Свет без тени

Глава XXI

Седьмое января, понедельник. После недельного отдыха Норико пришла на работу.

Праздники кончились. В этот день в клинике собрались все. Главный врач пригласил сотрудников в кабинет и сказал речь. Поздравил с Новым годом и призвал трудиться еще усердней. В заключение он пожелал, чтобы все относились друг к другу с «неустанным вниманием».

Норико слушала его безо всякого интереса. И, только когда он сказал о внимании, невольно вздрогнула: не о Наоэ ли речь?

С понедельника начинались нормальные рабочие будни, но Наоэ все еще не появился.

Дел после долгого перерыва было много; с самого утра в амбулатории толпились больные.

В комнату медсестер заглянула Сэкигути.

– Кто-нибудь знает, что с доктором Наоэ? Вопрос относился ко всем, но Норико показалось, что старшая сестра обращалась именно к ней.

– Столько больных, а доктор Кобаси ни на секунду не может уйти из палаты… Просто не знаю, что делать, – ворчала Сэкигути.

Кобаси и в самом деле неотлучно находился при Кокити Уэно. Зашел ненадолго на собрание, но тут же прибежала сестра, опять вызвала его в палату.

С третьего января Кобаси, как и советовал Наоэ, отменил переливание крови. В тот же вечер Уэно начало лихорадить; следующие два дня температура скакала, а шестого с самого утра поднялась выше тридцати восьми. Кожа опять пожелтела.

К вечеру начался настоящий жар. Лицо у Уэно пылало, он тяжело дышал. Смерть могла наступить в любую минуту – как и предсказывал Наоэ, на пятый день после отмены переливания крови.

«Может, позвонить Наоэ домой?» – подумала Норико. Ей казалось, что все ждут этого от нее.

Наоэ говорил, что задержится в Саппоро дня на два, не больше. Седьмого или восьмого собирался на работу. Может, решил побыть с матерью те несколько дней, которые отняла у него Норико?.. Теперь Норико корила себя за эгоизм.

Сэкигути снова заглянула в комнату медсестер.

– Кажется, доктор Наоэ собирался в праздники на Хоккайдо? – Она обращалась уже непосредственно к Норико.

– Да, я тоже об этом слышала.

– Я звонила ему домой. Консьержка сказала, что он еще не вернулся.

– Может быть, задержался в Саппоро?

– Но он же знает, что должен быть на работе!

Норико и сама несколько раз звонила Наоэ, но безуспешно. Так что слова старшей сестры нисколько не удивили ее, но она почему-то встревожилась.

– Может, решил лететь утренним рейсом? С аэродрома – сразу сюда? – предположила Сэкигути.

– Да-да, конечно, – пробормотала Норико. – Во всяком случае, он бы предупредил, если решил задержаться.

– Хоть бы скорее приехал…

Из амбулатории звонили каждые пять минут: спрашивали, не пришел ли Наоэ. Кобаси не мог вести прием: еще не кончился утренний обход, да и Уэно нельзя было оставить надолго.

За дверью застучали каблуки, и в комнату вбежала Каваай.

– Как там Уэно? – спросила Сэкигути.

– Опять лихорадит, – ответила на бегу Каваай, схватила кислородную подушку и умчалась.

– Странно. Очень странно… – задумчиво сказала Сэкигути и в который раз взглянула на часы.

Почувствовав упрек, Норико опустила голову и снова принялась мыть шприцы.

Кобаси спустился в амбулаторию только в одиннадцать. Часть больных, не дождавшись врача, ушла, но человек тридцать все же терпеливо сидели у кабинета.

Кобаси работал молча. Он был страшно зол на Наоэ, но высказываться считал ниже своего достоинства: возмущение его выражалось молчанием.

Норико дежурила у кровати Уэно. Только раз отлучилась на минутку, позвонить Наоэ, но в ответ услышала длинные гудки.

«Неужели опять ввел себе наркотик и спит, не слышит звонков? – Тревога снова охватила ее. – Но ведь он обещал, что больше не будет». Та ночь у озера казалась теперь волшебным сном, и Норико никак не могла поверить, что все это действительно было, было…

До главврача тоже, видно, дошел слух, что Наоэ нет на работе; он явился в комнату медсестер, пробурчал недовольно:»Ну что ты с ним будешь делать!» – и зашептал что-то на ухо старшей сестре. Та озадаченно посмотрела на него, затем подошла к картотеке и начала просматривать все медицинские карты, начиная с «А».

Кокити Уэно становилось все хуже. Утром его била дрожь, потом она прекратилась, но к вечеру озноб начался снова. Он был в сознании. Когда его окликали, чуть открывал глаза, но, кажется, никого не узнавал.

Кобаси терзался угрызениями совести: на глазах у него умирал человек и он нес за это ответственность. Кобаси поставил капельницу, ввел успокоительное – словом, сделал все, что мог, но все равно на сердце у него было тяжело. Кобаси с самого утра бегал то в палату, то в комнату медсестер.

В три часа Норико еще раз спустилась в амбулаторию. Набрала номер. Гудок. Еще один. «Сейчас возьмет трубку». Но нет, гудки, только гудки. Видимо, все-таки не вернулся…

Норико медленно побрела по лестнице, как вдруг почувствовала дурноту. Она прижала руки к груди, несколько раз глубоко вздохнула, но желудок сжал мучительный спазм. Закрыв рот рукой, она ринулась в туалет. Норико вырвало чуть ли не на пороге: ощущение было такое, что ее выворачивает наизнанку. Норико подождала, пока не перестанет мутить; грудь точно сжимало тисками.

Наконец ей стало легче. Умывшись, Норико медленно подняла глаза к зеркалу. В уголках глаз блестели слезы.

Она задумалась. На желудок она никогда не жаловалась, продукты сегодня все были свежие, тошнота подкатила так же внезапно, как и исчезла, – такого с ней никогда не бывало.

«Из-за беременности», – догадалась она. Норико ощущала сильную слабость. Увидев в зеркале свое измученное лицо, она вспомнила о Наоэ.

В комнате медсестер Кобаси разговаривал со старшей сестрой.

– Он умрет сегодня вечером или ночью.

– Кто дежурит? – Старшая сестра подошла к висевшему на стене расписанию. – А, Симура и Каваай.

– Вечно мне не везет! – недовольно надулась Каваай.

– А что, Наоэ-сэнсэй так и не появлялся? – удивился Кобаси.

– Час назад звонила. Нет дома.

– В какой гостинице он остановился в Саппоро? Кажется, в отеле G.? – Хоть по телефону поговорить, если он еще там…

– Он вам нужен?

– Очень. Я хотел посоветоваться с ним об Уэно. Может, дать ему преднин?

– Попробуем дозвониться? – предложила Сэкигути.

У Норико екнуло сердце: «Отель G.»… Пять дней назад она была там с Наоэ. Смотрела из окна на заснеженный город. Наоэ обнимал ее… Всего пять дней, а кажется, так давно.

Саппоро ответил сразу. Это было в порядке вещей, но Норико почему-то страшно удивилась.

– Алло, алло… – кричала в трубку старшая сестра. – Саппоро? Гостиница G.?

Не переставая скручивать тампоны, Норико насторожилась.

– На-о-э… да-да… правильно… господина Наоэ Кёскэ, из Токио…

Старшая сестра посмотрела на стоявшего в дверях Кобаси.

«Если он в номере, я потом тоже позвоню ему потихоньку», – подумала Норико.

– Вот как? Понятно… – протянула старшая сестра. Норико затаила дыхание.

– Да-да, я поняла, большое спасибо. Положив трубку, Сэкигути повернулась к Кобаси:

– Три дня назад он выехал из гостиницы.

– Куда?

– Сказал, что в городе живет его семья. Может быть, перебрался к ним.

– А номер их телефона узнать нельзя?

– М-м-м… Не известно, на чье имя он записан. Попытаюсь, конечно, но…

– Возможно, его уже нет и там.

– Да-да, летит сейчас сюда…

– Ладно, не надо. Как-нибудь обойдусь.

– Надеюсь, уж завтра он выйдет на работу, – процедила старшая сестра.

– Завтра будет поздно… – Задумчиво вытянув губы трубочкой, Кобаси постоял немного и вышел из комнаты.

В шестом часу вечера Уэно стало хуже: он потерял сознание. Было ясно, что конец наступит вот-вот, и Кобаси решил остаться на ночь, поменявшись с терапевтом Кавахарой.

Подкрашенная глюкоза исправно поступала в тело Уэно, но никакого облегчения не приносила.

Еще вчера Кобаси сказал жене Уэно, чтобы она пригласила родственников, но она по-прежнему в одиночестве сидела у постели мужа.

Без десяти минут пять Уэно вздохнул в последний раз и закрыл глаза. Он метался в бреду целых три дня, а умер легко и тихо.

Старушка Тиё не плакала у тела – видимо, разговор с Наоэ подготовил ее. Она просто ходила взад и вперед, не зная, куда девать руки.

Труп обмыли, сообщили о смерти властям. Предстояло отвезти его домой. Но потом решили, что утром Тиё с чиновником из отдела социального обеспечения отвезет покойного прямо в крематорий.

О еде и Кобаси, и медсестры забыли. Только поздно вечером, когда с делами было покончено, они отправились ужинать.

В меню был суп из соевых бобов, жареная рыба, маринованные огурцы. Есть Норико совсем не хотелось, она взяла только огурцов и в соседней лавке купила мандаринов. Она утешала себя тем, что Каваай еще совсем ребенок и не поймет, что с ней происходит.

После ужина Кобаси пришел к медсестрам в комнату, сел на диван.

– Ну вот, – печально сказал он, – все кончено. Вид у него был изможденный. Видимо, напряжение дня не прошло для Кобаси бесследно.

Вздохнуть с облегчением после смерти больного – противоестественно. Но для врачей и сестер – это будни, повседневная жизнь, и теперь они наслаждались наступившим покоем.

– Я так боялся, – сказал Кобаси, – что она догадается об обмане…

– Да, сэнсэй, это нелегко – две смерти подряд. Сначала Исикура, а теперь Уэно.

– Да уж, пожалуй, хватит.

– Куда вы – туда и смерть. Больше, сэнсэй, с вами в паре не дежурю, – сказала Каваай.

– Это ты ее за собой водишь, – невесело пошутил Кобаси.

Неожиданно Норико показалось, что за дверью кто-то стоит.

– Кто там? – Она открыла дверь и увидела Тиё.

– Можно войти? На минутку…

– Вам доктора? Старушка робко кивнула.

– Вы ко мне? – Кобаси встал и подошел к двери. Старушка поклонилась и протянула пакет и коробку.

– Что это?

– Мы причинили вам столько хлопот…

– Что вы, бабушка?! – Кобаси отвел руку с подарками. – Если бы мы могли помочь ему…

– Ну как же? Столько крови перелили! Так старались…

– Не надо.

– Муж был так благодарен! Денег-то у нас нету… Спасибо. – Она поклонилась Кобаси, потом Норико и положила на стол пакет с коробкой.

– Ну что вы, не надо! Да поймите, нельзя! Не за что… – чуть не плача, проговорил Кобаси.

Оставив подарки, Тие заковыляла к выходу, но у порога еще раз остановилась:

– Спасибо вам.

Проводив взглядом ее маленькую сухую фигурку, Кобаси и Норико разом посмотрели на стол.

– Бегала старушка, покупала, – вздохнула Норико.

В пакете оказались хурма и мандарины, в коробке – виски. Фрукты предназначались, по-видимому, медсестрам, а виски – Кобаси.

– Нехорошо получилось, – угрюмо проговорил Кобаси, глядя на бутылку. – Ведь старику-то не помогли.

– Для нее, наверное, расходы немалые, – заметила Норико.

– Совестно брать от нее подарки.

– Она так старалась, хотела сделать приятное. Нет, отказываться нельзя. – Норико подумала, что, если б здесь был Наоэ, он бы не отказался.

– А может, и правильно, что послушался совета Наоэ? – закуривая, пробормотал себе под нос Кобаси.

Было уже почти девять часов. Норико собралась гасить в палатах свет. За окном чернело усыпанное звездами небо. Верно, похолодало.

Тишину в комнате разорвал телефонный звонок. Норико стояла ближе всех к аппарату. Она сняла трубку.

– Алло, Токио? Клиника «Ориентал»? – послышался пожилой женский голос.

– Да.

– Я звоню из Саппоро. Моя фамилия Наоэ…

– Как?

– Я сестра Кёскэ Наоэ.

– Слушаю вас… – У Норико оборвалось сердце. – Что случилось?

– Вчера… Кёскэ скончался…

– Что?! – Леденящий холод охватил Норико.

– Кёскэ умер.

– Умер…

Кобаси и Каваай испуганно вскочили.

– Кто?..

– Он покончил с собой.

Норико слушала, не в силах вымолвить ни слова.

– Утонул в озере Сикоцу…

Норико выронила телефонную трубку и прижала ладони к лицу. Потом медленно, как при замедленной съемке, осела на пол. Трубка соскользнула со стола и раскачивалась из стороны в сторону.