущего на крышу или даже отхожее место, которое в богатых домах, бывало, располагали внутри, но такого он и представить себе не мог. В центре огромной комнаты располагалась выбитая в полу и залитая голубой смолой купель размером с небольшой прудик. По ее краям стояли огромные разноцветные лампы формы лилий, а по стенам пальмы и лианы в больших глиняных горшках. Купель была наполнена чистой водой. Из открытого потолочного люка тянул легкий сквознячок, разнося по комнате легкий аромат ночного сада. Хеси подошла к небольшому плетеному сундуку и, открыв его, кивнула вовнутрь:

— Тут господин найдет полотенца и чистую рубаху. Вашу одежду служанка позже заберет и выстирает. Мы накроем ужин на крыше, но, если вы пожелаете, принесем еду в комнату.

Гормери кивнул, надеясь, что она правильно расценит его жест и наконец удалится. Женщина поняла, развернулась к выходу, но в проеме двери оглянулась:

— Вы можете выбрать любую свободную девушку. Они у нас все здоровые и весьма умелые.

Девушку молодому писцу совсем не хотелось. Не то, чтобы он чурался подобных развлечений. Но сегодня на любовные утехи он вряд наскребет силенок. Возможно, его молчание Хеси поняла по-своему. Она кивнула на все тот же единственный в зале сундук с полотенцами:

— На дне есть мешочек с рыбьими пузырями. Если вы не желаете, чтобы наша девушка родила от вас потомство, очень рекомендую воспользоваться.

С этим она вышла из комнаты, а вскоре он услыхал, как захлопнулась входная дверь. Он наконец-то остался один. Правда, одиночество его сильно разбавлялось звуками, доносящимися со всех сторон. Через потолочные окна проникали нежные переборы мандолин и шуршание бубнов, женский грудной смех, стоны и скрип кроватей. Дом наслаждений жил своей насыщенной ночной жизнью. Но в этом хаосе порока его купель казалась островком спокойствия. Гормери снял медный медальон и с осторожностью положил его на гладкий пол. Потом расстегнул браслеты, стянул с головы платок, и наконец, скинув одежду, погрузился в приятную, слегка прохладную воду. Купель была настолько большой, что он смог даже немного проплыть от одного края до другого. Вода доходила ему до середины груди. Он оттолкнулся и погрузился в нее с головой, жмурясь от удовольствия.

А вынырнул в кромешную тьму. Замер, превратившись в слух. Сколько он находился под водой? Неужели за это короткое время кто-то успел потушить все лампы? Но зачем?

— Не смешно! — он вытер лицо рукой, — Анхатон, хватит!

Мимо него стремительно пронеслось что-то. И это точно был не карлик. И вообще не человек. Более плотный чем ветер, оставивший на лице смесь ужаса и полыни. В горле мгновенно пересохло. Молодой писец замер, поняв, что снова попал в тот черный кошмар, в котором побывал уже на корабле.

— Ххххорошшш…

Не то шепот, не то смех разлетелся, ударился о стены и скатился с них в воду. Гормери ощутил рябь на поверхности.

— Кто ты? — выдавил из себя, надеясь, что не звучит жалко.

— Ктттооо… — повторил за ним шепот и заколыхался в листьях пальм.

— Отвечай! — потребовал писец.

Он вдруг почувствовал дыхание на своих губах. На затылке волосы всколыхнул ветер, а по телу побежали мурашки.

— Ттттыы Гомери! — ветерок влетел ему в рот и вылетел через ноздри, заставляя тело напрячься до боли в мышцах, — Ты должен уйти! Не мешшшаай мне!

— Господин! Господин!

Он вздрогнул и, обхватив руками кого-то, прижал к себе, ища защиты. От того черного ветра, который казался ему самой смертью.

— Вы… вы дрожите, — его ухо согрело дыхание. Великий Атон, человеческое!

Он распахнул глаза. Ненавязчивый, слегка дрожащий свет разноцветных ламп, прохладная вода и девичье теплое тело, которое он сжимал в объятиях.

— Кто ты? — губы едва слушались. А позвоночник все еще скручивали спазмы страха.

— Неша, господин. Хозяин прислал меня прислуживать вам.

Девица поерзала, устраиваясь между его ног. По животу царапнули золотые ракушки, подвешенные на ее тонком пояске. Писец поморщился, расцепил руки и, наконец, смог рассмотреть ее лицо. Миленькое. С большими, густо подведенными глазищами, с пухлыми губками и нарисованными черными бровями. Сойдет.

— Господин желает ужинать в комнате? — бесстыдница сделала вид, что смутилась. Покраснела даже. Хотя с чего бы.

— Господин желает, чтобы ты не покидала его до утра, — ни за что на свете он не останется один на один с тем ужасным черным призраком. Кем бы он ни был.

— Я могу помыть господина, сделать массаж, растереть благовониями…

Он обхватил ее тонкие запястья и потянул на себя:

— Иди ко мне.

Не всякий молодой человек понимает, зачем нужны дома наслаждений. Гормери в эту ночь нутром ощутил их предназначение. Он занимался любовью с чужой женщиной, чтобы не было одиноко и страшно перед надвигающейся неизвестностью