Стелла.
— Я говорила, что Рождество было самым худшим. — Рене прижала холодные компрессы к моему лицу. — Оно и было. Для меня. Но для тебя, думаю, — нет, я надеюсь, — это было худшее.
Я едва могла ее видеть. Один глаз распух, а другим я видела совсем немного. Все болело, особенно рука. Ее не получалось поднять. Потянувшись левой ладонью по телу, я нащупала пальцами грубую поверхность гипса.
Син вколол мне наркотическое, как только я села в машину после суда. Я должна была быть в ярости. Вместо этого чувствовала благодарность за краткую отсрочку от реальности. Снились ли мне счастливые сны? Я не знала. Все, что понимала — это то, что теперь я не сплю, меня вернули обратно в ад Приобретений и испытаний.
— Син? — Звук моего голоса напоминал царапанье наждачки по грубой древесине.
— Он уехал в город. Работа.
Я попыталась кивнуть, но от движения острая боль прострелила в шее.
— Надолго?
Рене переместила компресс так, чтобы он не касался глаза, который не открывался.
— На два дня. Приезжал доктор, наложил гипс на предплечье и пальцы.
Точно. Глаза Брианны, взмах дубинки и громкий треск, который я все еще слышала. Теперь она навсегда со мной — будет плакать в лесу или кричать мне, что это моя вина. А была ли она моя?
— У Брианны глаза матери. — Мои слова прозвучали невнятно и тихо — язык слишком распух, как и губы.
— Тссс, не говори об этом сейчас. Ты здесь в безопасности. Худшее позади.
Хотелось бы ей поверить. Но я не верила. Предложение Кэла всплыло в памяти, как распухший утопленник в заводи.
Раздался стук в дверь. Я попыталась повернуться, но мышцы шеи не позволили. Вместо этого отдались болью и воспламенились.
— Это я. — Голос Тедди был словно вспышка солнечного света сквозь испарения ада.
— Нет.
Я не могла позволить ему увидеть меня такой.
— Не сейчас, Тедди. — Рене встала, чтобы подойти к двери. — Стелла не одета.
— Оденься. Я хочу увидеть тебя. Я приехал домой на выходные, чтобы проверить тебя. Суд был несколько дней назад, не так ли? — Его голос затих.
— Не входи. — Рене схватилась за ручку двери, когда та начала поворачиваться.
Тедди заглянул в щелочку.
— Нет! — Перед глазами потемнело еще сильнее, комнату заволокло завесой слез. Он не должен был видеть меня сломленной и избитой.
Он распахнул дверь, оттолкнул Рене и ворвался в комнату.
— О, Господи Боже. Что они с тобой сделали?
Тедди опустился на кровать рядом со мной, его добрые глаза смотрели на мое лицо, шею и руки. Слезы текли по моим щекам, даже когда я попыталась остановить их, чтобы не заразить его страданием.
— Пожалуйста, уходи. — Я больше ничего не видела, глаза были бесполезны.
— Боже, Стелла, — его голос сломался, когда он нежно коснулся моей щеки. — Это сделали они. Зачем?
— Неважно, зачем. Все позади. — Рене заговорила с моей стороны. — Тебе нужно уйти, Тедди. Ей необходим отдых, чтобы она могла поправиться.
— Да черта с два! — гнев в его голосе напомнил мне о Сине. Он взял мою руку в свою, теплую и мягкую. — Ты не скажешь мне, так ведь?
Я промолчала, не желая давать ему никакой информации, которую он мог использовать, чтобы обвинить себя.
— Не важно. Я поквитаюсь с ними ради тебя. Не знаю, как, но они заплатят за это. Син заплатит за то, что позволил этому случиться с тобой.
— Нет. — Я сжала руку Тедди. — Это не его вина.
— Чушь собачья. Он притащил тебя сюда. Я видел, как он относился к тебе, и знаю, что он заставляет тебя это делать. Ему не стоило выбирать тебя. — Он крепко сжимал мою ладонь, пока та не заболела. — Вероятно, сам и вызвался. Он так сильно хочет быть Сувереном, что ему все равно, кому причинять боль.
— Неправда. Это не его вина. — Я выталкивала из себя каждое слово, боль в горле усилилась.
— Не защищай его. Он не сожалеет ни о чем. Я обогнал его по пути сюда. Он ехал в кабриолете с Софией Оукмэн, и они оба улыбались. Меня от них тошнит.
— Тедди, хватит. — Голос Рене прозвучал грозно, но я услышала в нем дрожь. — С нее достаточно. Пожалуйста, уходи.
Он отпустил мою руку и похлопал по ней.
— Скоро вернусь, чтобы проверить тебя. — Тедди поднялся с кровати, двинувшись к двери. — Я сожалею об этом.
Я не могла ответить. Не могла сказать, что все в порядке или объяснить. Дверь закрылась, и Рене села на кровать рядом со мной.
— Это правда? Он с Софией?
Рене вздохнула и разгладила одеяло на моих ногах.
— Да.
Ее сдержанность говорила, что она знает больше. Рене всегда знала больше.
Хватит с меня неведения, когда то, что осталось от меня, начинает дрожать и разрушаться.
— Скажи мне.
— По-моему, тебе стоит отдохнуть…
— Скажи мне! — Я ощутила привкус меди во рту, и горло взялось огнем.
— Я… я слышала, как они разговаривали. Они уезжают в аэропорт. — Рене убрала волосы с моего лица и положила компресс на щеку. — Они уедут на два месяца. Ей нужно проверить какой-то семейный бизнес Оукмэна в Париже в течение двух недель, и они намерены провести остальное время в Каннах.
Смех попытался вырваться из моих легких. Не удалось. Вместо этого он превратился в задушенный звук, который больше походил на рыдание. Синклер провел меня через этот дом кошмаров, а затем уехал в отпуск с дочерью того, кто был архитектором всего ужаса.
— Уверена, что он делает только то, что во благо.
— Во благо? Да уж. — Я была рада, что не могла видеть ее лицо, потому что, возможно, попыталась бы выцарапать ей глаза.
— Ты должна понять. У них свои традиции, свой путь. Я не сомневаюсь, что София играет с властью. Так они живут. Подумай, что это может значить для семьи, если они…
— Убирайся. — Я не буду слушать подобное еще и от нее. Стратегия, ложь и обман были качествами Сина, но не Рене.
— Я не закончила с твоим…
— Уйди!
— Пожалуйста. — Она опустила руку. — Я не хотела тебя обидеть. Только объяснить. Я просто хочу помочь.
Никто не мог помочь мне или кому-либо, кто попал в это проклятое состязание. Но Рене обладала некой информацией. Я сделаю что угодно, если это будет означать, что она откроет ее мне.
— Скажи мне… — я сглотнула, горло щелкнуло и сжалось от усилия. — … что на последнем суде. Или убирайся.
Женщина молчала, казалось, несколько минут. И наконец-то заговорила.
— Каждый год что-то разное. Что-то всегда новое.
— Уходи. — Мой голос перешел на шепот.
Она поднялась, но нерешительно осталась стоять рядом с кроватью. Я чувствовала, как она заламывает руки.
— Есть тема, которая не меняется. Любовь.
— Любовь? — Слову не было места среди этих людей. Оно было бессмысленным.
— Да.
— Что случилось в твоем году?
— В моем году… — она прочистила горло. — В моем году меня заставили выбирать из двух любимых мною, кому я буду вынуждена причинить боль. Это все, что я скажу. Я не могу переживать это снова, даже ради тебя.
— Рене, пожалуйста.
— Нет. Это тебе не поможет. А только причинит боль мне. Я уже рассказала все, что тебе нужно знать. Что ты любишь? То они у тебя и заберут. — Ее юбка зашуршала, когда Рене обошла мою кровать и вышла через дверь, тихо закрыв ее за собой.
Они уже так много отняли. Что еще осталось? Что я любила?