Сумасбродные сочинения

III. Пророк среди нас (пер. А. Ахмеровой)

Непререкаемый Авторитет оглядел свою «аудиторию» — завсегдатаев клуба, рассевшихся вокруг него. Он рассказывал, нет, только собирался рассказать нам об исходе войны. Мы, глубоко и искренне заинтересованные, жадно ловили каждое его слово. Медленно, но мы все-таки начинали понимать, в чем суть.

— Я очень сомневаюсь, что Даунинг-стрит осознает, какое огромное влияние имеет набережная д’Орсе на Илдыз-киоск, — вещал Непререкаемый Авторитет.

— И я тоже, — признался я. — А в чем оно заключается?

Увы, мой вопрос остался неуслышанным.

— Следует помнить, — продолжал Непререкаемый Авторитет, — что Вильгельмштрассе для Илдыз-киоска — уже вчерашний день.

— Точно, — согласился я.

— Разумеется, Бальхаусплатц — другое дело.

— Совсем другое, — поддакнул я.

— И не стоит забывать, что Бальхаусплатц может значительно отдалиться от Квиринала, если пойдет на сближение с Ватиканом!

— Конечно, может! — согласился я, постаравшись вложить в коротенький ответ побольше удовлетворения. В конце концов, как еще Бальхаусплатц отдаляться от Квиринала?

Непререкаемый Авторитет глотнул чаю и взглянул на нас сквозь очки.

Поддерживать разговор приходилось в основном мне, потому что Непререкаемый Авторитет явился в клуб по моему приглашению. «Мы ждем его около пяти, — говорил я друзьям. — Приходите, и его послушаете, и чай попьете! Ни один человек на свете не расскажет о положении в Европе и вероятном развитии политической ситуации лучше него!» Разумеется, друзья пришли с удовольствием. Им, как и подавляющему большинству обывателей, хотелось выяснить, чем закончится война.

Я видел: друзья слегка озадачены, вероятно, даже разочарованы. Им, как и мне, хотелось задать пару простых вопросов, например, задавят ли итальянцы австрийцев? Получат ли по мозгам румыны? Сколько подводных лодок у Германии? Именно такие вопросы мы ежедневно задавали друг другу за ленчем и в поисках ответов штудировали утреннюю прессу. Пока встреча с Непререкаемым Авторитетом ожиданий не оправдывала.

Заговорить никто не решался — в гостиной воцарилась неловкая тишина. Первым осмелился прервать молчание мой друг Рэпли. Он занимается оптовой торговлей скобяными изделиями, довольно напорист и абсолютно раскрепощен. Именно он задал Непререкаемому Авторитету вопрос, который вертелся на языке у всех.

— Вот вы говорите о Бальхаусплатц… Что это?

— Да, прекрасно понимаю, о чем вы, — снисходительно улыбнулся Непререкаемый Авторитет. — Хотите выяснить, что такое Бальхаусплатц? Откровенно говоря, ответить на этот вопрос практически невозможно. Пожалуй, точнее всего определить его как движущую силу аусгляйха.

— Ясно, — вздохнул Рэпли.

— Тем не менее, очевидно, что после имбролио в Герцеговине Бальхаусплатц довольствуется ролью политического контрбалансира Вильгельмштрассе.

— Ага, — кивнул Рэпли.

— Разумеется, каждый знает, что отношениями Бальхаусплатц с Невским проспектом дирижирует Вильгельмштрассе.

Лично я об этом даже не подозревал, но вида не подал, равно как и мои друзья. Они продолжали курить с самым глубокомысленным видом.

— Не поймите меня превратно, — не унимался Непререкаемый Авторитет, — говоря о Невском проспекте, я не имею в виду Царское село.

— Нет, конечно, нет, — успокоили его мы.

— Конечно прежде невидимые щупальца Царского села проникали во все сферы без исключения.

Судя по нашей реакции, невидимые щупальца проникли в клуб и змеились по полу.

— Однако сейчас Царское село окончательно выведено из игры.

Мы вздохнули с облегчением: щупальцев можно больше не бояться! Я решил, что пора задать главный вопрос.

— Как по-вашему, — начал я, — война приведет к расколу Германии?

— Что именно вы имеете в виду, говоря о Германии: пруссачество или юнкеризм?

— Ни то и ни другое, — честно ответил я.

— Ясно, — мгновенно сориентировался Непререкаемый Авторитет, — речь о суверенитете, а конкретно о рейхсланде.

— Да, о нем самом, — кивнул я.

— Трудно ответить на ваш вопрос, не вдаваясь в сложные детали, но я попробую. Совершенно очевидно, что Миттель-Европа позволяет себе лишнее.

— Неужели позволяет?

— Безусловно! Дни Миттель-Европы сочтены. Я хотел сказать, все нынешние теории о Миттель-Европе — сущая фантасмагория, если учесть силу рейхсланда со времен Кёниггреца.

Авторитет обвел нас своим особенным испытующим взглядом. Мы дружно изобразили на лицах отвращение к фантасмагориям.

— В общем, можно не сомневаться: Миттель-Европе конец.

— Да, пожалуй, — осторожно проговорил я, не зная, нужно ли об этом сожалеть.

— Нет сомнений и в том, что с исчезновением Миттель-Европы исчезнет и теория Гроссдойчланд.

— Да, да, еще бы, — закивали мы.

— Ну, тогда ответ на ваш вопрос очевиден, — нарочито медленно начал Непререкаемый Авторитет, — в принципе, его подсказывает сама ситуация: единственно возможный вариант… — Он сделал эффектную паузу и закурил. Мы затаили дыхание: вот он момент истины! — Единственно возможный вариант — штатенбунд!

— Святые небеса, только не штатенбунд! — выпалил я.

— Иначе никак. — Непререкаемый Авторитет затянулся с таким спокойствием, точно даже будь в его силах остановить штатенбунд, он и пальцем бы не пошевелил, — все ведет к штатенбунду. Другими словами, мы вернулись туда, где находились до Венского конгресса. — Непререкаемый Авторитет усмехнулся, и мы захохотали: надо же, какая нелепость! Однако наш гость, человек благородный и искренне стремящийся распространять лишь достоверные сведения, решил, что немного сгустил краски.

— Имейте в виду, — сказал он, — что-то останется: цолльферайн — наверняка, и либо аусгляйх, либо его подобие.

Мы снова вздохнули с облегчением: хорошо, что останется хоть тень или какое-то подобие аусгляйха! А еще мы явно начинали понимать своего гостя. Чувствовалось, у моих друзей накопились вопросы, и их не терпится задать.

— А что с Румынией? — спросил Неллз. Он банкир и интересуется государственными облигациями. — Ей конец?

— Нет, — покачал головой Непререкаемый Авторитет, — конец не Румынии, а румынскому ирредентизму.

Неллза это устроило.

— А что с турками? — полюбопытствовал Рэпли.

— Полагаю, вас интересуют не турки, а османы? Вы ведь их имели в виду? — дождавшись кивка Рэпли, Непререкаемый Авторитет продолжил. — Мне лично кажется, с ними можно достичь окончательного перемирия. Если бы я составлял проект мирного договора и хотел, чтобы перемирие с османами было длительным, то включил бы в него три основных пункта, остальное неважно, — Непререкаемый Авторитет сделал паузу и, загибая пальцы левой руки, перечислил основные пункты. — Во-первых, освобождение Санджака, во-вторых, соблюдение «Капитуляций» 1740 года, и, в-третьих, реформирование внутренней политики в соответствии с фирманом Мидхата-паши.

Мы с друзьями одобрительно закивали: да, мол, конечно!

— Я вовсе не утверждаю, что не придется решать мелкие проблемы, но из-за них совершенно не беспокоюсь. Хотите оставить в албанской глубинке ля милис или хотя бы ля жандармери — пожалуйста. Хотите сохранить господство Порты над Кипром — пожалуйста, нет — я тоже не против. Подобные мелочи мне абсолютно безразличны.

Мы дружно сделали безразличные лица.

— А с Дарданеллами как? — спросил Рэпли. — Вы обязали бы османов пропускать через пролив корабли?

Рэпли — человек простой, но напористый, любит простые ответы. Что желал, то и получил.

— Дарданеллы легко денационализировать при четырехсторонней гарантии того, что во время заключения пактум федерис пролив станет парс материя, — проговорил Непререкаемый Авторитет.

— Османов это точно приструнит! — буркнул я.

Решив, что на карте Европы наведен порядок, Непререкаемый Авторитет поднялся и крепко пожал нам всем руки. Задерживать его мы не стали: воистину, нам, простакам, не стоит занимать драгоценное время этого великого человека!

— Ребята, хотите знать мое мнение? — спросил Рэпли, когда, проводив Непререкаемого Авторитета, мы удобно устроились в креслах. — Уверен, США и Англия Германию с Австрией одной левой побьют!

Кто-то спросил:

— Все-таки сколько у немцев подводных лодок?

И тут начались простые, обывательские, интереснейшие разговоры о войне, которые мы вели уже третий год.

Домой мы возвращались вместе с Рэпли.

— Здорово нам этот парень ситуацию в Европе объяснил, правда? — спросил он.

— Еще как здорово! — с жаром ответил я.

Ну и лгуны же мы!